Она умерла у меня на руках, повторяя: «Я не хочу умирать». Вот что такое смерть. Неважно, какая на солдатах форма. Неважно, современное ли у них оружие. Я подумала, если бы все видели то, что видела я, мы бы никогда больше не воевали.
© Джонатан Сафран Фоер
— Командир сегодня прямо-таки свирепствует, — разминая гудящие от боли мышцы, недовольно вздыхает Гэлрэн, украдкой бросая сердитый взгляд на стоящего неподалеку, но отчего-то непривычно хмурого наставника.
С каждым днем тот будто бы неуловимо менялся, становясь все суровее и жестче, словно в предчувствии грядущей беды. Что-то надвигалось; все они чувствовали это, но никто так и не смел о том заговорить. Но страшнее было то, что все вокруг до ужаса быстро изменялось.
Менялся огромный мир, обрастая паутиной диковинных теней, менялся их родной и столь любимый лес в одно мгновение из спокойного Зеленолесья превратившись в чужое, будто незнакомое Лихолесье, менялся и сам народ эльфийский. Тень вновь пала на Черный Лес, затаился в переплетении мглы разрушенной крепости древний враг — так говорили все, пусть не вслух, не открыто — вороватым шепотом, украдкой, загнанно по сторонам оглядываясь.
Король не устраивал больше пиров, не выезжал на охоты, не созывал гостей, все чаще покидая замок в сопровождении личной охраны в полном военном обмундировании. Едва ли он и раньше пылал любовью к подобным развлечениям, — всегда был закрыт, холоден и навеки потерян в вечном трауре своем, но шел на такие шаги из политики, налаживая связи, укрепляя союзы и, как прежде, делая абсолютно все для блага народа и королевства. Сейчас же, кажется, надобность в том отпала окончательно — куда более важными стали проблемы иного, намного более страшного толка.
Надвигалась война — то было ясно всем. И лишь от них одних зависело, станет ли она схваткой на равных условиях иль хладнокровной резней, — так излишне часто в последнее время начал говорить и командир, кем, по странной случайности, являлся принц Леголас.
Он беспокоился, нервничал — из-за отца иль самой ситуации — не разобрать, а оттого лишь больше наседал на своих подопечных с постоянными тренировками. Наставника понять можно было — едва ли он хотел потерять хоть одного из взятых под опеку когда-то учеников, делая все, что только мог, ради того, чтобы в грядущих битвах они сумели бы выжить; но проще оттого не становилось.
Наследник престола абсолютно не по-королевски бушевал, злился и шипел, плюясь ядом из-за мельчайшей ошибки. Глазами яростно сверкал, да будто бы хотел сказать нечто необъяснимо важное, но раз за разом останавливался, в молчании уходя невесть куда, чтобы вернуться лишь спустя несколько дней. В крови, израненный, усталый, но спокойный.
Кажется, командир вновь на грани сегодня: поднял отряд за полночь, проведя путаными тропами, едва в Лесной не утопив, да, на пары разделив, заставил теперь раз за разом отрабатывать один-единственный удар. На робкий вопрос, к чему такая странная затея, он раздраженно фыркнул, бросая, что на войне враг ждать не будет, когда противник выспится. И, быть может, командир в том и был прав, но едва ли это особенно успокаивало.
— Слухи ходят, будто во дворце у них назревает что-то; вот и мечется, то ли боится, то ли вовсе злится, кто его поймет, — отдышавшись, бросает в ответ Охтарон, вытирая пот со лба. — А, может, король вновь уехал, знаешь ведь, как командир всегда бесится из-за этого.
Гэлрэн замирает на мгновение пораженный внезапной мыслью, что у аранена их и нет кроме отца никого. Конечно, бесится, боясь потерять последнего родного эльфа на всем свете, как иначе? Эру, до чего же странно... Нет, не странно — страшно. Никто в царстве лесном не знал, есть ли у королевской семьи иные родичи — таур Трандуил, кажется, позаботился о том в свое время, надежно скрыв всю информацию о родственниках, если таковые имелись, неизвестно — защиты ли ради иль преследуя собственные цели.
Но до чего диковинно было думать о том, что их командир мог быть столь сильно привязан к королю Трандуилу, извечно хладнокровному и равнодушному ко всем, даже к собственному сыну, — как Гэлрэн всегда считал, увидев один раз владыку и вдоволь наслушавшись бесед старших. Каким мог вырасти мальчик, потерявший мать и оставшийся на попечение такого родителя, в замке, тенями и болью прошлого окутанным, в обществе паутины да бесстрастных слуг?
Гэлрэн не знал, как, быть может, не знал и никто во всем мире. Едва ли кто из их отряда мог похвастаться тем, что особенно хорошо знает скрытного, извечно насмешливо-улыбчивого командира, сколько бы столетий они не прожили бок о бок.
— Леголас! — внезапный возглас разрезает сонную тишину поляны, заставляя десяток эльфов замереть на своих местах, в едином порыве оборачиваясь на виновника беспокойства.
У дерева неподалеку стоит взъерошенный, раскрасневшийся эльф, смутно знакомый всем им — о, Тирон, — давний друг их командира часто был где-то поблизости, из скуки иль развлечения ради изредка наблюдая за тем, как товарищ гоняет своих подопечных.
— Что у тебя случилось? — наставник не выглядит особенно обеспокоенным, но искра интереса, на миг вспыхнувшая в глазах, выдает его с головой.
— Случилось у тебя с Морнэмиром, который, к слову, выглядел довольно раздраженным, — усмехается Тирон в ответ, наспех пытаясь поправить то воронье гнездо, что сейчас представляли собой его волосы. — А у меня — случился. Таурендил у меня случился, если конкретнее. Вернулся он.
***
Таурендил в своем незыблемом спокойствии выглядит тошнотворно раздражающим, и Леголас губы поджимает, сдерживая рвущиеся наружу излишне опрометчивые слова. Выглядит бывший командир неприлично довольным и, довольно предсказуемо, уставшим; Леголас, уже по привычке окинув его быстрым взглядом, не обнаруживает серьезных ран, кроме, разве что, нескольких шрамов на щеке да шее.
Рядом тяжело вздыхает Халлон, и принц едва сдерживается оттого, чтобы повернуться, да встряхнуть того за плечи, заставляя рассказать абсолютно все. Особенно удивленным внезапным появлением братца тот не выглядит от слова «вообще», что по диковинной причине невыносимо сильно злит. Леголас боится признаться себе, что и в самом деле волновался за пропадавшего невесть где товарища, к которому каким-то чудом успел привязаться.
— И где же тебя носило, командир? — срывается вопрос с языка против воли, и Леголас машинально подается вперед, жадно вглядываясь в давно знакомое и почти родное лицо, словно боясь и слово пропустить.
— Все тебе скажи, — Таурендил болезненно привычно усмехается той самой ехидной ухмылкой, что все они выучили в мельчайших подробностях за столетия бок о бок проведенные. — В Бурых Равнинах, да Мглистых горах, против течения Андуина, в Дол-Гулдура подземельях. Много где, Леголас, много где...
На том вдруг и замолкает, словно не найдя нужных слов. Леголас морщится, отступая — слишком уж знакомо ему такое выражение лица. Потерянно-уставшее да обреченное до страшного. У отца, помнится, каждый раз такое выражение возникало, стоило было ему попросить рассказать что о матушке иль короле Орофере, всегда манившем извечным ореолом тумана и тайн, что образ его окутали в глазах Леголаса еще в самом раннем детстве.
Он не знал, что с Таурендилом в его странствиях приключилось, как и не знал, что послужило причиной столь внезапного исчезновения, но точно был уверен в том, что не важно это вовсе. Таурендил жив и наконец вновь с ними, и этого было с лихвой достаточно. Мелькает вдруг мысль, что он ведь и умереть мог. Один, Эру знает где, вдалеке от своего народа и дома... Просто умереть, не оставив ни следа, ни тени, ничего.
— Ты вернулся, — говорит Леголас больше для самого себя, нежели для нахмурившегося вдруг визави.
Таурендил внезапно кривится, окидывая его невыносимо долгим, пронзительным взглядом. До сих пор он ни разу не смотрел так, — вспыхивает мысль, и Леголас едва ли может скрыть изумление и непонимание. Словно он знает нечто невероятно важное, но никак не может решить стоит ли о том говорить.
— По приказу короля, — наконец равнодушно сообщает Таурендил, делая вид, будто не замечает, какую реакцию вызвали те слова у брата и собеседника. — Как уходил, так и вернулся. Он хотел, чтобы я, все мы рядом были, когда ты... скажем так, продолжишь традицию.
Он смотрит пристально и неожиданно горько, и Леголас невольно отступает на шаг. Традицию? Ох, Эру, только не это... Разве мало было ему до того проблем?
***
Леголас рассеянно теребит цепочку кулона, по старой, невесть откуда взявшейся привычке касаясь пальцами горла. Отчего-то становится тошно. Он глухо сглатывает, быстро моргая, и пытается было изобразить подобие улыбки, но, кажется, получается откровенно говоря плохо.
Рассеянно трет свежую повязку на плече и замирает на миг, ощутив на пальцах что-то вязкое и мокрое. "Неужто швы где порвать успел?" — с досадой думает эльф, из последних сил делая вид, будто не замечает стоящего напротив незнакомца в форме личной стражи короля.
Леголас был почти полностью уверен, что встречаться им до сих пор ни разу не приходилось, но вот в лице стражника было нечто неуловимо знакомое, что лишь больше заставляло сомневаться. Он не знал ни о том, кто же это такой и что ему вообще нужно, а тот, в свою очередь, похоже прекрасно собеседника знал, что не могло не раздражать.
— Жгут наложить стоит, — произносит неизвестный, склоняя набок голову и смерив оценивающим взглядом.
— Я потратил слишком много времени на то, чтобы зашить, — хмуро цедит Леголас, и не думая о вежливости и, тем паче, этикете. Не до того сейчас. — Не собираюсь более убивать время столь бездарным образом.
Незнакомец насмешливо фыркает, вскидывая брови:
— С каких пор забота о собственном здоровье стала пустой тратой времени? Вот уж не думал, что наш кронпринц так стремится умереть, подтверждая нередкие слухи о своем помешательстве.
Леголас удивленно замирает. Помешательстве? Слухов о нем и в самом деле ходило, пожалуй, излишне много, но о таком он прежде и сам не знал. Забавно.
— Вы мое имя знаете, а я ваше — нет, — равнодушно бросает принц, пытаясь скрыть минутное замешательство. — Немного несправедливо, вам не кажется?
— Торонтур, — просто говорит тот, с секунду поколебавшись. — Рад наконец встретиться, сын Трандуила.
Торонтур. Леголас на миг хмурится, пытаясь отыскать в памяти это имя, отчего-то смутно знакомое, но тщетно. А тот будто бы прочитав его мысли, насмешливо ухмыляется, лукаво блеснув травянисто-зелеными глазами.
— Эру ради, вы ведь не еще один родственник, о котором отец позабыл мне рассказать? — ехидно фыркает Леголас, потирая переносицу. О Эльберет, до чего глупо потраченное время, что он мог бы провести с куда большей пользою для всех...
— Нет, к сожалению, — в открытую ухмыляется Торонтур, покачиваясь на пятках. — Или к счастью, — добавляет он, подумав мгновение. — Еще предложения?
— Я мог бы подумать, будто вы из его охраны, — устало начинает было принц, не скрывая подступающего раздражения. — Но в таком случае причины этого визита становятся для меня крайне нежелательными, так как иного объяснения кроме того, что с отцом что-то случилось, я вообразить не в силах.
Незнакомец недоверчиво щурится, бросая на него пристальный и будто бы чуть изумленный взгляд. Леголас хмурится, думая о том, что сейчас с большей охотой провел бы время в компании Таурендила, пытаясь все же вызнать, где тот пропадал, иль с собственным отрядом.
Дети, все еще только дети, которых он лишь чудом, не иначе, до сих пор успешно ограждал от настоящих боев. Но едва ли это могло еще долго продолжаться — все прекрасно то понимали, пусть и в слух сказать никто не осмеливался, словно думая, что если о проблеме не говорить, то она и вовсе исчезнет. Глупые, наивные дети, которые вообразили, будто уже совсем взрослые да непобедимые, толком еще и не догадываясь о том, что ждет их впереди. А ему ведь из этих детей воинов лепить, убивать заставлять...
Сколько из них доживет до пятисот, тысячи лет? Единицы, — Леголас уверен. Война убьет, в конце концов, всех их, когда-нибудь да точно. И все те смерти будут на его совести, его ошибкой, цена которой оказалась слишком уж велика, непомерна почти.
На миг ледяным порывом ветра проносится мысль, что с отцом и в самом деле могло что-то приключиться. На мгновение ему становится дурно, и Леголас хрипло выдыхает, широко распахнутыми глазами смотря на визави.
— Он ведь в порядке, правда? — собственный голос звучит до омерзения жалко, но сейчас это — последнее, что его волнует.
Торонтур внезапно смешливо хмыкает, качая головой.
— Вот уж действительно отец и сын, — рассеянно произносит он, будто бы ни к кому не обращаясь. — Помнится, когда ты, принц, пропал лет девятьсот назад, владыка вел себя точь-в-точь также... Жив твой отец, успокойся. Живет и здравствует, глядишь, тебя поздоровее будет. И нет, снова не угадал, не из стражи я. Только если отчасти, но все же нет.
— Мне кажется, мы зря тратим время, — едва не шипит Леголас, впрочем, не тая облегчения.
— Да что ж ты заладил, время-время, — фыркает Торонтур в ответ с ехидной насмешкой в голосе. — Успеется.
— Да Эру ради, кто вы такой?! — не выдерживает Леголас, едва на крик не скрываясь. Это, право слово, начинало знатно раздражать. Загадки, тайны, недоговаривания, и все вокруг да около, без всякого смысла...
— Военачальник армии короля Трандуила, — язвительно произносит наконец тот, складывая руки на груди и насмешливо глядя на принца. — Временный. Видишь ли, по традиции командование войсками всегда было прерогативой наследника престола; так было во времена правления владыки Орофера, а теперь и король Трандуил все же решил, что ты наконец достаточно подготовлен и взросл, чтобы обычай продолжить.
— Почему король сам не сказал мне об этом? — обреченно вздыхает Леголас, даже не особо удивленный. Единственное, что волновало его сейчас — по-прежнему кровоточащая рана, да то, что сколько бы раз он не оставлял своих подопечных с Тироном, ни разу это ничем хорошим не заканчивалось. Отец хочет свести его в могилу, очевидно решив, будто сыну делать больше нечего? Что ж, прекрасно, отчего бы нет?
Лицо Торонтура принимает странно ошарашенное выражение.
— Ты хоть понимаешь, что я сейчас сказал, мальчик? — медленно, выделяя каждое слово, произносит он.
— Прекрасно понимаю, не стоит беспокоиться, — закатывает Леголас глаза. — Отец решил поиздеваться надо мной или вновь пытается таким образом достичь собственных целей, которые осознать я едва ли буду способен и не то чтобы очень хочу. Новая проблема, новая головная боль и еще больше обязанностей, что я себе никогда не желал, спасибо ему за то. Уж извините, что не испытываю бурного восторга или чего вы там от меня ожидали, не до того сейчас.
— Проблема? — Торонтур горько усмехается, качая головой. — О, дитя, ты не представляешь во что ввязался. При всем уважении к королю, но я могу лишь радоваться тому, что наконец избавился от этой должности, которая каким-то чудом до сих пор меня с ума не свела. Под твоим командованием и абсолютной властью теперь огромная, многотысячная армия, принц, — ухмыляется он, кривясь словно от зубной боли.
— Удовольствие то еще, если уж начистоту. И я буду очень удивлен, в случае, если спустя несколько лет, столетий в крайнем случае, ты будешь также спокоен.
***
— Adar nin, — Леголас вздыхает, потирая лоб. Отец тут же оборачивается, вопросительно глядя на него. В зеленых глазах на миг вспыхивает удивление, что мгновение ока сменяется на спокойное довольство и тепло внезапной встречи.
— Леголас, — произносит король с некой диковинной интонацией, набок голову склоняя и пристально глядя на сына. В его голосе ясно слышится укор и, быть может, беспокойство, но больше Леголас различить не может. — Какая неожиданность. Тебе стоило предупредить о своем приезде заранее.
— Простите, — принц пытается было выглядеть виноватым, пусть и не считает себя таковым. — Я ненадолго, только...
Он отчего-то не договаривает, на полуслове замолкая. Отец криво улыбается в ответ, безвольно опуская руки и продолжая молча глядеть на него. Повисает странная, звенящая тишина.
Леголас отводит глаза, с деланным интересом разглядывая носки собственных сапог. Им нужно сказать друг другу слишком многое и ничего одновременно, и у Леголаса, быть может, впервые за долгое время не получается найти правильных слов.
Король просто смотрит на него, непривычно жадно, словно никак не может наглядеться, и Леголас отрешенно думает, что слишком уж много лет прошло с последней их встречи. Что-то неуловимо изменилось, со странной силой ударив по ним обоим и с протяжным звоном разрывая и без того тонкие нити прошлого, столь им дорогого.
Он ловит себя на мысли, что уже почти и не помнит своего детства, лишь то, что оно было счастливым. Невероятно счастливым, ярким, полным радужных мечт в солнечных лучах бесконечного лета всеми оттенками золота переливающегося. До определенного момента — да. Но детство давно уже закончилось, оставшись безнадежно далеко позади. Хотел бы он сказать, что счастье, их маленькое, семейное счастье на том вовсе не оборвалось, но лгать Леголас не любил.
— Тебе ведь тысяча сегодня, — до странности пустым голосом произносит вдруг отец, заставляя его вздрогнуть от неожиданности.
Тысяча. Ровно столько прожил он на этом свете. Ничтожное число для эльфийского народа и бесконечно великое — для смертного рода. Леголас не знает, откуда взялась столь дикая, непривычная мысль и едва ли хочет понять то.
До сих пор со смертными ему встречаться не доводилось, как ни чудно́; но слышал Леголас достаточно для того, чтобы и вовсе той встречи не желать никогда. Отец не доверял людям и на дух не переносил гномов, а значит и ему того вполне хватало для заведомой ненависти, да презрения. Adar, его аdar, едва ли стал бы лгать о подобном, иль бросаться необоснованно громкими словами, — не в его привычках. А Леголас желал бы думать, что знает отца достаточно для того, чтобы быть в том правым.
Он мотает головой, силясь прогнать диковинные мысли. Сегодня его день зачатия, точно ведь... И как позабыть мог? Впрочем, нет, легко мог — Леголас знает это до боли хорошо.
Есть мириады вещей куда важнее, чем количество прожитых лет, а он давно уж научился правильно расставлять приоритеты. И потому Леголас лишь неловко улыбается в ответ, поводя плечом. Все нужные слова отчего-то в мгновение ока исчезают из памяти и он просто молчит, отводя глаза.
Отец вдруг кривится в болезненно горькой улыбке, запуская руку за пазуху и вынимает плотный конверт, протягивая ему.
— Твоя мать просила передать. Как раз на первое тысячелетие, — неловко усмехается он и, будто не выдержав больше, отворачивается.
Леголас застывает каменной статуей, в рассеянности сжимая в руках внезапный подарок, и в себя приходит лишь когда отец тихо закрывает за собой дверь, оставляя его одного.
Дрожащими пальцами он надламывает печать и растерянно глядит на вылетевший на ладонь засушенный бутон вишни. Следом Леголас достает пергамент, на котором небрежными косыми штрихами вырисовывается портрет совсем юной на вид эльдие с растрепанной косой, лукаво прищуренными глазами, да пышным венком на голове. Он прикусывает губу, смаргивая слезы. Теперь на ладони лежит лишь крохотный клочок бумаги с аккуратно выведенной надписью:
«Я люблю тебя»
Леголас горько усмехается, прикрывая глаза. Отчего-то вдруг кажется, что каких-то трех слов было достаточно для описания всего, что происходило с ним теперь. Когда-то его просто невыносимо сильно полюбили. И именно то, быть может, стало всему виной.