Утро выглядело полной противоположностью идеальных картинок в социальных сетях: без хрустящих тостов с авокадо, апельсинового сока и йоги. Для Тамар и компании оно вообще не началось, а плавно вытекло из ночи. Как? Никто не понял. Но было весело. Событие, оправдывающее такое поведение имелось – отмечали премьеру их фильма. Над картиной работали два года, подключили даже университетские исследования.

Это был действительно успешный проект – единственный в своем роде, он совмещал документальный жанр, сказку и драму.

Они показали то, что, наверное, в данный момент не хотели видеть зрители, но развернув сюжет трагически-романтично, заставили мир задуматься над проблемой, которая угрожала планете. Великое искусство – суметь преподнести замыленную тему так, что ею снова заинтересуются миллионы.

— Коллеги, — начал Арлин – продюсер, — теперь нужно определиться с нашей позицией. СМИ уже донимают некоторых из нас, — он многозначительно посмотрел на группу актеров, стоящих в углу и обсуждавших что-то свое, — поэтому, как и следует команде, мы должны придерживаться одного мнения. Итак, вопрос первый – заявки на интервью. — В зале повисла пауза. Никто не сомневался, что картину нужно представлять разным слоям общества. Каждый про себя размышлял, как тот или иной журналист посодействует «раскрутке».

Для Тамар этот вопрос оказался болезненным. Для нее существовала безусловная грань между популярностью и любовью к своему делу. Она отвергала понятие «работать на успех, чтобы успех работал на тебя», веря в искренность каждого, кто пытается принести пользу обществу.

***

— А что будет, если у тебя не получится?

— Не смеши меня, работать с мыслями о далеком прекрасном будущем – настоящая каторга!

— То есть ты просто пойдешь делать это? Пожалуйста, не думай, что я в тебя не верю.

— А я и так вижу, что не веришь, но из уважения терплю, — она мягко накрывает ладонью руку собеседника. Кто это был? Она уже не помнит. Человек, одетый в невзрачную одежду, среднего роста, незапоминающейся внешности. «Прозрачный».

— Ты совсем не хочешь взвешивать риски? — вопрос исподлобья. Он тут ничего не решает, как и она. Но ее жизнь принадлежит только ей. Все остальные туда лишь вхожи.

***

Она была автором сценария, и, как любой автор, имела привычку сомневаться в своей компетентности в глубине души. Тамар редко показывала свою неуверенность, так как испытывать что-то внутри себя и показывать тоже самое окружающим с помощью эмоций – две абсолютно разных, не связанных вещи. Неуверенность, страх, отчаяние – это секундная реакция психики на стресс. Все, что происходит дальше – работа нашего сознания, которое, чтобы защитить нас, «сгущает краски» ситуации, убеждает в необходимости паники. Чтобы работать не на панику, а на себя, необходимо разобраться в работе своей несчастной головы. По крайней мере, так думала Тамар.

В зале повисла неловкая пауза. Но если бы мысли имели вес и звук, тут стало бы невозможно находиться. Воздух взрывался от напряжения.

— Я могу начать первым, — прервал тишину Александр Грант – исполнитель главной роли, в жизни ничем не примечательный человек, и, если бы он попал в поле зрения Прелести, то безусловно получил бы статус «прозрачного» — Я считаю, что нам нужно появляться на всех возможных площадках. Успех не продержится долго, если не придавать ему огласку! — этот человек меньше всех хотел высказываться. Но, поняв, что удобнее всего придерживаться позиции, как ему казалось, большинства, начал наступление. Его персонаж был его полной противоположностью – именно ему предстояло решить проблему «очерствения» в выдуманном мире.

Комната стала постепенно заполняться смесью голосов. Кто-то активно возражал, кто-то, наоборот, соглашался, отмечая для себя возможность попасть в высший свет культурного общества и получить новые проекты. Довольный затронутой темой Арлин отмалчивался в стороне. Ему не представлялось интересным наблюдать за реакцией коллег, свою позицию он определил уже давно.

Эта игра представлялась непростой. Тамар, несмотря на воодушевленность от успеха, все еще размышляла, но не над вопросом продюсера, а над необходимостью вступать в конфликт.

Слишком много взглядов было направлено на нее. Она совсем не любила такие моменты, поэтому из любви и уважения к коллегам решила не подводить их ожидания. Допив свой бокал, она вышла на импровизированную сцену, которую только что покинул продюсер, освобождая ей место. Воцарилась тишина. Опять взрывной воздух, опять кто-то невидимый больно хватает ее за плечо.

— Я считаю, — начала она, — что у всего должна быть своя мера. Во-первых. Во-вторых, — она прищурилась, будто бы выискивая в толпе необходимость произносить следующую фразу, — вы должны понимать, что каждый из вас одарен по-своему. Ну, или развит. И именно этот дар, эта «непохожесть» помогла нам сделать то, что повергает, заставляет задуматься. Мы сделали это вместе, кто-то вложился больше, кто-то меньше. Я хочу, чтобы вы понимали простую вещь – то, что вы имеете, легко потерять в один миг. Доступность – первый шаг к обесцениванию. — Она медленно сделала шаг назад. В голове хороводом летали мысли, когда-то ясные и логичные. Они то аплодировали, подбадривая и воодушевляя, то душили едким дымом.

Внутренняя «Она» ждала аплодисментов, а настоящая «Она», что толстым пластом лежала под всеми ее мыслями, чувствами и интерпретациями, готовилась слушать тишину. Когда аплодисментов не последовало, она сказала: — Я не могу навязывать свое мнение, поэтому решать вам. Просто знайте, что у всего есть последствия. Делая шаг за порог своей квартиры, вы не можете гарантировать то, что вернетесь живыми или хотя бы в то время, когда планируете. — Её часто уводило в депрессивные монологи, но каждое произносимое слово было неповторимым в своей искренности.

В процессе работы над проектом она успела подружиться со всей командой. В каждом видела гения, своего рода героя и старалась не упустить ни одной мысли насчет той или иной сцены. Не подпускала только к одному – сценарий был ее «ребенком», тем, то она стала бы защищать ценой собственной жизни. Он не содержал личного, вопреки всевозможным слухам. Общая мысль, которую она так старательно прятала в диалоги и немые сцены была тем, что она не могла сказать вслух. Она отстрадала своё, а рассказывать об этом подобно хвастовству, потому что каждый человек имеет свою собственную страшную историю, длинной в жизнь. Править текст было негласно запрещено. Изменять остальное – «всегда пожалуйста». В этом профессионалам давалось даже больше свободы, чем этого требовал проект. Она собственноручно выбирала и ткань, и свет, но она была готова идти на подобные жертвы ради спасения своей нематериальной мысли, которую мало кто понял.

Это совершенно не означало, что она работала впустую. Делая что-то, мы вкладываем туда себя в первую очередь для самих себя. Нам приятно смотреть на результаты собственного труда, пусть это также незначительно, как заправленная кровать. Никто не будет смотреть на нее, кроме нас, но внутри себя мы обретаем новую грань.

Также было и с фильмом. Она не искала единомышленников, ей нужны были помощники. Из уважения к чужому труду нужно было их слушать и иногда – прислушиваться. Почти всегда Тамар это нравилось. С командой очень повезло. За собственной воодушевленностью и влюбленностью в работу она не замечала, как каждый пытался ей угодить. «Не бывает так, чтобы к тексту не придрались» — написала однажды Селин в одном из своих писем, «На твоем месте я бы обратила внимание на это, а уже потом боготворила группу». Ее подкупала пусть и наигранная, но любовь окружающих. В конце концов, отпустив ситуацию, она просто позволила себе наслаждаться проектом и моментом.

***

— Меня поражает твоя слепая вера в прозрачных друзей! Это не друзья! — Восклицал Прозрачный человек.

— Я не слепо верю, я ХОЧУ ВЕРИТЬ. Тут две большие разницы, я не настолько глупа, чтобы влюбляться за то, что любят меня.

— Они делают вид, ты же знаешь!

— Я не хочу об этом думать! Что значит «делать вид»? Можно ли запутаться настолько, чтобы самому не отличать, где ты притворяешься, а где – нет?

— Для этого существуют поля, я тебя возил.

— О да, ­— она положила ему голову на плечо, — такую терапию я, наверное, никогда не забуду.

Она не забудет.

***

— Тамар, но они же ждут! – воскликнула Элизабет Эфтер – администратор официальной страницы фильма в социальных сетях. Она была чьей-то дальней родственницей или знакомой, сама предложила свою кандидатуру и устроилась в команду. Сейчас ее глаза выражали абсолютное непонимание происходящего. Очевидно, «они» относилось к подписчикам группы, которых Элизабет считала чуть ли не собственным достижением и радовалась каждой новой тысяче. Сейчас она была искренне расстроена, что скоро ее работа подойдет к концу, не имела ни малейшего представления о том, что делать дальше.

Из всех способностей у Элизабет была развита лишь одна – восхищаться другими, и подсознательно копировать их поведение. Лучшая способность для ее рода деятельности, в этом было ее большое везение. Женщина нервно оглядывала всех вокруг, ища не то внимания, не то понимания. Про себя она весь вечер отмечала, как некогда близкие друзья стали относиться к ней как к обычной знакомой. Незримый холод уносил ее с собой, в темноту отчаяния. Хотелось броситься к кому-нибудь и вцепиться с криками «не отпускай меня никогда!». Тонкие пальцы сжимали струящуюся ткань темно-зеленого платья с сапфировыми вставками, по шее бегали толпы мурашек. Она была хорошо одета, но чувствовала себя абсолютно обнаженной среди толпы некогда близких людей.

— Лиза, я очень благодарна тебе за ведение нашей страницы, но начнем с того, что это была твоя идея. Поэтому, если хочешь что-то публиковать – это твое право. Доступ к материалам тебе даст Арлин, — с этими словами Тамар удалилась куда-то вглубь зала, делая вид, что ей срочно понадобилось заменить напиток. В такие моменты она была готова отдать все, лишь бы отмотать время назад и все исправить. Не любила конфликты, с детства старалась быть «удобной», а во взрослом возрасте в ней боролись две сущности – «удобная» и «своя». Вторая утверждала, что она никому ничем не обязана, никак не хотела мириться с общепринятыми правилами и периодически создавала своей владелице ворох проблем, связанных с имиджем или общением. Первая позиция, наоборот, позволяла ей жить в своем мире, не беспокоясь о том, что кто-то беспокоится о ней. В обеих личностях была своя правда, и там, и там, можно было найти свой комфорт.

Неизвестно, сколько бы продолжилась пауза после их диалога с Лизой, который, как ей казалось, слышали все присутствующие, если бы Грант не прервал молчание:

— Господа, давайте придерживаться мнения большинства! – отметив, что толпа прислушалась и замолкла, а значит, оценила идею, он продолжил: — поднимите руку те, кто за то, чтобы давать интервью! — «за» прозвучало настолько выделено и наигранно, что Тамар чуть не умерла от стыда.

Она подняла голову вверх – под потолком вздымались разной длины и пропорции руки, блестящие кольца и браслеты на них отражали сияние только что вставшего солнца, пропуская его лучи в комнату. Лучи были единственным, на что она успела обратить внимание, осознавая невозвратность ситуации.

— Отлично, а кто согласен со сценаристом и автором идеи? – Он усмехнулся от только что придуманной формулировки. «Давай, дорогая, тебе можно сидеть на тройном окладе, а нам свое мнение нельзя высказывать? Богатые тоже плачут, вот так!» — пронеслась у него в голове мысль. Он устал пробиваться и ластиться к старшим, устал от подчинения ради карьеры. Актеру, как и остальным присутствовавшим, был уже вполне понятен финал, но отступать было некуда. Он с ужасом увидел две руки – Тамар и Лиза переглянулись.

— Не наша вина в том, что мы хотим идти дальше по карьерной лестнице! – ехидно заметил продюсер. Не желая продолжать дискуссию, он поспешил подвести итог, и, сделав глоток шампанского сказал: —  В таком случае, позиция очевидна, всем спасибо!

Из-за всеобщей усталости вечеринка продолжилась не так шумно и ярко, но, что странно, внешне ничего не изменилось – все продолжали улыбаться друг другу и лишь изредка Тамар замечала на себе косые взгляды. Разговаривая в небольших компаниях, она не чувствовала напряжения. Другое дело – разговор с глазу на глаз. Сердце резали колкие выражения и общее пренебрежение ею со стороны некогда коллег. С Элизабет разговаривать не хотелось. Ее к ней не тянуло, несмотря на схожесть во мнении. Так казалось с первого взгляда, Тамар сама в начале обрадовалась, но вспомнив, как они все, вся команда, соглашались с ней в процессе работы над проектом, как они боготворили ее, а сейчас отвернулись практически без причины, поняла, что никому нельзя доверять.

Очень хотелось выйти на балкон, закрыться снаружи и без остановки кричать в раннее утро, озарявшее город.

Пробирала ненависть, опять посетило желание отмотать назад. Наверное, появись у нее такая возможность, она бы так и сделала, но вернула бы не пол часа, а все два года. Камнем встала бы у входной двери в свою квартиру и никогда бы не сдвинулась с места. Отдала бы всё, что имела, чтобы дороги чистили от снега. Потому что она ненавидела снег.

Спустя час после негласного разделения на «две» и «все», гости стали расходиться по домам. Как Элизабет ни пыталась заговорить с Тамар, у нее не выходило. Это происходило вовсе не потому, что та ее избегала. Лиза первой не могла начать разговор, хотя прекрасно понимала, что скоро у нее закончатся оправдания, почему она уже в десятый раз путается у сценариста под ногами. То она искала какой-то особенный сок, который она «вот-вот где-то тут видела, может выпили, а может вот сюда, где ты стоишь, под стол поставили». То заметив Тамар в прихожей и побежав туда, ей нужно было что-то найти в абсолютно пустом кармане пальто.

В прихожей горела только одна лампочка, зачем-то засунутая в плафон в виде попугая. От этого свет был приглушенным и уменьшал пространство, визуально приближая предметы друг к другу. На улице было тепло – май постепенно перетекал в июнь, отдавая ему право наполнять теплом не только воздух, но и души исстрадавшихся за зиму и холодную весну жителей. Однако, на вешалках все равно можно было наблюдать темные пальто, в которых пришли гости. В этой компании пальто было вовсе не теплым элементом гардероба, а скорее показателем статуса. Социального и материального. Каждый уважающий себя человек должен иметь длинное пальто приглушенных оттенков, можно черное или в клетку. Воротники в своем разнообразии или количестве также могли претендовать на место предмета роскоши, но у женщин в моде были платки. Платок должен был выделяться на фоне пальто, отражать глянцем свет фонарей во время ночных встреч и, опять же, указывать на положение в обществе своей хозяйки.

Этот негласный стиль стал подобием этикета в их компании. Тамар корила себя за это, но тоже поддалась и купила превосходное пальто, подчеркивающее чуть ли не все ее хорошие качества разом. А ведь она любила плащи!

— Слушай, — начала Лиза, боясь посмотреть ей в глаза. На заднем плане слышались приглушенные голоса что-то бурно обсуждавших коллег. Взгляд бегал по фигуре собеседницы, судорожно ища точку, за которую можно «зацепиться», чтобы задать вопрос. В процессе этого она отметила, что ее фигуре нецензурно идет этот образ. Обычно Тамар ходила с собранными волосами в бесформенных толстовках и серых штанах, волосы часто выбивались из пучка и непослушными ветками оплетали скулы. Сейчас женщина была одета в облегающее черное платье, а сатин, из которого оно было сделано, отражал свет, играя всеми цветами обстановки. Волосы были аккуратно уложены, и, признаться, Лиза никогда не видела Тамар с распущенными волосами, из-за чего рассматривала ее еще более завороженно. В тот же момент ее осенило, что она забыла, о чем хотела спросить. Так бывает – долго думаешь о чем-то, а потом эта мысль с корнем пропадает из головы и возвращается спустя несколько мгновений. Но к Лизе не вернулась. Она испугалась – а была ли вообще мысль? Или на нее действует алкоголь и черное платье Тамар?

— Ты что-то хотела? – бархатным, почти севшим от алкоголя голосом спросила Тамар. Она не воспринимала ее как свою единомышленницу. Что-то начало ломаться внутри. В голове очень не кстати стали всплывать обрывки воспоминаний о процессе съемок. Теперь она видела все по-другому. Становилось противнее с каждой минутой, проведенной в этой компании. И все же что-то не позволяло ей безмолвно покинуть мероприятие. Сейчас было ощущение, что каждый свой шаг она должна просчитывать и взвешивать риски, предугадывать исходы той или иной фразы.

Как на шахматном поле.

— Ты не видела, — Лиза явно нервничала, — мои сигареты?

Тамар смотрела в одну точку, сконцентрировавшись не на собеседнице, а на своих переживаниях. До сих пор не получалось понять, что она чувствует. Ведь она долгие годы сама для себя была психологом. Нашла общий язык и с душой, и с телом, знала себя и свое сознание, как текст любимой песни.

— Ты же говорила, что не куришь, — ответила Тамар. Вопрос Лизы заставил ее сойти с серпантина самокопания. Эта дорога была исхожена Тамар вдоль и поперек с самого детства. Она знала, что ни к чему хорошему она не ведет, в конце душно, темно и холодно. И сотни мелких иголок вонзаются в лицо, заставляют голову запрокидываться наверх за новой порцией воздуха, которой нет.

— Ну, — Лиза не могла придумать ответ так быстро, мозг отказывался думать и вообще принимать реальность. «Попалась» - невольно пронеслось у нее в голове. — Вот, решила попробовать.

— И прям сегодня? – Тамар понравилось играть в игру, из которой она заведомо выйдет победителем. По правде говоря, она давно заподозрила Лизу в чем-то помимо дружеских чувств. Прекрасно видела, чьи фото чаще всего мелькают в официальном аккаунте фильма. Знала, что Лиза просилась сыграть эпизодическую роль вместе с Тамар, когда та не могла найти нужную актрису и, отчаявшись, стала сама учить текст к роли. Слышала, как она раз за разом просматривала одно и то же видео с ее страницы, где Тамар рассказывает что-то человеку за кадром. По ее мнению, такие кадры обладали особой магией, раскрывали человека с другой, «домашней», какой-то теплой стороны. Эта сторона была доступна единицам, в случае с этой женщиной – никому. Даже Прелесть, ее давняя подруга, не знала и половины настоящей Тамар. Видео она потом удалила и со сладким наслаждением наблюдала, как Лиза то и дело перезагружала телефон, думая, что с ним что-то не так.

***

— Ты страшная женщина, — задыхаясь от смеха констатировал Он, когда она рассказывала ему эту историю в один из их последних вечеров.

— Я злой человек, я твой человек, — харизматично процитировав строчку из песни она ответила ему.

***

«И прям сегодня» — эхом разнеслось в голове. Лиза приложила все усилия, чтобы остаться стоять, когда брови собеседницы взлетели наверх. У нее была обворожительная, симметричная мимика. Все эмоции четкие, ясные и понятные настолько, что если бы Лиза оглохла прямо здесь и сейчас, то все равно поняла бы, о чем говорит Тамар.

— Я немного забыла, зачем я сюда пришла. Я никогда не курила. Может, я много выпила, я что-то хотела взять, но забыла. Я совсем бестолковые вещи говорю, извини. — Есть ответ! Она ответила ей эту «почти правду», глядя в глаза и на одном дыхании. Тут же улыбнулась, восхищаясь собой и своим самообладанием. Последнего ей было крайне тяжело достичь. Импульсивная натура в прошлом, сейчас она жила, придерживаясь правил этикета, грамматики и всех существующих понятий о том, как делать так, как надо (и не делать так, как не надо). Еще одна грань «удобности» в действии – когда сама закрываешь на себе капкан, из которого никогда не выбраться.

Закрываешь его только потому, чтобы к нему не подходили другие, когда ты в нем лежишь. Не подходили и не трогали в нем ничего. Ты сама настроила свой капкан, сама туда легла, с улыбкой на лице продолжаешь там оставаться. И эта улыбка – единственное, что сохраняет твой статус «такая как все» в обществе «обычных и адекватных, таких, как все». Удобная позиция, к которой приходишь не сразу.

Тамар поняла, что теперь импровизированный мяч теперь на ее стороне. Холодный пот пробежал по спине. Она на мгновение задумалась. И правда, собеседница звучала убедительно, держалась вполне естественно и спокойно. Если бы она позволила себе говорить, то сейчас сказала бы: «Вот чёрт!». Глупые демоны очень некстати развернули свои глупые игры. Что если она не самодостаточна и просто придумала всю ситуацию с Лизой? Ведь бывает много совпадений и всему можно найти безобидное объяснение.

Эгоцентричность – такой диагноз она только что поставила себе сама. А Элизабет Эфтер, до сегодняшнего дня ею отвергаемая, превратилась в Бедную Лизу.

— Не хорошо с моей стороны, извини, что накинулась с вопросами, — растерянно произнесла Тамар. — Я буду в зале, хочешь – приходи! — Самый тактичный способ уйти, который она только знала.

Тамар удалилась, качнув собой разгорячённый воздух: нужно было привести мысли в порядок. Лиза не успела ответить, но радость от именно такого исхода ситуации переполняла сознание. Она вошла в зал, где оставалось от силы десять человек.

—  Лиза, мы ценим твой вклад в проект, спасибо! —  спокойно сказал продюсер, когда она присоединилась к их группе, что-то бурно обсуждавшей до ее прихода.

— Это альтернативный способ сказать «пока»?

— Насколько мне известно, ты более никак не задействована в проекте. — сухо, почти с раздражением ответил продюсер.

—  Что, даже не перезвоните? — она ухмыльнулась, пытаясь свести диалог к шутке. Внутри все рушилось, как в фильмах про апокалипсис.

—  Если нам понадобится твоя помощь, — он склонил голову набок, рассматривая женщину, — мы обязательно это сделаем, — теплая, почти домашняя улыбка расплывается по лицу. Страшно играть в игры с закоренелыми взрослыми, которые не умеют общаться ничем, кроме нападений.

Глаза продюсера сверкнули надменным, ни на чем не основанном пренебрежении к Лизе. Впервые за эти два года он почувствовал свободу, такое приятное облегчение, что теперь не должен никого любить или терпеть. Можно было не скрывать эмоции, распоряжаться своим временем так, как он сам этого хочет. Ему потребовалось бы несколько суток, чтобы рассказать, кого, за что и насколько он ненавидел.

Снова проверив счет в банке, он в очередной раз выдохнул и взглянул на рассвет. Ему казалось, что вместе с небом расцветает и его желание жить, наслаждаясь каждым моментом.

Он это сделал. Он прошел через это. И он в ответе только перед собой.