В школе привычно ужасно шумно. Не успеваешь даже на порог зайти, как сразу со всех возможных сторон всеми известными тембрами слышится «здравствуйте, учитель Ю», «доброе утро, учитель Ю», «чудесно выглядите, учитель Ю» и это попросту не может не раздражать. Особенно после сегодняшней ночи: несмотря на жуткую усталость после трёх часового диалога с Ким Минджон и отсутствия должного количества кофе, она всё равно никак не могла уснуть.

Не столько действует непривычная атмосфера, сколько постоянные, навязчивые и совершенно не желаемые мысли о звёздах. Альбирео, которую она так и не смогла увидеть, и даже та самая Бетельгейзе, о которой как-то слышала в школе, но не особо вникала во всё это. Джимин, в принципе, не вникала ни в один предмет достаточно хорошо, даже в ею любимую литературу.

В то время сложно было как-то сосредоточиться на учёбе. Куча подработок, мамина зависимость, от которой до такой степени тошно было, что в какой-то момент захотелось покончить с собой. Джимин искренне сильно ненавидит этот свой период жизни, но почему-то мысленно к нему возвращается, когда видит в толпе учеников сияющие большие глаза надоедливой ученицы. Они бегают от одного лица к другому, хватает какого-то мальчишку из младших классов за руку, что-то у него спрашивает, а затем ярко улыбается и снова растворяется среди сотен одинаковых детей. Ловит себя на мысли, что, словно по инерции, точно так же улыбается потом. Теряется, поправляет и без того идеально лежащие на плечах волосы и семенит сразу же в нужный кабинет. Не заходит даже в учительскую — там ей делать нечего. Там сейчас наверняка Пак Суён строит глазки Ким Донёну (Джимин действительно жалко учителя Кима, просто потому что с такой настойчивостью Суён вообще удивительно, как он до сих пор её не отправил куда подальше). А поэтому лучше всего сразу же спрятаться у себя среди родных парт. С каких пор, правда, кабинет класса Минджон становится для неё таким близким, неизвестно.

— Вы сегодня рано, — легка на помине.

Минджон уже преспокойно сидит прямиком на подоконнике, с настежь раскрытым окном и свесив ноги прямиком на улицу. Третий этаж, высота не так уж и мала, и на секунду у Джимин сердце в пятки уходит, когда младшая уверенно наклоняется вперёд, ничуть не держась руками за оконные рамки. Делает несколько быстрых неуверенных шагов вперёд, а затем останавливается, стоит только Минджон повернуться к ней лицом и лучезарно улыбнуться.

— Не думала, что вам могут идти такие причёски, — у Джимин действительно не распущены волосы практически никогда. — Вынужденная мера или по собственному желанию?

Минджон спрашивает это без доли сарказма или усмешки в голосе. В привычной манере «ученицы Ким», которой нужно обязательно поговорить с кем-нибудь о чём-нибудь, узнать что-нибудь о ком-нибудь. И Джимин это немного удивляет. Она до последнего не хочет думать о том, что огорчает, в итоге только сдержанно прокашливаясь и ставя на стул сумочку.

— Не хочешь стихотворение рассказать? — Джимин искренне надеется на то, что в кабинете появится хоть кто-то из учеников, помимо Ким Минджон. До урока остаётся ещё минут десять, а никого до сих пор нет. В этом ничего удивительного: кто-то проспал, а кто-то пытается заставить работать кофемашину в вестибюле, но сейчас присутствие кого-то постороннего куда важнее чего-либо ещё. Даже важнее домашнего задания. Джимин ведь чисто от нечего ответить заикается о стихотворении.

— Я его не учила, — Минджон пожимает плечами и почти сразу сползает с подоконника.

Складывает руки вместе за спиной и огромными глазами с интересом смотрит прямо в глаза напротив. Уверенно так, почти по-детски. Обычно так на новых людей совсем малыши смотрят. Изучают, познают новый мир, не понимают, почему взрослые люди такие большие и страшные. И страшно интересные. Вот Минджон сейчас напоминает такого малыша, который, сидя на руках у матери, обслюнявленной по самое не могу, маленькой ручкой пытается пощупать стоящую рядом её тётю-подружку. И эта тётя-подружка сейчас Ю Джимин.

— Снова придёшь ко мне просить исправить отметку? — учитель слабо усмехается в ответ. Поправляет свалившиеся на лицо пряди волос, упрятывая их за ухо, и слегка кусает нижнюю губу. — Ты ведь больше простым «вы похожи на Альбирео» не отделаешься.

— Знаю.

Минджон подходит слишком близко. Непозволительно близко к учительскому столу, всё так же не сводя заинтересованного взгляда с девушки напротив.

— В следующий раз я вам Альбирео и правда покажу.

И самодовольно ухмыляется.

У Джимин от этого огромным табуном пробегаются по спине мурашки. Словно снова резко сменившееся настроение ученицы настолько сильно ударяет по ней, что чувствуется, как резко слабнут коленки и как сильно в груди бьётся что-то такое живое, давным-давно забытое и спрятанное глубоко.

— Сегодня вечером вы свободны, учитель Ю? — её голос доносится словно сквозь вакуум. Такой звонкий, словно с нескрываемой насмешкой в нём. Таким обычно Минджон награждает весь класс на уроках литературы, когда толпа одинаково тупых глаз впивается в её кожу недовольно. За то, что срывает своей точкой зрения весь урок.

И этот вопрос доходит до сознания Джимин не сразу. Она ещё около минуты глубоко дышит, держится за собственные коленки и немного испуганным взглядом смотрит во всё те же глаза напротив: в них уже нет былой детской заинтересованности — только спокойствие и абсолютное отсутствие рядом. Будто плотью Минджон остаётся здесь, а сознанием улетает туда же, куда её учитель две минуты назад.

— Свободна, — Джимин приходит в себя со временем. Говорит тихо, но уверенно. Сразу меняется в лице, теряя остатки тех бледности и испуга, которые разом накрывают её рассудок, стоит только почувствовать на своей коже немного отдалённое тёплое дыхание. Минджон хоть и подходит близко, но дистанцию сохраняет. Как положено учителю и ученице. Как она это делает вчера ночью. — А что?

— Я бы хотела сегодня искупаться в море, — до этого младшая смотрит словно сквозь Джимин. Взгляд совсем плывет, и даже складывается ощущение, будто она с самого своего прихода витает в облаках. И этот её детский интерес словно направлен на школьную доску за спиной учителя. Сейчас же она смотрит уверенно и явно в глаза самой Джимин.

Это всё может казаться полнейшим бредом, но именно так учитель сейчас всё это ощущает. Только после этого вопроса, после этой встречи глазами они действительно понимают, что сейчас находятся наедине в огромном тихом кабинете. До этого Джимин казалось, будто образ Минджон, сидящей на подоконнике с открытым окном, она себе чуть ли не придумала — настолько фантастически глупым казалось то, что эта девочка пришла в школу так рано и самая первая из всех.

Даже не столько выбивает из колеи её вопрос, сколько осознание того, что вот Ким Минджон — в собственной красе, — стоит напротив и дышит ровно, спокойно. Кусает нижнюю губу по привычке, блуждает нечитаемым взглядом по лицу напротив и изредка тянет коричневую школьную юбку вниз, будто та может в какой-то момент подняться непозволительно высоко.

После всего того, что между ними произошло за последние сутки, Джимин кажется, что её волнение рядом с этой девочкой можно объяснить. Она странная, пугающая, какая-то совсем ненастоящая. Вот прямо будто бы слепила себе этот красивый образ прилежной ученицы с собственным громким мнением на разные вещи, которой интересны все люди вокруг, и жила в этой фальши все свои школьные годы. А тут вдруг — неизвестно почему и зачем — может всё это убрать рядом с каким-то там учителем литературы из средней школы. И кажется ещё более странной. Такой прямо будто неземной. Инопланетное существо — безумно красивое (за эту мысль Джимин сразу же влепляет себе пощёчину) и такое прямо человеку непонятное, что хочется узнать получше. Именно так учитель старается оправдать себя, когда, прокашлявшись, озвучивает собственные мысли, чувствуя, как от собственного голоса начинает ужасно болеть горло:

— Вода ведь холодная.

— Плевать, — Минджон это говорит шёпотом, на выдохе. От такого у Джимин резко что-то хватает внизу живота. И самое ужасное — она понимает, что именно. — Я ведь не предлагаю вам раздеваться.

— Ты нормальная вообще? — девушка не говорит это с возмущением, которое резко, горячим потоком разливается внутри, будто до этого мирно стоящий на нужной полочке графин кто-то случайно разбивает. Нет — скорее совсем наоборот. Её голос точно так же, как голос Ким Минджон, становится слабым и дрожащим. Складывается ощущение, будто они обе разом оказываются в кромешной тьме, где вокруг только пустота и тишина. И это даже не кажется таким пугающим, каким бывает обычно. Скорее, совсем наоборот.

— А вам как кажется? — и снова внутри Джимин всё замирает от одной только слабой ухмылки Минджон. По коже проходятся электрические разряды, и отчего-то так сильно хочется её сейчас…

…поцеловать?

Это ужасно и мерзко. Джимин — учитель, Минджон — ученица. Учитель и ученица. Нельзя.

Ю Джимин человек взрослый. Она уже не раз проходила ту самую стадию нелепой случайной влюблённости, какая очень часто бывает у старшеклассниц, поэтому спутать её с чем-то другим попросту не может. Да и скрывать от себя не станет, что именно Минджон, её присутствие рядом, взгляды, слова и насмешливые улыбки заставляют тело в секунду раздаваться сотнями электрических разрядов. Но это всё отвратительно.

Ещё недавно они готовы были чуть ли не перегрызть друг другу глотки по возможности. Пусть и нет такой страшной вражды, но вот до такой степени их отношения в конце концов дойти могли. Сейчас Джимин едва как борется с желанием попробовать на вкус искусанные губы напротив.

— Особенная.

Она произносит это неосознанно, на выдохе. Не сводит взгляда с глаз Минджон, в которых только на секунду вспыхивает что-то такое, чему Джимин хочет найти объяснение. Ещё недолго смотрит молча, будто выжидает дальнейших действий, но, не получив их, молча разворачивается и отходит к своей парте, разом рассеивая надуманную учителем темноту вокруг них.

Влюбилась. В собственную ученицу. Из-за одного недосвидания.

Совсем дурочка.