20.10.1971
Ёсан не понял, зачем Уён тащит его на кухню. Тот пробормотал так неразборчиво, словно именно тем, что Ёсан не понимает, он и заманит. У Уёна бегают глаза и руки беспокойные, из-за чего Ёсан начинает волноваться. Уён жутко мечется по кухне – стуча ставит чайник, тревожно звенит кружками, включает радио, выкручивая громкость. Это все выглядит, как попытка отгородить кухню звуками, чтобы создать кокон, из которого не выбраться ни одному неподходящему слову. Уён садится совсем рядом, начиная заламывать пальцы о столешницу. Видно, как его рвёт на кусочки, а он пытается собраться, чем делает ещё хуже. Не будь Ёсан в своём глубоком раздрае, то понял бы, чем помочь, а тут только смотреть и выходит.
– Ты спрашивал, что со мной не так, – тихо говорит Чон, приковавшись взглядом к недавно треснувшему блюдцу с тремя оставшимися печеньями. У одной откусан край, возможно, самим Уёном, печенье ведь его. – Обещай, что дальше кухни это не выйдет.
– Я…
– Пожалуйста, – Уён смотрит так, что вот-вот заплачет, даже глаза краснеют. Хотя Ёсану сложно судить, у Уёна работы в последнее время гора, а отдел в проектном бюро на время закрыли из-за прорвавшейся трубы, вот и сидит, работает не только днями, но и ночами напролёт, потому что теперь оторвать от чертежей некому, и все это с одной тусклой лампой, чтобы не мешать Ёсану спать. – Это очень важно.
– Обещаю.
– Мы с Саном, – в горле Уёна комок сухости и страха настолько явный, что Ёсан чувствует на расстоянии, и плевать, что оно почти нулевое. Ключевое же "почти". – Мы с Саном… Он и я, вроде как, нравимся друг другу.
– Конечно, вы же друзья. Мне ты тоже нравишься, – Ёсан говорит, будто не понимает, будто он весь из себя наивный простак. Но в груди узел, что не разрубить.
– Ты не понимаешь. Как парень с девушкой, только… – Уён прячет лицо в ладонях судорожно выдыхая и сжимаясь, – только парень и парень.
А Ёсану не хочется понимать, потому что пропускает он все через себя. И страх этот мерзлячий, и желание исчезнуть, и мысли, что все неправильно. Но ради Уёна он понимает. Но другим толком.
– И… и что?
– Мы с ним целовались, – уже шепчет Уён, – и мне понравилось.
Он смотрит так запуганно, боясь, что в эту секунду друг детства ударит его головой об стол, а потом убежит сдавать "куда следует". Но Ёсан только глядит также испуганно, как и Уён.
– Это, наверное, нормально. Поцелуй же может ничего не значить? – он себя спрашивает, а не Уёна, да только тот не знает этого и начинает дрожать.
– Может, наверное, только… Ёсан, мы занялись с ним любовью, – он начинает плакать, и плачет почти беззвучно – скорее слезы бесконтрольно текут по щекам –, но почему-то громче всей кричащей смеси звуков хриплого радио и готового засвистеть чайника. Это пугает до чёртиков, а взгляд беспомощных глаз, из которых текут крупные слезы, жгущие сердце Ёсана, высасывает все из его души.
– Он сделал тебе больно? Использовал тебя? Мне разобраться с ним? – инстинкт защиты работает с малых лет, поэтому ладонь Уёна Ёсан находит скорее на мышечной памяти, чем при помощи глаз. Сжимает, гладя большим пальцем.
– Нет, совсем нет, он сделал мне очень приятно, – вытаскивая руку, уже чуть громче говорит Уён, сразу пугаясь и снова уходя в шёпот. В словах даже не сквозит, а заполняет собой полностью доверчивая любовь и близость, – Он недавно реставрировал книгу из запрещенки, которую подполой дают, только по связям. И он прочитал там, и… – Уён шмыгает носом, пытаясь не затихать, что выходит тяжело, зато Ёсану скрипящий табурет придвинуть и обнять легко. – И он принёс показать. И предложить. Но я сказал, что к этому не готов. Я испугался сначала, что он разозлиться, скажет, что я бракованней, чем уже есть. А он не сказал. Он поцеловал, а у меня крышу снесло. И мы тогда сделали то, на что оба согласны. Он такой хороший, Ёсан.
Ёсан прижимает трясущегося Уёна ближе. Тот точно не плачет, вздыхая часто-часто. Слезы капают, пытаясь сбавить собой градус напряжения от того, насколько Уён переполнен любовью к человеку и усталостью рубцующейся тайны.
– А ещё он такой красивый, Ёсан, – слезы только сильнее катятся, а с губ Уёна вспархивает всхлип. – Даже без одежды. Не то что я. Хотя он сказал, что это я красивый, что я самый красивый, – Уён вскидывает голову, смотря в глаза Ёсану. – Как думаешь, он врет?
Если он врет, то Ёсан вырвет ему сердце или оторвет голову. Уён внутри такой хрупкий, его нужно беречь. И если Сан понял это и решил не защищать, а использовать, то Ёсан за себя не ручается. В голове всполохи воспоминаний, о том, как Сан пришёл к замерзшему Уёну, и забравшись под одеяла начал ворчать, что у него комната выходит на север и там без отопления холод нещадный, вот он и греется. Они уснули тогда за секунды, потом ещё и одеяло пуховое скинули – Сан так обвил младшего собой, что достаточно было и покрывала. Хотя оно тоже казалось лишним. Ещё они сидели на кухне вместе с Юнхо. Ёсанн тогда примостился напротив, слушая о том, как Юнхо болтает о новых детских рисунках. И вот Уен после дня проведенного согнувшись над кульманом, вполз на кухню за едой. У него были синяки под глазами и лохматые волосы, но у Сана взгляд засиял так, словно он видел целую звездную галактику, поселившуюся у него в сердце. Ещё и улыбался так сладко, что у Ёсана сердце защемило, но он проигнорировал. Неужели он также смотрит на Чонхо?
– Не врет.
– Почему ты так уверен?
– Сердце подсказывает, – ему бы лучше сердце подсказывало, что с собой делать. Почему он так легко спускает пагубные чувства Уёна, а свои так и не может разобрать. Уён внутри такой хрупкий, но на самом деле в разы сильнее Ёсана.
– Спасибо, – снова прижимает к Ёсану Уён, комкая рубашку на спине.
– Пожалуйста, – тихо выдыхает Ёсан, закрывая глаза и позволяя скатиться одинокой слезе. Они не знали, но этот разговор был намного важнее ему, чем Уёну.