«Твердые камни, леса, за тобой ходившие следом,
Дерево, листья свои потеряв и поникнув главою,
—Плакало все о тебе; говорят, что и реки от плача взбухли.
Наяды тогда и дриады оделись в накидки
Темные и по плечам распустили волосы в горе».
© Овидий
Утром теплым и ласковым Леголас понимает вдруг, что у него ничего больше нет.
Он не помнит, как они вернулись; он чувствует грязь под ногтями, рваные царапины на руках и зловоние старой крови на своих одеждах — затуманенной, тихой частью своего разума Леголас живет в воспоминании о раскопанной голыми руками могиле в мерзлой земле, черном лесе, склонившимся над ними и мертво глядящих глазах Таурендила.
В следующий миг, он обнаруживает себя стоящим посреди темной комнатки крепости, с перепачканными руками и замерзшим сердцем. Леголас не чувствует себя плохо: он цел и невредим, он, ради Валар и Эру, жив. Он не чувствует себя и хорошо; он не чувствует себя. Выпотрошанная его душа умерла в ледяном лесу на руках Таурендила, смотрящего блеклыми глазами.
В полусне, блуждая меж усталостью и падением, Леголас проводит декаду. За ней идет следующая, и следующая; луны летят и время отчего-то не останавливается, чтобы подарить ему шанс на один лишь свободный вздох. Проходят четыре месяца; Леголас не помнит, когда видел Таурендила в последний раз, чувствует теплую кровь на своих руках и живет по инерции.
Он сражается, он защищает, он хоронит. Вскоре им отправляют подмогу из ближайшей заставы, они прощаются с погибшими по всем правилам и отстаивают рубеж. «Командир», с жестокостью жадной требовательности слышит Леголас в шепоте солдат. «Принц, владыка...».
У него есть долг; есть обязанности и обязательства, есть то, что должно быть сделано. Леголас цепляется за это. Принц Леголас, командир Леголас, ах, умоляю, Леголас, пожалуйста, Леголас, я ведь люблю... Леголас заботится о раненых, собирает командиров, проводит заседания совета, посылает доклады во дворец, следит за запасами провизии и снадобий, ведет бои и чинит стрелы; он справляется. Ему отвечают, что никто не видел Таурендила с той ночи и Леголас больше не спрашивает.
— Мой принц, — голос, низкий и столь нелепо, откровенно притворный в своей насмешливости, задевает его точно вражеская стрела. Леголас медленно поворачивается, стискивая пальцы на рукояти меча. Он окидывает визави взглядом долгим и пустым, смотря, но не видя; черные, убранные в косы волосы, хищные черты лица и сверкающие холодным любопытством глаза оттенка горного льда, пронзительно синие — Леголас вглядывается, хмурясь, заставляя себя сосредоточиться на стоящим пред ним. Проходят долгие секунды, прежде чем искры узнавания проскальзывает в его сознании.
— Канцлер Морохир, — Леголас сутулится и отводит глаза, не скрывая досады в тоне. Он рассеянно разглядывает носки собственных сапогов, пренебрегая правилами этикета, смехотворными и неуместными теперь, — «но разве был бы его отец зол на это?», думает он отвлеченно. — Чего вам угодно?
— Вас, принц, — с насмешкой выдыхают ему в лицо. Леголас молчит, качаясь на пятках. Снег тает — день нынче выдался теплый, — и ручейки воды бегут по черной земле, да слышится отовсюду хрустальный перезвон, с каким разбиваются капли. «Хлеб, нужно послать за хлебом и вином, — шепчет он себе под нос, хмуря брови в раздумьях над бесконечным списком «нужно» и «следует», приобретшим очередной десяток пунктов. — И ткани, белая ткань на саваны скоро закончится...»
— Меня? — глухо откликается он. — И зачем я вам сдался, добрый лорд?
— Король требует вас ко двору, мой принц, — Леголас дергается, словно обжегшись. — К концу Луны назначено собрание совета лордов и вам быть необходимо, главнокомандующий — владыки Трандуила строгий приказ. Готовы отправиться в путь немедля?
Леголас смотрит на него, смотрит в безмятежные синие глаза, смотрит снизу вверх, задрав подбородок и прищурившись. В голове его шумит конца не имеющее «должно, следует, необходимо».
— Как — немедля? — переспрашивает он, нервно теребя серебряную застежку на плаще. — Мне нужно заместителя оставить, закончить с...
— Позже закончите, — отмахивается канцлер с нарочитым легкомыслием, не сводя, меж тем, с него взора. — Скорей на коня, милорд, нас ждут до заката... Заместителя своего предупредите по осанвэ, в пути, поторопимся же!
Леголас глядит в эти проклятые синие глаза, живые и яркие, и с постыдной легкостью теряет в них себя — он жаден, жаден диким голодом того, кто вынужден был позабыть о пище на долгие годы, до этого огня. Он решается спросить, поддавшись чувству смутного сомнения, уже в седле:
— Кто ждет нас до заката, лорд канцлер?
Они едут широкой, простой тропой, пустив коней тихой рысью, — этой дорогой некогда ходили торговцы и странники — и верхом Леголас ощущает себя нерешительно, не зная, как скоро придется им спешиться и оставить лошадей. Канцлер оглядывается на него, улыбаясь одними лишь губами:
— Мы едем в мое поместье, принц. В конце концов, нельзя допустить, чтобы вы появились во дворце в подобном виде — после тридцати-то лет на границе.
— Так вот к чему была та спешка, — раздражение вспыхивает в нем с пугающей простотой: усталость перерастает в ярость с той легкостью, что после оставит от него самого лишь горстку пепла, когда пройдет запал. — Какая глупость, если дело лишь в одежде, то в крепости, в моей комнате наверняка нашлось бы нечто пригодное...
— Речь вовсе не о внешнем виде, мой принц, — бросает канцлер. Ветер разносит его слова, резкие и смешливые на многие лиги, жаром опаляя щеки Леголаса. Он задыхается, широко распахнув глаза и цепляясь пальцами за гриву лошади, пораженный, раненный.
«Справляюсь, я ведь справляюсь», — кричит он в мыслях, срывая голос и из последних сил подавляя то, что грозит вырваться, изломав его.
***
Сумерки опускаются бурые, в темноте надвигающихся гроз светлее ночи; заката они не видели, равно как и звезд.
Канцлер Морохир распахнул перед ним резные двери поместья, осклабившись в белозубой ухмылке, пропуская перед. Леголас ступает в беспросветную тьму, с ядовитой иронией думая, что, коль канцлеру захочется, то тот похоронит его в лабиринтах дома своего навеки. Кинжал, однако, не пронзает его спины; тихо затворив двери, канцлер кладет руку спутнику на плечо, подталкивая вперед.
— Я отпустил слуг на этот вечер, — говорит он, уводя Леголаса вглубь поместья. Не зажжено ни факела, ни единой свечи; хозяин этого холодного, мертвого будто изнутри, дома, ведет его с уверенностью, дарованной лишь тысячелетиями выработанной привычкой. — Мои дети у своей матери, в Ривенделле, до, похоже, лучших времен. Нас не потревожат. Не отставайте, принц, здесь легко потеряться.
Он наконец отстраняется, быстро шагая по узкому, извилистому коридору с высокими окнами, не скрытыми портьерами. Леголасу ничего не остается, как ускорить шаг, не позволяя себе ни на миг выпустить спину своего провожатого из виду. В щелях яростно воет ветер, половицы паркета скрипят под ногами и скрежещут дверные петли; этом дом стар и словно изувечен сотнями прошедших лет, как, может быть, изувечен каждый из них. «Останется ли и от нас лишь горстка праха, когда все закончится?», — бессильно вопрошает себя Леголас.
Спустя тягостные минуты, или, как кажется Леголасу, долгие часы, канцлер резко останавливается, дергая за золоченую дверную ручку и удовлетворенно хмыкает.
— Эта комната будет вашей на сегодняшнюю ночь, мой принц, — задумавшись на мгновение, он лукаво добавляет: — Она будет вашей, сколько пожелаете.
В бессильном раздражении Леголас закрывает рукой лицо, потирая лоб.
— Опустим любезности; ну же, лорд, скажите, чего вы от меня хотите. Это, право, становится смешным.
Канцлер склоняет голову набок, обращая на него тяжелый взор, полный циничного интереса, отчасти будто мрачно-торжественного.
— Отдохните, принц, вы устали. Я принесу вам теплого вина и чистую одежду, и покину вас после, — Леголас вдруг чувствует его цепкий взгляд на своем горле. Канцлер слабо улыбается. — Или, если вы предпочтете иное, останусь.
— Хотите меня убить? — скучающим голосом любопытствует Леголас, рассматривая комнату, открывшуюся ему.
— О Валар милосердные, нет, нет разумеется! — восклицает канцлер со смехом, точно Леголас бросил только что на редкость удачную шутку. — Я не убиваю своих гостей, милорд. И, следует признать, не обладаю желанием познать всю силу королевского гнева, что непременно обрушится на меня за единую каплю вашей крови.
— Мне научить вас избавляться от трупов? — Леголас скупо усмехается, разглаживая едва заметные складки одеяла из бордового шелка.
Канцлер вновь заливается смехом, ломким и неприятным.
— О, мой принц, — говорит он, качая головой. — О, мой милый принц, вы слишком драгоценны, чтобы так просто оборвать вашу жизнь.
Леголас падает на постель с приглушенным стоном, только лишь дверь хлопает за ним. «Драгоценный», — шепчет он, комкая покрывало в руках. Значит, драгоценный. Чего хотят от него теперь? Замученная улыбка кривит губы; всегда, ради Эру, всегда будет кто-то, до безумства заинтересованный в том, кем он является — в титуле, власти, возможности. Принц — до абсурда вожделенная фигурка в в призрачной игре у подножия трона государева, затянувшейся на десятки сотен лет.
Он скидывает сапоги и щелкает застежкой плаща, кос не расплетает, поздно спохватившись: не должно, не перед незнакомцем сущим, кровью с ним не связанным. Снимает наручи, ослабляет портупею и отцепляет ножны, но, поразмыслив, оставляет меч подле себя. Быть может, канцлер не убьет его в эту ночь, быть может, не убьет и тысячей ночей позже; покамест, однако, Леголас не знает, что тот пытается получить и оба они не могут знать, готов ли он сам дать это, а значит и неизвестно, сколь долгим будет расположение канцлера.
Оставляя заместителя, Охтарону он, скоро прощаясь, сказал, что направляется во дворец; станут ли его искать здесь, в поместье канцлера и как скоро начнут поиски? Быть может, и нет никакого собрания совета и в помине… Отец не будет ему писать, а если и нет, то, ответа не дождавшись, не пошлет гонца — всем им не до того теперь. Зловещая мысль не пугает вовсе; это кажется Леголасу странно забавным, несуразным. Может ли он и в самом деле умереть так?
— Вино, мой принц.
Канцлер Морохир появляется словно из ниоткуда, сотканный из ночных теней и без звездного света с граненым золотым кубком в руках.
— Выпейте, вам станет лучше.
— Я не болен, — тихо замечает Леголас, кубка не принимая. С утомленным вздохом, канцлер садится рядом с ним, совсем близко — Леголас способен кожей почувствовать тепло его тела, — и с мягкой настойчивостью заставляет взять чашу. — Я справляюсь и я…
— Вы прекрасно со всем справляетесь, милорд, лучше, чем необходимо, — в голосе канцлера на миг проскальзывает чувство, юркое и многоликое, оттенка коего Леголас не понимает. Капли мелкого дождя разбиваются о стекло, скрашивая тишину между ними. Леголас ощущает диковинную, почти забытую сонливость: он готов поклясться, что заснет, как только касается головой подушки. — Выпейте вина, усните, кричите иль разбейте что-нибудь ужасно дорогое и хрупкое. Вы заслужили… остановку, принц. Дышите.
— Вы страшно заботливы, лорд Морохир, — бормочет Леголас, с трудом разделяя губы. Вино, терпкое и сладкое, обжигает горло, теплом растекаясь по телу, даря долгожданное безмолвие мыслей, пугливых и громких раньше. — На заклание готовите?..
— Дорогой мой принц, — с язвительной лаской произносит канцлер, беря кубок из его ослабевших пальцев и осторожно помогая опуститься на подушки. Его слова — последнее, что Леголас слышит, прежде чем погрузиться в тревожный, глубокий сон, чьи безобразные картины он не вспомнит утром. — Уверяю, у меня есть собственные, глубоко корыстные интересы. И бесконечные планы на вас.
***
Он просыпается с зарей, еще более уставший, чем когда закрыл глаза — очередная дурная, пагубная привычка, избавиться от которой Леголас не в силах. А, быть может, и не привычка вовсе: он лишь зовет это так, стараясь не думать о том, что она должна значить.
Планы, у канцлера Морохира есть планы на него, вспоминает Леголас мгновением позже. О, несомненно; иначе и быть не могло. И потому Леголас, в манере неуместной и, безусловно, неучтивой, покидает владения канцлера выбравшись через окно да по веткам деревьев спустившись. Он идет широким шагом, удерживая себя от бега, что значило бы, что была и опасность, бежать прочь от коей ему следовало еще прошлой ночью.
Леголас пальцами пробегает по коре юного ясеня, держа руку на эфесе меча. Ближе к полудню, он будет во дворце — канцлерово поместье, хвала Валар и Эру, не было потерянным в лесной глуши дальних границ и путь, проделанный верхом, возместит потраченные на сон часы, как если бы он с самого начала шел в одиночестве, более коротким, но сложным и извилистым путем по деревьям. «Во дворце», — глумливо вторят ему вороны. В месте диковинном, которое он не может ни домом назвать, ни отречься; вновь подле того, от кого бежал столетиями и того, что ненавидел, нуждаясь.
«Мой принц», точно в жестокую насмешку повторял раз за разом канцлер, ни на миг не позволяя ему забыться; повторял, расставляя акценты, самолично определяя границы для них обоих. Принц и канцлер — это то, чего лорд Морохир ждет, что вознамерился от него получить? «Мой принц»… Отец, помнится, звал его, забавляясь: звал титулом, данным его властью, его милостью и его желанием, звал клеймом, переданным при рождении. Тавро и причудливое благословение; титул, имени важнее и громче. «Мой принц», — Таурендил звал его так когда-то, перебирая десятки нелепых прозвищ.
В утренних тенях Леголас улавливает чуть слышный шорох. Звук движения и голоса; он чувствует всем своим существом чужое присутствие. Его заметили, окружили, чудится. Узнали? Дурно выйдет, если и он заметит их. Улыбнувшись уголками губ он стягивает капюшон плаща, позволяя волосам рассыпаться по плечам золотой, непокорной волной; ему достаточно нежданных встреч, а им достаточно должно быть и этого, чтобы отступить, пропуская.
Звук замолкает. Его понимают без единого слова и столь же беззвучно подчиняются не высказанному приказу.
Он заправил непокорную прядь за ухо, и продолжил идти. «Мой принц», — задумчиво повторяет Леголас, касаясь губ. Быть принцем порой бывало легче, чем просто… Леголасом.