-8

Нежная болезненность сердца Саске — трепетность — казалась Итачи невероятно трогательной. То, как Саске быстро переходил в эмоции, а потом старался вернуться к спокойствию, но у ничего не получалось; или то, как он начинал говорить с Итачи, а потом ругался на Итачи, а потом тянулся к Итачи и неловко его обнимал, а потом задушенным и несчастным голосом говорил самые глупые и теплые вещи, которые Итачи давно уже не надеялся услышать от своего дорогого брата. Это было нежной болезненностью. Трепетностью. Последствием обширной травмы, кровоточащей раны, которая пульсировала и не давала даже нормально вздохнуть. Конечно, вряд ли хоть кто-нибудь назвал это трепетностью, кроме самого Итачи. Конечно, вряд ли кто-то нашел бы это милым.

К Итачи и Саске продолжали приходить. Та красивая тихая девушка больше не появлялась, теперь приходили только Пятая и ее помощница — уже вместе. Проводили комплексный осмотр, давали рекомендации и уходили. Про слушание больше никто ничего не говорил, и Итачи подозревал, что помимо самого слушания, нужно было добиться точной даты его проведения.

Совет, разумеется, понимал, что делает. Итачи видел такой исход закономерным, логичным — они как могли тянули время и забивали все прорехи, отсекали концы. Коноха — как сущность, как большой управленческий аппарат — по их мнению, должна была выйти из этой истории непогрешимой и священной. Единственное, Итачи пока не совсем понимал, допускала ли публичная непогрешимость кровопролития и знака равно между убийством и защитой — в картине мира Совета, разумеется.

Скорее всего, нет.

Саске на этот счёт высказался так же, а потом обозвал Совет парой старых вонючих палачей, и Итачи даже не попытался скрыть смешок, отчего Саске заалел и сам тихонько усмехнулся. Он теперь улыбался редко и скупо, но все ещё искренне — от улыбок Саске у Итачи одновременно болела и цвела душа. Он помнил, как ярко и тепло улыбался в детстве Саске. Как маленькое солнышко. И щеки у него тогда были такими же круглыми. А теперь… а теперь было так. Итачи покорно принимал свою вину.

Это он был виноват.

Однажды к ним пришел Наруто — это была первая неделя долгого нервного ожидания после переселения. Саске, который большую часть дней молча лежал или ходил по палате, натыкаясь на углы больничных коек, сразу расшевелился. Возможно, Саске старался этого не показывать. Он держался гордо и непринужденно, будто Наруто пришел на поклон к даймё, а не к ослепшему другу. Но, кажется, Наруто этим было не пронять, и Итачи, уткнувшись в какую-то книгу изображал полную непричастность к происходящему. У него были книги, их принесла Шизуне-сан по просьбе самого Итачи. И так приятно было читать их. Просто сидеть и читать.

Наруто донимал Саске вопросами, лез обниматься и пытался скормить Саске пару криво порезанных яблок. Тот ругался, злился, но не прогонял. Да и ругался — слишком громкое название. Скорее, просто ворчал.

— Бабка Цунаде все время бесится, — поделился Наруто. — Рядом с ней даже дышать страшно.

— Ну так не дыши.

— Не-не, так не пойдет, — Наруто улыбнулся, — я ведь должен знать, как дела. И что там вообще по слушанию. Она же сейчас вся в делах, раньше хоть сбегала прибухнуть, а сейчас даже на сон времени нет, вот и бесится на тех, кто подходит близко.

История прозвучала логичной, но только с натяжкой. Саске тоже почувствовал.

— И как часто ты ее спрашиваешь о слушании?

Наруто пожал плечами по привычке. Саске, если и уловил какой-то шорох, то не особо разобрался, что он может означать.

Он никак не отреагировал, и Наруто растерянно почесал затылок:

— Ну, хм. Пару раз в день?

Зато, несмотря на слепоту Саске, подзатыльник прилетел прицельный. Услышав плотный глухой звук, Итачи поморщился и поднял взгляд от книги.

— Саске, не бей, пожалуйста, Наруто.

— Я не бил.

— Итачи-сан, все хоро…

— А что ты делал? — спросил Итачи строго, но…. Недостаточно. Все равно недостаточно строго. Мягкий тон — в Итачи так долго копилась эта мягкость, что теперь она звучала в каждом слове, произнесенном для Саске. И в каждом жесте — все полнилось бесконечной мягкостью. И любовью.

— Это дружеское невербальное непоощрение.

Итачи хотел ответить что-то ещё, но вдруг вспомнил недавнее обещание и прикусил язык.

Да что же это такое. Почему он т а к не справляется? Итачи помолчал секунду, глянул на растерянного Наруто, а потом перевел взгляд на Саске. Тот был абсолютно спокоен.

— Я люблю тебя, Саске.

Саске выругался, а Наруто мило засмущался и захихикал довольно.

— Саске-кууууун… — протянул он и придвинулся ближе — явно чтобы сделать что-нибудь немыслимое и неприемлемое. Например, обнять. Итачи улыбнулся. Саске то ли от гнева, то ли стыда покраснел, постарался отсесть от Наруто подальше, а тот все равно схватил Саске и вжал в себя, и Итачи проглотил тонкое, острое, цапнувшее на секунду диафрагму. В общем-то это было невероятно забавно. — Саске-кун, ты мой друг, я могу признаться тебе в чувствах? Как Итачи-сан.

— Наруто, — взревел Саске, — отвали от меня!

— Ну же, Саске, признайся, что я тебе дорог, — Наруто не отступал, Саске начинал закипать, а его чакра, ещё слабая, тем не менее затрещала в воздухе.

И наверное, со стороны Саске все это выглядело странным. Сначала Итачи признался к нему в любви, а потом Наруто вдруг стал обниматься и говорить тупые вещи, а потом вдруг перестал — койка скрипнула, Наруто отсел, а вместо него в кровати Саске оказался Итачи — он обнял Саске за напряжённые плечи, положил голову ему на плечо и закрыл умиротворенно глаза.

— Это же просто ласка, — сказал Итачи тихо. Саске весь застыл и не шевелился. — Тише, над тобой никто не смеётся.

Наруто встал с кровати и неловко замялся на пороге.

— Откуда ты знаешь? — глухо спросил Саске, а Наруто ахнул:

— Ты что, правда думаешь, что я смеялся над тобой?

Итачи устало вздохнул:

— Давайте по очереди.

— Ты дурак, Саске! И мой лучший друг! — тут же затараторил Наруто, — может, я немного шутил, но мои чувства к тебе большие и искренние!

— Это ты дурак, — парировал Саске — он все ещё был в руках Итачи, и, кажется, выбираться из объятия не спешил. — Ты тогда по-другому выражай их, что ли! И вообще…

— А как по-другому?!

— Как-нибудь, — Саске выдохнул. — Не перебивай!

— Не буду! Давай, говори!

Итачи смиренно закрыл глаза.

— Не надо так часто что-то мне выражать, — голос Саске, сначала звучавший громко, вдруг начал стихать. Кожа шеи, в которую Итачи утыкался носом, стала чуть теплее. И как тут можно было сдерживать улыбки? — То есть. Хм. Я и так понимаю. Я же не…

Не слепой.

Саске резко замолчал. А Наруто, было слышно, разулыбался.

— Ну каков засранец, — сказал он невероятно довольным тоном.

— Ты будто лучше.

— Хах, да, я тоже тот ещё засранец.

Саске усмехнулся.

А Итачи… Итачи очень сильно и искренне пожалел Хатаке Какаши.

Позже они все сидели на кровати Саске. Тот, подтянув колени к груди, старался лишний раз не шевелиться, чтобы не задеть никого случайно. Наруто рассказывал, как они все вместе всей Конохой отстраивают деревню. И сам Наруто недавно отбил себе молотком пару пальцев — Сакура-чан его потом лечила, и ругалась, и просила быть осторожнее. А еще…

— Не надо, — попросил Саске, и Наруто понятливо замолк. — Я обязательно поговорю с ней, но не сейчас.

Тот кивнул.

— А почему не сейчас?

— Не хочу. Наверное. Сейчас не время. И вообще, какая разница?

— Большая! Сакура тебя так ждала!

— И что? Это ее проблемы. Я никогда не давал ей надежды и всегда говорил честно. Если она не хотела меня слушать — почему я должен из-за этого как-то переживать?

Итачи вздохнул. Понятно. И неудивительно. То, что на него вешались девчонки, он знал: стоило Саске поступить в Академию, визг при виде Саске зазвучал из всех концов Конохи и не утихал, наверное, и до сих пор. И не то чтобы… не то чтобы Итачи сам не сталкивался с чем-то подобным. Он тихо поморщился. И не только девчонки. И не только вешались. Учихи были всегда очень красивы — женщины и мужчины, все обладали «завораживающей холодной красотой» — так писал обозреватель кланов различных деревень. И толпы поклонников было тем, о чем со смущением рассказывал даже отец, когда Итачи первый раз поделился негодованием. Это было нормальным.

Но здесь, кажется, была очень долгая и грустная история, очевидная история с очевидным исходом. И Сакура-сан тогда при виде Саске… она выглядела невероятно расстроенной и растерянной, и оттого Итачи еще сильнее хотелось узнать: что Саске вытворил? И судя по всему вытворил недавно.

— Саске, ты ужасный жестокий человек.

— Это ты считаешь меня своим лучшим другом, добе.

— Просто поговори с ней!

— Я же сказал, что поговорю, просто не сейчас!

— …а что вообще произошло?

Да, это была нечестная игра. Вопрос Итачи застал врасплох всех, а сам Итачи скромно потупился, а затем с вопросом посмотрел на Наруто. Тот ответил нервной улыбкой, оглянулся дергано на Саске, который ожидаемо помрачнел. Понял, чего Итачи добивается.

— Я обидел Сакуру, — спокойно признался Саске. — Наверное, очень сильно.

Наруто захлопал удивленно глазами.

— Наверное?! — возмутился он. — Придурок, она первую неделю безостановочно плакала и мыла руки — чуть до костей не стерла.

Саске поджал губы.

— Не наверное, — сказал он тихо. — Я обидел ее очень сильно. Так сильно, что, скорее всего, ей не хватит и всей жизни, чтобы простить меня. Я воспользовался ее чувствами ко мне.

Наруто смотрел на него, приоткрыв удивленно рот.

— Что? — проворчал Саске. — Ты этого от меня добиваешься, разве нет? Я знаю, что я сделал, но я все еще не жалею о содеянном.

Тишина грянула вязкая и оглушительная. Наруто молчал, невыносимо грустный, и у Итачи, кажется, поперек горла стоял ком, который он не смог проглотить.

— А что именно ты сделал, Саске? — спросил Итачи почти шепотом.– Ты можешь рассказать? Или…

— Не могу. Могу, то есть… черт… — Саске вздохнул рвано глубоко и постарался сжаться еще сильнее, будто закрыться от всего мира. Итачи тут же оказался рядом, обнял его — все это время руки зудели снова обнять Саске. Одновременно сжать его, стиснуть и не выпускать и приобнять — ласково, едва касаясь. Итачи держал его, дышал им, жил им — это было страшно и привычно осознавать, Итачи существовал с этой мыслью долгие мучительные годы и лелеял каждое воспоминание о брате. А теперь он был тут. Совсем рядом. — Итачи… ты же…

— Я что? — ласково спросил Итачи.

— Что бы я ни сделал, ты не уйдешь от меня?..

Итачи вздохнул и вдруг рассмеялся.

— Глупый маленький брат!

— Итачи!

Саске зашипел и заупирался.

— Ты заволновался об этом только после того, как сделал? — Итачи пригладил его волосы, тоже грязные, чуть масляные. Надо будет предложить ему помощь с тем, чтобы помыть голову. — Глупый младший брат, конечно же, правда. Что бы ты ни натворил.

Саске дрожаще выдохнул, а потом заговорил.

-6

— Вас свяжут по рукам и ногам, представитель клана Хьюга временно заблокирует чакру, тебе Итачи придется носить ограничивающую повязку. После этого, к сожалению, будет не самая приятная процедура, но она во многом нам поможет. Если вы дадите на нее согласие.

Цунаде протянула Итачи два листа бумаги. На каждом было написано одно и то же монотонным стилем: я, нижеподписавшийся, даю свое согласие…

— Просмотр памяти?

— Да, — Цунаде кивнула. — Проводить будет Яманака Ино.

Саске поморщился.

— А другого специалиста у вас нет?

Цунаде строго посмотрела на него.

— Какой ты переборчивый.

— Просто не хочу, чтобы моя фанатка лезла мне в голову.

— Она сделает это только в рамках задачи и устава, — заверила его Цунаде. — Ты слишком много думаешь о себе, Учиха Саске. Ино, насколько я знаю, сейчас встречается с Саем и давно о тебе не вспоминает.

Саске усмехнулся.

— Это тот, кого мне на замену поставили в команду? Я слышал, он очень хорошо дружит с Наруто.

— То есть?

— Да ничего, никаких подтекстов. Просто вдруг вспомнил.

Цунаде устало вздохнула. Итачи, внимательно прочитавший согласия, поднял на нее беспокойный взгляд.

— Воспоминания с момента рождения? Как долго будет идти слушание?

— Столько, сколько понадобится. Возможно, не один день, — Цунаде вздохнула. — Я боюсь, что просто так это не закончится. Я как могу, настаиваю на гуманных процедурах, но Совет это мало останавливает, — Саске нахумарился непонимающе, и Цунаде открыто это проигнорировала. — В связи со всем, то есть со _всем_ вы не получите быстрого слушания.

Итачи кивнул и снова посмотрел на согласия.

— Я… я понимаю. Просто… столько всего личного.

Цунаде согласно кивнула.

— В запечатленные эмоции мы постараемся не лезть. Только на ключевых моментах.

— В эмоции вы тоже полезете? — прохрипел Саске.

— Да.

— Я понимаю. Ничего не поделаешь, — вздохнул Итачи. — У вас есть, чем я смогу подписать сейчас?

Цунаде вытащила из кармана ручку — прихватила с собой впопыхах, когда собиралась к Учиха. Ручка оказалась розового цвета, красивая, приятно но сильно пахнущая. Итачи улыбнулся, с щелчком снимая колпачок, и расписался на одном из экземпляров. Саске, вцепившись в одеяло, пробормотал.

— Давайте… я тоже распишусь.

— Я могу поставить подпись за Саске? — спросил Итачи. Саске возразил:

— Я сам.

«Сам» у Саске получилось не очень хорошо — Итачи ставил ручку в нужное место, и Саске осторожно выводил. Имя заехало на буквы, подпись поползла вверх, но это и неудивительно. Итачи не представлял, как бы он справился, окажись в такой ситуации. Просто… Итачи тихо содрогнулся, глядя на неровные росчерки. Его младший брат… Его глупый маленький брат, его сокровище, самый дорогой человек…

«Я поймал ее в гендзюцу и заставил пересадить тебе мои глаза».

— Готово, — ровным тоном сообщил Итачи и протянул Цунаде листы.

— Спасибо. Ручку?

Итачи закрыл колпачок и с интересом посмотрел на нее. Нежного розового цвета, очень приятная глазу и такая необычная.

— А я могу ее оставить себе?

Цунаде удивленно моргнула и внимательно присмотрелась к ручке, видимо ожидая рассмотреть причину, по которой ручка так заинтересовала Итачи. Совершенно обычная, такую, наверное, задешево можно было купить в ближайшем канцелярском.

— Я даже не помню, откуда она у меня… Конечно, оставляй.

Итачи улыбнулся.

— Спасибо. Она очень мне понравилась.

В этот раз, уходя, Цунаде даже не хлопнула дверью. Саске осторожно поднес руку, которой подписывал согласие, к лицу и понюхал — пахло искусственной отдушкой, чем-то цветочным и неприятно напоминающим вишню. Он поморщился.

— Фу.

— Мне нравится.

— Нии-сан, ужасный запах.

— Придется потерпеть, Саске, — степенно отозвался Итачи. — Я собираюсь расписаться этой ручкой на каждой официальной бумаге. И тебе придется поступить точно так же.

Саске тут же разулыбался.

— Какого она цвета?

— Розового. Как волосы твоей подруги, — Итачи задумался. — Может быть, чуть ярче и темнее.

— Советую пририсовывать к своему имени сердечки.

— О да, — Итачи отложил ручку к тумбочку, на которой громоздилась кипа книг. Большую их часть Итачи уже прочитал. — Ваш нукенин S-класса, Учиха Итачи, ня.

Саске фыркнул, а потом засмеялся, раскрасневшись.

— Ужасно.

— Правда?

— Совершенно правдивая правда. Весь совет хватит удар.

— Тогда точно буду так делать.

Саске покивал и быстро стих. Он схватился за свою палку и медленно поднялся с кровати. Начиналась привычная прогулка — полчаса до начала обеда Саске тратил на то, что ходил по их небольшой палате, набивая синяки на бедрах. Выходить из палаты им было нельзя. Забегавший на прошлой неделе Наруто перед уходом предупредил, что все следящие печати поднимут вой, стоит Итачи или Саске хотя бы потянуться к дверной ручке. За ними следили пристально, да и весь этаж по регламенту пустовал бы, если бы не недавние события.

Саске бился об углы, терпел и упрямо шел дальше. Итачи позволил себе один раз высказать беспокойство, но с тех пор ничего не говорил.

«Было ужасно больно, приходилось оставаться в сознании, чтобы дзюцу случайно не прервалось».

Итачи вернулся к чтению. Едва различая буквы, он снова вспоминал тот разговор, и признание Саске, что же именно он сделал с Сакурой. Слова ни во что не складывались, осмысленных предложений не появлялось. Итачи смотрел на книгу, дрожавшую в его руках, и думал о том, как Саске искусанными губами говорил. Бедные искусанные губы — под нижней алел почти затянувшийся след от зубов.

«Я не жалею ни о чем».

— Нии-сан?

Итачи моргнул, поднял на Саске взгляд.

— М?

— Все хорошо?

— Да. А почему ты спрашиваешь?

— Ты несколько минут не переворачивал страницы.

Итачи с улыбкой покачал головой.

— Я просто задумался, Саске. Не переживай.

Саске уже насторожился, и успокаивающий тон Итачи на него не подействовал. Похоже, прошли те времена, когда Итачи мог легко обвести своего маленького брата вокруг пальца.

Маленького?

–Ты думал о слушании? — осторожно спросил Саске, на что Италии только покачал головой, а потом спохватился и сказал вслух: нет, я ни о чем не думал. И тут же поморщился — ложь. Противоречил сам себе. Саске нахмурился ещё сильнее. Вот же… вцепился и не отпускает. — А о чем тогда?

Итачи отвечать не стал — Саске сам все очень быстро понял.

— О глазах, да? — спросил он тихо. — Ты думал о глазах?

— Саске…

— Скажи, нии-сан, ты думал о том, что я рассказал тебе?

Итачи болезненно поморщился.

— Да. Как мне не думать об этом?

— Не знаю. Я… Не надо. Зачем ты вообще об этом думаешь? Мне не стоило об этом рассказывать!

Итачи молча отложил, встал медленно и подошёл к Саске. Тот не двигался, практически серый от нервозности. И ключицы… Итачи с ужасом подумал о том, как сильно они заострились. Саске сильно осунулся с момента их битвы — Орочимару холил и лелеял свое будущее тело, предоставлял все самое лучшее, в том числе и еду; зато Конохе…

Сейчас Саске, предоставленный Конохе на временное попечение, становился тоньше, меньше и бледнее. И так каждый раз: стоило доверить деревне своего брата, происходило нечто подобное.

Раздражение и злость душили. Сколько Саске пережил, сколько он перенес — по вине Итачи, по вине всех важных людей, отвечающих за политику внешнюю и внутреннюю. Итачи так старался защитить его от войны, от разрухи и кажется сделал все только хуже.

Саске настороженно прислушивался.

— О чем не стоило рассказывать, Саске? — спросил Итачи мягко и расстроенно. — О том, как _я_ получил вечный мангекё? Или о том, как мой самый дорогой человек внезапно потерял глаза? О чем ты собирался умолчать, Саске? То, что я не спрашивал тогда, не означало, что я не собирался что-либо узнавать.

Саске, шумно вздохнув, улыбнулся грустно.

— Самый дорогой?

— Самый дорогой, — спокойно подтвердил Итачи. — Самый любимый. Самый потрясающий. Человек, ради которого я умер.

Итачи, сдерживая дрожь в руке, погладил Саске по заалевшей щеке, обвел указательным пальцем скулу.

— Нии-сан… — это походило на всхлип. Трость из руки Саске выпала — снова придется её поднимать — и Итачи со всей силы обнял Саске в ответ, вжал в себя трепетно, жадно и забормотал:

— Ну что ты, Саске.

— Нии-сан, какие глупости ты говоришь!.. Зачем ты такое говоришь!..

Ответ был таким же глупым, как и сказанные ранее глупости, — Итачи задыхался от любви и ужаса, который то накатывал, то отступал, то мучил, то оставлял в покое. А сейчас снова захлестнул, облеченный в воспоминания о недавнем разговоре.

— Потому что могу, Саске, — Итачи засмеялся и уткнуться носом в грязную макушку. — Это так странно говорить, но я… просто могу это сделать, я так долго не мог этого сделать. Ты же не против?

— Нет, — наконец ответил Саске после долгой неловкой паузы. — Наверное, нет.

И Итачи прижал его к себе еще крепче, игнорируя боль в пульсирующей от мыслей голове.

«Было ужасно больно».

-1

Просмотреть воспоминания, начиная с самого детства, — это больше походило на издевательство, чем на действительно следственную работу.

Воспоминания всегда проверяли от самых новых к самым старым, чтобы не вызвать слишком большую нагрузку на сознание, чтобы постепенным переходом от текущего к прошлому всколыхнуть больше деталей, больше эмоций и мыслей. Итачи не знал, как Совету помогут записи о его первых тренировках с отцом, или о том, как он в десять лет сильно простыл, и Саске, которого не пускали в комнату Итачи, чтобы и он не свалился тоже, писал милые записки с ошибками и просовывал их Итачи под дверь. Итачи сложно было подниматься с кровати, но ради брата делал это, читал и всегда улыбался теплым искренним пожеланиям поскорее выздороветь.

Сначала вызвали Саске — это произошло, судя по ощущениям, несколько часов назад. Итачи успели уже пару раз сводить в туалет, покормить. Итачи даже успел задремать, сидя на скамье перед залом заседания. Пока он ждал своей очереди, связанный по рукам и ногам, с закрытыми глазами, он все думал о том, какие откровения обернутся против него самого. Сидевший рядом Наруто изнывал от ожидания, постоянно раскачивался, ругался, уходил и возвращался обратно. Пачка из-под чипсов оглушительно шелестела, и Итачи, как подозреваемому, нельзя было говорить ни с кем, кроме своих надзирателей, нельзя было принимать что-либо из чужих рук — только из рук надзирателей. Наруто надзирателем не был. Он был свидетелем, защитником, другом. Было бы бессмысленным постараться удержать его от всего этого процесса.

И, конечно же, Наруто знал обо всех правилах, но постоянно говорил с Итачи, скорее, просто рассказывал ему все, что сам знал о Саске. Иногда даже задавал вопросы, а после молчания в ответ спохватывался, смеялся и просил прощения.

Так еще продлится, наверное, не один час. А, может, и не один день.

— Странно выходит, Итачи-сан, — сказал в какой-то момент Наруто. — Почему вас не оставили в больнице? Они и правда надеются управиться с записей двух жизней за сутки?

Итачи молчал, а про себя соглашался: совершенно точно, Наруто-кун, это странно и глупо, но не бессмысленно. Это демонстрация. Итачи уже вымотался, ожидая своей очереди, — сегодня она вряд ли наступит. Возможно, и с Саске сегодня не успеют закончить. Итачи понимал это и был к этому готов.

Тем более, что Цунаде, заходя в зал, практически кипела от гнева — ее чеканный шаг, ее громкий напряженный голос выдавал злобу невероятных масштабов. Итачи отчасти этому радовался. Были причины.

— Я надеюсь, что у Саске все получится.

Я тоже, Наруто-кун, я тоже.

Позже Наруто принес книгу и принялся читать ее вслух. Сам догадался или кто надоумил — неважно. Итачи готов был расплакаться от благодарности, когда утомительное сидение обрело хоть капельку смысла. Книга рассказывала о герое, которого звали так же, как и Наруто, и судя по всему, Итачи даже знал, кто являлся автором. Книга была интересной, милой и трогательной, звучала складно и практически усыпляюще.

Герой, не отворачиваясь от собственных принципов, помогал несправедливо обиженным, а тем, кто ступил на неверный путь, помогал найти себя.

Итачи, находясь в полудреме, улыбался и думал, лениво, почти не осознавая своих мыслей, что, кажется, Джирайя был провидцем.

В третьем часу ночи, когда коридоры стихли, двери зала распахнулись, и оттуда, едва переставляя ноги вышел Саске.

Наруто тут же прекратил чтение, ахнул и рванул к другу. Но в паре метров остановился. Итачи внимательно прислушался: дыхание ровное, походка усталая. В животе у Саске заурчало громко, и Итачи пожалел своего несчастного глупого брата. Тому наверняка было ужасно неловко.

— Завтра продолжим, — огласила устало Цунаде. — С Саске мы закончили. Завтра твой черед.

Итачи кивнул, а перед тем как потерять сознание под действием техники услышал:

— Сопроводите их.

0.

— Завтра, наверное, все решится, — сказал с утра Саске, ужасно смешной и помятый из-за подъёма на рассвете. Завтрак им принесли рано, почти безвкусный, но очень сытный. Они умылись, поменяли больничные халаты на выданные ещё вчера футболку и бриджи и сели ждать — оставалось буквально несколько минут. Скоро за ними должен был прийти конвой с двумя смирительными рубашками, печатями и повязками на глаза.

Конечно, смирительные рубашки на самом деле назывались «сдерживающими туниками, ” и Саске вчера рассмеялся, когда Итачи их так назвал, но выглядели они…

А еще эти повязки на глаза. Зачем слепому Саске тоже запечатывали глаза, Итачи не понимал и пока свои вопросы не озвучивал.

— Я надеюсь, что решится все сегодня, — вздохнул Итачи. Конечно, надеяться и понимать — разные вещи.

— Работает Ино, — поделился Саске. — Она старалась все сделать быстро, но ей было тяжело. А мне иногда даже больно. Так что вряд ли.

Вскоре появились АНБУ, по протоколу зачитали им правила слушания и одели братьев в рубашки и повязки. Голова потяжелела, руки налились слабостью, скованное измученное тело заныло. Они и до этого не могли пользоваться чакрой — Хиаши Хьюга вчера без жалости запечатал их на «несколько дней точно», но с печатями ощущение бессилия усиливалось в несколько раз. Перемещали их в бессознательном состоянии, и приходили в себя Итачи и Саске уже перед залом.

Саске отдали приказ сесть, помогли устроиться, а Итачи повели в большой зал — был слышен гул, эхо шорохов. Голос заговорил с ним сразу, не дожидаясь момента, когда Итачи сядет. Загремела аппаратура — вспомогательные машины для считывания воспоминаний.

Голос Кохару скрипел:

— Итачи Учиха, нукенин S-класса.

Ня, подумал Итачи.

— Я, — сказал он.

— Зачитайте, пожалуйста, список обвинений, — сказала Цунаде.

Они с братом, кажется, идеально подходили друг другу: убийства, шпионаж, нападение на шиноби Конохи. Когда Кохару смолкла, заговорила Цунаде, громко и членораздельно. Итачи, слушая ее голос, чувствовал себя немного спокойнее. Клокотавший в нем гнев затихал, давал наконец-то спокойно подумать обо всем.

— Вы заявляете, что все это вы делали по приказу Конохи.

— Да.

— Вы согласны на изъятие воспоминаний для подтверждения ваших слов?

— Да, — Итачи кивнул. — Я подписал согласие.

— Яманака Ино, перед тем как приступить, проверьте, пожалуйста, что сознание Итачи Учиха не подвергалась изменениям и техникам.

— Да, Цунаде-сама, — голос прозвучал рядом, мягкий красивый голос, а потом сознание на мгновение что-то осторожно укололо. Итачи постарался расслабиться, и в кромешной тьме перед ним предстала девушка. Она была очень похожа на своего отца — Итачи прекрасно помнил Иноичи, и причина, по которой она сейчас стояла вместо него, была до горького очевидной.

И все же. Ино смотрела настороженно, а Итачи доброжелательно улыбался. Как легко мыслями было передать физический облик и эмоции, который он отражал.

— Почему вы в форме Акацки? — спросила Ино.

— Мне показалось, тебе так будет легче работать со мной. Когда я в образе врага.

Ино нахмурилась, а через мгновение абсолютная тишина сменилась привычным гулом с шорохом бумаг.

— Подтверждаю, что никаких изменений в сознании Итачи Учиха не было, — отчеканила Ино.

— Передайте на подпись.

Итачи ждал. И думал: его жизнь сейчас выпотрошат, с самого детства. Для благополучия Саске Итачи готов был сделать с собой это собственноручно. Но таким странным казалось то, что его сейчас коснутся. Его мыслей, его чувств. Его любви, его самой большой любви — за любовь клан Учиха ненавидели, за то, с какой самоотверженностью и безрассудностью они посвящали себя этой любви, убивали, уничтожали и страдали — и в первую очередь себя.

Итачи посвятил себя Саске. Итачи сделал ради него все, что мог сделать, все, что было в его небольших больных силах.

Машина затарахтела, и Ино, сделав шумный выдох, вновь предстала перед Итачи. Гул стих.

— Почему вы злитесь? — спросила Ино.

Итачи улыбнулся ей.

— Я не злюсь. Скорее, я просто расстроен и, быть может, раздосадован. Это имеет отношение к процессу? Если да, то я могу рассказать.

— Нет, не имеет, — Ино неловко дернула плечом. — Просто… любопытно.

Она пропала из поля зрения, но гул не вернулся, и Итачи прислушался. Перед глазами замельтешили воспоминания — очень быстро и очень много. Ино действительно старалась как могла, и у нее здорово выходило. Итачи отметил себе похвалить ее потом, а пока он просто слушал урывки голосов. Иногда картина затормаживалась, и Итачи смотрел на собственные воспоминания, но как будто со стороны: он держал Саске в руках, очень часто, почти постоянно с тех пор, как их поселили в одну палату. Он смотрел на ключицы Саске, на плечи, на шею, на губы, Итачи постоянно смотрел туда, куда было бы странно смотреть ему, старшему брату. И сопровождавшие картинки эмоции тоже сбивали с толку — тоска, тоска, апатия, гнев, нежность.

Наверное, даже стороннему человеку все было понятно. Или нет? Что мог подумать сторонний человек, если бы увидел подобное? Что подумала бы Ино, наблюдая за мальчиком, который ей когда-то нравился, глазами его брата?

Ключицы, губы, плечи, запястья, полоска кожи, мелькнувшая между футболкой и штанами. И глаза, искалеченные с пустыми дряблыми веками, которые иногда приходили перебинтовывать. Саске воплощал собой отрицание всего, что не касалось его брата, его слова в воспоминаниях Итачи звучали резко и тихо, то тихо и несчастно. То громко и довольно — но так реже всего.

Так Ино просмотрела несколько недель, увидела смерть Итачи его глазами, увидела Саске, другого тогда, озлобленного и целеустремленного. А потом картинка замедлилась.

Свои годы в Акацки Итачи просматривал с ощущением тошноты — слишком много тогда происходило то, что он делать не хотел и не любил. Практически не мог. Но выбора у него не было. Убийства, планы похищений, покушения.

Итачи как будто наблюдал за другим человеком, и иногда там мелькал Саске — случайно увиденный издалека, специально выслеженный — неважно. Он там был постоянно, тяжелое отчуждение сменялось тоской и отчаянием, и Итачи, который никогда не думал, что когда-нибудь дойдет до этого — до открытия своих эмоций — позволял себе эти эмоции хотя бы в такие моменты. Все эмоции. Предельно все, самые честные.

Взрослая жизнь как двойного агента тянулась долго и тяжело, Итачи утопал в крови и в болезни, а до этого — в беспокойстве и смирении, а до этого — в горе и попытках не сорваться, а еще до этого — в сомнениях и страхе.

А еще до этого — в счастье. Лет, наверное, до десяти, может быть, до одиннадцати. Все его естество переполняло счастье. И снова везде был Саске. Постоянно, каждое мгновение. Даже в боли от потери друга.

Итачи смотрел на себя и содрогался от жалости.

Так прошел день, прошла ночь и практически наступило утро, и когда Итачи пришел в себя, первое, что он сделал — поблагодарил и похвалил Ино, а потом потерял сознание.

Он проспал мертвым сном до середины следующего дня, и всю ночь ему снилось то, как Саске лежал с ним на соседнем футоне в их старом доме, и они говорили шепотом о какой-то ерунде, стараясь не разбудить родителей.

+1

-…Нии-сан!..

Итачи моргнул и подскочил, встревоженный громким голосом.

— Нии-сан, ты так напугал.

Рука Саске крепко держала его за плечо, холодные чуть влажные пальцы, тормошившие Итачи, расцепились, и Итачи, болезненно выдохнув, с трудом сел на постели. Свет резал глаза, голову вело от голода, и все это противоречиво сопровождалось небывалой легкостью, как будто…

— А что с печатями?

— Сняли, — сказал Саске и улыбнулся дрожащими губами. — Буквально час назад АНБУ пришли в сопровождении Цунаде, все сняли и ушли. Цунаде сказала, как проснемся, прийти к ней.

Итачи молчал секунду.

— Слушание прошло без нас?

Саске пожал плечами.

— Похоже на то. Я пытался узнать у нее хоть что-то, но…

— Саске-теме, Итачи-сан! Я так рад, вы не представляете, как я рад! — Наруто даже не стал стучать — ворвался в палату и тут же влетел в братьев, как ураган, хватая их в цепкое объятие. — Не могу поверить! Все так быстро прошло, и вы тут! Вас скоро отпустят домой, представляете!

Скоро? Домой?

— Какой дом, добе? — спросил Саске, параллельно выворачиваясь из цепких рук. — У нас его давно тут нет. О чем ты?

— Да все пучком! — Наруто широко улыбнулся и с ногами забрался на койку Саске, проигнорировав недовольное шипение. — Бабуля Цунаде все устроит!

— Цунаде-сама всю ночь заседала с советом?

Наруто энергично покивал.

— Она и Ино там держала до утра, ваши воспоминания потом кусочно рассматривали и оценивали. Вроде бы так. Меня только пару раз позвали. Но я из-за двери слышал, как она ругалась, — Наруто передернулся. — Жутко было.

— О чем ругалась? — спросил с любопытством Итачи.

— Ну, в основном из-за тебя. Вроде бы знали только Данзо и Третий, а вроде бы знал весь Совет, — Наруто погрустнел и опустил взгляд. — Она не скупилась на детали, так что я… слышал кое-что. Мне очень жаль, Итачи-сан. Саске.

Саске нервно облизнул пересохшие губы, и Итачи тут же отвел взгляд.

— А почему без нас? — спросил Саске.

— Ну, вы, считай, и так все рассказали. Совет тоже настаивал на том, чтобы вы присутствовали, но бабуля потребовала, чтобы все закончилось сразу. Это я тоже слышал. Ну и Итачи-сан выглядел очень нездорово. Его из зала выносили и поили чем-то даже.

Саске вздрогнул.

— Что? — спросил он шепотом.

— Ты тоже был в отключке, Саске, но ты просто уснул. Бабуля сказала, что вам еще восстанавливаться и восстанавливаться. Хотела заказать тебе даже глаза, ну импланты. Из материала какого-то специального, который чакру проводит. Но потом передумала и сказала, что ты сам эту кашу заварил — с глазами. Сам себе купишь.

— Купим, — подтвердил Итачи.

— Не понимаю, — сказал вдруг Саске растерянно. — Я думал… Я думал, это будет долго и сложно. Что слушание будет идти чуть ли не неделями и каждый поступок придется объяснять, находить доказательства и свидетелей. А они… просто провели его, пока мы спали?

— Разве это плохо? — Наруто склонил голову на бок, а Саске стиснул зубы.

— Я не знаю! Добе, ты хоть понимаешь, каково сидеть и ждать своей участи месяц, готовиться, а потом просто услышать, что все за одну ночь решили без тебя? А если бы нас решили казнить? Если бы они захотели убить Итачи? И мы ничего не смогли бы сказать в свою защиту, ты понимаешь!

Наруто приоткрыл рот, кажется, собираясь что-то сказать, а потом захлопнул его.

— Ты, что, теме, действительно думаешь, что бабуля так поступила бы?

— Откуда я знаю, как она поступила бы, теме? Я не знаю Цунаде, я не знаю, что там за отбросы в совете. Ты правда думаешь, что у меня была хоть какая-то причина им доверять?

— Ты идиот! Как ты мог вообще подумать такое про бабулю! Да она сутками корячилась, чтобы помочь вам.

— Наруто! — выдохнул Саске. — Я понимаю это, сам ты идиот!

Итачи со вздохом посмотрел в окно: на толстой ветке высокого дерева в тени стоял Какаши. В одной руке он держал книгу, а второй — салютовал Итачи. Судя по его выражению лица, смирению он учился долго и вымученно.

— Ты говоришь какую-то чушь, еще и обзываешься! — возмутился Наруто. — Ты так странно радуешься, что ли? Еще и всякую ерунду говоришь про бабулю. Она бы никогда так не сделала.

— Почему? — в лоб спросил Саске. — Почему ты так думаешь? Вся деревня любила Третьего, но это не помешало ему принять приказ об уничтожении целого клана.

— Потому что последнее, на что бабуля согласится, — это убийство. Если ты хоть немного веришь мне, Саске, можешь, пожалуйста, поверить и ей?

— Не утруждай себя, Наруто.

Чеканные шаги сложно было не услышать — даже за таким громки и напряженным спором. Пятая Хокаге всегда так ходила — уверенно, громко. Несмотря на усталость, на бессонницу, она держалась гордо и властно, и это в ней вызывало симпатию. Такой человек вряд ли прогнулся бы под чьи-то убеждения и стал бы играть кому-то на руку.

— У Саске есть право не доверять нам, давай уважать его.

— В нашей палате сегодня удивительно людно, — заметил Итачи. Какаши уже исчез, зато в листве мелькнул силуэт, полностью сливаясь с темными зелеными листьями, как хамелеон.

— Я планировала поговорить с вами позже, но как узнала, что Наруто побежал к вам, решила, что разговор откладывать не стоит.

Наруто заворчал.

— Да почему…

— Тише, — осадила его Цунаде и повернулась к Саске. Тот с недовольным видом сидел на кровати Итачи. — Коноха признала свою вину и собирается ее искупить в полной мере. Материально как минимум. Жилье и работа у вас будет. Пособие тоже. Из книги Бинго вас исключат уже на этой неделе, после — восстановят в правах. Как полноценных жителей. До момента восстановления вас будет сопровождать АНБУ.

Саске молчал, склонив голову.

— Мне очень жаль, — продолжила Цунаде тихо. — То, что произошло, — отвратительно и замалчивать мы не будем, даже себе во вред.

Итачи встрепенулся.

— То есть?

— Да. Ты все правильно понял, — сказала Цунаде. — Мы передали информацию о клане Учиха в другие деревни, в том числе дали официальную огласку в Конохе. Результат пока не самый радужный, но мы и не рассчитывали на позитивный отклик.

— Ох… — только и сказал Итачи. Цунаде сокрушенно покачала головой.

— Да, я боюсь, что это вызвало некоторый… ажиотаж. Поэтому пока что лучше не светите лицами, если собираетесь выходить гулять.

— Гулять? — приободрился Саске. — Можно будет выходить на улицу?

— Можно.

— Как мы будем маскироваться-то? — спросил Итачи с усмешкой. — Господин Хьюга очень постарался, когда запечатывал нам чакру.

— Господин Хиаши чуть позже навестит вас и все исправит. А до этого… — Цунаде крутанулась на пятках и задумчиво посмотрела на Наруто. — Ты сказал уже про глаза?

Наруто закивал, как болванчик, и Цунаде снова обратилась к Саске.

— Твоя выходка с глазами вне всяких представлений о добре и зле, Учиха Саске, — отчитала она. — Если захочешь — в мире шиноби давно есть импланты, которые частично компенсируют потерю зрения, но всей этой морокой ты будешь заниматься сам. Один. И перед этим ты обязательно попросишь прощения у Сакуры. А если ты не попросишь…

— То что? — спросил Саске тихо.

Наруто тут же налетел на него и запричитал:

— В смысле ты не попросишь, Саске-теме! Она наш друг, она так долго плакала из-за этого!..

Цунаде с тяжелым вздохом махнула на них рукой и вышла, плотно закрыв за собой дверь. А Итачи остался сидеть и переваривать услышанное.

Этим же вечером они сдвинули кровати, но не потому что Итачи варился в тоске и нежности, а потому что задремавший к закату Саске в какой-то момент принялся ворочаться и звать Итачи, а потом плакать, кричать и умолять не убивать никого. Итачи вытряхивал Саске из снов дрожащими руками, звал и успокаивал, не слыша собственного голоса. Кошмары были ожидаемым последствием их истории, но до этого Итачи с ними не сталкивался. Саске спал тихо, неподвижно, как в детстве.

И Итачи почти забыл об этом — кошмары из реальности и воспоминаний обычно просачивались во сны, чтобы мучить и дальше, когда человек наиболее уязвим.

Саске просил не уходить так грустно, и Итачи, переложив книги на пол, выдвинул из с Саске тумбочки к другим койкам и подтащил свою кровать к кровати Саске. Было тяжело, непривычно — Итачи не был профи в таскании тяжестей, он устал и под конец утомлённый рухнул на свою кровать. Саске тут же подполз Итачи под бок и настороженно застыл.

Больница тонула в тишине, и Саске дышал тихо, часто, встревоженно — как птичка.

— Прости меня, Саске, — сказал Итачи негромко. Поперёк груди легла бледная худая рука.

— За что? — спросил Саске шёпотом.

— Я превратил твою жизнь в ад.

— Да, — согласился Саске. — Ты и правда это сделал.

В глазах словно насыпали песка. Итачи накрыл глаза рукой, хотя от кого он тут собирался прятать слезы?

— Я не виню тебя в смерти родителей, нии-сан, — продолжил Саске негромко. — Веришь, нет? После всего, что я узнал… Это Коноха их убила. Их, весь клан. Но, Итачи.

— Да?

Дышать было трудно. Итачи вздыхал надрывно, он позволил себе слабость, и теперь никак не мог не остановить — слезы текли и текли, ресницы слипались.

— Почему ты тогда не взял меня с собой?

Время замерло, и Итачи не мог… он не мог не… естественно, он это представлял. Он думал об этом слишком часто, когда ещё был в Акацуки, когда шёл в храм умирать — что бы было, если бы он забрал тогда Саске с собой. Рассказал ему всё. Что бы было? Принял бы его Саске? Пошёл бы с ним? И закончилось ли это так, как оно закончилось? Были бы они счастливы? Хоть немного.

Итачи не знал ответа на этот вопрос. Точнее, знал. Тогда, когда всё это случилось, единственным вариантом ему виделось будущее, в котором Саске растёт сам, убивает его и забирает его глаза. А потом заводит семью, живёт как герой и не вспоминает своего ужасного старшего брата, вырезавшего целый клан.

— Саске, прости меня, — выдохнул Итачи, и голос его дрожал. Саске всхлипнул.

— Ты глупый старший брат, почему ты вообще решил, что мне будет нужна жизнь без тебя! — Саске легонько ударил его кулаком по груди и зарыдал. — Решил все за меня, кто так делает, Итачи!

— Глупые старшие братья, — сокрушенно признал Итачи.

— Вот именно!

Саске вскинулся, прикусив нижнюю губу, столько злости и обиды, столько горя причинил Итачи своему самому дорогому человеку. Итачи притянул его к себе, обнял и выдохнул.

— Саске, прости.

— Итачи, мне никто, кроме тебя не нужен, — сказал Саске, едва слышно, как будто нечто сокровенное, трепетное. — Итачи, слышишь? Даже деревня эта не нужна. Никакие девушки не нужны.

Итачи вздрогнул, попытался выцепиться из объятий, но Саске его не пустил.

— Саске, что ты такое говоришь?..

— Я говорю, нии-сан, что если бы ты умер, моя жизнь стала бы пустой. Она была пустой несколько часов, нии-сан. Это были самые ужасные несколько часов в моей жизни. Я не хочу без тебя жить, я в принципе больше не собираюсь без тебя жить.

Итачи потрясённо молчал, всё крепче и крепче впиваясь пальцами в худые плечи.

Осознание медленно но верно поглощало его.

— Саске, — несчастно пробормотал он. — Так не должно быть.

— Чушь, — сказал Саске. — Ты вроде старший, а весь день сегодня городишь что-то не то. Или ты… Итачи, а ты?

— Что я?

— Тебе кто-нибудь нужен?

Итачи выдохнул. Конечно, нет. Конечно, никто. Конечно, Итачи нужен был только Саске, это было очевидным как то, что ночью темно, а снег холодный и мокрый. Но Итачи не мог найти в себе сил, чтобы сказать об этом напрямую, ему казалось, что от его ответа как будто что-то сдвинется, огромные тектонические плиты придут в движение, и ход неизбежного уже будет не остановить.

Саске практически не дышал и ждал ответа. Одну руку он, ощупав плечо, шею, положил Итачи на влажную щеку. Погладил. И Итачи порывисто прижался к ладони, мазнул губами по запястью. Он задыхался от нежности, от ласки, от невыносимого трепета — всё это терзало его, мучило, пугало. Итачи не хотел ломать Саске жизнь своими словами, но, кажется, он слишком поздно об этом забеспокоился.

Без его ведома поверх огромного искреннего чувства легла искусственная зависимость, слепая и бессмысленно самоотверженная. Саске скрывал эту зависимость под слоями белоснежных бинтов, и Итачи был уверен: если спросить Саске о причинах такого поступка, он не найдется что ответить.

Просто сделал.

Саске не двигался, лежал, не отнимая ладони от мокрой щеки, не произнес ни звука, пока Итачи в панике пытался придумать хоть какой-то ответ, который не сожжет последние мосты.

Они лежали так долго. У Итачи затекли ноги, и ладонь, которая гладила его щеку, расслабилась. Саске мирно спал, смешно сопел, и Итачи, едва слышно пробормотал, отпуская себя только в трусливом ощущении безопасности:

— Мне, Саске, нужен только ты.