К певческим конкурсам никто в Хексайде особой страсти не питал, и всё же раз в год учеников сгоняли в актовый зал послушать и оценить, как поют бездарные одноклассники и пара-тройка преподавателей, более-менее увлечённых пением. Состав участников из раза в раз менялся, но даже это не прибавляло интереса, ибо пели они, мягко говоря, не очень. Тем сложней приходилось жюри, состоящего из директора и нескольких старшекурсников.

   Каждый год Эмити исправно посещала чёртов конкурс, убивавший её драгоценное время, которое она могла потратить на домашнее задание, или другое, не менее важное, дело. Сидя в рядах зрителей, она зевала со скуки и иногда затыкала уши заклинанием. Слушать некоторые «таланты» было просто невыносимо, даже директор то хмурился, то жмурился, а после выставлял самый низкий балл. Случались и исключения – более-менее одарённые участники с красивым голосом, что моментально взлетали на верхнюю строчку. Но, увы, не в этот раз, и Эмити лишь пару раз снимала заклинание глухоты – во второй раз, когда появился тот, кого она точно не ожидала увидеть и никогда не видела в предыдущие годы на конкурсе.

   Сперва она даже решила, что это обман зрения, чьё-то наваждение. На сцену вышел её преподаватель в жёлтом костюме в продольную белую полоску и лиловом галстуке-бабочке. Его волосы были аккуратно приглажены лаком. Открыв рот, Эмити, не мигая, уставилась на сцену. Профессор вряд ли заметил её, сидевшую довольно далеко, однако сейчас юной ведьме хотелось, страстно хотелось пересесть на первый ряд, поближе к тому, кто так поразил её своим выходом. Никогда в жизни она не подумала бы, что такой серьёзный учитель, как он, опустится до всеми презираемого, глупого конкурса… Или не всеми? Полагая, что все, кто окружал её в этом зале, испытывают неприязнь к соревнованию, сейчас Эмити впервые усомнилась в своих убеждениях. На сцене стоял тот, чьё мнение было иным, хотя, по всем канонам, кому, как не профессору мерзости, презирать песенки и прочие развлечения?

   Сжав кулаки и зажмурившись, Эмити молила лишь об одном: не услышать от него того же кошачьего концерта, что и от предыдущих. Иначе сила разочарования в любимом учителе будет подобна взорвавшейся бомбе, что навсегда уничтожит давно сложившееся мнение о нём, как о примере для подражания, и преподавателе, не опозорившимся на идиотском конкурсе. Если он споёт отвратно, никто в открытую насмехаться не станет, но так ещё хуже, считала Эмити. Она давно полагала, что, кроме неё, вряд ли кому нравился профессор с его надменностью и строгим обучением. К нему юная ведьма сразу привыкла, а вскоре и прикипела какой-то своей, особой, симпатией. Тем страннее было ей сейчас видеть его в концертном костюме, преобразившимся, и словно помолодевшим. Если он провалится, стыдно будет и ей.

   Когда заиграла нежная, неспешная мелодия, напоминавшая наш блюз, и профессор запел, звук его бархатистого голоса вкупе с ритмикой песни совершенно очаровал Эмити, проник в сердце, заставив его учащённо забиться. Удивительнейшим образом гармонируя с выбранной композицией, его пение настолько заворожило её, что юная ведьма замерла, с трепетом обратившись в слух, и не верила, всё ещё не верила своим глазам. Отчего раньше она не замечала тот великолепный тембр, что раскрывался в полную силу посредством пения? Разговорная речь профессора словно скрывала истинное звучание его голоса, не могла передать нужные октавы без помощи песни. И как, имея идеальный музыкальный слух и голос для певческой карьеры, он вместо этого пошёл в учителя? И что подтолкнуло его спустя пятнадцать лет существования конкурса выйти на сцену и показать-таки своё мастерство?

   Песня закончилась слишком быстро, профессор поклонился и ушёл со сцены. Ему хлопали все, даже члены жюри, а восхищённая Эмити – громче всех. Не дожидаясь финала, она бросилась в помещение, где участники готовились к выходу.

   Профессор сидел за своей ширмой перед зеркалом. Эмити вошла, когда он выравнивал пряди в слегка сбившейся причёске.

   - Не представляла, что у вас такой потрясающий голос, - набравшись смелости, сделала комплимент юная ведьма.

   Повернувшись к ней, профессор мило улыбнулся.

   - Всё для тебя, моя дорогая Эмити.

   Застыв в изумлении, она тряхнула головой, пытаясь понять, не ослышалась ли. «Дорогая»? «Эмити?» Просто «Эмити», без фамилии?

   - Вы пели… ради меня? Но зачем? А как же конкурс…

   - Ни участие, ни даже победа в каком-то глупом конкурсе никогда не занимали меня, - ответил профессор, пристально глядя ей в глаза со странной, но приятной Эмити душевной теплотой. – Правда, я смущён не меньше твоего, боялся выходить и петь, и всё же некая сила подтолкнула меня сделать это. Может, ты даже догадываешься, о чём это я.

   Она так же молча стояла перед ним, ошарашенная, совершенно неподвижная. Начиная думать, что напрасно признался, профессор оказался схвачен за грудки, но даже не успел решить, исчезнуть, или принять её пощёчину, - как вдруг ощутил её губы на своих.

   Неожиданный ответ этой, почти зрелой, ведьмы ему, почти старику*, стал воплощением той несбыточной мечты, что в последнее время он хранил глубоко в сердце, а сегодня вдруг осмелился выразить в песне. Сколько длился этот поцелуй, профессор не знал – в тот миг его сознание пребывало в совсем иных мирах, созвучных бесконечной эйфории и торжествующей радости. И радость эта настолько охватила их, что впервые за много лет жюри так и не смогло отыскать и наградить победителя, которого в Хексайде уже не было. Как и той, что подарила ему ту награду и ту победу, что гораздо ценнее и желаннее любых материальных даров.