Туббо думал, что навсегда застрял в том нескончаемом часу. Думал, что утонул в том сине-голубом небе, в чёрных силуэтах и желтых отблесках окон.

Это не было утром или ночью. Слишком рано, чтобы быть утром; слишком поздно, чтобы быть ночью. Слишком светло, чтобы спать; слишком темно, чтобы бодрствовать.

Он не помнит как проснулся. Кто-то рассказал ему, что в тот момент в его комнате ветер распахнул окно, и с шахматной доски что всегда стояла где-то рядом упала фигура короля. Тоби не поверил этой небылице ни на секунду, «слишком дерьмовое клише». Ему даже кажется что он прямо так и сказал тому человеку, но он не помнит, кем был этот человек, и уж тем более не помнил, сказал ли ему это в итоге.

Боже, да это даже не так важно.

Он просто поднялся с кровати, с чувством легкости и тяжести одновременно. Словно долго сидел в бессоннице и открылось второе дыхание.

Внутри было чувство будто ему прямо сейчас нужно куда-то пойти. Словно где-то рядом происходило что-то, где он был обязан быть. Не нужен, но просто должен посмотреть.

Он встал, вышел из комнаты, и просто бесшумно зашагал по устеленному ковром коридору.

Нигде не было зажжено свеч или факелов. Не горели люстры, не включены лампы. Из окон бил свет, и ориентироваться было просто даже человеку, никогда не бывавшему в дворцовых стенах. А Туббо знал почти весь замок наизусть. Он мог бы закрыть глаза, и ничего бы не поменялось.

Чем дальше он шёл, тем чаще появлялись люди. Проходящие мимо, навстречу ему и по его пути. Они все были чем-то взволнованы, и видимо они испытывали то же чувство, что и он. Надобность где-то быть. Предчувствие.

Чем дальше — тем больше людей. Теперь тут девушки, шепчущиеся друг с другом и в ужасе вздыхающие, спешащие покинуть коридор. Спешащие забыть о чём-то, не видеть чего-то, к чему шёл Тоби.

Кто-то схватил его за руку и остановил. Кто-то попытался заверить, что ему не нужно туда идти.

Он вырвал руку, даже не посмотрев на человека, и просто пошёл дальше. Все было словно в вакууме, словно с ним ничего не происходило, словно он тут сторонний наблюдатель.

Они говорили ему не идти, говорили не входить, не смотреть — а он пробегал уже мимо них, шёл, входил и смотрел.

Тяжелая дубовая дверь закрылась за ним, и он прошёл глубже в бело красную комнату, по углам которой застыли слуги и служанки, удивленные прибытием принца. Все затаили дыхание. Повисла мертвая тишина.

Джонатан Шлатт лежал на полу, окружённый бутылками и бумагами, и определенно более неживой. Он выглядел до ужаса жалко и нелепо. Как пьяница, вырубившийся в таверне. Не как король, не как имеющий власть гибрид вводящий своих врагов в ужас своей харизмой.

Обычный человек. Ни жук, ни зверь, ни бог. Равный другим. Ныне равный уже и земле.

Туббо не чувствовал себя напуганным. Не чувствовал разочарованным. Не чувствовал себя потерянным или даже опустошенным.

Это было так. . . Странно. По странному безразлично.

Будто он никогда не видел этого человека, лежащего на полу кабинета. Будто не приходил просить у него разрешения на обучение, не с ним ссорился последний год, не с ним проводил те редкие свободные вечера за ужином или книгой. Это был кто-то другой. Кто-то, навсегда оставшийся за пределами этого момента, этой маленькой комнатки. И Туббо было на него плевать. Ровно так же, как и на этого — мертвого, липкого и холодного.

Тоби склонился над телом, и закрыл широко раскрытые глаза, опустив легко поддавшиеся веки. А после он выпрямился, и, довольный своей работой, просто смотрел на тело. И после смотрел на то, как труп заворачивают в простыни и выносят из кабинета. Смотрел, как все ещё находящиеся в комнате трегольнятся и молятся. И чувствовал безразличие. Он даже не хотел молиться. Он даже не хотел ругаться. Он уже ничего не хотел.

. . .

. . .

. . .

Как в любых книгах — похороны прошли дождливым серым днём, и все были с чёрными зонтами и в таких же чёрных одеждах. Вместо того чтобы выделяться на сером фоне, они скорее с ним сливались.

Процессия не была такой уж грандиозной и громкой. Или, может, только Туббо так казалось.

Традиционная четырехчасовая служба в храме, слова других людей, сказанных гробу с трупом, погребение. Это не было чём-то выбивающимся. Это было обыкновенно. Так, словно они хоронили просто человека, может тут только народу побольше, да цветы попышней, камень искуснее вырезанный.

И Тоби стоял перед могилой. И ему все ещё было безразлично. И он все ещё чувствовал себя отстранённо.

Ранбу, стоявший рядом, собрал пальцы в нужном жесте и уже даже поднял руку, но Туббо его легко остановил.

—Не утруждай себя, это глупо.

Принц в недопонимание посмотрел на Тоби, и тот вздохнул от того что ему нужно объяснять такие простые вещи.

—Это как если бы ты полил святой водой могилу жителя Незера. Тут даже дело не в том, что Шлатт неверующий. Его хоронили по нашему обряду.

И Ранбу опустил руку. И больше они ни одним словом так и не обмолвились.

Просто стояли и смотрели на надгробный камень, обрамлённый всевозможными цветами и утварью. А ещё на нем стояла фарфоровая икона. И как он это заметил, Туббо вдруг захотелось смеяться.

Джонатан Шлатт никогда не верил в Бога. Он так ни разу за это и не поплатился.

Как будто кому-то было дело до этого. Как будто он умер именно из-за этого.

Как же все это глупо.

Как же всё это, всё-таки, глупо.