В каком-то сериале Антон слышал слова о том, что отношения требуют усилий. Он всегда думал, что понимает значение этой фразы, но только начав встречаться с Арсением, осознал ее в полной мере.

И дело даже не в самом Арсе. Просто отношения, как выяснилось, действительно требуют больших усилий обеих сторон. Особенно когда проходит эйфория влюбленности — а им удалось перешагнуть ее почти сразу. Всё-таки не дети уже.

Отдельную трудность составляет то, что они почти всегда рядом, а теперь еще и тренируются вместе, и выключать чувства каждый раз, выходя на лед, перестало быть интересным квестом уже после первого такого занятия.

Арсений, под угрозой поиска другого партнера, строго-настрого запретил допускать хотя бы мысль о чем-то кроме спорта, когда они переступают порог Ледового, и, с одной стороны, Антон с его точкой зрения согласен. Туман в голове и мурашки от прикосновений — явно последнее, что нужно фигуристу.

С другой стороны… Чувства, туман и мурашки — единственное, что смогло перекрыть внутренний тремор от малейшей мысли о возможной ошибке.

Но их неоконченная дискуссия на эту тему хотя бы остается единственной проблемой на катке. А вот то, что творится за его пределами, Антон явно представлял себе иначе, когда предлагал Арсению быть вместе.

Он не жалеет. Ни секунды не жалел.

И не жалуется — тоже. Он всё ещё искренне счастлив и готов сутками напролет разбираться с загонами своего… парня. Своего мужчины.

Проблема в том, что видеть, как много у Арса в голове тараканов, оказалось слишком больно, а чувствовать, как тот закрывается и не хочет принимать поддержку, и того хуже.

Антон правда не знает уже, что делать.

Надеется только, что Арсу просто нужно время, и однажды он непременно станет раскрываться больше, доверится так же, как доверился на коньках, и позволит помочь.

А пока, вот уже почти три недели, Антон просто остается рядом, держит за руку и — как можно чаще, но не напирая — обнимает. Так нежно, как только способен, наслаждаясь тем, как в такие моменты Арсений медленно тает и расслабляется в его руках.

Всё это время, почти с самого первого официального свидания, Антон тихонько ждет первого пиздеца, и почему-то он был уверен, что что-то эдакое случится буквально через пару дней.

В итоге всё происходит не так скоро, зато максимально внезапно.

Из-за морозов мало куда можно пойти погулять, да и не особо хочется, поэтому они всё чаще заваливаются домой к тому, у кого не совсем пустой холодильник. В девяноста процентов случаев это Арсений, и сейчас они сидят на его кухне с простыми бутербродами и зеленым чаем.

— …И оказалось, что дело в банальной физике. Если сбиваешь центровку, то сразу теряешь скорость и, соответственно…

Антон старается слушать внимательно, хоть и совершенно по-идиотски пропускает половину слов, а еще четверть попросту не понимает. Но Арсений говорит с таким энтузиазмом, и его глаза так ярко горят, что его просто невозможно не заслушаться.

Поначалу Антона слегка напрягало, что тот почти всегда говорит о фигурном катании, будто для него нет других тем, но быстро стало ясно: действительно нет. По крайней мере, настолько важных.

Это мило.

Ну или Антон всё-таки ещё не прошел стадию влюбленности.

Ему только в радость, если так. Они оба заслужили капельку счастья — именно такого, какое нужно каждому из них. Антон только надеется, что Арсению тоже хорошо в этих отношениях.

Тут телефон, лежащий рядом на столе, вибрирует, и Арс мгновенно замолкает, переворачивает смартфон экраном вверх и проверяет сообщение. И хмурится.

Антон машинально хмурится тоже.

— Что там? Всё в порядке?

— Да, всё нормально… Алена написала. — Его голос мгновенно становится прохладнее. — Говорит, что работа отменилась, и они пока не приедут… Блин.

— Ой… Жалко.

И это абсолютно искренне, потому что Антону действительно понравилась Кьяра, и он бы с удовольствием пообщался с ней снова.

Он кладет ладонь поверх Арсовой, чуть сжимает. Давно подметил, что этот незатейливый жест сразу помогает тому расслабиться и успокоиться, хотя Арс и вполовину не такой тактильный, как сам Антон.

То, что ему нет нужды в постоянных прикосновениях, еще не означает, что он не благодарен за них. В первые несколько дней Арс вообще замирал настороженно, не дыша почти, когда Антон касался его или приобнимал. Не пугался, а как бы прислушивался к своим ощущениям — это они сразу обговорили, потому что Антон, не привыкший к такой реакции, напугался сам.

Арсению, как он признался, более чем понравился регулярный физический контакт, но он слишком отвык чувствовать чужое тепло рядом (во всех смыслах), и нужно некоторое время, чтобы снова привыкнуть.

По этой причине от поцелуев пришлось пока отказаться. Не то чтобы Антон сильно расстроился, но… Ладно, немного расстроился. Он-то привык к Сереже, которому всегда можно было отдать свою нерастраченную тягу к касаниям, а за полгода ее накопилось прилично.

Что уж говорить о настоящих поцелуях. Таких, чтоб с чувствами.

Антон не уверен, что у него хоть раз такой был.

Вот разве что после тренировки с Арсом — но какой там поцелуй, боже.

Он думает обо всем этом, почти неосознанно лаская руку Арса: проходится по костяшкам, неспешно мнет пальцы, гладит тыльную сторону ладони, широко мажет по запястью и едва-едва касается внутренней стороны предплечья. Ему не сложно.

А Арсений улыбку прикусывает, и его лоб постепенно разглаживается.

— Не переживай, увидитесь в другой раз, — говорит Антон. — Может, как раз на каток все вместе сходим.

Он говорит, не думая, и уже в момент, когда слова сказаны, понимает: их стоило бы придержать. Знает ведь, как тяжело Арсению находиться на льду и как сильно его ранила та история с Аленой. Ведь, наверное, именно поэтому он и не захотел ехать на каток с Кьярой.

Антон представить не может, каково это — находиться на льду вместе со своим ребенком, которого чуть не потерял на этом самом льду.

Взгляд Арсения темнеет, но вот что странно: Антон хорошо выучил, как меняются эти глаза, как наполняются снегом и трещинами, когда он вспоминает о том падении. Похожий взгляд Антон пару раз наблюдал в зеркале.

А сейчас всё по-другому. И кулак под рукой Антона сжимается как-то иначе — не с силой, чтобы до красных отметин на ладони, а слабо совсем, нервно подрагивая.

— Что?

Арсений глаза прячет, свободной рукой трет лоб под пушистой челкой — как если бы тянул с ответом, придумывая, что сказать.

— Арс, говори со мной, ладно? — еще раз пробует Антон.

Они правда стараются над этим работать.

— Да просто… — начинает Арс и тут же обрывает себя, а в глаза по-прежнему не смотрит, и это так странно и непривычно, что у Антона начинают появляться самые дикие подозрения. — Блин.

— Арс. Почему мы тогда не поехали на каток?

Арсений хочет было отстраниться и отнять руку, но Антон не позволяет — хрен ему, а не закрыться опять в своих проблемах.

Нет, если он прямо скажет, чтобы его оставили в покое, Антон сразу же отпустит и отойдет в сторону. Или уйдет совсем. Вот только Арс еще ни разу не просил о подобном.

— Потому что Кьяре нельзя кататься, — выдает Арсений ровно, и если бы Антон его не знал, он подумал бы, что тот абсолютно спокоен.

Разумеется, в голову не идет ни одной хорошей мысли. Антону кажется, что у него сердце пропускает удар, а потом в мозг влетает бешеная мысль — «Что, опять?!»

Арсений, должно быть, замечает, как Антон весь словно заледенел, потому что вскидывается, накрывает его окаменевшую ладонь своей и крепко сжимает, а сам в глаза заглядывает и подается вперед.

— Эй, с ней всё хорошо. Слышишь? Она в порядке.

Не утешает, Арс.

— Тогда почему нельзя? — едва слышно, одними дрожащими губами.

— Потому что… Мы с Аленой решили, что… — Он теряется. — В общем, решили, что не надо.

Минута уходит на то, чтобы успокоиться и прогнать глупую мысль, что у девочки травма или заболевание, из-за которых врачи запретили ей заниматься спортом. Когда Антон был чуть старше Кьяры, это было для него главным страхом — вдруг навсегда лишиться возможности кататься. Это всё равно, что конец жизни, потому что он понятия не имеет, чем еще ему заниматься.

Такого никому не пожелаешь.

А потом до Антона доходит услышанная информация, и он пораженно моргает.

— Стой. Подожди, я не понял… Вы с Аленой — что?

Арсений поджимает губы и снова отводит глаза.

— Арс. Я правильно понял или нет? Вы запрещаете ей кататься?

— Она никогда особо не хотела, не утрируй.

— Не хотела? — Антон резко встает, подходит к окну, но не видит, что происходит за стеклом. Делает пару вдохов — ни черта не успокаивает, враньё всё это. — Не хотела и поэтому чуть ли не умоляла нас пойти на каток?

Позади слышится выдох, а потом — тишина, неприятная и густая, такой между ними еще не было, но все случается в первый раз.

У Антона в голове не укладывается. Ладно Арсений со своими загонами и травмами, это он может понять, как никто другой. Но перекладывать свои страхи на дочку? Не позволять ей заниматься тем, что ей нравится?!

А ведь Кьяре уже двенадцать…

Начать заниматься фигурным катанием можно в любом возрасте, но стать профессиональной спортсменкой и бороться за медали она уже не сможет.

Всего двенадцать — но для такого спорта это слишком, слишком поздно.

Антон в свои двадцать пять с трудом переживает то, что кубок ему уже не получить, но у него за плечами сотни соревнований и золото олимпийских игр, которое они заработали вместе с Сережей.

Собственно, благодаря тем играм они и встретились.

Сложно сказать сейчас, стоило ли оно того.

Но Кьяра!.. Боже.

— Как ты мог вообще?

Арсений отвечает мгновенно, будто всё это время крутил в голове ответ и только ждал вопроса.

— Да это не моя инициатива, Антон. Хотя я был не сильно против… — Антон оборачивается и хочет уже перебить, но Арсений тоже поднимается на ноги и смотрит прямо на него тем самым взглядом, который всегда и в любой ситуации замораживает и вынуждает слушать. — Я никогда не стал бы забирать у кого-то лед. Но Алена уперлась в свое, а если бы я стал настаивать, я лишился бы дочери.

Антон прищуривает глаза. Хочет заглянуть в душу человека напротив — но понимает, что приглядываться не нужно. Вот она, совсем рядом, нараспашку. Смотри, читай, изучай под микроскопом.

Только дотрагиваться не вздумай.

Арсений искренен в своем страхе потерять дочь, всё упирается только в это — и всегда упиралось.

Вот только он так сильно зациклился на этом страхе, что забыл обо всем остальном. Например, о том, что мир не крутится вокруг него, что у людей, которые его окружают — даже у тех, кого он любит, — есть свои жизни.

— Ты как ей в глаза смотреть будешь?

Арсений отшатывается, как от удара.

Антону не жаль. Ему жаль девочку, которую родители, возможно, лишили мечты. И, может, сейчас она сама не до конца это осознает, но лет через десять она придет к Арсу с коньками в руках, со слезами на глазах и задаст один вопрос: «Почему?»

— Антон…

— Арс, забудь хоть на секунду о своей боли и подумай о ней. О Кьяре. Хотя! — С губ срывается нервный смешок, Антон болезненно качает головой и чувствует, как глаза печет. — Поздно уже, сам знаешь.

Они молчат некоторое время, не глядя друг на друга, стоя без движения, как идиоты. Антон отстраненно прислушивается к тиканью часов, машинально переводит взгляд на них — надо же, еще только половина пятого, а уже темнеет.

Арсений медленно вдыхает и складывает руки на груди. Антон мало что знает о психологии, но легко считывает защитный жест и разочарованно поджимает губы. Им определенно понадобится больше времени, чем хотелось бы.

— Послушай, — говорит Арсений сухо. — То, что происходит между нами, никак не касается Кьяры. Или Алены. Извини, но всё это — не твое дело.

Антон хочет сказать — меня касается всё, что касается тебя. Но это будет неправильно, да он так и не считает. Он хочет сказать — это мое дело, если тебе больно. Но речь сейчас не о боли Арсения.

Антон хочет забрать себе эту боль — но не может.

Поэтому он кивает и идет мимо застывшего на месте Арса. Одевается, как во сне, и всё пытается понять, что сказать, но у него в голове мешанина из мыслей. Обидно и больно за Кьяру. Еще обиднее и больнее — за Арса. Злость и непонимание сталкиваются с осознанием, насколько более серьезной оказалась травма обоих, и Арса, и Алены, после того падения.

Но молча уходить нельзя, поэтому Антон проходит обратно на кухню. Прямо в обуви, хотя Арсений всегда ругается за это.

Тот стоит, как стоял, ни на миллиметр не сдвинулся. Скала, что б его.

— Арс, — зовет вполголоса.

— Что? — беззвучно, потому что голос охрип от напряжения.

— Просто чтобы ты не надумал себе ничего… Я понял твою позицию. Да, не согласен с ней, но ты прав — меня не касается воспитание твоей дочери. Но Арс, меня касаешься ты. Как бы ни звучало.

Он хмыкает, и Арсений тоже немного расслабляется.

— Пообещай, что если захочешь обсудить это, скажешь мне. Пожалуйста. Не хочу, чтобы мы замалчивали что-то серьезное.

Хочется сказать еще много всего, по большей части неприятного для них обоих, но приходится держаться. Последнее, чего хочет Антон, это серьезно поссориться с Арсом вот так, в самом начале. А они поссорятся, если продолжат обсуждать эту тему сейчас.

Арсений медлит несколько секунд, но в итоге мелко кивает, поворачивает голову и смотрит на Антона исподлобья, легонько улыбаясь одним уголком губ.

— Постараюсь. Правда постараюсь.

Антон почти верит.

II

К этому разговору они так и не возвращаются. И Антон понимает, что и правда не имеет права влезать — по крайней мере, пока.

И если их отношения развиваются медленно и со скрипом, то с катанием всё идет намного лучше. Антон и сам понять не может, что за магия происходит каждый раз, когда они выходят на лед.

Арсений будто оставляет свою неуверенность в себе и в партнере за пределами катка, весь раскрывается и доверяется, как никогда не доверялся без коньков на ногах.

И что самое удивительное… Антон чувствует то же самое.

Он был уверен, что никогда не сможет держать партнера в своих руках — просто не позволит себе отвечать за другого человека. Но уверенность Арсения передалась ему на той первой тренировке и с тех пор только крепла в них обоих.

С каждой удачной поддержкой к Антону возвращается вера, что, может, не всё потеряно… И если только Арсений согласится хотя бы попробовать…

Они же могут выступить на показательных, верно? Хотя бы так, а дальше — будь что будет. Но подготовить один номер вполне возможно, и неужели Арсений будет против?..

Хотя бы подать заявку. Просто чтобы выиграть еще немного времени — а уж за четыре месяца, которые остаются до показательных, Антон постарается его уговорить.

Только бы…

— Антон! — прилетает в голову вместе с легким подзатыльником, и Антон ошалело смотрит на Арса. Тот хлопает глазами, вопросительно вскинув брови.

— А?

— Ты о чем задумался? Весь вечер на своей волне.

Антон неловко пожимает плечами. Он не собирался говорить прямо сейчас, но ведь Арс теперь не отстанет.

И действительно — тот легко отталкивается одной ногой и подъезжает ближе, останавливается прямо напротив Антона и, прищурившись, смотрит ему в глаза.

— Выкладывай.

Антон покусывает губу, собирается с духом и выпаливает:

— Давай выступим на показательных.

— Нет, — в тот же момент, спокойно и уверенно. Как будто…

Как будто догадывался, что Антон это скажет.

— Ты знал?..

— Я предполагал, что ты предложишь, но нет. — Теперь уже Арсений пожимает плечами и плавно отъезжает назад, а взгляда всё не отводит, не моргает даже, словно чего-то ждет. — Антон, я давно не участвую в соревнованиях, да и поздно уже.

— Нет, не поздно! — Шаг вперед, догнать и перехватить за запястье. — Ты шикарно катаешься, лучше всех, Арс, и мы могли бы…

— Я хорош в одиночном катании, но не в парном, — мягко прерывает Арсений. — По крайней мере, не настолько как тебе нужно.

— Хотя бы на показательных, Арс.

Антон смотрит со всей надеждой, на которую способен, но взгляд Арсения не меняется. Напротив, тот качает головой в подтверждение своего ответа, а потом вдруг нежно проводит по щеке Антона пальцами свободной руки. Тот растерянно подается навстречу жесту.

— Тебе нужно найти партнера, — негромко, но для Антона эти слова звучат как гром прямо в здании Ледового дворца.

У него перехватывает дыхание, а руки сразу сжимаются в кулаки.

— Нет.

— Антон.

— Нет! Я буду кататься только с тобой!

…почти выкрикивает в каком-то порыве и замирает, едва дыша, осознавая в полной мере то, что произнес. Что на самом деле имел в виду.

Арсений, кажется, это понимает, потому что замирает тоже, не двигаясь и не моргая, продолжая смотреть прямо на него, и, боже, как сильно Антон влюблен в такие его глаза: кристально-чистые, прозрачные, сверкающие, как голубые бриллианты. Или скорее льдинки.

— Ладно, — вполголоса выдыхает Арсений. — Тогда давай продолжим.

Он отъезжает к бортику, берет в руки оставленный там телефон и, видимо, ищет песню. Они периодически тренировались под музыку, но без четкой программы — просто чтобы не растерять чувство ритма.

Мелодия незнакомая. Во всяком случае, Антон ее не слышал ни из телефона Арса, ни где-либо еще. Начинается с простых фортепианных аккордов, под которые Арсений возвращается к нему.

Он командным тоном перечисляет элементы, и Антон, мысленно повторив порядок, твердо кивает.

Они начинают двигаться одновременно со вступлением вокала, и Антон краем уха подмечает, что голос снова Полины Гагариной. Впрочем, ему не до того — он концентрируется на движениях, своих и Арсения.

Сначала они просто катаются друг напротив друга, выполняя несложные прыжки и перебежки, а потом берутся за руки и начинают разгоняться на тодес.

У Антона флешбэки и какое-то странное предчувствие. Либо из-за песни, либо из-за толком не завершенного диалога, либо у него просто развилось шестое чувство относительно Арсения.

Но думать некогда — он весь сейчас на льду, в своих коньках и каждой клеточке своего тела. И тела Арса.

«Теперь мы стали выше головы, мы стали крепче стоя под огнем»…

Антон не может не вылавливать краем уха слова песни, которые пробирают почему-то слишком сильно. Он плавно поднимает Арсения из чистого тодеса третьего уровня и притягивает к себе.

Покружившись рядом, они выполняют несложную поддержку. Арсений красиво выгибается в руках Антона, и тот невольно засматривается на его талию, которая сейчас кажется совсем узкой. Не женской, но изящной.

Стоп, нет, нельзя, ни в коем случае нельзя отвлекаться!

Антон слышит:

«Мы продолжаем биться за свои мечты, даже если больше не вдвоем».

…и понимает, что песня не про них с Арсением.

Но об этом думать тоже нельзя.

Программа идет дальше, они продолжают выполнять элементы, которые отрабатывали десятки раз, и всё получается легко и чисто. Антон только сейчас начинает понимать, что имеют в виду старшие наставники-фигуристы, говоря, что в девяноста девяти процентах прокатов нет места эмоциям.

Здесь есть рутина и профессионализм. И только на выступлении ты включаешь то, что называют сухим словом «артистизм», и проживаешь историю, которую месяцами отрабатывал.

Антон думает об этом, когда максимально четко выбрасывает Арсения в аксель.

И видит, как тот, вместо того, чтобы приземлиться на одну ногу, резко падает на бок.

В этот момент Антон почти падает сам.

Проваливается под лед, из-под которого с таким трудом выбрался.

Он больше не слышит песню — слышит только шум в ушах, когда, не моргая, смотрит, как Арсений поднимается.

Кажется, это длится не дольше полутора секунд.

Антон словно отключается на это время от мира — странно, что не упал на лед (под него) без сознания. Потому что, когда он моргает, Арсений почему-то стоит прямо напротив и что-то говорит. Потом, кажется, встряхивает за плечи, и сквозь гул Антон с трудом различает:

— …замер? Давай, продолжаем! Антон!

— Ты… — Губы дрожат так сильно, что Антон боится прокусить их до крови. — Ты в-в… в п-п-поряд… д-к…

— Эй, ну-ка! Вдох-выдох! — резко командует Арсений, и Антон честно старается вдохнуть, но не может. Задыхается воздухом. — Тих-тих-тих. Я в порядке. Слышишь? Дыши.

Антон чувствует, как его начинает трясти, но это скорее остаточная реакция, потому что до мозга наконец дошло: всё в порядке.

А могло быть не в порядке.

Он тянется к Арсу, зачем-то щупает его плечи, голову, шею, а потом долго смотрит на его ноги и блестящий белый след ото льда на бедре.

— Я тебя уронил.

Арсений почему-то хмыкает и качает головой.

— Ну и что? — спрашивает с какой-то странной интонацией.

— Арс. — Антону не до шуток сейчас. — Ты не понимаешь? Я. Тебя. Не удержал.

У него в голове не укладывается, как это могло произойти. Он же… он держал, он правда держал, он контролировал всё, от коньков до кончиков пальцев, они этот выброс делали десятки раз, как же…

Антон понимает, что мелко мотал головой, только когда Арсений твердо обхватывает его лицо ладонями, вынуждая посмотреть на себя.

— Так, а теперь послушай меня. Слушаешь?

Дрожащий кивок.

— Не-а, мы договорись словами.

— С-слушаю, — выдавливает Антон.

— Я упал сам. Понял?

Антон снова хочет помотать головой, но ему не позволяют.

— Я специально это сделал, ясно? Антон.

Смысл слов доходит не сразу. Еще дольше Антон пытается в них поверить. Нет, Арсений не мог, как Арсений может упасть? Тем более — специально… Что за глупость вообще?.. Это всё Антон.

Это всё… Это…

Стоп.

Антон хмурится. Смотрит на Арсения. И видит тот самый взгляд — чистый, открытый, немного виноватый и выжидающий.

— Ты… что?

— Я сейчас упал специально, — медленно проговаривает Арсений.

— Зачем?

До него постепенно начинает доходить, но от шока голова соображает всё ещё очень плохо.

— Чтобы ты понял, что падение партнера — не всегда твоя ошибка. Антон, это спорт. В том, что случилось с Сережей, виноваты вы оба, а еще виноват я.

Антон вскидывается, мгновенно приходя в себя.

— Нет, вот тут ты точно не прав.

— Прав, Антон! Я тренер, я должен был вам объяснить, что менять программу, тем более таким сложным элементом, опасно и ни в коем случае нельзя. Но такого больше не повторится. Знаешь почему?

— Почему? — спрашивает по инерции.

— Потому что ты сделал выводы и больше никогда не попытаешься выполнять элемент, к которому вы с партнером не готовы. Понимаешь, о чем я?

И… поразительно, но…

Вот сейчас… в этот самый момент…

Антона по-настоящему отпускает.

Он всё ещё виноват и до конца жизни не сможет искупить свою вину. Но Арсений говорит верно — в том падении виноват не он один.

«Но что нас не убьет, то сделает сильнее».

Антон смотрит на Арсения — и как будто впервые видит. Чувствует его ладони на своем лице и собственные — на его талии. Должно быть, машинально схватился, желая почувствовать, что здесь, рядом, в порядке, целый.

Антон смотрит — и видит отражение собственной боли. Вот только его, Антона, боль сейчас растворяется, течет между пальцев, капает на лед последними холодными слезами.

Антон смотрит — и говорит едва слышно:

— А теперь ты меня.

II

Слова Антона бьются эхом в голове, где не осталось больше ни одной мысли.

Только что Арсений всем своим существом желал только одного: чтобы Антон наконец перестал винить себя и понял, что одна ошибка не поставила крест на нем, что он еще может продолжить кататься.

А ему одной пронзительной фразой напомнили, что он сам болен ровно тем же самым.

Плевать на детали. Суть одна, что бы Арсений сам ни говорил.

Он смотрит на Антона и продолжает слышать — «теперь ты меня».

И, черт, понимает теперь, насколько страшно было Антону в тот самый первый раз. Но отказываться или отпираться нельзя, иначе в чем смысл всего, что он сам же говорил?

Арсений в ловушке — и физически, неспособный вырваться из крепких объятий, и ментально, не имеющий права отказаться.

Остается только пытаться глупо надышаться.

Он тяжело сглатывает.

Песня закончилась и, поставленная на повтор, началась сначала.

«Мы продолжаем биться за свои мечты, даже если больше не вдвоем».

Выбирая эту песню, он надеялся еще раз намекнуть Антону, что ситуация с Сережей не должна помешать ему продолжать идти к своей мечте.

Но сейчас он думает об Алене.

Думает всего пару секунд — прежде чем оборвать самого себя. Сейчас не до этого. Нужно сосредоточиться на льду, коньках и партнере.

Он еще раз смотрит в глаза Антона — и понимает, что если бы не его поддержка, он даже пытаться бы не стал.

Арсений кивает и плавно ведет ладонями вдоль плеч Антона, переходит на предплечья, отстраняется, оглаживает запястья — и, крепко сжав правую ладонь в своей, тянет его за собой.

Он делает вдох — и, кажется, так и не выдыхает.

…пока они разгоняются.

…пока Антон доверчиво откланяется в его объятия.

…пока руки ложатся на его крепкую талию.

…пока Арсений одним сильным движением выбрасывает Антона вперед.

…пока Антон прокручивается вокруг себя и приземляется на одну ногу.

Выдох.

Арсений чувствует, как сердце начинает биться.

Впервые за двенадцать лет — по-настоящему.

Он почти не замечает, как Антон оказывается рядом и сгребает его в объятия, как несколько раз целует в макушку и как стирает с его щек незамеченные слёзы.