Наверное, в тот день то самое письмо было единственным, что обрадовало Тамар. Лето жаркими лучами выжигало все силы из людей, растений и асфальта, который блестел от выделявшихся паров. Пришлось ей, также как и всем остальным, настежь открыть окна, чтобы впустить в комнату хоть каплю воздуха. Квартира наполнилась «чужими» звуками – кто-то слушал радио, кто-то громко спорил, шумели стиральные машины и был слышен звон посуды. В открытое окно донеслись отрывки интервью ведущему телеканалу, и словно возвращая ее в реальность, голос продюсера рассказывал о секретных посылах их фильма. Их фильма. Её.

Что-то очень больно укололо в плечо, затем она почувствовала, как у уха появился звук садящегося самолета. «Не к добру» - хотела усмехнуться Тамар, как упала на пол, ничего не видя перед собой.

***

Она очнулась, когда жара спала и в комнату залетел холодный ветер, заставивший прийти в себя. Тамар поднялась, чтобы закрыть окно, параллельно размышляя о величине шанса простыть, лежа на полу в этом замёрзшем состоянии. Она не понимала, сколько времени прошло. «Вот так умрешь, никто и не хватится» - пронеслось в голове.

Она застыла, увидев двор, заметенный снегом. Метель опять развлекалась, раскидываясь волнами мелкого противного снега. Было темно. И очень холодно. Тамар высунула голову в распахнутое окно. Волосы качнулись, впуская в пряди маленькие снежинки, наполняясь ледяным воздухом и приобретая такой знакомый и такой нелюбимый их обладательницей «зимний запах».

Перед тем, как из шкафа зазвонил телефон, она успела заметить, что никакие окна в доме напротив не горят. Телефон из шкафа уже звонит. Тот самый телефон. Злополучный телефон.

Номер неизвестен. Она задерживает палец на зеленой иконке, в сомнениях, стоит ли брать трубку. Но все же проводит пальцем вверх, одновременно поднося трубку к уху.

— Да? — робкий, неуверенный голос.

— Девушка, мы ждем вас в Девятом парке.

Тишина.

— Какого цвета вы хотите обшивку гроба?

Окно вылетело из стены под напором метели, запуская в комнату страшный порыв ветра со снегом. Снег забивался везде: в кровать, в шторы, между страниц раскрытой книги, в кружку с недопитым чаем, между секций батареи.

Только сейчас она осознала, что стоит в одном тонком платье. Тамар присела на корточки, практически «стекая» вниз по стене. Даже под ногтями у нее был снег, который не таял, замораживая пальцы. Было страшно и страшно холодно.

— Девятый парк, — донеслось из трубки.

Она нажала на кнопку выключения телефона, но аппарат не слушался. Замерз? Еще одна попытка: она до побеления пальца зажала кнопку питания, ожидая, что экран погаснет.

— Девушка, нужно провести следственные мероприятия, мы изымаем автомобиль. Вы должны приехать как можно скорее. Переливание крови не помогло.

Она зажала телефон подмышкой и побежала в ванную. Там, в одной из миллионов маленьких коробочек, трясущиеся пальцы нашли черную шпильку для волос. Вернувшись в комнату, по дороге скинув с телефона чехол, она извлекла лот для сим-карты из телефона. Снова прислонилась к стене, запрокинув голову назад, выдохнула. Тишина. Метель все еще злорадно завывала, но трубка молчала. Тамар закрыла глаза, пытаясь успокоиться.

— Дело в том, что ваш номер был в списке последних набранных абонентов. Девушка, вы можете предоставить свидетельство о браке с погибшим? Вы должны срочно приехать!

— Да заткнись ты уже! — она вскочила, и с криком запустила телефон в стену напротив. Когда между телефоном и стеной оставалось от силы полметра, комната, раньше хотя бы условно защищавшая Тамар, исчезла. Она оказалась в поле, одна, в темноте и наедине с метелью. Трубка, светя экраном, упала в снег.

К звуку завывающего ветра присоединился визг тормозов. Он повторялся из раза в раз. «Куда бежать?» - вертелось в голове.

— Сможешь любить? Останешься женщиной? — не умолкал телефон, повторяя известные ей из интернета фразы.

Она побежала. Ноги не слушались, путались в сугробе, платье стало ниже, чем оно было, тем самым начав путаться в снегу и ногах. Их было две, но Тамар чувствовала, что все восемь – настолько трудно было управлять своим телом. Она не выдержала и упала. Лицо погрузилось в острый ледяной снег.

***

По коже расплылось ощущение холодной воды. Она открыла глаза скорее по рефлексу, нежели от огромного желания смотреть на эту ночь и на метель. Но перед ней стояла Прелесть, а комната была по-прежнему залита солнцем. Из окна доносились звуки улицы и музыка, которую слушали подростки через колонку.

— Ты как? Врача вызвать? Голова болит? — в привычной ей спешке начала спрашивать подругу художница.

Тамар вскочила, бросилась к окну и с непривычным ей прежде наслаждением выглянула на улицу:

— Они что-то делают? — с детской наивностью спросила она, — Они

есть?

— А смысл от того, что они есть? Ходят, делают что-то вселенски для них важное — развела руками Прелесть, — Ты как вообще?

— Все хорошо, просто сон плохой приснился. Ты что тут забыла?

По интонации подруги Прелесть поняла, что Тамар в полном порядке, и, хотя она решила больше не поднимать эту тему, ее все же тревожил внезапный обморок Тамар. Не каждый день находишь близких людей на полу в бессознательном состоянии.

— Вообще-то, — начала с упреком Прелесть, — я пришла к тебе рассказать кое-что и может быть даже выплакаться, если ты позволишь. Но может, — она взяла ее за плечи, усаживая в кресло и присаживаясь в кресло напротив, — ты сначала расскажешь, что тебе приснилось?

— Прелесть, все в порядке, правда. У всех бывает. Не нужно обо мне беспокоиться.

Самое противное в людях, по мнению Тамар, было их непоколебимое желание копаться в твоей душе. Она не понимала, как можно добровольно интересоваться и выслушивать чьи-то сны или переживания. Если и рассказывать свой сон кому-то, то это определенно должен быть человек, принимающий тебя, человек, с которым комфортно молчать. Ошибка большинства ее близких людей была в том, что они пытались ее понять. А ей нужно было просто не мешать. Прелесть была как раз такой. Но что-то сдерживало Тамар от полного доверия ей, и она уже много долгих лет дружбы пыталась разгадать этот фокус, который ей подкинуло ее собственное сознание.

— Из-за чего ты хотела мне выплакаться? — она вернулась к теме беседы, в надежде, что раздражающих вопросов касательно ее самочувствия больше не поступит.

В глубине души она презирала тех, кто позволяет себе плакать, а уж тем более тех, кто куда-то специально идет, чтобы поплакать. «У меня есть только я» - неоднократно говорила она себе, когда в ее душу прокрадывался соблазн последовать совету друзей и отвести свою натуру к психологу.

— Тамар, у меня случилось очень страшное.

Девушка смотрела на художницу, ожидая пояснения.  

«Что-то очень страшное»

«Картина упала, не высохнув» - с издевкой произнес голос в голове, но сегодня вторник, а по вторникам она не озвучивает свои мысли сразу же после их рождения.

— Так что же у тебя случилось?

— Ой, ты даже не представляешь…

— Не представляю…

Она любила слушать проблемы других. Вернее, то, что другим казалось проблемами. Это – как удивительные истории, короткие рассказы, с которыми тебе необязательно дальше жить. В этом можно забыться от чего-то своего, выйти на диалог с собой на другие темы. Ей не было сильно интересно, что случилось у Прелести – у такой, как художница, ветер, дующий не в том направлении мог повлиять на ход жизни и настроение. Прелесть была слишком неустойчива к чему-то, что затрагивало ее общение с внешним миром. Она сразу переставала быть собой, пугалась всего подряд, а самое главное – верила. Тамар убедилась в этом, когда, пытаясь шутить в очередной раз, она случайно напугала подругу.

— Я такая красивая, такая хорошая, такая талантливая, и меня совсем никто не любит! — быстро, в своей манере проговорила Прелесть.

— Это нормально – я вот никого не люблю.

— А я такая красивая, такая честная, такая правильная и такая одинокая! — восклицала художница, — ты не представляешь, они все меня не любят!

— Кто все?

— Они, все! — она достала из кармана телефон, разблокировав его.

— Это тоже нормально, — она вытянула руки вверх и, сладко потянувшись, спокойно добавила, — Никто никого не любит.

Инфантильное поведение художницы раздражало, но, что удивительно, не было противно. Тамар терпеливо слушала все реплики художницы, словно пытаясь собрать ее образ по осколкам фраз. В них был скрытый смысл, раскиданный поперек того, что она говорила. Прелесть никогда не обсуждала «земные» темы – совершенно не разбиралась в бытовых вопросах, не смотрела телевизор и не умела определять время. Но все ее существо было одной загадкой, которую было очень приятно разгадывать, не беря сказанное близко к сердцу. Ее образ вторил мыслям – взять тот же самый бестолковый платок, или странные кардиганы поверх пышных платьев.