Том не любил пудинги, и бабушка Милли это знала и колдовала понемножку, превращая мерзкую массу, расплывающуюся по тарелке, во что-нибудь приличное. В ломтики жареной колбасы, например. Однако гороховый или картофельный вкус ощущался все равно, да и в желудке пудинг оседал тяжелым комком. К сожалению, с деньгами у них было туго, во всяком случае, с тех пор, как умерла мама.

Да, с мамой все было лучше, даже пудинги. Мама была веселой и неутомимой, как птичка-стриж: целыми днями носилась по заказам — зелья, заговоры на удачу, амулеты от сглаза. Она была талантливой. Бабушка тогда оставалась дома с маленьким Томом, приглядывала за ним да варила простенькие травяные отвары от больных животов и мигрени. Соседи говорили, что бабушка была могущественной колдуньей... раньше. А что случилось потом — не говорили. Том читал в какой-то сомнительной газетенке, что ведьмы теряют свою силу от злых деяний, заклинания, направленного во вред человеку. Но бабушка очень добрая, она бы никогда ничего плохого не сделала. Может, она просто состарилась, да и все. Ведь мама тоже, как оказалось, не бессмертна, а перед некоторыми хворями бессильно даже колдовство.

После смерти мамы все пошло наперекосяк, пришлось продать и колдовские книги, и зелья, и сам их крохотный, но такой уютный домик... Пришлось скитаться. Бабушка работала везде, где только брали, и совсем не ведьмой, а обыкновенной работницей. Порой Том подолгу не мог ходить в школу, так как каждую следующую неделю приходилось переезжать в поисках куска хлеба. Но кусок хлеба у Тома был всегда. Кусок хлеба, теплое место для сна, и пудинг — горячий, сытный и ужасно невкусный.

Про отца Том знал лишь, что тот пропал без вести давным-давно. Ну и ладно, им было хорошо и без него. Многие мальчишки и девчонки растут без отцов, и ничего. Некоторые вон, даже, без матери. Жить как-то можно, не умирать же? Бабушка рядом. Обнимет, закутывая в свой неизменный клетчатый платок, расскажет волшебную историю про то, как однажды в молодости встретила взаправдашнего короля пикси и тот подарил ей бубенчик, который теперь носит на поясе Том. Бабушка даст молока или подсохший лимонный коржик... пусть это всего-то заколдованная вода или сухарь. Хотя в удачные времена случались и настоящие.

В этот раз бабушка нашла работу в интересном месте: в зоопарке. Когда Том был маленьким, животных можно было увидеть только в передвижных цирках. А тут построили целый городок, куда можно было всегда прийти и поглазеть и на обезьян, и на тигра... Заплатив за это деньги, разумеется. У Тома в жизни не было столько свободных монет, сколько сыпали усатому билетеру у входа городские местные мальчишки. Но Тому было без надобности. Теперь он вместе с бабушкой жил прямо тут, внутри, в кольце ажурной кованой ограды и мог глядеть на зверей когда только захочется.

Каждое утро работники вставали до рассвета, чтобы почистить и нарезать овощи, отмерять зерно, разложить фрукты — корм травоядным зверям и птицам, а потом покормить их. Хищниками занимались другие, да и хорошо: Тому было не по себе от громового рыка тигра или тоскливого воя, порой доносящегося из волчьего вольера, куда недавно привезли пополнение. Иногда сторож, дядюшка Шелби, разрешал бабушке Милли взять кусочек говядины посвежее или пару яблок для внука. Тогда ужин был такой богатый, что и колдовать не требовалось.

Из-за частых переездов Том плохо спал по ночам, особенно если на подушку падал лунный свет. Однажды луна распоясалась так, что укрыться он ее наглой круглой рожицы оказалось решительно невозможно: лучи пробивались даже сквозь вязаный плед! Бабушка похрапывала рядом. Том тихонько погладил ее по плечу, но она не проснулась. Том сел на постели, потер глаза и зевнул. Пахло сладкой травой: каморка располагалась рядом с навесом, хранящим заготовленное сено. Сон окончательно выветрился, и Том, натянув штанишки и оставив мешучие башмаки, отправился наружу босиком. Во-первых, надо было воспользоваться возможностью: днем бродить без обуви ему не дозволялось, все же не уличный голодранец! Во-вторых, может, после небольшой прогулки снова захотелось бы спать.

Ночной зоопарк казался совсем другим, таинственным и даже страшноватым. Запрещающие таблички на оградах с опасными животными белила луна, делала пустыми. Незнакомые шорохи и шаги неслись отовсюду, и на аллеях — ни души, лишь белый свет. Мурашки так и бегали по спине. А может, то были настоящие муравьи, наползшие из сена? Но Тому даже нравилось немножечко бояться.

Ноги принесли его к клеткам хищных зверей. Тигр рыкнул, светя двумя желтыми фонарями глаз. Том даже не отскочил и остался горд собой. Горностаи и ласки вели себя тихо. А вот волки носились по своей территории, порыкивая, играли в лунном свете. Том остановился посмотреть, вдыхая острый и опасный запах зверей. Те словно бы забыли, что окружены высокой оградой, прыгали и бегали, валяя друг дружку в траве. Вдруг справа, в углу, что-то звякнуло. Том посмотрел туда, ожидая увидеть еще одного волка, что набегавшись, подошел утолить жажду. Однако увидел такое, отчего попятился и даже шепотом призвал Пресвятого.

В клетке с волками сидел человек.

Первым побуждением Тома было побежать и позвать дядюшку Шелби, рассказать, что в зоопарк забрался вор. Но человек никуда не бежал, ничего не крал, он сидел на земле у мисок и смотрел прямо перед собой, уткнув подбородок в колени. И он был голым. Побежать и сказать, что в клетку с волками злоумышленники подкинули человека? А может... может, лучше спросить?

Том нерешительно и тихо подошел ближе, к самым прутьям.

— Сэр... Вам нужна помощь? Как вы здесь ока...

Услышав чужой голос, человек вскинулся, и, зарычав, бросился на прутья, словно разъяренный зверь. Том испугался и отбежал к противоположной ограде, за которой сонно ворочался крупный питон. Человек рычал на Тома.

Ну конечно! Это же и не человек вовсе. А оборотень. Том читал и о таких: в газетах вообще пишут много интересного. Оборотней боялись. И жалели. Но боялись все-таки больше. В больших городах даже существовали специальные отряды полиции, занятые выслеживанием и отловом оборотней. Как же один из них оказался тут? И куда смотрели ловцы? Или главный смотритель зоопарка, что покупал животных?

Интересно, этот оборотень таким рожден? Или ему не повезло уже потом?.. В первом случае он вряд ли понял бы человечью речь, во втором же...

— Сэр, я не желаю вам зла. Вы можете говорить? Вам что-нибудь... Хотите я позову кого-нибудь?

Человек тяжело дышал, широкая грудь, прижатая к острой резьбе витых прутьев, так и ходила. На ней и на руках остались алые следы решеток.

— Эй, ты!

Нет особого смысла любезничать с тем, чей разум, вероятнее всего — это разум животного. Человек поднял голову и медленно покачал ею из стороны в сторону. Нет. Том удивился.

— Ты уверен? Тебе что... тебе.. остаться здесь?

Слова отказывались вязаться одно с другим.

— Все... равно... — прохрипел человек.

Ого! Значит, он может и говорить! Значит, этот бедняга стал полу-волком уже будучи взрослым. Но почему сразу не пошел к колдунье, может, не было денег снять чары? Почему не хочет, чтобы люди знали? Почему это вообще случилось...

Слишком много "почему". Том понял, что стоит с открытым ртом, не в силах решить, какой из вопросов задать первым.

— Не говори. Никому. Мальчик. Пожалуйста.

Том захлопнул рот и нервно потеребил пряжку пояса. Успокаивающий звон привел его в чувства, а человек-волк наоборот, вздрогнул и пристально вгляделся в Тома, обшарив с ног до головы.

— Как. Твое. Имя.

Он выдыхал каждое слово, как будто не очень хорошо помнил, как следует одновременно дышать и говорить.

— Я Том, — робко улыбнулся мальчик. — А тебя как зовут?

Оборотень долго и странно смотрел на него, а после снова покачал головой, согнулся, выпустил решетку и уполз куда-то в тень бревен, расположенных за кормушками.

Том почесал в затылке и направился к себе. Его так и подмывало разбудить бабушку и рассказать ей, но оборотень ведь просил никому не раскрывать его секрет. Однако почему?.. Сон пришел сразу.

Следующей ночью Том еле дождался, пока уснет бабушка и побежал к вольеру, но человека там не нашел. Ну, то есть, таинственный незнакомец, конечно же, был там, однако в облике зверя. Ночь выдалась безлунной, пасмурной, отличить в скудном свете сторожевых светильников одного волка от другого было невозможно, пришлось уйти ни с чем. Так повторялось и на следующий день, и до самого конца дождливой недели. Но Том не оставлял попыток, хотя оборотень явно показывал, что повторения беседы не желает.

В воскресенье наконец унылая морось кончилась и выглянуло солнце. А с ним — и луна. Ночью в вольере Том снова встретил человека. На сей раз тот, заметив мальчика, не стал рычать, а подошел к ограде на двух ногах. На нем даже было что-то вроде набедренной повязки, сделанной из забытой работниками тряпки. Тома осенило.

— Ты человек, когда полнолуние?

— Нет. Когда светит. Луна.

Вот оно что. Ну, это точно не укус дикого волколака. А самые настоящие чары.

— А почему с тобой это случилось? — жадно спросил Том.

Оборотень вздохнул и отвел глаза.

— Проклятье, — после долгой паузы выдавил он. — Ведьма. Прокляла.

— За что?

Еще один тяжкий вздох.

— За дело.

Том уселся у самых прутьев и задумался. Человек с другой стороны сел тоже. Какое-то время они молчали, каждый о своем. Значит, оборотень не хочет, чтобы проклятие сняли? Но как, как можно этого не хотеть? Как можно так жить?!

— Я бы хотел тебе помочь, — тихо сказал Том.

Мужчина внезапно улыбнулся, блеснув клыками, и покачал головой:

— Нет. — А потом, внезапно рванувшись к прутьям, обвил их пальцами и жадно уставился Тому в лицо.

Тот на всякий случай отполз подальше. Помолчав, человек сказал:

— Не приходи сюда. Не стоит. Томас.

Сердце больно ткнулось в ребра изнутри. Томасом его называла только мама, остальные обходились коротким и ясным вариантом.

— Я хочу тебе помочь, — упрямо насупился он.

Человек-волк бесшумно встал и скрылся в тенях за бревнами.

Кусочек каждой лунной ночи Том проводил у вольера. Оборотень до сих пор не назвал своего имени. Но несмотря на то, что то и дело пытался прогнать своего незваного собеседника прочь, все же ждал его прихода. И говорил с ним. О волках, которые живут по своим законам, что порой куда человечнее людских. О лесе и степи, где летом кружат жаворонки, а зимой под снегом скребутся мыши. О горах, где пасутся великолепные олени в золоченых ветвистых коронах. И о бессчетном количестве городов, где понемногу жил Том.

***

Кто, как не бабушка должна знать чем снимаются чары и проклятья? Пусть даже она сама не может, знания-то никуда не девались! Но прямо спрашивать вряд ли разумно — бабушка вмиг раскусит тайну. Том зашел издалека... Слишком издалека. Милли отреагировала с беспокойством, присущим всем бабушкам мира, колдуньи они или нет: начала охать, спрашивать, зачем вдруг ему понадобились проклятья, причитать об опасностях, совести и прочее и прочее... Она едва не решила сей же час уезжать прочь, раз "этот город так дурно на тебя влияет". Пришлось сказать, что Тома интересует не наложение проклятий на врагов, а напротив, снятие их. А именно — конкретного проклятья. Если человека, например, обратили в волка.

Тут бабушка Милли замолчала и села за стол, словно ноги у нее подкосились. Долго сидела, зачем-то разглаживая без того безупречную складочку скатерти.

— В лунную ночь нужно отыскать подо мхом в лесу свет-ягоду килимансидрису. Не всякому удается, но если удастся — нужно рвать ее и хранить после у самого сердца, в тепле, и чтобы она слушала стук. В безлунную же ночь смешать сок свет-ягоды с кровью доброжелателя и дать зверю... — Милли вздохнула и посмотрела на Тома. — Но это очень опасно.

— Я понял, бабушка, — кивнул Том. — Я просто так спрашиваю. Из любопытства. В газете про оборотня прочитал.

Бабушка покивала, хотя Том видел: не поверила.

Убежать со школы в лес было бы просто. Но ягоду нужно собирать ночью... А лес от зоопарка далеко. Том мучился целую неделю, не смея ни свершить задуманное, ни отказаться от идеи. Обычно проницательная, бабушка будто бы совсем-совсем не замечала изменившегося настроения внука. Но это и хорошо — утешать еще и Милли Том бы не сдюжил.

"Килимансидрису, килимансидрису..."

Крутить и повторять зуболомное название как будто придавало сил. Идти по ночным улицам города оказалось куда страшнее, чем по лесу. Там, в моховых кочках, было тепло, парко и тихо. А под самыми пышными росли чуть светящиеся вытянутые гроздья. Теперь веточка этих гроздьев грелась у груди, для верности перевязанная длинным бабушкиным чулком. Надо было дотерпеть до безлунного четверга, скрывая у сердца заветный сверток. Том проявлял чудеса изворотливости, умудряясь переодеваться так, чтобы бабушка Милли не видала, и умываясь, строго следил, чтобы не завиднелся в вырезе воротника чулок.

Но бабушка словно даже не заметила, что вместо шести пар штопаных чулок, у нее теперь всего пять с половиной... Все складывалось удачно. Только вот оборотень, узнав о планах Тома, снова рассвирепел.

— Нельзя, нельзя! Слишком опасно. Выброси это!

Том уговаривал его, как маленького, убеждал, что все будет хорошо. Стоит попробовать. Главное-то уже сделано!

— Томас... Спасибо, — глаза человека смотрели грустно и как-то очень тепло, отчего сердце стучало громче, и ягода отзывалась пульсацией, набираясь сил. — Не делай этого. Если я не смогу... если наврежу тебе, то я...

— Я быстрый, — оскалился Том. — Я быстренько тебе лекарство суну — и назад!

— Ты упрямый, — вздохнул оборотень. — Совсем как... как осел. Я получаю заслуженное наказание.

— Но любому наказанию есть срок!

— Я сделал зло, — покачал головой оборотень.

— Какое же?

Мужчина поджал губы, посмотрел на него и сказал:

— Если бы ты знал... Ты бы не ходил сюда. Я был трусом и подлецом. Я сбежал...

— От врагов?

— Нет. Наоборот. Я узнал, что девушка понесла от меня. Я был молод, но это не оправдание. И... я...

Том впервые в жизни слышал, как плачет взрослый мужчина.

***

Тучи замкнули небо снова. Килимансидриса стучала как ворох мелких сердечек, светила даже сквозь рубашку. Том на цыпочках выскользнул за дверь, сунув в карман припрятанный заранее ножик. Оглянулся на бабушку. Милли спала и посвистывала, как чайник.

Волки клубились у самой ограды, сверкая желтыми свечками глаз. Том вошел в промежуточную клетку, открыв задвижку. Волки зарычали. Том пододвинул к себе ногой миску, из которых кормили волков, вынул сверток, раздавил в кулаке. Светящиеся капли застучали по грязному донцу. Теперь кровь. Том изо всех сил зажмурился и подумал о том, как он хочет, чтобы его друг снова стал обычным человеком, а проклятие развеялось. И провел лезвием по ладони.

Волки за оградой взревели, почуяв. Том перетянул себе руку многострадальным чулком Милли и повернулся к клетке. Волки бесновались, то отбегали, то подбегали снова, поводя носами. Но один сидел вдали, едва-едва видимый от дверей.

— Иди сюда! — решился крикнуть Том. — Я принес лекарство!

Волк оскалился и зарычал, сделал несколько шагов к решетке и снова остановился.

— Скорей, — умолял Том.

Рука очень болела. Неужели все зря? Том готов был заплакать от отчаяния. Подождал, когда стая отхлынет подальше и раскрыл внутреннюю дверь. Вошел, прижимая к груди миску с волшебной смесью.

Волки окружили его в тот же миг. Облизываясь, жарко дыша. Кольцо серых шкур сжималось... А потом разомкнулось.

Том стоял, замерев от ужаса и смотрел, как дерутся страшные звери. "Его" волк схватил за ухо вожака и теперь валял его по земле. А потом, отпустив, прыгнул на Тома.

***

Том открыл глаза и увидел бабушку. Милли вытирала слезы и баюкала голову Тома у себя на коленях, словно он маленький. От качания начало мутить, Том вырвался и сел.

Он все еще был возле вольера с волками. Но снаружи. Обе створки были заперты. А перед клеткой стоял мужчина. Оборотень. Том глянул на небо... Тьма. Сцену освещали лишь газовые сторожевые фонарики.

— Ну здравствуй, Оливер, — сказала бабушка, поднимаясь на ноги. — Стало быть, пришел твой срок прощения.

Том приоткрыл рот и решил, что вставать погодит: чтобы снова не упасть от изумления. Бабушка Милли посмотрела на него и усмехнулась:

— Упрямый, как мама. Что ж, так тому и быть. Тебе решать.

Названный Оливером опустился на колени и склонил голову:

— Я не держу зла, Милания. И... благодарен тебе, Том. От всего сердца.

Бабушка Милли подошла и протянула ему руку, помогая встать.

— Ну и как тебе сынишка?