С утра я тебя дожидался вчера,
Они догадались, что ты не придешь,
Ты помнишь, какая погода была?
Как в праздник! И я выходил без пальто.
Сегодня пришла, и устроили нам
Какой-то особенно пасмурный день,
И дождь, и особенно поздний час,
И капли бегут по холодным ветвям.
Ни словом унять, ни платком утереть…
Музыка полностью ограждает Алтана от фонового шума в самолете, наполняет его печалью и погружает еще глубже в размышления, как будто парень не промучался с этим весь день до самого рейса. В груди болит не переставая, глаза у него опухли от слез, а в горле ком и сказать что-то без жалкого задыхания он может с трудом. Утыкается лицом в сложенные на столике перед собой руки, а потом поворачивает голову направо, к Шуре. Мальвина снимает в инстаграм историю из окошка и правда старается не мешать другу страдать, но выдает восторг одними только глазами. Алтан может его понять — не каждый день тебе предлагают оплаченные билеты и проживание в Гонконге. Спонтанно и не объясняя такого внезапного желания "проведать семью", особенно от человека, который эту самую семью частично не очень-то и любит, а точнее не любит к ним приезжать.
Восторг Воскресенского заканчивается, как только история со стикером улетает загружаться и собирать заслуженные огонёчки и вопросы, а взгляд его встречается со взглядом Алтана.
Получить это предложение было самым неожиданным из всего, что могло произойти. Хорошо поговорить о причинах этого спонтанного путешествия им пока ещё не удалось: Дагбаев просто не отвечал на эти вопросы, сколько бы вопросительных знаков Шурик не добавлял в конце сообщения. В любом случает парень почувствовал, что нужен другу сейчас, и отказываться просто не имеет право. Да и чего скрывать, слетать тоже хотелось, слава богу загранник всё ещё действителен, а на недельку можно и без визы. Вживую по виду Алтана стало ясно, что всё хуже, чем ожидалось. Теперь Мальвина надеется аккуратно выведать корень проблемы и помочь в его решении. И, конечно, намерен всячески поддерживать.
— Может быть ты всё-таки скажешь, что случилось? — Шура разворачивается корпусом к Алтану, легонько тыкает в плечо, дожидаясь, пока тот снимет наушники, и, чтобы не раздражать касаниями лишний раз, руки спокойно кладёт себе на колени, — Он что-то сделал?
Дагбаев качает головой и отрицательно мычит. Тарковского на телефоне пришлось остановить, поэтому Алтан убирает наушники в чехол и натягивает на голову капюшон, закрываясь от внешнего мира посильнее.
— Нет, это... — парень через силу старается ответить Шурику, потому что понимает, насколько ужасно и волнующе выглядит его поведение со стороны, — Это не в Вадиме дело. Он ничего такого не делал.
— Таш, что случилось тогда? Ты спонтанно ночью пишешь мне, что у тебя билеты на другой конец мира, куда ты меньше всего хотел, и что я должен поехать с тобой. Оторвав себя от учёбы и тебя от диплома. Не межсезонные скидки же тебя завлекли, — предвосхищая возможный упрёк сразу добавляет, — Нет, что ты, я только благодарен за эту поездку, но в упор не верю, что у тебя все хорошо. С такой неожиданностью и такими слезами хорошие дни не встречают. Больше похоже на маниакальную фазу, честно говоря.
— Простите, я паниковал, — кисло отшучивается Алтан, — Если это была маниакальная фаза, то она слишком быстро закончилась. Но последствия у нее примерно такие же, как и у настоящей.
Шура хмурится, вздыхает, опускает собственный столик и ложится на него зеркально, чтобы быть лицами на одном уровне.
— Не хочешь говорить пока? Не готов?
— Не могу, — поправляет друга парень, — Не могу об этом сказать. Это вообще частично не моя история. Я и так повел себя некрасиво перед Вадимом, а предавать огласке то, о чем условились не говорить, будет еще хуже.
С Шуриком сейчас выходит также, как было когда-то с Вадимом. Но если тогда Алтан сам себя не мог пересилить и держал Дракона в неведении из-за этого, то сейчас он действительно не имеет права посвящать чужих людей в чужую историю, каким кошмарным уроком она бы ни была. Слово есть слово, а Лис с Волком пусть сами как-то разбираются в своих делах. Алтан лишь надеется, что в данный момент Воскресенский будет не сильно переживать за него.
— Слушай, я уже отошел, бросаться в окно не планирую. Мне просто нужно... Подумать немного. О разном. Я разберусь, честно, просто боюсь сейчас оставаться один. Последний раз, когда я остался один в таком состоянии, закончился тем, что сейчас мы летим в Гонконг, — усмехается Дагбаев уже чуть более весело.
Шура в размышлениях безобидно дует губки, блестящие от гигиенички, которыми оставляет поцелуй на щеке Алтана. Его теперь конечно жутко разъедает интерес, но упёртость и стойкость друга он знает. Может и расскажет побольше, когда и как посчитает нужным.
— Ну хорошо, я точно никуда не убегу и буду ходить за тобой хвостиком. Или за ручку! Ты ночью спал хоть? А то сейчас как раз удачный момент.
— Если ты не будешь ходить везде со мной, тебя украдут и продадут в рабство, потому что слишком феминный, — замечает Алтан, впрочем, больше шутя, — Я принял ударную дозу успокоительного и проспал до обеда, пока сестра не разбудила звонками. Да, там я тоже всех напугал предупреждением о приезде.
Пусть отношения с семьёй у Дагбаева были не самые тёплые, но маму с сестрой он любил. Мама была вынуждена остаться в Гонконге по ряду причин, а также из-за нежелания вмешиваться в жизнь жаждущего самостоятельности сына. Юма же погружена была в дела бизнеса, переняв большую часть качеств деда. Выбор брата она не сильно одобряла, но и за порог не вышвыривала. Словом, обе родственницы были крайне удивлены сообщению о приезде, но ответили, что примут Алтана и его друга с радостью. Может, это поспешное необдуманное решение и правда было необходимым, но у него определённо есть плюсы — Дагбаев давно обещал навестить родных, пусть и чаще приглашал их самих в Россию. Может именно они дадут тот самый важный совет, который нужен Алтану сейчас, как божье озарение.
— Ну тогда точно от тебя не отойду! У меня уже после отдыха рисуются дела и планы, так что чур друг за другом присматривать одинаково, — Шурик же шуточно восклицает только интонацией и утрированной мимикой, — Да и заскучаю без тебя совсем, и так мы давно не виделись.
— Дела и планы? Это что у тебя там намечается? — оживляется Алтан. Правда, не все же о своём страдать и загружать другого человека, к тому же ему действительно интересно как сейчас дела у Шуры.
Парень одаривает его хитрым прищуром и сладкой улыбкой. У него, в отличие от друга, жизненный баланс стал действительно налаживаться. Перво-наперво он справился со страхом собственного двора — точнее некоторых людей в собственном дворе. И в этом есть огромная заслуга Алтана и Вадима.
— Я теперь каждый день в колледж хожу. Оказалось, рекламщиков тоже могут интересно учить! Всякие штучки по психологии, по визуалу. По манипуляциям! В общем, прикладное.
Воскресенский закончил школу с неплохими баллами и абсолютным непониманием, чего точно хочет от жизни. Знал, что тянет в эпатаж и творчество. Что отчаянно хочется вырваться из общества тех, кто населяет спальные районы с советской застройкой. Общества, которое в большинстве своём его не воспринимало, смотрело косо или вообще доходило до издевательств. Однако Шурик в своё время упустил возможности хороших вступительных подготовок, а в последний год суетиться уже не стал. В армию хотелось ещё меньше, чем соображать о взрослой жизни. Поэтому пошёл туда, где было менее напряжно, ближе, дешевле и без точных наук, в надежде, что за время обучения в колледже дальнейшая стратегия на жизнь, образование и профессию придёт.
— А ещё, — улыбка становится слаще и густеет румянец, — я всё больше провожу времени со Славой. Помнишь, просил тебя тогда телефон его достать? Встретились мы, я ещё раз поблагодарил за помощь тогда с Хольтом в клубе. Но слушай, Слава хороший такой, честное слово! Он у меня разрешение спросил, можно ли меня проводить до дома, не боюсь ли адрес сразу палить. Поздно было уже, я согласился. Я в ту нашу встречу разговорился много — ты ж меня знаешь. Он запомнил, что я в обед люблю в кафешке посидеть рядом с колледжем. Утром написал, предложил пообедать вместе. Теперь у нас это традиция. Он помимо «Предела» в качалке работает, тоже недалеко там. Говорит, что у них вакансия открыта на
бармена — коктейли всякие протеиновые и подобное питание продавать. Пообещал за меня похлопотать, поэтому после нашей поездки я пойду на работу страиваться. Вот что-что, а таких подарков, в виде хороших бескорыстных дел, мне никакие ухажёры не делали, — Воскресенский мечтательно порозовел ещё больше, однако осёкся, — Но я пока не могу сказать, ухажёр он или просто мне очень хороший приятель, уже близкий к другу. И не знаю, готов ли я сейчас к отношениям. Правильно ли будет идти на поводу у чувств и вступать в отношения, или это «ложная тревога» и попытка заместить прошлые неудачи? Вот как-то так у меня дела обстоят.
После рассказа про Славу Алтан оживляется еще сильнее и наконец переключается полностью на друга, внимательно его слушая. Он бесконечно рад, что у Шуры наконец начало все потихоньку налаживаться, что парень возвращается к учебе и хочет устроиться работать. Но вот часть с личной жизнью немножко смущает. Сколько времени назад он расстался с Августом? Две недели? Во-первых, чувства действительно могут оказаться неосознанной попыткой восполнить утрату, потому что срок общения у ребят слишком маленький. Во-вторых, после Хольта Алтан ко всем клюнувшим на Мальвину парням относится с недоверием и сразу же ищет подтверждение своим догадкам. Но этот Слава... Очевидно влияет на Шурика довольно хорошо, общается осторожно и раньше приличного не лезет. С работой вот предложил помочь. А Воскресенскому именно оно сейчас и надо — занять бедовую голову, пока совсем чувства не пройдут. Занять работой и учебой. Дагбаев решает не вмешиваться пока что в ситуацию, но постоянно за ней наблюдать.
— Слушай, это просто замечательно, — одобрительно улыбается он, — Я очень рад, что ты потихоньку восстанавливаешься. И Слава твой вроде как хороший. Но ты все равно на всякий случай не спеши с ним. Прощупай почву, человека узнай получше в разных ситуациях и подожди, пока старые чувства совсем утихнут.
— Конечно, — кивает парень, — Обещаю, все самые свежие новости ты узнаешь первым.
В сон не клонит, музыки новой Шура как-то опрометчиво не накачал, поэтому тыкает на экране сиденья перед собой, листая библиотеку фильмов, и предлагает Алтану совместный просмотр. От романтики обоюдно отказываются, от криминала и боевиков тоже. В итоге гоняют компромиссное кино друг за другом, отвлекаясь на переговоры и обсуждения.
С пересадкой им пришлось лететь около полутора суток. За это время Алтан несколько раз накрутил себя, успел поплакать в рукава толстовки из-за случившегося диалога с Вадимом, успокоиться и взять себя в руки. Все-таки он летит развеяться и отвлечься немного, а подумать о том, что делать дальше, он успеет и немного попозже. Шура же успел измотаться со страшной силой, изныться и немного достать Алтана. Глазеть в окно ему очень скоро наскучило, все подходящие песни были прослушаны, а на просмотр еще нескольких фильмов или сериала у парня не хватало усидчивости. Под конец полета Шура по алтановым подсчетам раз двадцать сказал о том, как же сильно все у него затекло и болит. Все-таки к суткам в самолете жизнь Воскресенского не готовила. Хорошо, что хотя бы пересадка помогла размять тело.
В Гонконге уже их встретили. Нет, конечно, лично никто из родственников не приехал, но машину до Дагбаевского особняка Юма отправила. Уточнила по телефону, добрались ли они до машины и через сколько приедут, а потом скинула с Алтана целую волну напряжения — они приехали в удачное время, Баатар на несколько дней уехал. Вот теперь наконец парень смог спокойно вздохнуть, зная, что приедет в дом, где его точно ждут и ему точно рады. Встречу с дедом ухудшил бы и его внешний вид: мало того, что недавний нервный срыв сильно сказался на Дагбаеве, он приехал совершенно неподготовленным. Вместо привычного изысканного стиля, одет он был неряшливо: все та же черная толстовка не первой свежести, джинсы, собранные в "мышиный" хвостик волосы и очки. Как он умудрился забыть линзы дома — загадка, но то, что на это обратят внимание было очевидно.
Хоть на самолёты и комфорт зачинщик путешествия не скупился, но смена их кресел на удобные сиденья машины ощущалась как спасительная новизна. Шурик умудрился выспаться, хоть после долгих перелётов и ожиданий пересадок всё тело ныло вместе с хозяином, но интерес всё пересилил. Синяя макушка вертится, вглядываясь в тонированные окна с трёх доступных сторон. Периодически выдаёт восхищённое «обалдеть», «жесть», «красиво как», а иногда и не сдерживает мат, пробует что-то сфотографировать и периодически спрашивает у Алтана, что находится в таком-то красивом здании, был ли там Таша и пойдут ли они туда гулять.
Мальвина сам редко был за границей. Иногда ездили с родителями, когда был помладше, но в основном летом куда-то к морю, а зимой — на Рождество к бабушке в деревню. Азию он не знал совершенно, да никогда и не думал, что когда-нибудь познакомится с этим абсолютно новым миром, да так скоро и тесно, напрямую посредством человека, серьёзную часть жизни здесь прожившего. Уже начиная с архитектуры город ему нравится. Неоновые огромные многоэтажки, вывески на витых иероглифах, широкий канал с уймой кораблей и очень красивой набережной. Только людей тьма, однако и это не кажется чём-то сомнительным, а добавляет высокому городу жизни и человечности. Кажется парень уже выбрал место, куда хочет поехать в свадебное путешествие. И если его будущий муж откажется от нахождения рядом и помощи лучшего экскурсовода, а по совместительству и лучшего друга Шуры, то такой муж ему и не нужен.
В отличие от Воскресенского, Алтан не смотрел в окно восхищенным взглядом. И дело было совершенно не в том, что "золотой мальчик зажрался и портовый богатый Сянган его не удивляет больше".
За всеми этими яркими вывесками и шикарными высотками скрывается другая сторона Гонконга. Более полутора миллиона китайцев здесь находятся за чертой бедности. Они вынуждены жить в многоэтажках-муравейниках, в квартирах-гробах и практических клетках, порой не превышающих площадью полтора метра. Эта социальная несправедливость есть практически везде, но в азиатских странах она выражена особенно сильно, поэтому в решении уехать в Россию эта тоже сыграло некоторую роль. Не кривя душой — Алтан не чувствовал всех этих чужих проблем, расхаживая по дорогим дагбаевским имениям, и не сильно вкладывался в помощь беднякам. Его некомфортное проживание в Гонконге было детским лепетом по сравнению с жизнью этих людей, поэтому Алтан и не сильно распространялся об этом. Было отчасти стыдно, пусть он и не выбирал где родиться.
У Дагбаевых состояние прекрасно позволяло снимать несколько этажей в элитном районе и купить дом за чертой города. Первый был отведен для работы, деловых встреч и так далее. Там большую часть времени жили Баатар и Юма. А в загородном доме жила мама. Ей не нравилось заниматься семейным бизнесом, но чтобы это не коснулось Алтана, она была вынуждена также участвовать в делах Баатара. За это парень был матери бесконечно благодарен, но и она была мудрой — не давила на ребенка тем, что делает ради него очень многое. В отличие от Баатара с Юмжит, характер у Санжимы — так звали женщину, — был более мягкий, но вот в уме она им совершенно не уступала.
Именно в загородный дом и приехали Алтан с Шуриком. Пусть здесь и было меньше охраны, но все-таки чужие люди присутствовали, поэтому полностью расслабиться парень смог только войдя в дом. С конца коридора слышалась китайская речь, в холодных нотках которой Алтан быстро узнал сестру, занятую разговором по телефону.
— Минии алтан, приехал наконец-то! Мы уже соскучились все, — выходит из комнаты Санжима, ответно обнимая сразу кинувшегося к ней Алтана. Продолжительное проживание в Гонконге заставило ее неосознанно немного перенять их менталитет, но встреча оказалась настолько долгожданной и радостной, что про привычные китайцам правила этикета забыли совершенно все.
Шурик уже видел сестру и маму друга на фотографиях, безусловно слышал о них и предвкушал знакомство. Сейчас понял, что это — мама. И по лицу, и по тёплому нежному поведению. Правда в момент семейных объятий он чувствует себя так, будто подглядывает, поэтому слегка смущается, кротко улыбается и чуть виновато отводит глаза. С родителями друзей он знакомился редко, от того слегка робел. Но от Санжимы исходят очень приятные флюиды, поэтому в груди теплится не страх, лишь лёгкое и даже приятное волнение.
Пока парень не прерывает фамильной идиллии и думает о дороге. Тут и дома разительно отличаются часовые пояса. Возможно перестраиваться будет сложно, но кто-кто, а Шурик знает в Алтане сторону зажигательного тусовщика, поэтому на ночные гулянки у них будут и силы, и фантазии. Да и со сложными перелётами режим успел порядком сбиться.
А ещё нужно написать Славе, что они хорошо доехали, фотографию прислать какую-нибудь и сувенир купить — сам обещался.
— Я тоже очень скучал, — шепотом выдыхает Алтан, уткнувшись усталым лицом матери в плечо и не желая ее отпускать.
К встрече наконец подключается Юма. Откладывает телефон, придирчиво оглядывает брата и без единой эмоции констатирует факт:
— Ты плохо выглядишь.
— Спасибо, я тоже рад тебя видеть, — кривится младший, — Не будь злюкой хотя бы сейчас.
Но от такого наивного, даже детского слова Юмжит выбивает из ее образа. Она удивленно вскидывает брови, а потом тихо смеется со снисходительной улыбкой и тянется обнять Алтана. Конечно, и она скучала. И рада его видеть. Все эти колкости лишь часть их общения, недостаточно тесного, но тем не менее теплого.
— Нет, правда. Ты не мог одеться получше? Тебе повезло, что Баатара здесь нет, — почему-то в семье Дагбаевых было принято деда называть по имени. Это отдаляло их друг от друга, создавало рабочую атмосферу и совершенно убивало родственные отношения. Возможно именно поэтому Санжима так часто напоминала, что они должны быть дружны, никогда не забывали друг о друге и не бросали в беде.
— Ну ладно тебе, Юма, Алтан только с дороги! — женщина наконец обращает свое внимание на синюю макушку позади сына, — А это твой друг? Оставим гонконгский этикет, можешь звать меня по имени. Я — Санжима, а моя дочка — Юмжит.
От строгости старшей Шурик растерялся ещё больше. Ему почему-то кажется, что теперь и его точно не оставят без горсти колкостей и замечаний, а он не знает, как точно на всё это нужно будет реагировать. Наверняка примет, что это — алтанова сестра, не сможет ей перечить, даже если захочет. Он определённо не знает местного этикета, поэтому скорее всего будет опираться на поведение и советы друга. Или сидеть припухнув.
Но дружелюбный тон Санжимы располагает на совсем противоположное страху знакомство. Воскресенский улыбается в ответ, слыша и понимая чистую родную речь, кланяется неспешным кивком и розовеет.
— Здравствуйте, очень приятно познакомиться! А меня зовут Шурик. Или Шура. Или Саша, но так меня давно уже никто не называл. Алтан мой лучший друг, и я очень рад приехать к вам, потому что никогда не был в Азии, тем более при таких обстоятельствах.
— А уж мы-то как рады познакомиться! Алтан очень редко приводил своих друзей, а уж после того, как... Впрочем, давайте не будем о плохом. Вы устали с дороги? Я попрошу проводить вас в комнаты, — Санжима подзывает жестом незаметного мальчика из работников и дает короткие указания на китайском.
Шурик поблагодарил женщину и хотел было возразить, что вовсе не устал. Китайский язык ему совсем незнаком, он даже не силится его понять и разобрать сейчас, но точно попросит Алтана объяснить хоть что-то базовое, бытовое. И по этикету надо разузнать, по навигации, по общепиту, по тусовкам. Боже, у них ещё много такого обучения впереди.
Интерьер дома у Дагбаевых невероятный. Вроде бы это арт-деко с китайскими мотивами, которые вписаны очень изящно, аккуратно и грамотно. Фарфоровые вазы, местные растения, бумажные расписные ширмы, ступенчатая геометрия мебели. На балконы ведут круглые проёмы в стенах, которые парень до этого никогда не видел, но уже влюбился в эту идею. А в коридоре Мальвина заметил длинный узор в виде традиционного золотого дракона. Такое совпадение невольно улыбнуло, но секундой позже заставило встревоженно обернуться на Алтана. Вроде ничего.
У самого Шуры спальня гостевая, просторная, преимущественно серых тонов, с широкой кроватью и тумбочками по краям, вместительным шкафом, мягкими стульями с низкой спинкой и газетным столиком. Над постелью красивые национальные веера на фоне золотой вставки. Из большого окна открывается шикарный вид на задний двор с садом, равный ботаническому — наверняка ташина заслуга.
Воскресенскому кажется, что громко восхищаться будет неприлично, поэтому он пищит лишь внутри. Обещает разложить вещи, с дороги принять душ, переодеться и выйти к хозяевам. Оставшись одни на один с новыми апартаментами успевает нащёлкаться и похвастаться фотками в соцсетях. Однако после обживания и горячей воды, по которой тело скучало последнюю пару дней, парня довольно быстро разморило. Он пишет Алтану, что всё-таки немного вздремнёт. Уже в шёлковом халате, довольно поэтично и с претензией, фотографируется на кровати специально для Славы. Пишет, что хорошо доехали, что от самолётов он мертвецки устал, но город и всё остальное путешествие уже манят его и разжигают интерес. И что единственное, чего ему точно здесь ничего не компенсирует — их ежедневные обеды в кафе. А ещё Шурик успевает заметить, что его историю с новыми интерьерами одним из первых посмотрел Дракон. Но ничего не написал. Парень решает занять наблюдательную позицию, другу пока не говорить, ждать дальнейших действий от мужчины. Но, естественно, уже после сна.
У Алтана такой же реакции на дизайн, конечно, нет. Он и в целом привык жить в роскоши китайских мотивов, и даже в Питер привез с собой частичку родного — в доме то и дело можно увидеть азиатские веяния. Поэтому прибыв в комнату и еще даже не разобрав вещи, он первым делом упал на кровать и блаженно вздохнул. После длительного перелета ужасно болело все тело, так что мягкая постель действовала наилучшим образом. От соцсетей Алтан отказался намеренно, желая в эту неделю по максимуму отключиться от происходящего в сети и не заморачивать о том, сколько там лайков на последней публикации. Лайкнул ли ее Вадим. Видел ли он, куда занес Дагбаева порыв рецидива. Напишет ли он что-то или молча отправит какой-нибудь огонек, как делал, когда был занят на парах. Нет, все, хватит пока что Вадима! Не думать о нем невозможно, но Алтан все равно не хочет делать чего-то сгоряча, пусть и придется помучаться тоской. Может Вадим вообще после того вечера не захочет иметь с ним никаких отношений. Мама говорила, что думать на ночь о плохом — вредно, поэтому Алтан укутывается в одеяло по самый нос и смотрит на фикус у окна. Интересно, кто ухаживал за ним все это время? Комната ведь все время Алтану принадлежала. Обязательно нужно высказать, что на подоконнике фикусу холодно.
Когда Дагбаев просыпается, в дверь ему никто не скребется, телефон не трезвонит, а значит Шура спит блаженным сном. Самое время поговорить с родными. Алтан вычесывает волосы изящным гребешком, который очень хочет стащить домой, надевает оставленное работником гостевое ципао. Юма заявляла, что дешевое женское ципао — позор Гонконга, но, честно говоря, Алтану оно нравилось и нравилось то, как он сам в нем выглядит. Так что Юмжит придется терпеть эту насмешку над китайской историей.
Санжима и Юма нашлись в саду за чашкой чая. Так непривычно было видеть их умиротворенными и безмятежными. Кажется, многое изменилось, пока Алтана не было, хотя улыбка мамы осталась такой же теплой, а доброжелательность сестры такой же острой. Видимо они смогли противостоять тоталитарной системе Баатара, поняв друг друга и держась вместе. В любом случае Алтан рад, что у них обеих все хорошо и его отъезд не усугубил ситуацию.
— Наконец-то ты стал похож на человека, — с улыбкой подкалывает Юма и указывает на свободное место за столиком.
— Ты так добра, не удивительно, почему у тебя нет отношений, — язвит в ответ брат.
— Они мне и не нужны, ты сам это знаешь. Не заставляй меня вспоминать твои отношения, потому что уж ты-то любишь выбирать самый мусор из всех.
— Ну все, Юма, хватит попрекать этим брата!
— На самом деле, я, в том числе, об этом хотел поговорить.
На Алтана заинтересованно обращается пара алых глаз. Он уже знает, что из Юмы рвется фраза "Только не говори мне, что ты снова с ним сошелся!", поэтому спешит продолжить:
— У меня появился молодой человек. Другой. Он действительно хороший, пусть мы и прошли некоторые трудности. Его зовут Вадим, он просто замечательный, но... Мне кажется я все испортил. Совершенно все.
Дагбаев сокрушенно опускает взгляд вниз, пока Санжима наливает ему чай и побуждает рассказать об избраннике и этой ситуации побольше. Алтан говорит пространно, избегая упоминания Темы и военного прошлого Вадима. Последнюю ссору рассказать без подробностей так вообще невозможно — об этом парень признается честно.
— Меня стриггерила вещь, в которой он по сути не виноват. Но я тогда ничего не соображал, наговорил кучу гадостей, взял Сашу, билеты к вам и на адреналине улетел из Питера. Хотел сбежать от того кошмара как можно дальше, не понимая, что мне ничего не угрожает. Не знаю, простит ли мне Вадим такую выходку.
— Послушай, если ты действительно ему дорог и важен, то он поймет причину твоего поведения, — мама в знак убеждения кладет руку Алтану на плечо.
— А если не поймет, то он полный идиот и совершенно тебе не нужен, — добавляет в своей манере Юма, — Ты с годами совершенно не меняешься. Мог бы уже десять раз поговорить с ним, а не тянуть непонятно зачем.
— Вот вернусь и поговорю! Нам нужно остыть и подумать! — бухтит Таша.
— "Нам надо подумать", говоришь как девочка.
— Юма, ты такая не феминистка, я в ужасе.
— Я хотя бы не страдаю всякой хренью и умею говорить словами через рот.
— Сколько бы лет ни прошло, вы все ругаетесь, ну сколько можно?
***
— Всё, я больше не могу, — с тяжёлым вздохом заключает Мальвина и откидывается на спинку стула, трагично смотря на тарелку с экзотическим десертом.
И Шурик, и Алтан успели хорошо выспаться, поэтому вышли в город к вечеру, когда солнце уже катилось из высшей точки, и последние часы кружили по Гонконгу полные неуёмной энергии. Дагбаевы жили за чертой перенаселённого тесного города в частном секторе, но имели рабочую квартиру в районе Сентрал. В теории в ней были вполне себе жилые комнаты, но сейчас там корпел над делами глава клана, Баатар, который явно не ждал сейчас увидеть нелюбимого, мягко говоря, внука и его выряженного дружка. Однако первым делом парни приехали именно в тот район, на смотровую площадку одного из отелей по соседству, и ближайший час Таша не мог оторвать Воскресенского от панорамных окон — тот ходил, восхищённо причитал, тыкал пальцами в то или иное здание, попадавшее в поле зрения голубых глаз, и ждал рассказа о нём.
Весь вечер Алтан самоотверженно знакомил Шуру с городом как со старым добрым другом, а парень жадно жаждал этого знакомства, да поближе. Гонконг — город очень разных жизненных перипетий и судеб. Хоть Дагбаев и является представителем золотой молодёжи, не знавшем недостатка денег и возможностей, ему очень повезло с мамой. Санжима — удивительно мудрая женщина. Она не хотела растить сына в золотой клетке, не хотела превращать его в избалованно несамостоятельного или цинично жестокого. Образование мальчику дали блестящее, а вместе с этим знакомили с жизнью других. Он знал навигацию в небогатых районах Коулуна, ориентировался на рынках птиц и золотых рыбок, мог порекомендовать хорошие блюда в маленьких лавках уличной кантонский еды. Пусть Алтан и обладал врождённой благородной статью, определённой брезгливостью и капризностью, но признавал и эту часть родной культуры. А в юные годы это всё вообще манило неизвестностью, запахом адреналина, своеобразной свободой и впечатляющими рассказами друзей, например как гости с Филиппин или Индонезии пытались впарить палёные ролексы и запрещённые вещества. Поэтому для полного погружения было принято решение опробовать его с разных сторон: день вкушать лакшери жизнь, день шататься средь бетонных джунглей с капающими кондиционерами и рядами ширпотреба.
Сегодня день роскоши. Они пробежались по центральным районам острова Гонконг, до боли мышц шеи задирая голову на небоскрёбы, прогулялись по набережной бухты Виктория, арендовали лишь для себя двоих джонку с алыми парусами, перебрались на Чимсачёй ради аллеи звёзд, из которых Шурик знал только Брюса Ли и Джеки Чана.
Сейчас же они сидят в плавучем пафосном ресторане Джамбо, который уже полвека курсирует по Абердинской бухте. В городе уже постепенно стало темнеть, поэтому бесчисленные золотые огни, отписывающие витые силуэты фасада, смотрелись максимально эффектно. Сначала Воскресенский не на шутку запереживал от цен в меню и даже порывался увести друга в более бюджетное заведение, но Алтан закрыл колонку с цифрами салфеткой и настоял не думать о деньгах.
— На супе из лобстеров и кисло-сладкой курице с этими орехами я ещё был уверен, что местная кухня — моё. Но вот с ласточкиным гнездом я уже сомневаюсь, — грустно заключает Шура, ковыряя вилочкой белёсую студенистую массу, — Основные блюда были неописуемо вкусные, правда. А вот это десерт я не понимаю. Возможно даже чисто психологически из-за вида. И потому что не догоняю даже близко, что это и как это.
Алтан снисходительно улыбается, берет палочками жареный дуриан и с удовольствием уплетает его, сочувственно кивая Шуре. Он уже знаком с гонконгской кухне и по травматичному подростковому опыту пробовать что-то новое не горит желанием, а останавливать Шурика не стал, потому что тот не успокоился бы в конце концов. Сейчас же перед Алтаном был стол, полный экзотических яств, и невероятно угнетенный Воскресенский, выражающий эмоцию где-то между ужасом, грустью и непониманием. Его нужно было поскорее отвлечь, пока он, тяжко повздыхав, не начал через силу все это доедать, потому что оставлять красоту жалко.
— Помнится давным-давно ты хотел посетить гонконгский клуб. В БДСМ-клубы здесь я бы не совался, а вот в обычный вполне можем заглянуть на вечер.
Шура явно оживляется. Гастрономический голод они уже утолили с лихвой, теперь душа жаждет общества, шума и танцев. Он активно кивает и даже вилочку откладывает.
— Конечно, поехали! Боже, я так давно по клубам не ходил, ты бы знал! Только сейчас, подожди, я доем тут. Минут десять. Ну пятнадцать...
Алтан жестом останавливает Шурика и качает головой в ответ на недоумевающий взгляд. К счастью парня в Китае есть традиция, играющая ему на руку в данной ситуации.
— Здесь принято оставлять еду недоеденной. И хотя сейчас рассматривают иной закон о "расточительстве", в Гонконге все еще придерживаются старых традиций, присущих подобным заведениям.
— Ох уж эти традиции богачей, — шутит Воскресенский, наконец спокойно отложив оставшуюся пищу, — И что им теперь, хранить эти объедки? Как бы вся эта посудина не затонула от подобного склада.
***
Злачнее места, чем Ланькуайфон, не существует. Бары и клубы на любой вкус и кошелёк. А главное, что это место базируется на молодёжи — для сальных мужчин за сорок, пускающих слюни на хорошенькие юные ножки, тут отведены другие улицы, так что можно о них и не думать. Воскресенский уже усёк, что арифметику он сегодня не блюдёт, поэтому заранее пытается набраться смелости, чтобы не смотреть на цены алкоголя. Заведение, на правах эксперта и спонсора этого вечера, выбирал Алтан. Клуб с улицы заманивал гармоничным неоном, задорными модными девушками и парой крепких молодых секьюрити у входа — работают на публику разных интересов. Внутри просторно, но людно, пёстро от цветомузыки, освещающей толпу, разгорячённую местными и мировыми хитами. Мальвина снова ловит чувство, уже начавшее забываться, когда сердце разгоняется в ритм оглушительной музыки танцпола. Он со входа покачивает в такт бёдрами, специально задевает боком Дагбаева, хитро подмигивает, дразнится высунутым языком и утягивает за руку с собой в танцующее скопление.
Алтан ответно улыбается, но выходить на танцпол отказывается — кивает в сторону бара и оставляет Шурика танцевать одного. Цели "напиться от горя" у него нет, эта стадия уже прошла, так что парень выбирает безалкогольный коктейль и осторожно присматривает за мелькающей синей макушкой, чтобы она не исчезла куда-нибудь. Танцевать и веселиться Дагбаеву не хочется совершенно, но заражать этой меланхолией друга он не собирается. Шурик только-только начал отходить от травматичного расставания, не ищет случайных связей в толпе, ведь его интерес к Славе виден невооруженным взглядом. Приятно смотреть на то, как он вновь задышал свободно и скинул с себя цепи. Алтан даже чувствует некоторую искреннюю гордость за друга и ироничную за себя, вытащившего Шуру из этого ада. Ты молодец, Алтан, помог всем. Только себе помочь не смог.
Воскресенский присоединяется к нему минут через пятнадцать, когда от танцев уже начинают пересыхать горло и приятно уставать руки. С помощью друга заказывает какой-то яблочный коктейль на роме и пристраивается на высоком крутящемся стуле.
— А я ведь правда давно не был в клубах. С учётом того, как шумно началось моё совершеннолетие — непростительно давно, — разгорячённый и запыхавшийся тон постепенно успокаивается и даже норовит перейти в меланхолию, — До "Предела" я захаживал часто, мог замарафониться так на несколько ночей. Ты мне не запрещал — прелести Темы без лайфстайла. И даже с Авг... — Шурик запинается на его имени, поджимает губы, переводит дыхание, — С ним даже было весело первый месяц. Сначала он отдавал внимание только мне. Влюблял в себя, видимо. Потом и других цеплял глазами, а после и руками. Так вот посмотришь со стороны, подумаешь, будто дразнится ревностью. Обманешься, естественно. Чем дальше, тем хуже и хуже. И ладно бы если просто скучно, а то совсем тошно становится от всё новых и новых смазливых мордашек возле него. Пытаешься напиться быстрее, чтобы этого не видеть, не понимать, не думать об этом. В последний месяц он меня и вовсе уже не брал с собой, я уже там был лишним. А мне одному ходить запрещал. Да и не хотелось уже, честно говоря. Вот, впервые, после моего "монашеского пострига", — парень делает небольшой глоток коктейля, пробует задумчиво и улыбается от сладких ноток, протягивая Алтану на пробу, — Спасибо, что вызволил меня. Без тебя бы я точно не справился с этой удавкой. Теперь мне лишь учиться дышать новым воздухом. Гонконгским, например.
На юном лице снова просыпается живость, озорно подмигивающая голубым глазом. Доза мальвининой рефлексии и так грозит стать траурной для такого вечера. Однако он всё ещё мучается беспокойством и любопытством за лучшего друга.
— Рад, что у тебя все хорошо теперь, — но Алтан стойко держит оборону, бодро улыбается и салютирует стаканом, не давая уличить на своем лице печаль.
Шура не выпытывает ничего сам, чувствует, что на развитие подобного диалога Дагбаев не настроен, поэтому уводит разговор в более отвлечённое русло. Спрашивает о планах на завтра, просит перевести и точнее описать коктейли из барного листа, а от этого возвращается к разговору о языке и учится нескольким базовым словам и фразам, пока его собственый язык ещё не заплетается от алкоголя. Несколько стаканчиков сладенького, кисленького и крепенького, ещё несколько выходов на танцпол — исключительно мальвининых, Алтан так и оставался охранять место у бара.
Из клуба они выходят уже под утро. Алтан специально просит таксиста завернуть сначала на смотровую площадку, чтобы показать Шуре красоту просыпающегося Гонконга, озарённого восходящим восточно-нежным солнцем и его отражением в окнах небоскрёбов. Воскресенский понимает, что влюбляется в город снова и снова, просит нафотографироваться отдельно и вместе, хотя в глазах обоих уже слегка проклёвывается постепенно подступающий сон. Когда такси вновь отъезжает, чтобы на этот раз уже окончательно доставить тусовщиков до дома отсыпаться до обеда, Шурик настукивает сообщение Славе, который сам только ложится, прикладывает свежую фотографию и завершает синим сердечком. Он искренне рад, что сегодняшний вечер закончился довольно безобидно, пусть свою долю внимания он логично получил, но грамотно вывернулся от нарисовавшегося партнёра по танцам, ангажирующего необычного синеволосого европейца пару песен, и с помощью Алтана отказался от угощений другими внимательными незнакомцами у бара. Губы и тело его остались неприкосновенными, ни одна мысль не пошевельнула ни в какую шальную сторону, за что парень сам себя хвалит. А ещё больше убеждается в правильности своего поведения, когда в ответ в чате получает розовое сердечко в звёздочках.
Также Слава посылал не только милые слова и картинки, но и приятные новости. Шурик рисковал их пропустить, так как устроил себе некий информационный детокс, но такие вести, которые принёс им четверг, не терпели отлагательств.
— Таша! — ещё секунды промедления от хозяина комнаты, и дверь бы могла пострадать от активного стука Воскресенского, — Ты видел, что дома происходит?! Он из страны уехал! С сестрой! Насовсем!
— Кто уехал? — Алтан только и успевает открыть дверь перед ликующим Шуриком.
— Хольт! — выпаливает парень, почти выкрикивая, как в последний раз, чтобы отбросить это имя как можно дальше от себя и никогда уже его не использовать, — Просто собрался и вернулся на родину! Написано было, что никаких комментариев не оставил, но где-то там недельку назад успел поцапаться с Разумовским в новостях. И всё. Он просто свинтил! Теперь его нет в стране, в городе, в клубах, и никогда больше не будет в моей жизни!
Алтан молча сглатывает и тянется к телефону, но в последний момент одергивает руку. Единственное, что ему хочется сделать — написать Вадиму и спросить, что они там устроили. Замешан ли в этом Дракон? Непременно такой внезапный уезд Хольта — дело Балора и Яны, но вот кого они использовали для достижения своей цели, и каким именно образом вынудили Августа уехать?.. Дагбаев не сразу вспоминает, что, кажется, он больше не может так просто предъявить что-то Вадиму. Да и вообще написать ему больше не может.
— Да, это замечательно, — он натягивает улыбку и спешно обнимает Шуру, чтобы скрыть весь спектр ощущаемых эмоций. Он спросит обо всем этом, но только после приезда.
В следующие дни отдыха ребята успели обойти добрую долю местных парков, Алтану было что сказать о каждом, а Мальвина всё внимательно слушал. Попробовали гонконгский уличный общепит, который Шуре зашёл даже больше ресторанных изысков. Особенно огромные вафли с крупными пупырышками, скрученные в кулёк — парень частенько видел такие в торговых центрах в родном городе, но не знал, что это часть именно кантонской кухни. Посетили ночной рынок и Тэмпл стрит, откуда Воскресенский не мог уйти, не выторговав себе замечательные серебристые кроссовки на высокой подошве, а в другой день заглянули на птичий рынок. Вскладчину купили клетку с маленькими жёлтыми птичками, которых после выпустили на волю и себе на удачу. Правда потом оба согласились, что рынки и базары — не их стихия. Зато сходили на традиционную китайскую театральную постановку, от которой Шурик получил приятный культурный шок и заключил, что в Питере они точно будут отслеживать гастроли местных актёрских трупп.
Практический каждый вечер Воскресенский валился спать раньше обычного. Он уставал нахаживать кучу шагов за день и так полностью не перестроил внутренние часы на местное время. Сил хватало только отправить пару фотографий родителям и, главное, Славе.
Остаток отпуска прошел примерно в том же духе: Шурик впитывал в себя чужую культуру и с восхищением узнавал новое; Алтан восполнял недостаток общения с родственницами и рефлексировал, на утро тщательно скрывая следы ночных слез в подушку из-за очередного перечитывания диалога с Вадимом. Юма на его синяки под глазами только фыркала, но Дагбаев знал, что на самом деле она за него беспокоится. Кажется, трудности во взаимоотношениях и разговорах — это у них семейное.
К концу недели нестабильное состояние Алтана наконец начало устаканиваться. Пока снова что-то не спровоцировало посттравматическое, он записался на ближайший сеанс к своему психотерапевту. Из разговора с Алимой он узнал, что Вадим не приходил и ничего не забирал. Это дало небольшое воодушевление — вероятно, он действительно ждет разговора и не хочет обрывать все вот так. Значит, первым же делом по приезде он позовет Вадима обсудить произошедшее. Алтан еще не уверен, что не разревется при виде мужчины, но он все-таки очень постарается держать себя в руках.
За пару дней до конца поездки Шурик попросил друга сводить его в салон красоты. Последний раз он красил волосы ещё при Хольте, они уже стали отрастать и вымываться, но душа теперь требовала красок, больше и сильнее. Через пару часов парень ушёл оттуда с очередным тотальным окрашиванием, но на этот раз — в розовый. Он никогда до этого не пробовал такой цвет, но решил, что имидж, уже к сожалению тесно связанный с прошлым травматическим опытом, просится на кардинальную смену. Теперь он живёт с новым, чистым, светлым и нежным чувством. Теперь он, возможно, больше и не Мальвина вовсе, потому что прежнее имя пока ещё звучит в памяти хольтовским голосом. Возможно позже он подберёт более подходящее прозвище, хоть станет банальной Розочкой. Но пока парень точно знает, что он — Шурик, что прошлое у него за плечами и теперь точно есть силы двигаться дальше, а главное, что он есть сам у себя.
Воскресенский за эту неделю окончательно уверился в том, что Слава для него не просто знакомый, друг, и уж тем более не попытка заполнить пустоту брошенного одиночества. По нему парень действительно соскучился, купил брелок с местным божеством, имеющим невероятно милую и забавную мордашку, уже начал представлять об их следующей встрече у себя, но любые фантазии конкретизировал сам Святослав, предложив встретить ребят в аэропорту. Воскресенский согласился не задумываясь.
Однако Шура понимал, что кое-кого им в компанию прилетевших и встречающих будет явно не хватать. Лучшие друзья потому и называются лучшими, что распознают мысли друг друга по взгляду и вздоху, тем более, когда они довольно явные. Парню не надо было быть провидцем, чтобы понять, что при всём разнообразии досуга и общения с семьёй, он тоскует по Дракону. Других кандидатур не было, тем более все сомнения развеивались исходя из того немногого известного Воскресенскому о причинах поездки. Он почти уверен, что Таша с мужчиной особо не переписывались, поэтому решил писать Дракону сам. Уточнил время и место их прилёта, настоятельно рекомендуя приехать и встретить Алтана. Тот ответил лаконичное «Принял, спасибо», и сразу же осведомился о жизни и здоровье Алтана. Чтобы не сболтнуть лишнего, Шура загадочно написал, что всё будет понятно после возвращения, а больше распространяться он не собирается.
На обратном пути устал от долгих перелетов даже Алтан, пряча замученный взгляд под купленной в Гонконге кепкой. И хотя внешний вид у него все также был слегка помятым после дороги, вернулся в Питер он уже с новыми силами, готовый сразу с самолета идти делать дела. И речь не только о Вадиме и психотерапии: сквозь бетонную стену цифрового детокса до Дагбаева дорвался его научный руководитель и вернул парня с небес на землю. Исчез вдруг, в универе не появляется, предупреждений не писал, о дипломных успехах не отчитался перед отлетом, ну кто так делает? В общем в самое ближайшее время Алтан планирует разгребать учебный завал, выслушивать справедливые замечания и ездить решать разные вопросы.
Как только самолет опустился и парни вышли в зал ожидания, Шура спешно поблагодарил за такое путешествие, крепко обнял Алтана, чмокнул в щеку и ускакал в сторону Славы. Такая торопливость была немного странной, но Дагбаев списал ее на романтичное настроение друга и решил не мешать парочке. В любом случае он бы отказался от помощи и добрался до дома самостоятельно, на такси, чьим вызовом сейчас и занялся.
— Позволишь? — чужая ладонь опускается на его руку, держащую ручку чемодана, — Здравствуй, змейка.
Это Вадим. После обитателей жаркого азиатского региона он, бледный блондин, выглядит совсем северным. Погода в Питере за неделю явно испортилась: татуированная шея закрыта воротником бадлона и осенним шарфом, утеплённые сапоги спрятаны под брючинами в тонкую светлую полоску, но на плечах длинного пальто уже высохли капли утреннего дождя — давно приехал, долго ждал. Из-за всего этого образа мужчина выглядит необычайно аристократично, кажется ещё выше и на лицо будто осунулся. Губы его вытягиваются в осторожную нежную улыбку, однако в глазах радость борется с беспокойством и волнением.
Алтан оборачивается и неверяще смотрит на него. Рвется вопрос: "А ты что здесь делаешь?". Но ответ приходит в голову сразу же, поэтому Дагбаев прерывается на выдохе, опускает голову и улыбается, шмыгая носом. Вот почему Шурик так быстро сбежал. Предатель хитрый. Алтан ему ужасно благодарен.
Он набирается смелости и крепко сжимает Вадима в порывистых объятиях. Наконец тепло чужого тела вновь согревает его. Сердце последний раз колко сжимается и... Вдруг вся боль наконец уходит. Его больше ничто не сковывает. Алтан глубоко вздыхает и прячет слезы в плече Вадима.
— Знаешь, я так соскучился.
Дайте мне белые крылья, я утопаю в омуте
Через тернии, провода, в небо, только б не мучаться
Тучкой маленькой обернусь и над твоим крохотным домиком
Разрыдаюсь косым дождём. Знаешь, я так соскучился!