Острые когти вспороли ткань вместе с кожей, заставив сталкера вскрикнуть глухо и вслепую отмахнуться ножом. Сзади, чуть сбоку раздалось рычание — кажется, зацепил все-таки. Серьезного вреда явно не нанес, но хотя бы заставил отпрыгнуть — уже шанс, только бы не упустить..

Снорк захрипел и припал к земле, готовясь к новому прыжку. Сквозь рваные лохмотья кожи на спине было видно, как натянулись, напрягаясь, все мускулы в тощем уродливом теле. С пожелтевших зубов, едва прикрытых облезшими, почти отсутствующими губами, в траву закапала вязкая слюна. Мутант был голоден и напряжен, подобный пружине, готовой вот вот распрямиться. И раненый человек перед ним в его глазах был не более, чем добычей.

Сплюнув с омерзинием, Ржавый вскинул нож.

— Ну попробуй, тварь!

Или он, или его.

Снорк распрямился резко — тело, одновременно похожее на человеческое, и совершенно, в сравнении с человеческим, неправильное, взметнулось в воздух. Сбить с ног. Вгрызться в горло. Разорвать когтями плоть. Есть...

Сталкер рухнул как подкошенный.

Еще до того, как они соприкоснулись.

Рука взметнулась вверх, дернулась, едва не вывернутая из сустава. Раны обожгло огнем. Пальцы, не выдержав, разжались и выпустили нож.

Мутант пролетел еще пару метров, но вместо кувырка грохнулся на землю, тяжело и резко, пропахав размокшую глину. Воздух наполнил крик — искаженный, полуживотный. Руки засучили по земле, прижимая к распоротому животу потроха и грязь, в судорожной попытке засунуть органы назад.

Сталкер поднялся тяжело и, подойдя ближе, схватился за рукоять, оставшуюся торчать в районе пояса твари. Попытка нанести удар со стороны монстра успехом не увенчалась — рука лишь соскользнула бесцельно. Ржавый предвидел подобный исход — такие раны смертельны и очень болезненны. И потому...

Крик оборвался, сменившись хрипением и бульканьем. Снорк дернулся, сжавшись, и затих. Когтистые пальцы, измазанные своей и чужой кровью, разжались. Ладонь, сжимавшая рану, скатилась в мокрую траву.

Вот и все.

Ярость Ржавого утихла, так же быстро, как и возникла. Сменилась моментной брезгливостью. Жалостью. Когда-то ведь это был человек... Оставлять его мучиться было бы просто неправильно.

Выдернув нож из его шеи, сталкер выпрямился, дыша тяжело. В глазах помутилось — дабы не упасть вновь, пришлось упереться рукою в колено. Второе, раненое этим же днем, отозвалось болью на попытку его коснуться.

Сегодня с самого начала все пошло не так.

Химера. Падение с обрыва. Сломанный автомат. Рваные раны. Снорк, увидавший в ослабленном, едва бредущем человеке, легкую добычу. Многое в Зоне зависело от удачи, и сегодня она от него отвернулась.

В ушах начинало звенеть, а к горлу подкатила тошнота.

Кровь продолжала течь по спине широким потоком, даже не думая останавливаться. Кровь была на бинтах, наложенных наспех. Кровь заливала сапог. Крови было слишком много.

Нет, нет... Он не умрет так, он же почти дошел, он продержится!..

Ноги становились все более ватными, а тело тяжелело, но Ржавый упорно брел вперед.

Туда, где уже виднелась серая громада бункера ученых, мобильной лаборатории.

Он дотянет, обязан...

Колено подвело, подломившись почти у двери. В глазах потемнело. Слишком тяжело. Слишком хотелось отключиться. Но жить все еще хотелось больше — на остатках упрямства, злости и силы воли, сталкер тряхнул головой и сделал рывок.

Идти больше невозможно — значит будет ползти.

И он дополз.

Два глухих удара в дверь — все, на что хватило силы. Его могут не услышать... Он понимал это, но больше сделать не мог. Тьма наваливалась все тяжелей и стремительней. Вместе с кровью уходило сознание. Мир плыл, смешиваясь в мутной пелене.

Тяжелый скрип двери Ржавый едва различил. И едва узнал в цветном пятне над собой знакомый силуэт.

Слов он уже не услышал.

Он не услышал, как обычно тихий голос срывается в крик — примерный ученик впервые пресек учителя, заикнувшегося о целесообразности его действий. Он не почувствовал, как дрожащие бледные руки разрезают грязные лохмотья, латают кровавые раны. Он не увидел, как в голубых глазах блестят в слабом свете прозрачные слезы.

Он был далеко, в темном тяжелом забытье. Где не было никого, ничего, помимо боли. И не скоро, сперва едва различимым оттенком, к ней примешалось что-то иное. Что-то светлое, подобное искре во мраке. Свету в конце тоннеля. То, за чем он потянулся, за что ухватился, преодолевая вязкость давящей пустоты.

Голос. Голос, молящий "Проснись!". Отказать которому он не мог, и попросту не имел права.

Яркий свет ударил по глазам, заставив попытаться закрыться — и тут же зашипеть от боли. Почти сразу же на лицо упала тень. Ржавый раскрыл зажмурившиеся было веки.

Над ним склонялось испуганное, измотанное усталостью и тревогой, лицо Воробьева.

Впрочем, мгновение спустя, выражение его изменилось. Дрожащие губы растянулись в невольной улыбке. Страх в глазах растворился, сменившись судорожным облегчением.

— Живой...

— А по ощущениям — не очень.

Смешок вышел сухим, равно как и голос в целом. Пить хотелось. Болело, кажется, все, что только могло болеть. Но все-таки... Да. Ржавый все таки был жив. И даже отыскал в себе силы шутить, в надежде тем самым успокоить Воробушка.

Тот, кажется, хотел что-то сказать. Но, не выдержав, лишь засмеялся. То ли от облегчения, то ли от нервов. А может быть и от всего сразу.

Сталкер поразился тому, с какой силой в порыве чувств ученый стиснул его ладонь.

– Я так испугался за тебя... Боялся что ты... Ты...

– Не выдержу? – Ржавый улыбнулся слабо. Дотянувшись, похлопал его по плечу – Не волнуйся. Меня не так просто убить.

Воробьев покачал головой.

– Это не то, в чем я хотел бы убеждаться на практике. Тем более что я даже не врач... Господи. Я как тебя увидал – думал там же рядом и лягу. Едва в руки себя взял...

В голосе сквозило неподдельное переживание. Пальцы свободной руки подрагивали. Видно было – он не врёт. И глядя на него, сталкер едва подавил в себе иррациональное чувство вины.

– Прости.

– Не надо. Главное, что ты всё-таки выкарабкался.

Выдохнув, учёный взглянул на него... И почти сразу же отвел глаза. Но даже за краткие мгновения пока их взгляды пересекались, Ржавый уловил в них... Что-то. Что-то не похожее на просто волнение, нервы или страх. Что-то, отчего сердце сжалось. Болезненно, и одновременно...

С надеждой?

Да нет. Глупости лезут в голову. Наверняка просто показалось. Тем более, что в следующий момент, это странное "что-то" исчезло.

Разум, похоже, попросту искал утешения после пережитого.

Предпочитая не думать об этом, сталкер принялся соображать, как бы скрасить момент. И, осмотрев себя, выдал.

– Да, снарягу мою теперь после этого – только на выброс. Покромсал ты её знатно. Так что, может быть, комбез одолжишь? А то как мне завтра за хабаром?

– Никак – судя по тону, юмора он не уловил. Сказал как отрезал – Ржавый и не подозревал, что Воробушек может звучать как жестоко – Пока ты не оправишься, ты никуда не пойдёшь.

– Ладно, ладно! Не горячись, я и не собирался! Тем более...

Приметив возле своей кровати рюкзак, сталкер сел медленно, стараясь не опираться на разодранную спину. Дотянулся до него, подгреб к себе. Поставил на кровать – все равно уж перестилать предстоит, после его-то одежды! И, покопавшись в нем, извлек наружу завёрнутый в ткань предмет.

– То, что мне было нужно в ближайшее время, я уже нашёл!

Движение пальцев – и перед глазами учёного предстал артефакт. Большой, приятно жёлтый, источавший мягкое свечение. Прикосновение к нему грело руки и облегчало боль Ржавого, но предназначался он вовсе не для него. Лишь немного подержав в руках редкое творение Зоны, в следующий момент он протянул его Воробьеву.

– Это для тебя, Воробушек.

– Это...

– Душа. Как я и обещал.

Передавая ее в чужие руки, сталкер ждал разной реакции. Может восторга. Может восхищения. Научного интереса. А может быть даже и разочарования – наверняка подобный артефакт в фантазиях должен был выглядеть куда красивее реальности. Но только не того, что на вещь, о которой он когда-то говорил с трепетом и живым интересом, учёный глянет лишь мельком. Пару мгновений повертит её в руках, а после снова переведёт на него взгляд. Отчего-то – пустой и холодный.

– Это за ней ты сегодня ходил?

– Ну да...

Он не успел продолжить. Не успел среагировать. Лишь рефлекторно отдернуться назад в момент, когда драгоценный, редкий артефакт был отброшен в сторону и ударившись в стену, оставил на ней кровавое пятно.

– Ты!.. Ты просто... Придурок! – в голосе зазвенела злоба. Звучал он сейчас так, будто вот вот готов был сорваться. Да только в глазах в свете лампы мелькнул слишком яркий, несвойственный обычно блеск – Ты хоть понимаешь, какого хрена ты чуть не натворил?!

– Я... – сталкер подавился словами – Я не думал...

Впрочем, дослушивать его явно не собирались.

– Конечно. Я вижу, что ты не думал! Ты не думал, каково мне будет снять это с твоего тела возле порога! Ты не думал каково ждать тебя днями напролет, чтоб в итоге ты едва не умер на моих руках! Ты думал мне будет приятно – подарок с руками по локоть в твоей крови! Ты так обо мне думал, да?!

Кажется, он хотел сказать что-то ещё. Только вот вместо слов из горла вырвался сдавленный всхлип. На руку упала, соскользнув по ней, тёплая капля. Воробьев резко отвернулся.

Он правда старался не плакать, но дыхание не желало выравниваться. Всхлипы рвались наружу вопреки закушенной губе. Плечи вздрагивали, а в руках никак не унималась дрожь.

Сталкер почувствовал, как внутри что-то оборвалось.

Вроде бы выбросил он артефакт, чьё название было всего лишь метафорой. А ощущалось так, будто это его, Ржавого, душа, была только что вырванна и размазана по стене. И нет... Не из-за обиды. Подобная реакция была бы закономерна, имей он дело с кем-то другим, но сейчас... Сейчас, глядя на то, как его Воробушек дрожит, давясь воздухом и слезами, он чувствовал себя такой тварью, которой ещё не видал этот свет.

– Прости...

Только и смог выдать он, прежде, чем чужие руки стиснули его плечи. Навалившаяся злость выгорела столь же быстро, сколь и вспыхнула. Теперь было просто больно. И сколь бы иррациональным не было это чувство – легче всего Воробьеву было переносить её рядом с тем, кто эту боль и причинил.

Куртка сталкера пахла кровью, оружейным металлом и влажной травой. Этот запах он запомнил ещё тогда, когда засыпал тихо, уткнувшись в его плечо. В тот же день, когда они вдвоём пели песни, сидя у костра. В тот же день, после которого все дни без Ржавого рядом окончательно смешались в тягучую серую массу. Он, конечно, все отрицал – списывал на однообразность, работу в бункере и ещё тысячу других причин. Но теперь...

Теперь, когда он едва не лишился его, когда кожей, нутром и душой почувствовал, каково это было бы – жить без него вовсе...

– Ни один подарок не стоит твоей жизни. Ничего не может быть ценнее! Я же тебя...

Он все-таки сбился. Не договорил, испугался. Хотел отстраниться – но чужая рука перехватила его запястье. Сталкер потянул учёного на себя, игнорируя раны и стаскивая второй рукой подранную балаклаву с головы.

Целуя его, сбивчиво и порывисто, он осознавал что привязался к нему. К его Воробушку, к маленькому смелому ученому с чистыми голубыми глазами и чистой душой. Привязался неправильно и слишком сильно. Так, как не должен был. Так, как было опасно. И оттолкнуть бы его сейчас, отстранить – ради него же. Для его же блага...

Только вместо этого сталкер прижал его ближе, игнорируя острую боль потревоженных ран.