Хочешь, я скажу тебе, что значит быть королем? Так вот: первым — в любой безнадежной атаке и последним — при самом позорном отступлении. Когда в стране голод — носить самые изысканные одежды и смеяться за скудной трапезой громче, чем кто-либо другой в твоей стране.
© Клайв Стейплз Льюис
Шаг назад, пол — отступить чуть вправо, с привычной легкостью, вбитой наставником в самую подкорку сознания, балансируя на тонкой ветке. Клинки со свистом рассекут воздух в тщетной попытке задеть противника, а Леголас лишь неловко пошатнется, едва не падая — освоение парных клинков далось ему чересчур сложно, и некоторые осечки, к досаде Морнэмира, порой все же случались.
Он ухмыляется еще более уродливому от гнева орку, прежде чем быстро вонзить тому в грудь кинжал, вовремя вытащенный из сапога. Морготово отродье удивленно распахивает беспросветно темные глаза-угольки и мгновением позже с тяжелым стуком падает на землю — Леголас, увлекшись, ненароком забрался слишком высоко на дерево, но позже в пылу битвы, сам того не заметив, спустился к нижним ветками, всего в дюжине дюймов над землею, где и столкнулся с последним своим противником.
Принц мимоходом осматривается по сторонам и, не раздумывая более, запускает руку в колчан за спиной, вытаскивает стрелу, привычно прилаживая ту на необходимое место. Спущенная тетива отдается давно знакомым звоном и обычной гудящей болью в кончиках пальцев, сквозь толстую ткань перчаток, впрочем, почти неощутимую. В паре шагов от него тут же изломанной куклой падает очередной орк, доставляя Леголасу краткую вспышку удовлетворения.
Новая стрела вновь послушно ложится на тетиву, а за нею еще одна и еще, до тех пор пока Леголас с глухим раздражением не натыкается на пустоту в колчане, потянув руку за другой стрелой. Даже спустя десятилетия лук все еще ощущается в руке легче, до странного правильнее, нежели чуть менее горячо любимый меч или клинки.
Леголас лишь фыркает, вспоминая сказанный отцом нарочито серьезным голосом бред насчет того, что лук, дескать, был когда-то традиционным оружием их семьи, прежде чем он сам и его отец не нарушили обычай, избрав меч.
Выбор — роскошь, которой он не обладал, — это Леголас усвоил до тошноты хорошо за неполные два столетия своей жизни. От него требовалось лишь освоить обращение со всеми видами оружия в идеале. И только-то, — язвительно добавлял голосок на периферии разума. Выбор же всегда был за границами дозволенного и поощряемого.
Лук, меч, парные клинки, кинжалы, тысяча и одна техника рукопашного боя, яды и даже психологические приемы, способные деморализовать и как-либо обезвредить противника — Морнэмир в своем упрямом желании вылепить из ученика лучшего во всем воина не брезговал ни чем. Ни применением силы физической, ни уж тем более словесными выпадами, зачастую ранящими куда сильнее.
То, быть может, было отчасти связанно и с выявленным родством, — Леголас так толком и не понял ничего, но после раскрытия истины и последовавшего инцидента, наставник будто бы еще больше с ума сошел в слепом упорстве и, не чураясь более самых жестоких методов обучения, взялся за него всерьез. Действительно сыграла ли в том роль раскрытая кровная связь иль еще что, принц давно перестал гадать, не имея ни сил, ни желания тратить свободное время, которого становилось с каждым днем все меньше и меньше, столь бездарным образом.
Обучение, редкие вылазки с отрядом под командованием Таурендила, в который он был зачислен больше просто для протокола и порядка, и параллельно начавшиеся уроки у отца лично, решившего вдруг начать просвещать наследника во всех тонкостях политики на практике. И если с первым и вторым Леголас кое-как мог примириться и постепенно свыкнуться, то последнее вызывало лишь приступы тошноты.
Все еще считая политику забавой лицемеров и лжецов, путаными, замысловатыми разговорами пытающимися друг друга перехитрить, Леголас так и не сумел перебороть отвращения, лишь усиляющегося по мере погружения в подоплеку сего действа. Он предпочитал всегда действовать наверняка, не скрываясь и по возможности обходясь без лжи и вовсе, пусть, если то было бы необходимо не стал бы ею брезговать из якобы обостренных чувств морали и совести.
Но того требовал отец, не давая ни шанса на отказ, а значит Леголасу оставалось лишь, смирившись, учиться со всею прилежностью, не слишком свойственной его пылкой и отчасти ветреной натуре.
Он еле заметно морщится в ответ на эти мысли, опуская наконец руку с зажатым в ней луком и осторожно соскальзывая вниз с ветки. В носу чешется от резкого порыва ветра, принесшего с собою тяжелый запах крови, гнили и смерти.
Запах этот, казалось, за все эти годы прочно въелся под саму его кожу, став неотъемлемой частью каждого прожитого дня. Но отчего-то Леголас так и не смог свыкнуться с ним до конца, по сей день испытывая невольную дрожь и прилив странного отчаяния вперемешку с омерзением.
— В порядке? — хрипло вопрошает привычно появившийся из ниоткуда Таурендил, окидывая его быстрым взглядом и стараясь отдышаться.
— Цел относительно, — кивает Леголас, заправляя за ухо выбившуюся из тугой косы прядь. — Сам как? Сколько на этот раз?
Командир смотрит на него внезапно жестко, бросая что-то сбивчивое про то, что и сам сносно, а об остальных следовало бы забыть на время, больше волнуясь о сохранности собственных жизней.
Леголас закатывает глаза, крепко сжимая в пальцах эфес меча.
— Сзади! — недовольно шипит Таурендил, отталкивая его вбок и ненароком подставляя сразу под удар двух орочьих мечей. Принц в последнюю секунду успевает припасть к земле, наугад метнув кинжал. По характерному мокрому хлюпанью он довольно отмечает, что на одного противника явно стало меньше.
С оставшимся он расправляется на удивление быстро: орк, видимо не ожидавший такой верткости от эльфа, пораженно глядит как Леголас молниеносно вскакивает на ноги, в следующее мгновение мечом выписывая ровный круг и вонзая прямиком в центр груди, без труда пробив хрупкий панцирь доспеха.
— Слева, командир, — мимолетно фыркает он, убедившись, что Таурендил его точно услышал. Меч достать особых усилий не составляет; Леголас раздраженно кривится, увидев черные разводы крови. Времени оттирать нет, а потому приходится отложить до поры, вновь бросаясь в бой.
Выпад, отразить чужой удар, вновь напасть, увернуться, прыгнуть, забираясь на дерево — на все это уходит едва ли больше одной минуты, показавшейся Леголасу длиннее вечности. Но голова очередного орка падает с плеч, откатываясь куда-то в чащу и он тут же забывает о том, обращая внимания на следующую свою «жертву».
— Леголас! — приглушенный крик Тирона действует не хуже пощечины, заставляя того обернуться лихорадочно озираясь в поисках друга, наверняка попавшего в не самую приятную ситуацию.
И вновь на размышления нет времени, и Леголас, повинуясь рефлексам, швыряет кинжал, не товарищу, но прямо в спину его врага. Удостоверившись, что жизни Тирона более ничто не грозит, он с неприятным удивлением отмечает, что остался с одним только мечом, без клинков и единого кинжала, да с пустым колчаном за спиной.
Не самый худший из возможных раскладов, но Леголас давно уж не причислял себя к особам настроенным столь оптимистично, и предпочитал обращать внимание главным образом на то, чего у него нет, а не чего лишиться он пока что не успел.
Но он вздыхает с облегчением, услышав звонкий звук горна, означавший, что и эта битва наконец закончена. Еще один успешно пережитый день, грозящий окончиться вполне себе хорошо — без особых травм и потрясений, как ни странно.
Но до того, чтобы печалиться по поводу еще не произошедших горестей Леголас, по счастью, пока не дошел, предпочитая жить настоящим моментом. А потому лишь устало улыбнулся недовольно оттирающему с лица кровь Халлону и пошел собирать стрелы.
***
Леголас раздраженно шипит, одергивая воротник и на ходу поправляя завязки камзола. Он безнадежно опаздывал, перескакивая через ступеньки и уже бегом пересекая картинную галерею. Ненароком он цепляется за насмешливо прищуренные глаза, нарисованные умелой рукой художника и путаясь в собственных ногах, едва не падает.
Один из бесчисленных предков все также ехидно глядит на незадачливого потомка с холста, и Леголас, чертыхаясь, наконец достигает вожделенных дверей в большую обеденную залу. Молчаливые стражи склоняются в церемонном поклоне и, дождавшись быстрого кивка, распахивают двери.
Леголас открывает было рот, готовясь извиниться за опоздание и спросить отца о причине странного выбора места для обеда, как запинается на полуслове, чуть не спотыкаясь.
Он в безмолвном удивлении смотрит сначала на отца, а после и на внезапных гостей, увидеть которых вместе никак не ожидал. И уж тем более — здесь, чего уж таить.
Стоило Леголасу переступить порог, как на него тут же обратились четыре взгляда. Отцовский — привычно внимательный и отчего-то напряженный, донельзя хмурый — наставника, невесть откуда взявшегося, по обыкновению рассеянно-нежный — тетушки, которая, насколько Леголас помнил сейчас должна была быть в Лориэне, и дяди, Лорда Аркуэнона, — равнодушный, с налетом циничного любопытства.
И если взаимодействия отца и тети в последнее время можно было бы назвать ровными, — ее мужем Трандуил и вовсе не слишком заинтересован, но едва ли имел хоть какие-то причины для неприязни, — то как все эти трое могли спокойно взаимодействовать с его наставником, к которому питали определенную враждебность разной степени силы.
Леголас знал о довольно напряженных отношениях меж тетушкой Эйлинель и дедом, который, в свою очередь, мужа старшей своей дочери любил не многим сильнее младшей, лишь просто потому, что того хотел. Но знал и то, что в последнее несколько лет, они с отцом все же сумели прийти к некоторому миру, пусть даже только ради него.
Отец, дед и тетушка были вынуждены терпеть друг друга из-за него; лорд Аркуэнон также умудрился стать частью их безумной семьи из любви к супруге и, пожалуй, был единственным, к кому ни Трандуил, ни Морнэмир сформированных и обоснованных претензий не имели. С его участием в подобных стычках последним двоим пришлось просто смириться, не найдя повода для отказа в том Эйлинель.
В общем и целом, Леголас мог бы сказать, что все здесь находящиеся друг друга едва переносили, при том являясь чисто теоретически одной семьей. Также теоретически все они были обязаны подчиняться его отцу, оставаясь подданными именно Эрин Гален, пусть и тетушка с дядей могли порой провести несколько лет в Лориэне у родственников по материнской линии первой. Не то чтобы его наставник когда-либо проявлял хоть каплю покорности или даже почтения к отцу, всегда действуя только лишь так, как сам считал нужным.
У него определенно была очень странная семья. Леголас едва ли мог назвать их семьёй вообще, так, просто совершенно разные эльфы, связанные когда-то той, о ком он слышал слишком уж много, но никогда не знал.
Внезапно проносится мысль о том, что было бы, останься она жива. Матушка не хотела б, быть может, распрей между мужем и сестрой или отцом. Она бы, наверное, знала, как разрядить накаленную до предела обстановку, что сказать, как улыбнуться. Ему рассказывали, что уж она могла бы.
— Ты опоздал. — Жесткий голос отца грубо вырывает Леголаса из размышлений, заставляя невольно вздрогнуть.
— Потерял счет времени, — пытаясь не пропустить в голос ноток едва сдерживаемого любопытства, отвечает он. — Подобного более не повторится.
— Уж я надеюсь.
По тону отца, в котором без особого труда читалось раздражение, Леголас понимает, что объяснений не будет. Что ж, после можно и у тети спросить, уж она-то точно не откажет.
Он быстро пересекает залу, подходя к своему обычному месту — по праву руку от отца и прямо напротив наставника, так сидящего не столько по собственному желанию, сколько из дани традициям, и аккуратно садится. В глазах на миг темнеет, голова странно кружится, кажется, то сказывается недавний удар со всей силы об какой-то камень или дерево, он не особо задумывался тогда.
Король окидывает их всех долгим взглядом, явно собираясь что-то сказать, но в последнюю минуту передумывает, хлопая в ладоши — приказывая слугам подавать блюда.
Леголас давит глубокий вздох — этот обед обещает быть безумно долгим и определенно не самым приятным.
Одни блюда сменяют другие. Тарелки, чаши, кубки, чашки, супницы, блюдца... Леголас никогда не видел особенной нужды в подобном изобилии еды, которая, к тому же, едва ли съедалась полностью. Впрочем, в обычные дни отец не утруждал поваров такими заказами — в лучшим случае обедали они только вдвоем, так как Леголас с каждым годом все меньше времени проводил в родном дворце, а значит в том не было надобности.
Отчего же отцу вдруг ударило в голову устраивать пир, не меньше, ради всего-то троих гостей? Леголас не знал, метаясь меж банальным честолюбием и гордостью, попыткой что-то доказать, быть может, и некими тайными мотивами. Его отец всегда был на редкость расчетлив, получая нескрываемое удовольствие от удачно разыгранной партии, фигурами в которой не посчастливилось стать другим, менее удачливым и прозорливым персонам.
Леголас не мог не отрицать, что при мыслях о чем-то подобном испытывает некую толику восхищения, пусть и понимая, что то — далеко не совсем правильно. Нельзя давать в чьи-то руки, чьи угодно, такую власть — могущество распоряжаться чужими жизнями на свой вкус. Отец также исключением не был, как бы принцу не хотелось обратного. Неправильно то и все.
В размышлениях Леголас и не замечает, как слуги уносят на кухню последние тарелки и вот уже четверо из сидящих за столом, за исключением его самого, прожигают друг друга излишне долгими и яркими взглядами.
— Думаю, все знают из-за чего собственно и случилось сие чудное представление, — разрывает тишину Морнэмир, наклоняя голову на бок и с прищуром глядя сначала на внука, а после на его отца.
Леголас, при первых звуках сухого голоса наставника неуловимо напрягается, мигом откидывая напускную легкомысленность. Было до странности забавно вдруг увидеть вместо Морнэмира-наставника Морнэмира-деда, не того, кто обучает его, вечно насмехаясь, но отца его матери.
— Смею заявить, что нас всех интересует лишь один вопрос, Трандуил.
— Вот как, — по лицу отца тенью проскальзывает некая эмоция, истолковать кою Леголас не в силах — эдакая смесь раздражения, ожидания и обреченности. — И что же то за вопрос?
Леголас вздрагивает. Выражение лица наставника приобретает какое-то хищное выражение и он чуть поддается вперед, будто пытаясь как можно внимательнее взглянуть посмотреть на тестя, явно происходящим не слишком довольного.
— Когда Леголас будет коронован? — четко печатает Морнэмир с жесткой усмешкой. Леголас непонимающие моргает и, поняв, что отец едва ли заметит его сейчас, требовательно оборачивается к тетушке. Но та, виновато опускает голову, словно придвигаясь как можно ближе к мужу. — Да и в конце то концов, собираешься ли ты вообще признавать его своим наследником?
— Что за бред? — на лице отца не дергается ни единый мускул, но Леголас почти физически ощущает волну гнева прошедшую от него. — Он мой единственный сын, законный наследник престола, о чем тут еще может идти речь?
— Отец прав, — подает вдруг голос Эйлинель. Король и принц в едином порыве оборачиваются на нее, не скрывая удивления тем фактом, что та вообще осмелилась заговорить. — Не поймите превратно, милорд, но это все действительно выглядит странно. Вы по неизвестным причинам тянете с коронацией, не слишком убедительно отговариваясь раз за разом вот уже который год. Леголас ваш сын, я верю в это, но все-таки...
— Что «все-таки»? — Леголас напряженно сглатывает, чуть откидываясь назад, на спинку стула. Никогда прежде он не видел отца в таком бешенстве. Даже после того побега. Холодном, немногословном, циничном бешенстве, что в сто крат хуже громких криков и разъяренного шипения.
— Меж вами был заключен брак по расчету, это не для какого не секрет, — слова звучат громом во внезапно повисшей тишине, и Леголас чувствует, как кровь отливает от лица. Брак по расчету? У его родителей? Это как так?.. — А дети могут появиться только при...
Отец вдруг громко ударяет ладонью по столу, заставляя Эйлинель замолчать. Он бросает быстрый взгляд на побледневшего сына, пусто смотрящего на собственные руки, и сухо произносит:
— Вас это не касается и никогда касаться не будет. Наши с Эллериан отношения навсегда останутся между нами и только нами одними, и плевать я хотел на то, что вы там думаете. Леголас — мой сын, наш сын, иное вас волновать не должно. Коронация также будет проведена в ближайшие несколько месяцев, как только будут улажены все детали, раз уж вас всех это так беспокоит. На этом все. Достаточно с меня на сегодня.
Король с грохотом отодвигает кресло, едва ли не вскакивая с места, не глядя хватает сына за плечо, не давая возможности вырваться, и подталкивает в сторону выхода. Двери захлопываются с оглушительным треском, и Леголас лишь успевает отрешенно подумать о том, какая же дрянь все эти семейные ужины.
***
Леголас устало закрывает лицо руками, соскальзывая вниз по стене. В голове будто бьет огромный колокол, звенит в ушах и искрами рассыпается пред глазами. Слишком сложно, слишком запутанно, слишком странно. Повезло же ему с семьей — куда ни плюнь, так очередной темный секрет, о котором ему, разумеется, скажут в самый подходящий момент...
— Ion? — голос отца, кажется, впервые за всю его жизнь звучит так... неуверенно?
— Да, милорд? — губы сами собой кривятся в горьковато-насмешливой улыбке. Леголас чересчур хорошо знает, насколько сильно этого его «милорд» раздражает отца. Какая жалость, что ему сейчас на то совершенно определенно наплевать.
Трандуил, сидящий рядом, обреченно вздыхает, рукой проводя по волосам. Злиться и шипеть на драгоценных родственничков всегда было не в пример проще, чем после расхлебывать последствия их встреч.
— Ты как? — растерянно спрашивает было он, чтобы получить в ответ лишь истеричный смешок и косой взгляд внезапно потемневших сыновних глаз.
Король поджимает губы и рассеянно теребит перстень на пальце, не зная, как и что должен сказать сейчас. Но спустя несколько минут тягучего молчания все же решается, осторожно глядя на сына:
— Твоя мать любила тебя, Леголас. Меня она тоже, кажется, любила, пусть и не должна была бы.
Принц молчит, отрешенно смотря в пустоту, но Трандуил, отчего-то приободренный этим, все же продолжает:
— Все, что наговорила там Эйлинель — чушь, прошу, просто поверь на слово. Уж не знаю, что там тебе внушает Морнэмир, но едва ли то близко к истине. Ты — наш законнорожденный, кровный сын... мой сын и сын Эллериан, я клянусь тебе в этом. Ты слышишь меня, Леголас?
Тот все также отмалчивается, но, кажется, более менее приходит в себя и уже не выглядит настолько бледным.
Трандуил тяжело выдыхает, в который раз думая, что собирать весь этот гадюшник, что, по какому-то досадному недоразумению он вынужден был называть своей «семьей», в одном помещении было идей заведомо провальной.
— Насчет коронации не беспокойся, я подготовлю все в ближайшее время, от тебя же потребуется буквально пара слов на самом обряде, не больше, — бросает он, поднимаясь с пола и медленным шагом направляясь к дверям. Леголасу явно стоило сейчас побыть одному и, как бы он обратного не хотел, сын на то действительно имел право.
Внезапный вопрос Леголаса застает его у самого порога, заставляя на миг оглушенно застыть на месте:
— И вы правда любили ее? — Трандуил плавно оборачивается, в упор глядя на сына. Тот отвечает взглядом не менее упрямым, и король лишь кривит уголки рта в кривой усмешке и трет переносицу — фамильный характер во всей красе. И почему он не удивлен?
— Да. Кажется, да. — Бесцветно произносит король, покидая комнату.
***
Пред глазами скачут разноцветные искры, и Леголас лишь кусает губы, в тщетной попытке подавить дрожь. Ему отчего-то страшно до безумия, пусть и причин для того, как говорили, нет вовсе.
В нос бьет пряный аромат поздних ягод, уже разрисованных белыми разводами первых морозов, и старого леса — хвои, палых листьев да родниковой воды из ручья неподалеку. Ветер играет в листве, кружит в дикой осенней пляске багрово-золотые, словно испачканные бурыми кляксами, листья древнего дуба, срывает и носит, носит драную седую паутину с колючих, алыми каплями ягод окроплённых кустов шиповника, шуршит под ногами, хохочет в ушах.
Леголасу сегодня ровно две сотни исполняется, пусть отец и признался, что рожден он был в предзакатных сумерках последней луны лета. Но традиции, смысла коих принц так и не смог понять, требовали оглашения иной даты, как отец сказал со странным виновато-горьким выражением на лице. И тогда ему отчего-то показалось, что вовсе не в традициях дело было.
Шаг, под ногами еле слышно хрустит сухая, опавшая листва. Осень в этот год выдалась на редкость холодной и пасмурной, но в этот день светило до странности яркое, словно прямиком из середины лета, солнце. Оно не грело, лишь только сверкало в выгоревшей синеве далеких небес, робкими лучами танцуя в позолоченных каплях прошедшего недавно дождя, алмазами застывших в бороздах коры, да морщинках листьев.
Новый шаг вперед, а за ним и еще один, — собственное сердце оглушительно грохочет в ушах, того и грозя вырваться из груди, треща ребрами. Щеки опаляет краска румянца под тысячью внимательных взглядов немых свидетелей пятого за всю историю Эрин Гален подобного действа. Дважды венец короля ложился на светлые волосы, единожды — тиара королевы; теперь же, во второй раз и тонкий обруч наследного принца должен опуститься на его собственную голову. До чего же странно...
Леголас выдыхает, на миг закрывая глаза, как делает всегда в попытке чуть успокоиться, прежде чем сделать несколько последних шагов, на колени опускаясь пред алтарем. Но на этот раз напротив стоит вовсе не отец, — тот сидит в отдаление, с некоего возвышения наблюдая за происходящим, — а смутно знакомый лорд, кажется, один из совета. Один из авари, быть может, со взглядом столь пронзительным и туманным одновременно, что Леголасу и понять не в силах.
Эльф ободряюще улыбается, приподнимая уголки губ, но затем снова серьезнеет, коротко кивая. В его руках Леголас мимолетом замечает маленькую бархатную подушечку с ярко сияющим белыми камнями тиару. Их каменья, родовые, фамильные, — всплывает в уголке разума и мысль эта отчего-то успокаивает его.
Чужие руки прикасаются к его волосам, опуская на голову тонкий обруч, тисками обхватывающий виски. «Она намного тяжелее, чем казалась раньше», — рассеянно отмечает Леголас, все также не решаясь поднять взора.
Пальцы эльфа сжимаются на его плече, заставляя встать с колен. Леголас осторожно поднимается, по-детски щурясь, будто боясь открыть глаза. Он не знает, чего хочет сейчас больше — чтобы это оказалось сном или явью.
Леголас боится, быть может, попросту боится будущего, боится изменений, непременно последующих, просто боится. Но назад дороги давно уж нет, да и позволил ли бы кто ему отступить? Едва ли.
— Клянешься ли ты, Леголас, сын Трандуила, не отворачиваться от своего народа в час нужды, не подводить его своими деяниями и делать все ради процветания королевства своего и блага народа? — у знакомого незнакомца голос необъяснимо легкий, не звонкий, но и не хриплый, какой-то... Впрочем, да, именно легкий.
— Клянусь, — слова срываются с языка быстрее, чем он успевает то понять, но однако же и смысла в промедлении нет, верно?
— Клянешься ли ты не поднимать руки на не заслужившего этого слугу, слушаться просьб подданных своих и исполнять их по мере возможностей?
— Клянусь.
Порыв ветра срывает с дерева новый сноп листьев, закружив их в причудливом танце. В носу свербит от пряного запаха пыльцы, он быстро моргает, прикусывая обратную сторону щеки.
Эльф, кажется, вопрошает еще и еще, его слова до Леголаса доносятся словно чрез толстую пелену воды, и он лишь машинально отвечает бесцветное «клянусь».
— ...Клянешься ли жертвовать всем самым дорогим сердцу своему, если то потребуется для блага народа, править, если в том нужда будет, мудро и справедливо, быть принцем пусть не великодушным, но ценящим народ свой и королевство превыше всего?
Леголас чуть морщится, понимая, что то, чудится, последний вопрос. Одно его слово и все закончится. В том числе и его прежняя жизнь.
— Клянусь. — Голос, на удивление, не дрожит и вовсе, а в груди лишь волнами расплывается непонятное облегчение. Это закончилось. А оно — началось.
Его будущее, кажется, только что началось.