БУМ!

БУМ!

БУМ!

БУМ!

Сверху посыпалась пыль и опилки, забиваясь в нос. Зейн рывком поднялся с гамака, спросонья запутавшись в ногах. Наверху громыхала беготня, то и дело раздавались выкрики — резкие, азартные. Осман стряхнул кое-как с лица грязь и бросился к лестнице, чтобы понять, что происходит. До конца ещё не проснулся, важнее узнать, а уж додумать получится потом, когда ошалевшая от такого нестандартного пробуждения голова начнёт хоть немного соображать.

— С дороги, малец!

Его грубо пихнули в сторону, затем прогремел ещё один взрыв где-то неподалёку. Зейн смутно различил среди бегающей команды покачивающееся перо на шляпе, но не успел даже крикнуть в сторону капитана — выскочивший из ниоткуда Джоуи дёрнул его на себя, увлекая на палубу.

— Ложись!

Ядро перелетело через всё Восходящее Солнце с таким свистом, что у Зейна заложило уши и даже на мгновение показалось, будто он оглох. Джоуи хлопнул его по плечу, молчаливо спрашивая о самочувствии, и, получив в ответ твёрдый кивок (хорошо всё), поднялся на ноги, убегая.

— Постарайся найти безопасное место!

Легче сказать, чем сделать: на деревянной посудине посреди бескрайней воды проще сдохнуть…

Вражеский корабль, гордо демонстрирующий пиратский флаг, был совсем недалеко, однако страдал, кажется, намного меньше Солнца и выпускал в них ядра, как заведённый.

…на деревянной посудине под градом чугунных снарядов, точно. Папа рассказывал Зейну о проценте выживаемости в подобных сражениях, и что-то Осман не припоминал сильно большого числа. Учитывая его происхождение, можно было не надеяться, что Зейн в это число когда-то войдёт, если другие пираты одержат победу. Осман запетлял по палубе, как заяц, огибая мечущихся членов команды, и юркнул на лестницу, ведущую к нижней палубе, чтобы хотя бы не быть живой мишенью для ядер. Положение было практически безвыходным. На мачте — прятаться бесполезно; внизу — захлебнёшься после первой же порции чугуна, если там уже не начался потоп; наверху запросто снесёт с ног прямо в синее море.

При всём желании оказаться в воде, Зейн становиться переломанным костяным мешком или, тем паче, ошмётками не собирался. Ему хотелось быть кавалером своей русалки, а не кормом для акул. Чьи плавники, к слову, он увидел, ползком добравшись до ближайшего борта и выглянув наружу. На лестнице сидеть не имело смысла: пираты, подгоняемые Колчеком, бегали по всему кораблю и только спотыкались об Османа, матерились и пинали его в бок. Здесь же он никому не мешал. Да и чем он мог помочь? Штурмовать их другой корабль почему-то не собирался, будто больше развлекаясь, чем сражаясь.

— Прекращай! — крикнул во всё горло Колчек, вытянувшись с кормовой палубы в сторону нападавших, придерживая шляпу, чтобы не улетела. От дыма и постоянных брызг его было плохо видно, зато слышно отлично. — Прекращай, слышишь?!

Зейн пополз поближе и прищурился. Нет, на папин корабль этот похож не был. Да и папа предпочитал сначала разговаривать, а затем стрелять.

— Думаешь, тебя понимают там? — прокричал Эрик, чтобы его было слышно сквозь свист ядер, и, сняв рубашку, завертел ею над головой. Вдохновлённые примером рулевого, остальные покидали всё, что несли, скинули рубашки и завертели ими тоже. Зейн раздеваться не собирался, да и высовываться тоже: мало ли, их явное заявление об отступлении воспримут как шанс отправить Восходящее Солнце ко всем чертям? Слухи слухами, а у Колчека всё-таки было достаточно врагов и на море, и на суше, которые не позволили бы занозе в заднице уйти так просто. Да и если кто-то прознал о местонахождении Зейна — сына испанского офицера Османа, посадившего за решётку несколько сотен пиратов — на корабле, то было бы весьма глупо со стороны противника не утопить и его тоже. Или не попробовать захватить.

Однако, вопреки мрачным прогнозам Османа, ядерный дождь прекратился, и наступила тишина, нарушаемая только всплесками волн.

— К вам идёт капитан!

Едва слышный выкрик с того борта заставил команду зашевелиться и заворчать нервно. Сзади раздался стук каблуков, рядом с Зейном опустился Джоуи. На очках появились мелкие трещины, от него несло потом и порохом, но в целом он выглядел так же, как до боя, только морщинка пролегла между бровей.

— Цел? — осведомился кратко и накрыл плечи Зейна рукой, направляя. — Смотри, это Камелия, у неё на борту команда, которая чуть-чуть не дотягивает до нашей, но иногда они нам надирают задницы будь здоров. Интересно, на кой чёрт их принесло на этот раз?

— Чтобы поболтать с нашим, скорее всего, — усевшийся вплотную к Джоуи Мёрвин заставил Зейна натужно крякнуть: Гомес рассчитывал сесть так, чтобы Османа не придавило к стенке, этот же подобными расчётами не утруждался. На сердитый взгляд Джоуи канонир только пожал плечами и забрал руку Гомеса с плеч парня, переплетая с клерком пальцы. — Давненько ему никто по башке не стучал.

— У него для этого есть Кинг, — фыркнул Гомес, вытянул руку из хватки Мёрвина и положил её обратно. Зейн даже не обратил внимания, во все глаза пялясь на подплывающую ближе Камелию. Красавица… Камелия явно была меньше, чем Восходящее Солнце, но успешно компенсировала это с помощью парусов: вместо обычных, замызганных полотен над морем развевался алый и розовый, придавая то ли зловещести, то ли романтики. Осман вспомнил, как её упоминали особо суеверные дамы, прикрываясь веерами, шептали что-то про красную смерть и кровь, пролитую на эти паруса, потом так же страстно нашёптывая, что капитан этого корабля похищает, кроме жизней, ещё и девичьи сердца, увозит бедных девушек с собой и превращает в русалок, заставляя следовать за собой, как армию за полководцем.

Разумеется, Зейн в это всё не верил. Русалками становились только утонувшие либо рождённые в море, другого способа быть не могло. С другой стороны, он и в русалок-то сначала не особенно верил, а теперь слушал волны каждую ночь, пытаясь услышать шелест чешуи. Море его тянуло, море его звало, приглашало в солёные объятия, чтобы успокоить…

— Ну и как это называется?! — голос Колчека пронёсся через всю палубу.

— Хотела спросить тебя о том же!

Зейн очумело моргнул и осторожно выглянул из-за Джоуи, уставившись во все глаза на капитана Камелии. На мужчину главная гроза женских сердец походила так же, как Мёрвин на придворную даму, и Осман не смог не усомниться в правдивости слухов, которые, кажется, переврали всё как следует. Говорили, что ужаснее капитана Камелии нет, что от него веет проклятой аурой аж до самого горизонта. От неё не веяло ничем, кроме очевидной злости — даже отсюда было видно, как чёрные-чёрные глаза мечут молнии. И чем-то неуловимым были похожи эти двое, может быть, дело было в одинаковом вкусе в шляпах с перьями, а может, в очертаниях носа. Женщина выглядела, как Колчек в женском обличье, разве что лицо было поуже да волосы темнее и заплетены во множество косичек, скрученных в большую косу, украшенных бусинами, ракушками и прочим хламом.

— Паламедея его в два счёта разнесёт, — хмыкнул Мёрвин, наблюдая за тем, как Джейсона сверлят гневным взглядом. — Может, наконец, мозги ему вправит.

Паламедея? Это имя у неё такое? Зейн прищурился, стараясь найти сходство с морской птицей, и ничего не находил.

— Ты нас всех в гроб загонишь! — женщина сердито отбросила тяжёлую косу за плечи и сжала пальцы на какой-то рукоятке на поясе. Приглядевшись, Осман заметил уходящий от рукоятки хвост, смотанный кольцами. Плётка, значит. Не самое популярное, но самое болючее оружие у пиратов. Никто с Восходящего Солнца такую не носил, зато по хватке можно было точно понять: плёткой воспользуются без промедлений, если капитан Колчек будет дальше делать глупости.

— Не загоню, с чего ты решила? — Колчек фыркнул, скрестил руки на груди, не желая отступать в этом явно затянувшемся споре. — Вообразила себя моей сестрой и теперь суёшь нос куда не надо.

— Я тебе покажу, куда не надо, — зашипела его собеседница, — из-за тебя весь испанский флот поднят на уши, моря прочёсывают так, что не согнуться, не разогнуться, ни дыхнуть, ни пёрнуть, а ты говоришь “не загоню!”, будто сам не видишь, что происходит! Добыча уменьшилась втрое, как прикажешь из-за твоей прихоти команду прокармливать, а?!

— Океан меня не остановил, значит, всё в порядке.

— У Океана свои интересы! — чёрные глаза вспыхнули зелёным, или Зейну показалось? — Ты не хуже меня знаешь, что наши дела людские Океан не волнуют, пока дело не касается подводных обитателей, — женщина всплеснула руками, выдохнула сквозь сжатые зубы, — ты любимчик Океана, но даже тебе не всё будет с рук сходить!

— Кларисса…

— Я возглавляю свой корабль дольше, чем ты. Я лучше знаю, когда не стоит высовываться и орать во всю глотку “Найди меня, Салим Осман!”. Брось это дело.

Упёртость капитана Колчека даже начала постепенно впечатлять Зейна. Ему говорят все, от капитанов чужих кораблей вплоть до собственного рулевого-считай-отца, что затея гиблая, а тот знай себе прёт вперёд, не разбирая дороги. Служи тот испанской короне, и их флоту не было бы равных. Но, на несчастье и головную боль всех окрестных королевств, Джейсон Колчек предпочитал море золотой клетке, и единственное, что, кажется, из этой золотой клетки его привлекало — отец Зейна. Где они успели встретиться, сам Зейн не знал, о “любимце Океана” Салим Осман говорил немного и прерывался на полуслове, всегда находя отмазку, чтобы не заканчивать скудный рассказ.

— Когда он тебя найдёт, что ты будешь делать?

— Я… — Колчек пожал плечами, улыбнулся, явно полагаясь на свою харизму, — не знаю. Как-нибудь выкручусь.

Прилетевший ему подзатыльник заставил Зейна хрюкнуть и спрятаться от капитанских взглядов за растянувшимся в нервной улыбке Джоуи. От Паламедеи (Клариссы?) это всё равно его не спасло, вытащив Османа на палубу, в обход пытавшегося загородить его Гомеса, женщина ткнула в него пальцем, словно в обличающее доказательство колчековской глупости:

— Зачем ты ребёнка стащил, а?! Ты же не ворона, чтобы тащить всё, что под руку попадётся!

— Мне восемнадцать…

— Кларисса, я пират, если ты вдруг забыла. Напомнить? — Джейсон фыркнул, сдёрнул шляпу и размашисто театральным движением откланялся, щёлкнул каблуками, выпрямляясь, как заправский офицер. — Капитан Джейсон Колчек, к вашим услугам!

— Ты неисправим, — Кларисса зажала пальцами переносицу. Почему все мирятся с поведением Колчека, если он так всех мучает своими выходками? Не может же быть, что на одной любви к нему держится прощение? Или может?…

Или пираты знают что-то, чего не знает Зейн? Должен же быть какой-то секрет, позволяющий Колчеку убеждать людей в своём видении, как русалке, подманивающей моряков, иначе почему они позволяют ему выходить сухим из воды после всех его фортелей?

— Джейсон, ты играешь с огнём...

— Я играю с водой! Не путай, — капитан Восходящего Солнца оскалился довольно, наблюдая за гримасой не оценившей каламбур пиратки. — Расслабься. Салим не Океан, с ним можно договориться.

— Тебе ещё попадёт по шляпе за твои действия...

— Это угроза?

— Предостережение. И попадёт не от твоего ненаглядного Османа. Океан пока только балуется, смотрит за твоими гулянками, но переступишь черту, и тебе конец. Это стихия, Джейсон, а не добрый волшебник. И ребёнка в это дело впутывать поступок последнего засранца, — Кларисса отпустила Зейна, которого тут же оттащил подальше Джоуи. На всякий случай. На случай капитанской драки. — Будь ты на моём корабле, быть бы тебе трюмной крысой за такие...

— Я не на твоём корабле, — отрезал Джейсон жёстко, сжимая руку на эфесе шпаги. Вся дурашливость, покачивающаяся в Колчеке, как перо на его пресловутой шляпе, вдруг куда-то испарилась, и на поверхность выплыл капитан Джейсон Колчек. Тот, под чьим руководством топили корабли и захватывали ценные грузы. При всём своём милосердии он всё-таки был пиратом. — А ты на моём, Кларисса. Если у тебя с Океаном особая связь, ещё не значит, что тебя назначали его пророком. Захочет, сам донесёт всё, что ему нужно, и жрицы, интерпретирующие его волю, мне не нужны. Это у тебя на родине оракулы и храмы, здесь ничего этого нет. Не твоё дело. Конец разговора.

— Бесполезно разговаривать с тем, у кого вместо мозгов морская губка в голове, — процедила Кларисса разочарованно и зло, развернулась на каблуках, одарив Колчека тяжёлым шлепком косы по лицу, и вперила свой взгляд в Османа. Он ответил ей тем же. — Не давай себя больше русалкам целовать, если жизнь мила. Я знаю, что слушать море приятно, но ты так с ума сойдёшь.

Зейн только фыркнул оскорблённо, решив не удостаивать её ответом. Никто из них не понимает разговоров волн и не засыпает под шелест чешуи, так что ему и говорить с ними не о чем. Они не ведают, о чём говорят, а ему неинтересно. Уляжется суматоха, и можно будет снова пытаться искать способы добраться до морского ангела. И ракушка лежит, спрятанная в потайном кармашке на груди, надёжно застёгнутом на пуговицу. Интересно, для чего её ему дали? Как знак расположения или это -- как у пиратов "чёрная метка", показывающая другим, что лучше к обладателю такой метки не приближаться?

После отплытия Камелии Колчек был явно не в духе. Рассчитывал, видимо, на Салима Османа в гостях.

— А я тебе говорил.

Они даже не стали понижать голоса, вероятно, предполагая, что за шумом волн и работающей команды их не будет слышно. Зейн слышал их превосходно, но не очень-то хотел слушать, о чём беседовали капитан и его рулевой. Он устал от людей и их присутствия рядом с собой. Хотелось домой. Или в море. Не плавать в нём на посудине, а плавать по-настоящему, чтобы вода несла его вслед за цветным хвостом. У его русалки красивые чешуйки, и очень хотелось посмотреть — как он выглядит целиком?

— Мало ли что ты мне говорил, — тон у Колчека был холодный, раздражённый. В какой-то степени Зейн его понимал. Его тоже пытались отговорить от желания броситься с головой во что-то, что по мнению окружающих было опасным. Разница было только в том, что его мечта не являлась чьим-то отцом. Наверное. Осман представил себе тучу икринок с человеческими ручками и сдержал смешок, возвращаясь мыслями к... к чему, собственно? О чём он думал? Внизу за бортом плескалась глубина, Джоуи куда-то запропастился, вниз идти не хотелось. Там воняло старыми носками, солью и ромом. Спать ещё можно было как-то приспособиться, но добровольно там торчать он бы не стал ни за какие сокровища мира.

— Джейсон, — усталый отеческий тон у Кинга сильно напоминал старшего Османа. Что, интересно, отец сделает с Колчеком после того, как догонит? Наверное, тут же и казнит публично его и всю его команду. Джоуи было немного жаль. Возможно, его вернут к семье. — Тебе уже который человек говорит, что это отвратительная идея. Это не приключение, не весёлая романтическая история о капитане пиратского корабля и офицере. Поверь мне, Салим Осман не пощадит тебя. Ты украл его сына. Подверг опасности. Если бы тебя так украли, я бы вывернул море наизнанку и заставил похитителя жрать кораллы. Он ещё хуже. Я это знаю.

— То, что у вас были шуры-муры когда-то, ни о чём не говорит, — яростное шипение Колчека заставило Зейна навострить уши. Что-что?! Случайно обронённая деталь из жизни его отца оказалась весьма интригующей. Это когда это папа успел вертеть шашни с рулевым Кингом? Осман сделал пару шагов в сторону, стараясь не привлекать к себе внимания, чтобы лучше слышать, о чём идёт разговор за штурвалом. — Это было триста лет назад. И у нас нет такой истории, как у вас!

— Вот именно, — припечатал рулевой, цыкнув от злости на непослушание и отсутствие здравого смысла у Джейсона, — у вас вообще никакой истории нет. И быть не может. Джейсон, я знаю, что ты безрассудный и смелый. Но ещё я знаю, что ты умный. Давай высадим мальца в ближайшем городе и уплывём подальше? У нас не хватит припасов вечно бегать от испанского флота. У нас кончаются лимоны. Хочешь, чтобы мы все полегли от цинги? Скоро нам начнёт не хватать даже солонины. В отличие от Клариссы, мы не можем вести переговоры с морем и колдовать. Голодные люди это злые люди. В лучшем случае, тебя снова ссадят на необитаемый остров. В худшем, разорвут на части и сожрут с голодухи. Мы станем чёртовым кораблём каннибалов, ты понимаешь это? У нас нет времени останавливаться в порту Пристани. Мы даже доплыть туда не сможем. Наш максимум это другой корабль, если мы хотим остаться на плаву, или остров, где мы сможем и пополнить запасы, и высадить мальчишку. Вокруг полно островов, особенно пиратских. Налетай на любой. Сможем набрать еды в одном, доплыть до более безопасного и там оставить мелкого Османа. Так мы хотя бы уйдём от хвоста. У тебя совсем немного удачи осталось, Джейсон, не трать её впустую. Что будешь делать, когда она иссякнет?

— Снимать шляпу и бегать, — фыркнул Колчек. Кажется, аргументы Кинга начали его убеждать, и это было, мягко говоря, неприятно для Зейна. Он отдавал себе полный отчёт в том, что на Восходящем Солнце его и пальцем никто не тронет, на любом из обещанных рулевым островов такого гарантировать никто не мог. Проще и впрямь броситься в море, честное слово. — Попросим рыбьего ухажёра наловить нам рыбки и на этом домчимся докуда-нибудь.

— Ты тоже его заметил? — нахмуренное выражение лица у Кинга могло бы быть куда более угрожающим и угрюмым, если бы не наморщившаяся смешно повязка на левом глазу. Где-то внизу раздался всплеск, Зейн перевесился через борт, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. Ничего. И половину разговора пропустил, пытаясь всмотреться в беспокойную синь.

Чёрт. Только кулончик-ракушка, спрятанный в кармане, напоминал о существовании кого-то настолько прекрасного и способного открыть ему другие миры, спрятанные под водой. У русалок же есть жизнь, общество какое-нибудь? Наверняка есть. У всех живых существ есть. Однако такое долгое отсутствие начинало вызывать сомнения в душе Зейна. Что если ему привиделось? Напекло голову, когда висел привязанный на мачте, да так и не остудило, видать. Серьёзно? Русалки?

Почему тогда никто, кроме него, не слышал шёпота волн? Почему никто больше не горел таким желанием оказаться в воде? Не чувствовал, словно море покачивалось не снаружи, а внутри корабля? Спрашивать было опасно, но Осман это знал, словно мог читать мысли. Все на корабле были заняты своими делами, дурацкими и бессмысленными.

Где-то в камбузе Мёрвин остервенело мешал густую похлёбку из овощей и мяса, прежде чем поставить её в печь. Рядом с задумчивым видом Джоуи чистил картошку. Очистки то и дело падали на его сапоги, но Гомес этого не замечал, мелодично мыча себе под нос "Йорону".

А канонир методично свирепел с каждой нотой по ему одному известной причине. Вообще-то, пушкарь (и временно исполняющий обязанности кока) Натан Мёрвин вспыльчивым ублюдком не был. Азартным — да, любителем поспорить — сколько угодно, но терпение у него, несмотря на говённый, редко признающий авторитеты характер, казалось практически безграничным. Всем он напоминал портовых котов, толкущихся возле кораблей и прилавков с рыбой, сытых, ровно относящихся к тому, что не затрагивало их важную персону. Коты эти знали цену себе и жизни, хотя и считали её за охоту.

А сопляки навроде Зейна Османа ни себе, ни жизни цены не знали. Только кичились своим происхождением и родительскими деньгами, которые не они зарабатывали, но на которые охотно кутили и тратили направо и налево.

Мёрвин их разных на своём веку повидал, этих сопляков в лазурных мундирчиках, проходивших из всех школ худшую — офицерскую школу. При испанском ли дворе, при французском ли, при хрен-пойми-какойском, качество этих школ было где-то рядом с дном морским. И выходили оттуда не офицеры, а недоноски в брульянтовых трусах, которые считали свою честь сокровищем сокровищ, а на её оскорбление (или кажущееся таковым) отвечали истерическим вызовом на дуэль, чтобы потом поплакаться мамочке в юбку, что их все обижают и мир несправедлив и жесток. В жалобах Мёрвин не видел ничего плохого, в конце концов, он и сам покряхтывал, занимаясь пушками или готовя на ораву голодных ртов, но причины у таких сосунков его всегда бесили.

Джоуи пришёл из такой среды, но он таким не был. Он словно родился пиратом, только попал сначала в богатую светскую семью, словно бог решил ему дать шанс сначала пожить стабильной и спокойной (относительно пиратских испытаний) жизнью. Но Хосе сбежал оттуда. Ушёл на Восходящее Солнце и остался, не сдрейфив. Ни разу не жаловался, только бормотал тихонько себе под нос ругательства, когда что-то шло не так.

И всегда был рядом.

А сейчас вертелся вокруг этого османовского головастика, как рыба-юла, не отлипая. По приказу Колчека, чтоб его чёрт побрал, но всё же.

И мелодия "Йороны", которую мычал себе под нос Джоуи, капала на нервы похуже выбоины в корабле. Вязла на зубах хуже мочёного пороха. Болталась в мозгу плесневелой водой, от которой подташнивало.

— Помолчи, пожалуйста, — процедил сквозь зубы Мёрвин, остервенело шкрябая половником по стенкам кастрюли. Орать на Джоуи не хотелось. В конце концов, не он виноват, что этот пучеглазый придурок появился у них на корабле. Если их всех убьют из-за колчековской неебической любви, Натан лично найдёт капитанский котёл в аду и будет помогать чертям помешивать, как мешал сейчас это варево.

Гомес замолчал, нехорошо, обиженно. Затем вздохнул.

— За что ты на меня злишься? — когда Хосе вот так на него смотрел, Мёрвин терялся, а теряясь, злился ещё больше. — И на Зейна.

У канонира скрипнула челюсть, когда её скособочило от одного упоминания испанского засранца. Ох, не в настроении он сейчас был разговаривать, ох как не в настроении, да Джоуи стоял, смотрел на него и ждал ответа. Глупо ждал, держа недочищенную картофелину и нож, с которого свисала тонкая шкурка. Чистить картошку так, чтобы не снимать с неё половину "мяса" вместе со шкурой его научил Мёрвин. Он же научил его вязать узлы, помог влиться в пиратскую жизнь. А сейчас стоял и чувствовал себя третьим лишним там, где их было двое.

— Да так, — половник противно стучал о металл, но Натану надо чем-то занять руки. — Бесит он меня.

— И чем же?

— Существованием, мать его. Ты думаешь, я не вижу, как ты увиваешься за ним? Ещё раньше начал, до приказа капитана. Думаешь, не видно это, все твои... ухаживания, м?

Вспыхнувшие щёки и промелькнувшее выражение стыда у Джоуи сказали ему ровно столько, сколько Натан хотел знать. И обидно стало до глубины души вдруг, хотя супружеских клятв никто никому не давал, да тему их странного отношения друг к другу они всегда обходили стороной. Мёрвин просто был. Хосе просто был. Вместе им было хорошо, порознь хреново, а теперь выходило так, что Джоуи и порознь было весьма неплохо, в компании русалочьего, пока что живого волей случая, корма.

Хосе ничего не говорил. Не оправдывался, не объяснялся, не злился даже на предъявленные ему "обвинения". Просто стоял и смотрел на Мёрвина. С ебучим этим ножом, с грёбаной шкуркой, которая свисала с лезвия. Натан ведь наобум сказал, надеясь, что его наблюдения — лишь галлюцинации, но, как видно, не только у османовского пацана мозги оказались набекрень.

— Ты ему не нужен ведь, — Джоуи дёрнулся, как от удара. Снова смолчал, будто язык проглотив. Это почему-то взбесило ещё больше, и, хотя Мёрвин не кричал, его собственная речь казалась ему бурным потоком, хлынувшим вдруг, потому что прорвало плотину. — Ходи за ним не ходи, он тебя не видит и не увидит никогда. Ты для него не более чем фоновый персонаж. Спорим, ты его даже раздражаешь тем, что не даёшь с его селёдкой повидаться? Ты досадная помеха, и не более, а когда чёртов Салим Осман нас догонит, этот молокосос сдаст тебя с остальными на виселицу и глазом не моргнёт. Не твоя это порода.

— Да пошёл ты, — звякнул нож, брошенный на стол, глухо бумкнула картошка, приземлившись обратно в мешок. Джоуи поджимал губы, как делал, когда казалось, что он вот-вот расплачется.

— Что, правда глаза колет? — словно чёрт морской дёрнул за язык смолоть, добивая Гомеса.

— Зáвидно, что не тебя он ищет в волнах? Я готов поспорить на свою лучшую пушку, что когда малец в тот раз свалился в море, он туда добровольно сиганул. Не нужен ты ему, Хосе. И вся твоя доброта только впустую тратится. И ты это прекрасно понимаешь, только скачешь перед ним собачонкой всё равно.

— Лучше заткнись, Натан, — процедил Джоуи и, развернувшись на каблуках, отчеканил, — я больше не хочу с тобой разговаривать.

И ушёл. Не дочистил картошку, падла. Как будто Мёрвина волновала эта дурацкая картошка. Может, он хватил лишку, но терпеть перед глазами... вот это? Джоуи же лучше будет, когда поймёт, что Зейн Осман срать на них всех хотел с высокой колокольни, что его мозги занимает только эта камбала с человеческой башкой, на такого время тратить — себя не уважать.

И ещё, и Мёрвин знал это прекрасно, не будучи дураком, его жгла ревность. Они с Хосе ничего друг другу не должны, а ревность жгла всё равно, пусть и отношения у них были мутными, как вода в мелкой заводи, а Гомес всё-таки ему был дорог. Это была ревность Джоуи не к Зейну даже, а к количеству проведённого с ним времени. Канонир отдавал себе отчёт в том, что его компания и сухой, циничный юмор были очень на любителя. Сначала команде нравилось болтаться где-то рядом, но после долгого времени его саркастичная, неуживчивая натура скорее всех раздражала. Он постоянно перечил, ворчал, вставлял едкие ремарки, которые не раз доводили Эрика Кинга до белого каления, а капитана до долгих, неодобрительных взглядов. Хороший у них капитан, только придурковатый слегонца. Может, его зачаровал кто, заставив втрескаться по уши в самого неподходящего для этого человека. Прямо как османовский пацан в свою разговаривающую уху с глазами втрескался. Как Хосе Мёрвина чем-то очаровал, хотя тот понимал: Гомесу такой старпёр нахрен не сдался. Хосе скоро тридцатник, ему только что перевалило за сорокет.

Естественно, Джоуи обрадовался Зейну...

— Мёрвин! Капитан сказал готовить пушки!

Натан нахмурился, оторвавшись от размышлений, но юнга уже сбежал, выполнив своё поручение. Пушки? Если это ещё один корабль, то так не вовремя, чёрт возьми.

— Я думаю, тебе лучше спрятаться в капитанской каюте, — Зейн подпрыгнул от неожиданности и обернулся. За ним стоял Джоуи, улыбающийся непривычно натянутой улыбкой. Ему, наверное, казалось, что у него получается притворяться, но Осман видел или, скорее, чувствовал, что у того на душе неспокойно. Опять поругался со своим пушкарём? Какая, впрочем, разница. Волновало то, что показавшийся на горизонте корабль стремительно приближался к ним, и на мгновение, на какое-то совсем краткое мгновение, Зейн подумал: папа. Это папа нагнал Восходящее Солнце, и потом они вернутся домой. Судьба команды его волновала не сильно. Волновало, что внутри разодрало на два противоречия — желание оказаться дома и желание, чтобы это оказался не отец, чтобы можно было ещё потянуть время, пытаясь встретиться с русалкой. Корабль был испанским, в этом сомнений не возникало, каждому пирату были видны говорящие сами за себя флаги, достаточно известные в этих краях. Но его отец плавал обычно на другом корабле... Первый заряд шлёпнулся прямо возле того борта, где стоял Зейн, и он поспешил убраться.

Капитанская каюта, снова пустая, навевала воспоминания о первом поцелуе.

Зейн соскучился, и очень сильно. И тосковал: в том, что его сейчас заберут, сомневаться не приходилось, а это значило, что к морю вырваться ему удастся ещё очень нескоро. Отец наверняка с него глаз спускать не будет похлеще Колчека и приставит к нему охрану куда внимательнее и исполнительнее Джоуи, хотя, казалось бы, куда уж больше. Трюк с прыжком с такелажа, обманувший Гомеса, не пройдёт на отцовском корабле, это Зейн знал наверняка. Корабль качало от вспученных ядрами волн, как перебравшего пьяницу, вскрики и громкие приказы Колчека, повторяемые зычным голосом боцмана, заглушались свистом, топотом и треском разрываемой древесины. Осман вдруг понял, что у него гораздо больше шансов потонуть в капитанской каюте, если он останется на месте и не явит себя испанскому кораблю. Пока что они явно стреляли больше для запугивания, чем для настоящего боя, подначивая пиратов выдать пленника побыстрее, только обе стороны понимали: после этого от них живого места не останется.

Это было ясно и Зейну, только ему не улыбалось отправиться таким способом на дно морское, когда вода не шелестела от чешуи на хвосте и не смеялась тихо по ночам. Одно дело уйти с русалкой и совсем другое — стать кормом для акул. Их он, к слову, тоже слышал. Тяжёлые, хищные туши плавали где-то под кораблём, подбирая упавших в море людей отнюдь не для того, чтобы их спасти. Зейн слышал их, но не ушами, а будто просто видел их каким-то внутренним зрением, будто находясь совсем рядом. И звуки боя, терзавшие барабанные перепонки, не перебивали это "зрение". Зейн выдохнул и рванул из каюты, весьма вовремя — ядро пробило стену, впечатавшись в капитанский сундук. Если бы он остался, его бы расплющило в лепёшку.

На палубе, впрочем, было не лучше. Ещё хуже даже, чем в бою с Паламедеей.

Кровь, порох и соль — эти запахи были такими сильными, что практически слепили слезящиеся глаза. Зейн петлял, стараясь не спотыкаться о валявшиеся на палубе тела. Пираты метались в каком-то организованном хаосе, в котором он разобраться не мог, как ни пытался.

И бежать-то некуда. И спрятаться-то негде. Вокруг царило настоящее безумие, а деться было некуда. Куда денешься с корабля?

То тут, то там раздавались крики, Колчек (каким-то чудом ещё живой) мелькал шляпой, Зейн пробежал даже мимо Мёрвина, ворочавшегося огромной, очень подвижной грудой возле пушек. Команда умела драться, но была истощена, и ребёнку было бы понятно, что с силами на исходе Восходящее Солнце не победит хорошо снаряженный испанский корабль.

Их качнуло — куда сильнее, чем прежде, и Зейн свалился на палубу прямо в какую-то лужу, отбив себе задницу. Поднялся кое-как и свалился снова от накренившегося в другую сторону корабля. Мимо него пролетело пару пиратов, несколько ящиков, в вовремя выставленную перед глазами руку воткнулось несколько щепок. Заскрипела колёсами пушка, и очень вовремя рулевому удалось выровнять корабль, прикрикнув на команду, чтобы пошевеливалась. Восходящее Солнце восстановило равновесие, и тут же палуба прыснула обшивкой неподалёку от ног Османа, заставив его споткнуться и упасть снова.

Чёрт, как привлечь внимание своих? Зейн бросил взгляд на мачту и отказался от своей идеи уже на бегу, пытаясь отыскать относительно безопасное место во всей этой суматохе. Вряд ли ему бы это удалось, но попытаться стоит, правда?

Главное не путаться ни у кого под ногами, тогда, может, и удастся выжить.

Корабль тряхнуло снова.

На счастье Зейна, рядом оказался Колчек. На беду — в руках капитана остался только клочок рубашки, заляпанный кровью. Вода больно ударила в спину, не так, как когда он прыгнул намеренно, аж до потемнения в глазах.

Тяжёлые хищные туши заворочались где-то совсем близко, так близко, что Зейн чувствовал колебания воды рядом. Руки онемели, не давая согнуть и пальца, в мутной от постоянных всплесков воде не было не видно ни черта, хоть распахивай глаза, хоть жмурься.

Плыть, надо куда-то плыть, а не плывётся, будто всё тело разом отказалось двигаться, решив утонуть.

Акулы вдруг уплыли, вспугнутые чем-то, рядом зашевелилась целая стая.. кого-то. Мощные всплески хвостов, когти, вцепившиеся в руку, ногу, где-то на затылке, как мелкие, слишком подвижные челюсти. Стиснули так, что Зейн вскрикнул, захлебнувшись.

Это совсем не его морской ангел.

— Чёрт! Эрик, ты его видишь? — Джейсон, словно позабыв о бое, бегал по по палубе, разыскивая взглядом Зейна. Мимо — совсем быстро — пролетел Джоуи, сиганул ласточкой прямо в мутноватую воду и всплыл на поверхность, растерянно озираясь.

— Капитан, его здесь не...

Мгновение, и Гомес резко ушёл под воду, будто кто-то дёрнул поплавок, подцепивший Джоуи. Поверхность забурлила пузырями, и, к тому моменту как Колчек очнулся от толкнувшего его Мёрвина, успокоилась, окрасившись красным.

— Джоуи! Нет! — такого нечеловеческого крика, которым кричат обычно раненые животные, Джейсон никогда не слышал от своего канонира. На этот раз он отреагировал быстрее, едва удержав Натана на месте. На помощь капитану поспешило несколько человек, воспользовавшись тем, что заинтересованные происходящим на Восходящем Солнце испанцы прекратили огонь, с недоумением наблюдая, как команда всем скопом не давала бритоголовому пирату кинуться за борт.

Мёрвин бушевал, а волны внизу уже успокаивались, возвращаясь к своему привычному спокойному состоянию. Ловили солнечные лучи и отбрасывали зайчики, словно море на самом деле состояло из золота.

— Где мой сын, Колчек?

Любопытные чайки кружили над водой, надеясь поживиться, но только зря пикировали в воду, принимая сметённые вещи за добычу. Акулы уже уплыли, а от Зейна Османа остался только окровавленный кусок рубашки. От Джоуи Гомеса осталось и того меньше.

— Где. мой. сын?!