— И что было дальше? — не очень заинтересованно отозвалась Тамар, отправляя в рот предпоследний кусочек шоколада.

— А дальше я не помню…

— Ты не помнишь того, что было вчера?!

— Но ты же не помнишь, какой сейчас день недели! Мне пришлось тебе напомнить, а ведь ты всегда их знаешь!

— Да, но это другое! — она осуждающе посмотрела на художницу. Кстати, а почему именно «Прелесть»? У девушки должно быть имя. У всех есть имя, потому что у всех есть паспорт и ворох остальных документов разного назначения. Не всегда понятного, но, видимо, очень важного. Тамар уже хотела спросить у Прелести, как ее зовут, но вовремя осеклась – как это прозвучит? К тому же, ей вспомнилось, что Прелесть как-то сама рассказывала, что забыла свое имя. Как это вообще можно забыть? А как можно забыть, что уже задавала этот вопрос?

***

Тамар обратила внимание на постоянно загорающийся от уведомлений экран телефона соседки. Прелесть все еще не разобралась в работе гаджета и думал, что так и должно быть, поэтому жалела, что не оставила его дома.

— Не бери себе в голову, — после прочтения нескольких десятков негативных отзывав о картинах, произнесла Тамар.

— Так и должно быть?

— Я не знаю, — она соврала.

Опять что-то колет в плечо, вот что сейчас интересовало Тамар, а не набор слов на странице у Прелести.

— Послушай, — начала она успокаивающую речь, — от этого можно абстрагироваться, а вот…

— А от чего нельзя? — перебила ее Прелесть в своей привычной манере.

— Нельзя – от себя. «Хотя, судя по тебе, можно» - хотела она добавить, но не стала. Держала себя на коротком поводке, и так было слишком много вопросов к самой себе.

— Вот тебе же нравятся мои картины? — Не то спросила, не то поставила перед фактом художница.

— Конечно нравятся!

Прелесть сощурилась, словно хотела услышать доказательства словам подруги.

— Правда, нравятся… ну, почти все.

— Тогда что не так? — она кивнула головой в сторону телефона, на экране которого все также была открыта страница с комментариями.

Тамар взглянула на нее с жалостью. Казалось, прошла вечность.

— Прелесть, ты никогда не задумывалась, отчего молчат земляные черви?

***

Она сидела одна, на полу в мастерской. Она там жила и днем, и ночью, иногда приходила в свою квартиру за чем-то жизненно-важным, например, осколком зеркала на нитке.

Телефон уведомил о входящем звонке.

— Да?

— Добрый вечер! — начал осторожный мужской голос. Женщина насторожилась. — Я правильно позвонил? Это Марлен Готье?

Облегчение. Она не Марлен.

— Прошу прощения, вы ошиблись номером. — Она сбросила звонок.

Сидела молча. Картина, стоявшая перед ней, изображала ящерицу. У нее было большое мощное тело и чрезвычайно маленькая голова. Лиловый фон никак не хотел сочетаться с коричнево-зеленым телом ящерицы, и Прелесть ничего не могла с этим сделать. Под рептилией расположился мертвый воробей. Как он туда попал – непонятно, но Прелесть в этом видела огромный смысл и даже объяснила его в описании к фотографии картины в соцсети. Но никто не оценил ее мысль.

Снова позвонили, но уже в дверь.

— Откуда столько социальности сегодня? — пробурчала под нос художница и поплелась открывать дверь.

На пороге стоял человек среднего роста в плотном пальто. Волосы – основной интерес Прелести, были закрыты приземистой шляпой такого же темного цвета, что и пальто. Лицо человека озарилось улыбкой:

— Дорогая! Как я рад тебя видеть! Как ты изменилась! — он бросился ее обнимать. Девушка не удержалась и расплылась в улыбке, обнимая гостя.

— Как давно мы не виделись? Лет десять? — он бесцеремонно прошел в мастерскую, уже переоборудованную под жилье. Аккуратно сложил пальто вдвое и повесил на спинку кресла. Такой жест показался ей очень приятным.

— И все же насколько сильно ты изменилась после академии! — он еще раз ее оглядел.

Точно, академия! Человек не выглядит знакомым, но в академии прикладных искусств, куда она ходила ради диплома, потому что и так знала, как и что ей делать, она не старалась запоминать сокурсников. Она вообще ничего не запоминала. Неловко получилось – он ее знал, он думал о ней, а она даже не позаботилась узнать его имя. Придется выкручиваться.

— Да… и ты тоже изменился… эта стрижка, — она показала пальцем на укладку, когда он снял шляпу, размещая ее поверх пальто, — гораздо лучше предыдущей.

Она осторожно выбирала каждое слово, чтобы не выдать себя. Сам факт хорошего обращения с ней уже завышал планку. Обычно она не ценила новых людей в своей жизни. Было лишь несколько человек, к которым она привязывалась. Остальные либо классифицировались как «прозрачные», либо вызывали подозрения. Незнакомец шокировал ее обаянием, и ей было стыдно признать, что ничего не зная о нем, она не хочет его выгонять.

— Как давно ты тут живешь? — он повернулся вокруг себя, осмотрев помещение.

— Я не помню, — пожала плечами девушка, — а это важно?

— Думаю, нет. Когда живешь в таком потрясающем месте, часов не наблюдаешь.

Как она была с ним согласна! Она обожала свою студию! Но почему он сказал «живешь»? Не заметил картин, расставленных вдоль всей стены?

Они стали разговаривать о студиях. Потом о ценах на них и ценах на продукты. Кажется, далее разговор зашел о великих авторах, потом о посадке растений и необходимости иметь телевизор.

— Мне пора, — сказал он, взглянув на часы. И перед тем, как Прелесть успела что-либо ответить, добавил:

— Я загляну завтра!

Дверь закрылась, и художница воодушевленно посмотрелась в зеркало. Что это было? Ей было все равно. Ей было очень хорошо, настолько, что перед тем, как лечь спать, она без остановки сделала несколько кругов по студии, грациозно размахивая руками. Придя в себя, она решила, что не будет ложиться спать.

В руках оказалась палитра с перламутровым акрилом и крупная кисть. Дожить бы до завтра.

Поразительно, как кто-то может интересоваться кем-то настолько, чтобы просто задавать вопросы и слушать, не вставляя свои комментарии и не пускаясь рассказывать истории из собственной жизни. Он слушал и не перебивал. Смотрел прямо в глаза. У нее никогда такого не было – никто из ее знакомых так долго слушать Прелесть не мог. У всех сразу находились неотложные дела, или они начинали пытаться «перекроить» художницу, заставить ее мыслить, а то и вовсе существовать по-другому.

***

— Прелесть, ты никогда не задумывалась, отчего молчат земляные черви? — Тамар смотрела прямо ей в глаза, стоя на расстоянии вытянутой руки.

Сегодня ее глаза горели желтым. Ее волосы, раньше такие легкие, со своей темнотой и глубиной, теперь были металлическими, но совершенно бесшумно следовали малейшему движению головы.

— Отчего они молчат? — повторила свой вопрос девушка.

Прелесть хотела отойти, но не смогла пошевелиться – тело болело от любого движения, даже самого маленького. Кости будто ломало изнутри температурой, и она чувствовала, как они в любой момент могут рассыпаться на мелкие крошки.

— У них нет рта? — предположила художница.

— Видишь ли, у них никто никогда ничего не спрашивал.

С этими словами она подняла обе руки вверх, а Прелесть с ужасом обнаружила, что это не руки. Из плеч девушки торчало два металлических обломка, перевязанных цветными лентами, которые свисали и покачивались от движений.

— Что с твоими руками?

Ответа не последовало, Тамар поднесла свои руки к художнице и ленты, как живые, стали оплетать Прелесть, заворачиваясь мертвыми узлами по всему телу. Желтые глаза чернели изнутри, женщина больше ничего не говорила.

От узлов и лент не было больно, болели кости, и ей казалось, будто она горит изнутри. Прелесть опомнилась и начала хватать ленты руками, превозмогая ломоту в костях. Это не привело ни к чему, кроме уплотнения лент, отчего на фарфоровой коже стали появляться красные полосы.

В следующий момент художница схватила Тамар за руки, но тут же одернулась – металл, покрывавший кожу, был настолько ледяным, что кончики пальцев, успевшие до него дотронуться, прилипли. Она с силой дернула вниз, в ужасе оглядела свои руки – с кончиков пальцев действительно сочилась кровь, а до запястья ее опутывали, словно плющ, ленты. Они были матовыми, белого, черного и красного оттенков, широкие и узкие и совершенно самостоятельно перемещались в любом нужном им направлении.

Вот ленты уже опутывают шею, а Прелесть не может ничего сделать. Она стоит и смотрит, как огонь глаз блестит на металлических ресницах. «Видишь ли, у них никто никогда ничего не спрашивал».

— А у меня тоже не спрашивали!!! — выкрикнула вдруг Прелесть прямо ей в лицо. «Как ты тут оказалась?». Вместо ответа Тамар толкнула девушку ногой, отчего та упала навзничь.

***

Потолок был освещен только что вставшим солнцем. «Такие часы называются золотыми», вдруг вспомнилось художнице, это было первое, что пришло ей в голову после того, как она открыла глаза. Она моментально села, оглядывая свои трясущиеся руки. Пальцы были целыми. Тогда она закатала рукава, чтобы осмотреть кожу на предмет полос, коих тоже не оказалось.

Прелесть вскочила и обнаружила, что все это время спала на полу, устроившись между недописанной картиной и большим ящиком с тканью. Она любила посторонние материалы в работе, по ее мнению, от этого картина обретала сердце, уникальность и может быть даже душу. Как будто в этом вальсе текстур предметы и рисунок сливались в единое целое, влюблялись на всю жизнь, и представить их друг без друга было уже трудно.

В такие моменты она обычно доставала новый холст и принималась зарисовывать то, что видела во сне. Но сейчас она просто оглядела себя с ног до головы и отправилась спать, вернее, «досыпать». Не без страха за новый сон, она все же моментально уснула и впервые за долгое время ей ничего не снилось.