Тойя стоит, прислонившись плечом к дверному косяку — наверняка вышел встречать как только Кейго позвонил в домофон. Кейго роняет рюкзак с щеткой, несколькими сменами белья и футболок на пол — Тойя втаскивает его в квартиру за воротник куртки (воротник поменьше, конечно, чем у Ястреба, но тоже сойдет), прижимает к стене. Кейго слышит щелчок замка сквозь колотящееся сердце. Тойя целует также, как и позавчера, когда это можно было описать как «дорвался». Дорвались. Как будто они не провели весь вчерашний день в поцелуях и касаниях. Но это правда было вчера и немного утром — а сейчас прошел целый день.

Кейго обнимает Тойю за плечи, подставляет шею поцелуям.

— Ты очень соскучился за лишние полчаса?

Тойя хмыкает, целует под ухом.

— Ужасно.

Кейго упирается затылком в стену — Тойя опускает руки с поясницы вниз, по ягодицам к бедрам.

— Тогда исполняй свое обещание, — говорит Кейго, скрещивая ноги у него за поясницей.

***

Грудь размеренно колышется в такт дыханию у него под щекой, и Кейго улыбается — это ощущается в тысячу раз лучше, чем он представлял, лежа на подушке. Глаза слипаются, но засыпать не хочется — хочется продлить это, хочется впитать в себя тепло чужого тела, его запах, хочется чтобы рука Тойи всегда тепло лежала на спине. Тойе завтра никуда не надо, а вот у Кейго весь день съемки будут. Еще и выездные, недалеко правда, около часа езды от города. А послезавтра там же у Тойи, и у всей Лиги. И у него тоже. Зато потом — выходные. Целых два дня вместе, целых два дня можно будет касаться, можно будет провести их так, как захочется. Ему хочется всего и сразу. Хочется, чтобы съемки завтра прошли быстро, чтобы он вернулся к Тойе как можно раньше, чтобы они снова лежали вот так, тихо, расслабленно, слушая дыхания друг друга. Кейго засыпает, убаюканный мерным стуком сердца и теплой тяжестью руки. И она ощущается в сотни раз лучше легкости одеяла.

***

К дому Тойи Кейго подъезжает уже затемно — съемки с подростками, особенно с таким количеством, всегда затягиваются, всегда утомляют донельзя.

Завтра должно было бы быть проще — снимаются только главные герои, Лига и он, но завтра проще не будет — будет первая совместная сцена с Тойей, и Кейго не знает, удастся ли Ястребу и Даби сохранить нужную дистанцию, удастся ли им обоим удержать себя в руках, не забыться, не спутать роли и себя.

Кейго паркуется, набирает номер квартиры.

Тойя не подходит ни к домофону, даже после трех звонков, ни к телефону. В Кейго шевелится противной змеей тревога — скручивает крепко хвост вокруг сердца, опоясывает ребра.

Набирает еще и еще. Решает, что после четвертого телефонного звонка поедет домой — в любом случае завтра они встретятся, и... и если Тойя скажет, что это все было просто развлечением на несколько ночей, то Кейго придется это пережить. Он не подросток, он справится с разрывом, даже если отношений-то толком не было.

Поехать домой будет правильно — он правда чертовски устал, ему нужно отдохнуть, нужно привести мысли в порядок. На свежую голову все всегда кажется не таким, как на уставшую до полусмерти.

А в горле стоит ком. Кейго закусывает губу, сбрасывает. Заводит машину.

Уже почти выруливает с парковки, когда звонит телефон, и от сердца отлегает — Тойя. Голос торопливый, виноватый.

— Прости, я был в душе. Сейчас открою.

Кейго радостно улыбается и встает на то же парковочное место. Переводит дыхание.

Тойя встречает его одним полотенцем на голом теле и поцелуем. Это полностью перекрывает несколько минут запутанных тревожных мыслей.

— Голодный?

Кейго отвечает честно:

— Чертовски, но тебя я хочу больше.

Тойя смеется и качает головой.

— Я тоже не ужинал, и еду я хочу также сильно, как и тебя. А ты даже представить не можешь, как сильно я хочу тебя.

Кейго тоже смеется, касается влажного полотенца на бедрах.

— Могу и представить, и почувствовать.

Тойя выдыхает ему прямо в губы перед тем, как отстраниться:

— Нет, ты даже не представляешь как сильно я хочу тебя в себе. Настолько, что в душе так долго я торчал не просто так.

Кейго хочет взять его прямо здесь, но Тойя толкает его в сторону ванной, а сам уходит в спальню. За то время пока Кейго моет руки, он успевает одеться.

Кейго чувствует вкус еды где-то на грани сознания — все мысли занимает Тойя.

— Я дам тебе ключи, чтобы ты больше не ждал под дверью если что.

У Кейго сердце пропускает удар, а может и два. На сытый желудок, рядом со взъерошенным после душа домашним Тойей, с подготовившемся Тойей, пронесшиеся в машине мысли кажутся совершенно идиотскими. Кейго не знает, что ответить — поэтому просто целует.

Тойя вплетает пальцы в волосы, гладит шею.

— Основное блюдо мы съели, а теперь — десерт.

Кейго все еще улыбается, падая на кровать.

***

Спину тянет — несильно, но противно, скручивает, ломит, а размять не выйдет, он знает. Пытается лечь поудобнее. Все равно ноет, зараза. Тойя внимательно на него смотрит, чуть хмурится.

— Спина? — спрашивает тихо, как будто немного настороженно. Кейго просто кивает.

— Завтра дождь будет, я уверен. На непогоду ноет.

Тойя хмурится еще сильнее. Успокаивающе проводит теплой ладонью. Вздыхает — тяжело вздыхает.

— Что от этого помогает?

Кейго почти смеется.

— Смена погоды. Еще мазь есть, я с собой на всякий случай ношу. Потрешь мне спинку?

Тойя прикладывается губами к плечу. Кожу прошибает мурашками.

— Конечно.

Тойя долго греет мазь между рук, втирает медленно и тщательно, но осторожно. Массирует, гладит, разминает затекшие мышцы, касается нежно, но твердо. Знает, что делает, и Кейго думает, что обязательно у него это потом спросит — но не сейчас. Сейчас хочется просто наслаждаться, хочется чувствовать, как под пальцами Тойи растворяется напряженность.

— Почему ты не отсудил у него ничего кроме денег на лечение?

Кейго приоткрывает глаза — голос у Тойи серьезный, задумчивый. За этим вопросом скрывается что-то глубинное, как и за выбеленными волосами и за крашенными бровями и ресницами.

Кейго не спрашивает про кого он — это и так понятно, вопрос будет глупым.

— Он и так бы мне их дал, суд был просто формальностью. Я на нем даже не присутствовал.

Присутствовать на нем он в принципе и не мог — в этот момент он лежал, прикованный к больничной койке.

Кейго почти ахает — Тойя приподнимает его руку немного, разминает под лопаткой. Чертовски хорошо. Где он так научился все-таки надо будет спросить.

— Ты мог разрушить его карьеру до основания. Он бы не отмылся.

Интонация странная — нет ни капли волнения за отца. Нет даже жалости.

— И уничтожить легенду? Уничтожить того, из-за кого я действительно захотел стать актером?

Тойя разминает под второй лопаткой. Кейго готов застонать от движений его пальцев — снова.

— Ты мог умереть. Ты почти умер.

Кейго вздыхает. Руки Тойи творят чудеса, забирают с каждым движением едва зарождающуюся боль. Слова ворошат и раскрывают едва поджившую рану.

— Смерть это не так уж и страшно, — сглатывает, и признается — никогда не признавался никому, ни одному другу-приятелю, даже Руми, ни одному репортеру, только себе. — Больше всего я боялся, что никогда не смогу ходить, — Тойя вздыхает где-то позади. Кейго молчит, тихо охает, когда Тойя надавливает особенно сильно — он давит не наугад, он точно знает, что надо делать и как. Ходил на курсы? Возможно. — Но мне повезло, видишь, лежу вот живой и почти здоровый.

— Из-за этого мудака ты мог потерять вообще все. Ты же понимаешь?

— Тойя, послушай. Я, — осекается. Хотел сказать «я не хочу обсуждать это», но понимает, что хочет. Что действительно хочет высказать, все, что копилось два года, все мысли, которые клубились назойливым едким дымом, от которых слезились глаза и никакой ветер их не сдувал — дым всегда дул в его сторону и душил. — Все, что у меня есть — это все благодаря Энджи. Меня никто никогда не спрашивал, хочу я сниматься или нет. Мать просто принесла меня на кастинг в рекламу подгузников, потому что нам было попросту нечего есть. А я понравился, маму начали приглашать. Меня никто не спрашивал, лет до десяти я злился, мне это не нравилось, меня от этого тошнило. Мечтал, что как только стану взрослым, никогда к камере даже близко не подойду. А потом увидел первую часть Геройского пламени, и... и все. И я понял, что могу стать, как он. Что могу однажды сняться с ним вместе. Я об этом мечтал, понимаешь? Я сам загорелся. И когда он начал режиссировать, я решил, что должен, просто обязан, попасть в его фильм, и вот... попал.

Тойя разминает его шею. Кейго выдыхает. Тойя молчит долго, и молчание его отдает горечью, а слова, которые он все же произносит — холодом.

— В том что произошло, виноват только он. И если бы ты этот конфликт развил, то этот мудак получил бы по заслугам.

— Виновата страховка, я сам и техники. Не Энджи. Ему тоже пришлось переписывать треть сценария, хотя мог просто перенять мои сцены с кем-то другим. Но видишь, мой персонаж тогда умер, при этом падении.

— Он был за это в ответе. Полностью. Он сам решил, что будет и режиссером, и продюсером. Он отвечал за всю площадку, за каждого человека. В том, что ты повредил спину и полгода не мог даже встать, виноват только он.

Кейго не находит что ответить. Руки со спины исчезают, сменяются тонким покрывалом. Тойя уходит на несколько минут, Кейго слышит, как шумит вода. Спине отлично, спине стало просто замечательно — давно так не было. А вот на душе совсем не замечательно — ноет и тянет сильнее чем спину полчаса назад.

Тойя опускается рядом, целует в висок. Кейго опять вздыхает, смотрит на него. Надевает футболку, чтобы тепло от массажа не разбежалось. Смотрит Тойе в глаза, спрашивает тихо:

— У вас настолько тяжелые отношения?

Тойя мягко улыбается, отводит в сторону прядку с его лица.

— Нет, у нас очень простые отношения, — улыбка из мягкой становится колючей и злой. — Я его ненавижу.

***

Кейго думает о вечернем разговоре почти весь следующий день. Смотрит внимательно на Тойю, пока тот выдыхает сизый дым в сторону деревьев, приглядывается, когда тот сидит рядом под тентом и копается в телефоне — дождь опять заморосил. Незу бегает по площадке в ярости и, кажется, готов сперва поубивать метеорологов, которые обещали хорошую погоду (спина Кейго оказалась надежнее их оборудования), а потом подняться до самой небесной канцелярии и вытребовать солнце прямо здесь и сейчас. Но съемки все равно продвигаются — неспешно, прерываясь, но продвигаются.

Кейго встает в изначальную позицию, Тойя занимает место у раскидистого дерева.

Щелчок хлопушки.

— Ястреб, я не могу понять, на чьей ты стороне. Ты говоришь, что с этими детьми будут два про-героя в самый последний момент. И это не считая тебя самого. Нам нужен этот чертов мальчишка. Наша цель просто выкрасть его, нам не нужно драться с тремя про. А ты ведь не сможешь стоять в стороне, тебе же надо поддерживать образ.

Даби скрещивает руки на груди, поджимает зло губы. А потом... потом левая часть лица начинает сползать. Грим отклеивается от уха, медленно ползет по щеке вместе со скобами. Тойя удивленно поднимает брови, пытается подхватить тонкую темно-фиолетовую пленку рукой.

Вся съемочная группа, кажется, перестает дышать.

— Что-то я совсем потерял лицо, — говорит Тойя.

И Кейго начинает хохотать. Вместе с операторами, световиками, притаившимися за другим деревом подростками. Не смеются только несколько человек — Незу, сидящий в своем режиссерском кресле, смотрит в пустоту — грим Тойи чертовски долго поправлять, и гримеры, которым этим  придется заниматься на сверхзвуковых скоростях.

Кейго смотрит на прислонившегося к дереву смеющегося Тойю и начинает хохотать еще сильнее — до самых настоящих слез.

***

Кейго просыпается первым. Они вернулись поздно, уставшие до чертиков, но зато они все-таки отсняли все сцены. Солнце, которого вчера так ждал Незу, издевательски заглядывает в окно через полупрозрачную штору. Тойя, во сне обнявший его руками, обхвативший ногами, спокойно и глубоко дышит ему в затылок. Кейго улыбается. У него в груди течет расплавленная нежность, щедро приправленная радостью. Он осторожно, чтобы не разбудить, берет с тумбочки телефон. Листает новости, отвечает на накопившиеся за вечер и ночь сообщения. Лениво думает, что они будут сегодня делать. Живот урчит — вчера они даже не поужинали, сил хватило только на то, чтобы переодеться, поставить телефоны на зарядку и вырубиться, едва коснувшись головами подушек. Кейго пытается понять, уснет ли он обратно, но понимает, что нет — может быть сморит днем, конечно, и тогда Кейго бы хотел снова проснуться после этого в объятиях Тойи. Как же ему чертовски хорошо, он уверен, что так не было последние два года, пытается вспомнить было ли также когда-нибудь до этого. Вспомнить не может.

Выбираться из-под руки Тойи не хочется совершенно, но нужно. Кейго откладывает телефон обратно, касается пальцами его запястья, поглаживает, и Тойя вздыхает глубоко, шевелит выдохом волосы на затылке, отправляет по позвоночнику стайку мурашек. Их становится только больше, когда Тойя прикасается губами к косточке у самого основания шеи.

— Доброе утро, — говорит хриплым сонным голосом. Кейго внутренне умирает — слишком много счастья, слишком много любви плещется внутри.

— Доброе.

Тойя целует его плечо, проводит носом по шее, до самого уха. Кейго смеется — щекотно. Хорошо.

— Как ты смотришь на совместный душ? — рука Тойи выскальзывает из его пальцев, забирается под футболку, обжигает легкими прикосновениями низ живота. Голодного живота.

— Давай сначала устроим совместный завтрак?

Тойя выдыхает, целует в затылок.

— Отличная идея.

Они готовят вместе: Тойя следит за кофе, Кейго — за омлетом. Вместе завтракают, передавая друг другу молоко и соль, вместе раздеваются, вместе бросают одежду на бортик ванной; вместе кончают, задыхаясь в теплом влажном пару и в поцелуях.

***

— Хочешь, выберемся куда-нибудь? Бар? Клуб? Кальянная? — спрашивает Тойя ближе к вечеру. Благослови Господь два выходных подряд, давно у них такого не было. Можно не волноваться, что утром придется просыпаться с гудящей головой и ехать на очередную площадку.

Кейго не уверен, куда ему хочется, он уверен, что ему будет везде хорошо, если рядом будет Тойя.

— На твой выбор.

И Тойя выбирает, вызывает такси. День будний — но не для них. Кальянная, все-таки она, полупустая, тихая; снова мягкие диваны, перегородки, снова низкий столик. В этот раз садятся не напротив друг друга, а рядом, соприкасаясь коленями, тихо разговаривают, пока ждут кальян и напитки.

С Тойей просто, легко и естественно. Хочется поцеловать — и он целует, поглядывая украдкой, не видит ли кто. Тойя гладит его плечи — чистые футболки у Кейго закончились, Тойя дал ему одну из своих, и это, похоже, нравится им обоим. Надо бы завтра доехать до квартиры и взять еще немного вещей, но об этом он подумает завтра, а не сейчас, когда в голове туманится из-за кальянного дыма, алкоголя и Тойи.

— Как думаешь, какие у нас будут рейтинги?

Тойя смеется, дым выходит из его рта разорванными клочками.

— Фантворчество точно будет с рейтингом восемнадцать плюс.

Кейго тоже смеется, прижимается к его губам, ловит ягодно-мятный вкус, тепло поцелуя. Как же, черт возьми, хорошо.

Тойя делает глоток из своего стакана, гладит Кейго по ноге, смотрит как-то странно. Или это из-за полумрака так кажется?

Тойя проводит рукой по его волосам, пропускает пряди между пальцами.

— Знаешь, мой мудацкий отец сделал для меня только одно хорошее дело — он фактически подарил мне тебя.

Кейго непонимающе хмурится. Тойя затягивается, выдыхает длинную струю в потолок. Дым красиво завихряется в мягком свете лампы.

— Я узнал о тебе только из-за него, понимаешь? — Кейго не понимает. Решительно не понимает. Забирает у Тойи мундштук, затягивается тоже. — Такой скандал на его съемках: молодой многообещающий актер чуть не убился. Виноват в первую очередь режиссер, а он даже не отпирается, просто выплачивает компенсацию и на все вопросы говорит: «без комментариев», — Тойя медленно ведет по бедру тонкой светлой рукой. Кейго чувствует себя странно, очень странно. В словах Тойи все совершенно неправильно, эта самая неправильность заставляет хмуриться и перебивает сладковатый вкус кальяна противной горечью. Он чувствует себя... инструментом? — Я начал изучать информацию. Посмотрел репортажи, почитал статьи. Посмотрел все фильмы и сериалы, и даже рекламы, где этот актер снимался, — Кейго становится холодно — кондиционер вроде работает также, как и раньше, угли сбоку распространяют тепло. Холод идет изнутри. — Я стал следить за новостями о его здоровье. Пришлось напрячься немного, потому что об этом, как и о любом инфоповоде говорить со временем начинают все меньше и меньше. И какая удача, что мой брат — врач. Врач, у которого были связи в той самой больнице, где этот актер лечился, — Кейго сглатывает. Он изначально приметил Тойю только как еще одного Тодороки, и потом только разглядел в нем именно его, а не сына Энджи. И то, что он увидел, ему чертовски понравилось. А Тойя, видимо, видел в нем того, кто пострадал из-за его отца. Видит ли он сейчас в нем Кейго? Тойя ведет от колена до бедра и обратно. Кейго — в первый раз рядом с Тойей — хочется отодвинуться. — Почти каждый день я спрашивал. Почти каждый день смотрел его фотографии и фильмы. Я выучил все его реплики в том самом фильме. Я пересматривал его такое количество раз, что могу посекундно пересказать все его сцены, — Кейго сглатывает. Эта странная гиперфиксация пугает — и она же напоминает его самого, который вечерами дрочил на постельные сцены с Тойей. — А потом я понял, что мне чертовски интересен он сам. Не знаю, когда я понял это, правда, но понял, что хочу увидеть его в живую. Хочу понять, такой ли он красивый и сексуальный без грима, хочу увидеть настоящий цвет глаз, без цветокоррекции или линз. Хочу узнать не актера, а человека, — Тойя выдыхает сладкий прохладный дым и Кейго ловит его вдохом. Липкий узел под сердцем, затянувшийся еще на первых словах Тойи, начинает ослабевать. Тойя смотрит на него, и значки у него расширенные, темные, и Кейго сейчас не уверен в том, что это из-за полумрака. — И когда я узнал, что он будет сниматься в том самом сериале, где играет мой брат, я пошел к Незу. И сказал, что мне чертовски нужна эта роль, — Тойя выдыхает ему прямо в губы. Рука на бедре снова приятно и знакомо греет. — А потом я увидел тебя, и понял, что хочу видеть тебя рядом с собой. Что хочу целовать, хочу видеть твои глаза, хочу просыпаться и засыпать в одной постели. Что просто хочу тебя, — Тойя почти прикасается губами к губам, сжимает немного крепче руку на бедре. — Хочу тебя себе навсегда, если это возможно.

Кейго все же не выдерживает: целует, обхватывает шею рукой.

— И сейчас хочешь? — выдыхает, смотрит в глаза, пьяные, замутненные. А выпили-то они всего ничего, сказать по правде.

— До безумия, — Тойя тянется поцеловать еще, но Кейго уворачивается, дотягивается до уха, так, чтобы губами едва касаться мочки. Шепчет:

— Тогда поехали.

Они едва удерживают себя на парковке — у Кейго уже есть горький опыт, наступать на те же грабли второй раз он не собирается, еле-еле сдерживаются в такси; в постели они сдерживаться и не собирались.