Я даже не успел заметить того, как наступила осень.

Только недавно мы с тобой дурачились, прячась друг от друга в морских волнах поздно ночью и прямо в одежде — это было моим одиннадцатым желанием из списка, о котором ты не мог знать, но, тем не менее, исполнил. Это получилось как-то случайно, как-то само собой, словно мы с тобой на время отклонились от сценария. Двое самовольных актёров, у которых на душе свобода появляться лишь иногда и на совсем-совсем короткий срок.

Это лето было лучшим за все мои восемнадцать и я никогда не смогу этого отрицать. То, как я сбегал из дома для того, чтобы провести время с тобой, то, как мы сбегали от злых тётушек, у которых воровали персики из сада — всё это стало настолько родным, что теперь я даже не могу представить, как смогу провести своё девятнадцатое лето, если ты в нём не появишься. Если вдруг не случится то самое чудо, на которое я всё также наивно надеюсь, пусть и знаю, что ты больше никогда не придёшь. Ты уехал далеко и навсегда, оставив маленького глупого мальчика наедине с чувствами, которые живут даже сейчас, не смотря на то, что ты не выполнить ни одного обещания.

Ты обещал мне, что будешь писать. Обещал, что хотя бы раз в неделю будешь звонить. Обещал, что приедешь на каникулах, но — чёрт возьми — они закончились вчера. Я точно знаю, что и на новогодних тебя не будет, да и в апреле я тебя не дождусь. Но я всё равно продолжу верить в то, что ты придёшь, когда снова зацветёт магнолия. Когда ты снова потащишь меня в парк кататься на роликах и к удивлению обнаружишь, что мои навыки значительно улучшились. Я уверен, что ты спросишь что-то в духе "Ты что, спал в них?", а я отвечу одно краткое, расставляющее всё по полкам и ставящее все несуществующие точки над "и":

Да.

Я действительно научился этому только для тебя. Ты бы не стал учить меня во второй раз, как это было полгода назад, так что я понадеялся только на себя. Я практиковался чертовски много и даже постоянные люди в парке, среди которых я так ясно запомнил милых бабушек До и Сон, а также добрую студентку Суён, с которой мы даже гуляли пару раз чисто для того, чтобы просто узнать друг друга лучше. И то по её инициативе. Инициативе, которая пропала сразу же, как только я сказал ей о том, что у меня есть девушка.

Но ведь её, на деле, нет. С Йерим всё было покончено ещё до того, как я снова вернулся в душные школьные кабинеты в новом учебном году и, признаться честно, это был первый раз, когда я был рад тому, что мне влепили пощёчину. Шёл домой с улыбкой и огромным красным следом от её маленькой ладони на лице и даже не удивился тому, что одна не самая приятная женщина сумела сделать мне замечание на этот счёт. Все они — взрослые — такие.

В их жизни слишком мало того, что могло бы хоть немного обрадовать. Хоть на мгновение сделать счастливыми. Взрослым больше импонируют серые будни в запыленном офисе. Такие же, как сейчас у тебя.

Но мы ведь оба прекрасно знаем, что вся эта жизнь — она не для тебя создана. Не для тебя написаны все эти дурацкие справочники, не для тебя прочитаны тонны лекций и научной литературы и не для тебя нарисованы все эти схемы, от которых голова кругом идёт просто потому, что понять их не каждому дано. Исправь меня, если я не прав, но быть взрослым — удовольствие не для тебя.

Да, ты серьёзный до жути. Настолько, что даже мне порой страшно находиться рядом с тобой, но ты ведь ребёнок ещё совсем. Да, уже более зрелый, да, со своими не самыми простыми мыслями, но ты ещё дитя малое, у которого в мечтах снова на роликах вдоль парка и с клубничным мороженным вперемешку. У тебя внутри всё куда светлее, куда интереснее, чем того требует взрослая жизнь. Поэтому тебе так непросто жить одному в том мире. В не нашем мире. Совершенно чужом.

Flashback.

— Уверен, что не хочешь провести этот день с семьей? — как же я тогда надеялся на то, что ты ответишь «да». Эгоист чёртов. Прекрасно знал о том, что все они безумно по тебе соскучились: начиная с матери, заканчивая троюродной сестрой по имени Йеджи, с которой ты даже пытался меня свести, когда я сказал, что девушки меня не привлекают.

Ты улыбаешься ярко (даже ярче, чем светят звёзды на ночном небе), кусаешь губу на секунду, резко и быстро киваешь, а затем хватаешь меня за запястье, заставляя чуть ли не кувырком лететь на горячий асфальт, когда я зацепился носками школьных туфель за собственную ногу. Ты тогда еле-как успел меня поймать, и смеялся долго-долго, совсем не замечая того, каким взглядом на тебя тогда смотрели мои глаза. Внимательно, с некой тоской в них — соскучился безумно, хотя тебя не было всего-то несколько месяцев.

Сбежать в свой день рождения с университета было не лучшей твоей идеей, и мы это уже обсуждали, но как же я тогда был счастлив, что не пришлось праздновать его без тебя. Хотя я хотел. Даже торт купил по пути домой, а ты его не заметил и чуть было не раздавил к чертям, когда летел на всех парах на встречу, наблюдая на моём лице непонимание и недоверие. Я ведь тогда и не поверил твоим словам о том, что ты мечтал провести свой день со мной.

— Слушай, мелкий, — ты уселся на брусчатку в парке рядом, когда я в очередной раз не удержал равновесие и свалился вниз вместе с роликами. В глазах азарт, на лице улыбка коварней некуда и мне бы стоило этого всего опасаться, но я только с интересом и детской наивностью в глазах смотрел на тебя, надеясь, что я сейчас их открою и это окажется не сном. Ведь в реальность происходящего всё также верилось с трудом. — Не хочешь на свидание сходить?

Сердце пропустило не то, чтобы просто удар, оно вообще забыло о том, зачем нужно в человеческом организме. Точно так же, как лёгкие, в один момент утихнувшие сами по себе, заставляя меня затаить дыхание, в попытках хоть немного прийти в себя от услышанного ранее.

Чёрт... Может он снова о Йеджи...

Мысль эта отрезвляет быстро. Даже быстрее, чем длительный сон, после которого обычно достаточно съесть тарелку лёгкого супа, чтобы чувствовать себя хотя бы примерно на уровне живого существа, а не овоща, из которого вот-вот выжмутся все соки.

— В смысле? — хмурюсь недовольно, встряхиваю головой, пытаясь отогнать не самые приятные мысли, а ты всё это время продолжаешь улыбаться. Если бы ты знал, Минхён, как мне это нравится и как раздражает одновременно, — О нет, нет, нет, — махать руками перед лицом привычка не из лучших, так как всегда есть вероятность смазать макияж, которого итак было совсем немного, но меня это никогда не останавливало, — Если ты снова нашёл мне девушку для того, чтобы убедить, что они могут мне нравиться, то лучше иди на свидание с ней сам.

— Со мной сходи, — ты сказал это спокойно и достаточно громко для того, чтобы я мог услышать за всеми своими махинациями. Но даже скажи бы ты это так тихо, чтобы слышал только ты сам, я бы всё равно сумел бы это понять. Потому что слишком долго ждал чего-то подобного. Невыносимо долго. — Я ведь имею право на одно желание в честь собственного дня рождения?

Ты этого видеть не мог, но у меня буквально в тот же момент вспотели ладошки и начали дрожать ноги. Я даже толком понять не успел, как поднялся с асфальта, стоя теперь ещё более неуверенно, чем раньше, глядя куда угодно, только не в твои глаза, которые медленно, но смело появились прямо напротив. В них чувствовалось что-то такое неправильное и запретное, отчего даже коленки подкосились. И, — честно сказать — не будь бы я столь неуверенным в собственных навыках, то наверняка сбежал бы куда-то на другой конец парка (а ещё лучше — планеты), лишь бы только не пытаться сделать вид, будто я не расслышал вопроса, поворачиваясь к тебе спиной и уже делая первые слабые шаги на роликах (и на ватных ногах).

— Что ты там говорил о магнолии? — как же не вовремя, Минхён, как же неправильно ты вспомнил о магнолии.

До её цветения тогда не так много времени оставалось — каких-то полтора месяца всего. Осталось совсем чуть-чуть до того времени, когда я буду медленно сходить с ума из-за воспоминаний о всех тех днях, что мы провели месте год назад. Не было и двадцати четырёх часов без случайных и специальных встреч, не было и часа без чата в Инстаграме (и даже ночью ты находил время для того, чтобы отругать меня за то, что не сплю допоздна). И я помню каждый наш разговор в мельчайших деталях, словно он случился вот — буквально только что.

Удивительно, что ты тоже.

— Её запах убивает, верно? — ты подходишь ближе немного, будто бы получив на это разрешение, которого у тебя никогда не было, сколько бы я не пытался доказать самому себе обратное. А у меня внутри всё плавится от осознания того, что ты это помнишь. Взгляд плывёт, на нижней губе слабый красный след, а сзади уже едва уловимо чувствуется твоё тёплое, почти горячее, дыхание. Двое подростков, у которых крышу немного сорвало друг от друга, — А знаешь, чем пахнет магнолия?

Ты таинственно шепчешь непонятно зачем (пусть и можешь говорить в голос, ведь в пустом дневном парке тебя никто, кроме меня, услышать не может). Видимо, делаешь это специально, нагнетая и без того слишком тяжёлую атмосферу. Ты этого и добивался, не так ли?

Того, чтобы я всерьёз задумался о твоих словах, того, чтобы позволил обнять себя со спины, закрывая глаза и рвано выдыхая губами. Ты всего этого хотел добиться изначально и у тебя получилось просто чудесно. Будь бы это предметом в школе, ты — Ли Минхён — получил бы высший балл в классе.

— Чем же? — я и сам за собой не замечаю того, как отвечаю шёпотом, несмело касаясь собственной ладонью твоей руки на моей талии и чувствуя, как на шее остаётся едва уловимое слегка влажное пятно.

Всё это проносится в голове страшным сном. Будто бы достаточно мне сейчас глаза открыть и это всё окажется лишь дурацкой фантазией влюблённого школьника, рассыпаясь на мелкие кусочки и, словно песок, выскользая из пальцев тонкими ручьями. Это действительно произойдёт именно так. Тогда, когда ты исчезнешь навсегда уже завтра утром, не оставив ни записки, ни нового телефонного номера. Но сейчас это не имеет совершенно никакого значения, так как я ещё не знаю о том, что проведу целый год в непонимании и невероятной ярости от того, как ты поступил.

— Весной, — ты улыбаешься, утыкаясь носом мне в шею и глупо улыбаясь, словно специально создавая множество мурашек по спине, от которых голова сильно кружится и даже плохо немного становится, — А весна тобой. Не зря ведь говорят, что магнолия — это яд. Ты ведь не лучше, Донхёк. Но мне это даже нравится.

Идиот,

идиот,

идиот...

— Ты знаешь, что из-за её запаха можно умереть? — конечно же ты знаешь. Я ведь и об этом говорил. Но почему тогда?..

— Знаю, — твой голос звучит так, будто ты сейчас готов уснуть. Просто так, стоя на улице и обнимая раскрасневшегося, от смущения, школьника, — Поэтому мне нельзя находиться рядом с тобой. Ни за что.

Flashback end.

У нас с тобой с самого начала ничего не сложилось. Ни прошлой осенью, ни прошлой зимой, ни даже весной. Мы совершенно чужды друг другу и ты это знал. Ещё тогда, когда впервые меня увидел. Но всё равно пообещал, что мы встретимся этим маем. Когда снова зацветёт магнолия.

Ты всё знал. Знал, что не появишься тогда, знал, что оставишь меня совсем одного здесь, бросая будто бы на произвол судьбы с этими никому не нужными чувствами. С первой (и последней) любовью, от которой я пытался избавиться, но не получилось.

Ты знал это так же хорошо, как школьную программу за все года обучения. Так же хорошо, как то, что магнолия весной пахнет. Так же хорошо, как и то, что запах весны способен убить, если не знать, как от него спрятаться

И я не узнал. К счастью.