нил помыл апельсины для себя и эндрю и кинул взгляд на часы. коротко улыбнувшись, глубоко вздохнул: эндрю должен был спуститься с минуты на минуту. нил, как обычно, встал раньше, сходил на пробежку, после принял душ и сейчас с полотенцем на плечах, которое впитывало воду с волос, стоял и чистил апельсин. резкий цитрусовый запах ударил в нос, как только он отделил кожуру на самом первом. не то чтобы есть цитрусовые на пустой желудок было полезно, но ему так захотелось.

он вскинул голову, как только услышал скрип лестницы. эндрю проснулся. на губах нила расцвела крохотная улыбка, когда звук шагов стал очень уж близким, и она стала шире, когда эндрю, постояв немного в дверном проёме, подошёл ближе. он встал настолько близко, что нил мог чувствовать исходящее от него тепло.

с первым апельсином было покончено. он положил его на тарелку, тут же видя, как эндрю потянулся за ним и стал разделять на дольки.

нил принялся за второй — всего их было три — и искоса наблюдал, как эндрю последнюю дольку положил в рот. во рту — взрыв сладко-кислого, сочного. глаза невольно закрылись на мгновение, а когда эндрю вновь их открыл, то увидел напротив холодно-мягкий, тёпло-острый взгляд нила, наблюдающего за ним. его губы были изогнуты в той мягкой улыбке, которую он особенно терпеть не мог.

эндрю фыркнул и потянулся за новой порцией апельсина.

нил, наконец, закончил с чисткой и прислонился к эндрю боком, положив щеку ему на плечо. потёрся, чувствуя уют этого утра. эндрю сейчас выглядел особенно умиротворённо: сонный, выражение лица мягкое (его можно было видеть только нилу), волосы торчали в разные стороны. каждый раз на подобном моменте его сердце, сделав какой-то больной толчок, начинало стучать часто, резко, аритмично и, вроде как, сладко. по крайней мере ему становилось хорошо. очень хорошо. и спокойно — так, как бывало только тогда, когда они находились вдвоём.

нил чуть задрал голову и прижался к бледной шее губами. эндрю тут же склонил голову к другому плечу, открываясь джостену, который уже успел обвить его талию руками и сжать ткань футболки на его животе. руки у него были липкими, резко пахли цитрусом. эндрю на это ничего не сказал, продолжая поедать апельсин (нил, вообще-то, сказал бы, что он «наслаждался», если бы его кто спросил). джостен сместился ему за спину, не разжимая объятий, и миниярд откинулся на него, зная, что сзади — надёжность, что там — безопасность. воплощение всего этого. нил нежно, едва ощутимо — так, что внутри что-то замирало и будто всхлипывало — водил чуть приоткрытыми губами по его шее, прижимался на крохотное мгновение где-нибудь, целовал за ухом.

тихо и спокойно.

у эндрю — мурашки от каждого касания и выдоха в кожу. он тронул пальцы на своём животе; поморщился, проводя по ним кончиками собственных:

— ты липкий.

шее щекотно и жарко.

он медленно поглощал апельсин, не убирая руку с рук на его животе. чувствовал, как чужие — неа, дохуя уже знакомые, нужные — губы целуют его, прихватывают кожу, как нил прикусывает его мочку, как он опаляет горячим дыханием, трётся носом о короткостриженый затылок носом, и целуетцелуетцелует его.

он чувствовал, как эти губы улыбаются. прямо в его кожу.

вокруг пахло апельсинами, их общим шампунем, сладостью раннего утра, свежим кофе и — этого эндрю никогда не произнёс бы вслух — уютом и счастьем.

— доброе утро, — хрипло промурчал нил ему в ухо, и его вновь продрало. он повернул голову, и его поняли — нил чуть сместился и поцеловал его, слизывая с губ сладко-кислое, обхватил нижнюю губу, прикусывая, посасывая. медленно и терпеливо.

теперь обе руки эндрю поверх рук нила; он буквально вжал их в себя, чувствуя их жар сквозь футболку, чувствуя его позади себя, на своих губах.

нил был огнём — чистым пламенем ада (иногда и небес, потому как в моменты, когда мозг эндрю особенно сильно подвисал из-за нила, он думал, что познал грёбаный рай. и это, думал он тогда, было пиздец, как по-гейски). ещё эндрю казалось порой, что он пылинка, которая должна бы уже давно сгореть, да всё никак не получается. словно это пламя, которое, вроде как, адово-святое, могло сжечь всё, но его не трогало. а защищало — ото всех, согревало — от него самого.

процесс затянулся. и от горения почти не было больно.

где-то даже приятно, стоило бы признать.

— доброе, наркоша, — ответил столь же хрипло нилу, отстраняясь, но не выбираясь из объятий.

и утро, пожалуй, действительно было добрым; и нил вновь его поцеловал, мягко толкаясь в его рот своим языком. и было это слаще, чем грёбаный апельсин.