После визита к Жюли всегда требовалось немного прийти в себя: от цветных звездочек, ползающих по стенам и потолку, кружилась голова. Но Жюли этот ночник успокаивал и дарил хорошие сны, девочка его обожала. Если можно было применить игрушки вместо лекарств — Урсула Митьен, главврач санатория, это поощряла. Незачем лишний раз травить растущий организм.

Лечебница для подростков "Малинник" стояла в густом лесу, к воротам вела тряская от сосновых корней грунтовая дорога, по которой редко ездили машины. В понедельник прикатывался грузовик для кухни, раз в две пятницы — автобус со сменным персоналом, да курсировали без расписания личные машины врачей из тех, что жили поближе. Работники, да и сама Урсула предпочитали называть "Малинник" санаторием, и, в общем-то так и было. Особо тяжелых случаев к ним привозили мало. Полный покой для восстановления, индивидуально подобранный курс лекарств и мягкая стимуляция поврежденной нервной системы — все, что требовалось основной массе пациентов.

Урсула любила свою работу. Дети, подростки, ранимые, странные, нуждающиеся в заботе. Что может быть прекраснее, чем помогать им? Хотя ей всю жизнь приходилось доказывать всему свету, что достойна этого. Что Урсула, большая Урсула-мамонтенок, в детстве пробивавшая на спор кулаком сосновую досочку, может быть нежной, доброй и совсем-совсем безопасной. Строго говоря, опасной она никогда и не была — не считать же того попрошайку, что влез в дом и получил скалкой по загривку? А ведь Урсуле тогда и десяти не исполнилось...

Позже к ее габаритам привыкли и коллеги, и пациенты. Карьера пошла в гору. Это дарило крупицу счастья и удовлетворение от того, что она на своем месте. Новое назначение, полученное год назад, Урсула считала подарком небес: директор предоставил ей, как лучшему специалисту, полный карт-бланш; персонал в заведении подобрался чудесный, а еще... Лечебница находилась в глубине леса. А мало что заряжало Урсулу такой энергией, как лес с его запахом листвы и смол, шумом крон и стрекотом птиц.

Феррант Планель появился в "Малиннике" в начале мая. Урсуле запомнилась темно-графитная машина, из которой внезапно вынырнул язык пламени: длинные рыжие волосы трепал ветерок. Парнишка худой, как щепка, в мешковатом худи, едва стоял на ногах: его поддерживала мать, пока Жак и новый санитар, Хулиан, бежали ко входу с коляской. А Феррант тогда поднял лицо и, обшарив взглядом фасад лечебницы, задержался взглядом на окне, за занавесью которого стояла Урсула.

Мать, видимо, тоже сильно травмированная обстоятельствами, толком ничего не могла добавить к фактам, сухо изложенным в медицинской папке. Женщина выглядела такой бледной, заторможенной и в целом потерянной, что Урсула с трудом удержалась от предложения лечь к ним на пару с сыном. Ну, не к ним, конечно, но в Лиможе, например, тоже отличное место, а доктор Пьер мог бы... Впрочем, все это пустое. Быстро выяснилось, что госпожа Планель до суеверного ужаса боялась всего, связанного с врачеванием душевного здоровья. Потому и поспешила покинуть стены "Малинника", унося с собой в целости все бережно пестуемые предрассудки и страхи. Урсула могла лишь вздохнуть ей вслед.

Феррант Планель. Пока Урсула изучала его документы, успела вообразить капризного трепетного Пьеро с заломленными в страдании тонкими руками, пристрастию к шелковым рубашкам и заумным для его возраста книгам. Всего шестнадцать. Такой кроха. Хотя Урсула считала крохами их всех, от десятилетней Жюли и до мрачноватого и грозного с виду восемнадцатилетнего Бриса.

Итак, папка. Распечатки энцефалограммы, МРТ, консультации, назначения. Нервный срыв на почве любовной драмы, острый психоз, галлюцинации, лечение стандартное, повторный срыв, подозрение нескольких серьезных диагнозов, впрочем, ни один не подтвержден... смена препаратов... рецидив... лечение нестандартное... Читая, Урсула дивилась, почему в итоге мальчика отправили в "Малинник", а не в столичную больницу. Впрочем, профессор Пинелли, чьим именем были подписаны документы о назначении, просто так этого делать не стал бы. Строгое лицо и крошечные очки того, кто когда-то выдал ей заветный диплом, Урсула помнила хорошо. Почему он не позвонил и не предупредил? Возможно, специально, чтобы она искала путь сама, не опираясь на чужие суждения.

В первый день Феррант отказывался от еды. На второй согласился на несколько листьев салата и чашку сладкого чая, в которую обрадованная его уступкой повариха щедро влила меда. На третий вышел в сад. Вышел сам, решительно отказавшись от коляски и даже от помощи на спуске с лестницы. Так рассказал Урсуле Жак, наблюдавший за гуляющими пациентами.

Мальчик устроился на скамье под тисом неподалеку от медбрата, сначала оглядывался с любопытством, а потом спросил как его зовут, и...

— Какие сказки он мне рассказывал, мадам Митьен! Я в жизни таких не слыхал! — обыкновенно невозмутимый Жак так и лучился. — Я ж обычно фэнтези и все это пиф-паф не очень, разве что с дочкой по субботам в кино... это самое... Короче, новенький — прирожденный поэт! Или писатель... Или как это там называется...

— Спокойнее, Жак, — подняла руку Урсула. — Я понимаю. Хорошо, что вы с мсье поладили.

Первая встреча состоялась тем же вечером, после того, как Жаку удалось за беседой о сказках влить в пациента молока и скормить ему слоеный пирожок. Урсула вошла в отведенную Ферранту палату и застала того сидящим на подоконнике забранного фигурной решеткой окна. Огненные волосы словно продолжали течь по небу закатными облаками.

— Здравствуй, Феррант. — Он отвернулся от окна. — Я Урсула Митьен, твой лечащий врач, сейчас мы познакомимся и посмотрим план на ближайшие две недели. — Его лицо увяло вместе с закатившимся солнцем.

— Я так тебя ждал... А ты... меня не спасаешь.

— Прости? — моргнула Урсула. — Я как раз и нахожусь здесь, чтобы помочь тебе, милый. Всем, чем только смогу.

Кривая улыбка мальчика была совсем невеселой. Он вздохнул и махнул рукой с видом человека, который устал повторять одно и то же.

— Ты хочешь чтобы я просидел в этой клетке еще две недели. Это разве помощь? — и он вновь отвернулся к окну.

Урсула присела на кресло, отложила официальную папку с ручкой в сторону и внимательно посмотрела на Ферранта.

— Что это за кулон у тебя на шее? Если позволишь спросить.

— Дубовый сучок. Сам сделал. Он напоминает о доме.

— Ваш дом тоже в лесу?

— О да...

— Наверное, пахнет этот сучок хорошо?

— Пахнет, — новый вздох, но уже другой по тональности. — Хочешь понюхать?

— Давай, — развеселилась Урсула.

Маленький деревянный кружок был теплым, чуть шершавым по краю. Сладкий аромат дерева едва ощущался. Пальцы у Ферранта оказались не такими, как представляла Урсула: довольно-таки крепкими, со следами не до конца сошедших мозолей. И шелковой рубашки не наблюдалось — обычная футболка с ярким принтом фантастических зверей да свободные джинсы. Урсула примостилась рядом, на подоконнике, хотя места для нее там не хватало. Счастье, что мальчик не испугался этакой массивной фигуры — это порой случалось.

— Нравится? — Феррант указал на сверкающий рог у себя на груди. — Это иллэн-мер. Самочка. Правда, форма морды должна быть немного другая и копыта растроены.

— Хм, — задумчиво постучала по губам Урсула. — Это ведь единорог?

— Может, иллэн-мер водились и здесь когда-то...

— В нашем лесу?

— В этом мире.

Феррант замолк и опустил взгляд в темнеющий сад. Пальцы перебирали переброшенные через плечо волосы.

— Отчего ты не ешь? — ласково спросила Урсула, — Не нравится как готовит Мадлен? Нет аппетита?

Феррант дернул плечом:

— Я не доверяю здешней еде. И... многих продуктов просто не знаю.

Урсула медленно вдохнула и выдохнула.

— Хочешь я попрошу Жака перед каждым обедом и ужином все тебе рассказывать?

— А ты? — вскинул лицо мальчик. — Тебе я верю, хоть ты и... — он запнулся и умолк.

Это, конечно, хорошо — что он готов ей доверять. Не знакомому уже добряку-Жаку, а впервые увиденной женщине, еще и выше него на две головы. Но надо покопаться в причинах.

— Расскажи мне еще что-нибудь, Феррант. Жак очень хвалил твои сказки. Можем начать знакомство с них.

Мальчик хмыкнул.

— Я рассказывал ему пару легенд Речного народа. Тебе расскажу о Горных великанах.

И рассказал. А потом еще и еще. Урсула умело направляла разговор, чтобы мальчик начал рассказывать о себе самом.

Фермонитэль был лесным эльфом из Херрийдельской равнины, сыном охотницы и аптекаря. И очень хотел вернуться домой. Туда, где у него был выращенный прямо на дереве дом с овальными комнатами, которые он описывал в таких мельчайших деталях, что оставалось лишь дивиться возможностям человеческого мозга. Где остались приятели, все занятия, любимая еда. И самый, самый верный друг...

— Его зовут Гррал, — говорил мальчик, пристально глядя Урсуле в глаза. — Он мой защитник, мой тотемный зверь, дарованный великой Нежной. Гррал должен быть всегда со мной, всегда и везде.

— Это волк?

— Нет, не зиэнт, а эригор. Медведь.

Урсула почему-то вздрогнула. В глазах Ферранта словно бы горели два крохотных зеленых огонька.

— Кто такая великая Нежная?

— Богиня всего сущего. Она обитает...

Когда Урсула спохватилась, уже пробило десять. Они напрочь нарушили строгий режим покоя, который сама же Урсула и утверждала. Пришлось красться мимо дежурной нянечки, сняв туфли.

Урсуле и раньше, разумеется, встречались те, чей пострадавший разум так или иначе выворачивал наизнанку реальность, но еще никогда — настолько красиво, полно и логично. Мир, рожденный в голове Ферранта, не был совершенным, его наполняли свет и тьма, как и реальный мир. Мальчик легко и не задумываясь отвечал на любой вопрос о нем, лишь при попытке проникнуть в прошлое, в то, что было до болезни — молчал.

Он рисовал свой придуманный мир, сначала простыми карандашами, после — цветными, взятыми в творческом уголке лечебницы. Он, хоть и не улыбался, но радовался утреннему солнцу так же, как и грохочущему в ставни дождю. Оказалось, в прошлых больницах и даже дома не было никого, хоть сколько-нибудь заинтересованного в сказочных историях и картинках. Он ел. Он стал румяным и подвижным, одежда уже не висела мешком. Стало возможным назначать более продвинутую терапию. Повысить дозы.

— Скажите, мадам Планель, почему Феррант выбрал себе воображаемого защитника-медведя?

Мадам пугливо покосилась на стопку цветных рисунков сына и утерла нос порядком замызганным платком.

— Даже не знаю. Хотя... у него была любимая собака. Когда Ферри был малышом.

— Живая?

— Нет, что вы! У меня аллергия на животных. Это была игрушка, подаренная дядей Эстебаном: страшно уродливая псина, которую время сделало еще уродливей... Но Ферри любил ее и звал медведем, отказывался выкинуть даже когда повзрослел, бог знает почему.

Феррант оказался не страдальцем-Пьеро, вовсе нет. Он был солнцем. И этот жаркий свет хотелось оберегать. Лечение помогало: припадков за три месяца жизни в "Малиннике" случилось всего два. Хотя границ между миром выдуманным и настоящим мальчик пока еще не видел, но прогресс был налицо.

— Если я уйду, ты ведь пойдешь со мной?

— Я с тобой, пока это будет необходимо, — утешала Урсула и гладила рыжие солнечные пряди.

В один из туманных дней Феррант откопал в ворохе детских игр простую пластиковую флейту. Обтер ее подолом очередной цветастой футболки, дунул на пробу.

На музыку сбежались все бодрствующие обитатели "Малинника". Урсула тоже спустилась и с радостным изумлением слушала переливы и мелодии, незнакомые, красивые...

— Мне никто не говорил, что ты умеешь играть!

— Конечно умею, я же эльф, — небрежно отбросил волосы Феррант. — Флейта — лучший способ общения на расстоянии. В Великом лесу по деревьям особо не побегаешь, там много снорров и шипов верлинод.

Урсула сразу позвонила мадам.

— Нет, доктор, он никогда не интересовался музыкой и ни на чем не играл!

Урсула рассеянно попрощалась и глубоко задумавшись, просидела до удара гонга к обеду.

Феррант полюбил вечерние беседы, когда Урсула заглядывала к нему пожелать спокойной ночи после того, как обошла всех других детей. Он бесцеремонно совал ей в руки гребень и садился в кровати, рассыпая по спине сполохи волос. Урсуле ничего не оставалось, как сесть и начать их чесать. Хотя к чему лукавство? Она привязалась к мальчику куда больше дозволенного и ей нравилось прикасаться к тонким паутинкам солнца.

— Все мы потеряны между мирами, — задумчиво проговорил Феррант. — Если не все, то многие. У нас другие тела, но душа помнит наш дом. Ты помнишь свой? — обернулся он.

— Разумеется, — улыбнулась Урсула. — Я родилась в чудесном домике с вишневым садом, под Тулузой. Отец звал меня мамонтенком, такая я была большая и мохнатая. Еще у меня есть сестра, мы росли вдвоем и бегали по полям.

— Ты помнишь... лишь это?

— Да.

Мальчик внезапно посмотрел на нее с таким состраданием, что ей стало неловко.

— Теперь сестра живет далеко-далеко, в Бразилии. У нее ручная обезьянка, представляешь?

— Кто? — нахмурил брови Феррант. — Такого зверя я не знаю.

Урсула вздохнула.

— Все ты знаешь, милый.

— Знаешь, я все реже ее вижу, — прошептал мальчик после паузы. — Херрийдель. Мой мир.

Надо бы радоваться, но Урсуле стало так тошно, что хоть рычи.

— Во сне?

— Зеркала — это порталы. Иногда показывают реальность.

— Они показывают ее всегда.

— Нет, — он мотнул головой, — просто они... тоже боятся и позволяют входить не всем и не всегда. Капризничают, — и смешно наморщил нос.

Проходя мимо музыкального магазина, Урсула замедлила шаги. Там в витрине переливалась полированными завитками невероятной красоты флейта.

Феррант гладил инструмент пальцами как великую драгоценность. Урсула сидела на подоконнике — умостившись, она занимала его весь.

— Спасибо. Спасибо. Она так похожа на мою... — мальчик неожиданно сорвался с места и в один прыжок оказался рядом, обхватил Урсулу, насколько достал, руками, робко коснулся губами щеки, заставив замереть, не дыша. Погладил короткие волосы, потерся носом о плечо. Это не было похоже на поцелуй страсти, и слава богу. Но заставило ощутить насколько мальчик тонкий и нежный по сравнению с нею.

Ферранта хотелось защищать. Поэтому Урсулу понадобилось оттаскивать от Хулиана. На лице ублюдка был ужас, что наполнило неожиданно глубоким удовлетворением. Как и кровавые четыре полосы поперек рожи. Жак и Сид, подоспевшие на крики, от души добавили ему острых ощущений и Урсула мысленно поклялась промолчать об этом в объяснительной, которую непременно напишет директору. О, непременно. И заодно жалобу на то, как проверяют персонал, что берется на работу в столь деликатные заведения.

Феррант, кажется, не особо испугался, только сел на пол в углу общего просторного туалета, где все и случилось, и смотрел на то, как расправляются с его обидчиком даже с неким любопытством.

Урсулу колотило. Пришлось принять успокоительную таблетку и запить из-под крана. Что случилось бы, если бы на улице не сбило осенним резким ветром горшок астр, а она не подняла его и не заглянула в туалет помыть испачканные в земле руки?! Что, если бы не услышала придушенный грубой ручищей всхлип из-за кабинок?

Мальчик поймал ее взгляд:

— Тебя бы все равно притянуло. Я же звал.

— Жак, отведи Ферранта в комнату, — велела Урсула. — Для этого отброса довольно и нас с Сидом, скоро приедет полиция.

Жандармы сделали все как надо: въехали в ворота без огней и сирен, переняли неудавшегося насильника и увезли восвояси. Урсула намеревалась сделать все, чтобы этого человека не подпустили близко ни к одной больнице страны.

Мальчик не спал.

— Дать тебе успокоительное?

— Не надо, пожалуйста, — он обхватил себя руками за плечи.

— Но ты дрожишь.

— Просто посиди со мной. Я скоро найду способ вернуться в Херрийдель. Я чувствую.

Урсула проснулась утром с отчаянно ноющей шеей. Еще бы: всю ночь проспать на стуле. Зато Феррант улыбался ей с постели. Улыбался впервые. Взошло солнце такого яркого летнего дня, какого она не видела очень, очень давно, если не никогда.

— Ты со мной. Я знал. Ты не мог оставить меня одного, Гррал.

***

За окном рвал листья промозглый ноябрь. Феррант стал меньше рисовать и больше не говорил о возвращении в Херрийдель, а зеркала показывали лишь отражение реальности.

Мадам Планель позвонила директору и заявила, что лечение они продолжат на водах. Урсула, в принципе не была против как врач, но вот сердце... Оно болело. Дорога увезет Фермонитэля навсегда, и увезет далеко. И они больше никогда не встретятся, потому что мальчик окончательно поправится, и не случится рецидива. Потому что так — правильно и хорошо. Не здоровые имеют нужду во враче, но больные...

Феррант, казалось, совсем не переживал о предстоящей разлуке с Урсулой, Жаком и другими детьми, с кем успел подружиться. Весело насвистывал, укладывая вещи в небольшую сумку.

— Не грусти, — подмигнул он.

Урсула натянула улыбку, постояла на пороге его комнаты, грузно потопталась и, не найдя нужных слов, сбежала к себе в кабинет. Прощание — всегда стресс. Лучше обойтись. Темно-графитная машина скрылась под зеленой аркой деревьев.

Поздно вечером Урсула снова зашла в его бывшую комнату. Постель с аккуратно сложенным чистым бельем, тумбочка, длинное пластиковое зеркало на дверце шкафа... Она зачем-то ткнула его пальцем, и отражение внезапно поплыло, словно рябь на воде, засветилось золотым и рыжим. Урсула поспешно протерла глаза.

"Встретимся дома".

Большая надпись с завитушками покрывала гладь отражения. Рука нащупала внутри пустоту... и ветер. Урсула звонко рассмеялась, сбросила туфли и шагнула. Только бы суметь протиснуться...

По летнему лесу на зов своего эльфа резво бежал большой медведь.