Свежий лист бумаги с напечатанными ровными строчками опустился на стол, и так заваленный бумагами. «Купила печатную машинку? Зачем?» - спрашивал голос в голове. Письмо от Селин Тамар получила позднее, чем ожидала. Все 9 лет они переписывались вручную, этот процесс добавлял их общению ощущения сокровенности. Учитывая, что они никогда не встречались и вообще не виделись ни разу за всю жизнь, сокровенность эта была очень ценной. Только с ней Селин могла переписываться именно так, Тамар это в какой-то степени даже радовало.

Для обеих девушек рукописный текст, который в наше время стал редкостью, был как освежающая вода в пустыне. Ощущать выведенные буквы кончиками пальцев и представлять, что чья-то рука незадолго до тебя вот также трогала эту бумагу ей казалось бесценным. Одно из любимых занятий. Сама Тамар с большой ответственностью подходила к выбору ручки, даже хотела ради этого научиться писать перьевой – но все никак не хватало времени. Или желания.

Как бы то ни было, сейчас, держа перед собой листок с текстом, написанным на печатной машинке, она е могла перестать думать о причине такой резкой смены стиля переписки. Писать вручную – значит посвящать человеку время и душу, отдавать кусочек себя. Такой текст обнажает человека, не дает скрыть характер, темперамент и даже прошлое. Иногда страшное и очень хорошо скрываемое. Она с жадностью коллекционировала открытки, которые ей дарили и записки, которые ей предназначались только от одного человека. Письма от Селин Тамар держала в отдельном ящике, впрочем, на ключ никогда не закрывавшемся.

Она подходила к таким личным вещам очень тщательно, почти никогда не пуская никого в свой «близкий круг». В близком кругу у нее была только она сама и этой компании было вполне достаточно. Переписка с Селин длилась вот уже тринадцатый год. С каждым разом рассказывая друг другу чуть больше, чем в прошлый, они становились ближе. Это было приятное расстояние, и наверное, единственная причина, по которой они до сих пор обменивались конвертами с рукописным, а не печатным текстом крылась в том, что они никогда друг друга не видели.

Зная друг о друге достаточно информации, никто не испытывал потребность в «более тщательном» и близком знакомстве. Обеих устраивало именно такое общение, как будто они играли самые правильные роли друг для друга в те моменты, когда хотелось иметь кого-то близкого, но не настолько близко.

Письмо, написанное как обычно на полторы страницы, не содержало никакой информации, кроме откровенной «воды». Селин написала о походе в парк, похвалила фильм, теперь приносивший Тамар столько боли. И больше – ничего. Она задала самые простые вопросы «просто чтобы не пропадала переписка» - как думалось Тамар. Сначала она расстроилась и неуверенность в себе, которую она заковывала за решетку на протяжении долгих лет, стала пробираться наружу.

«Сделала что-то не так?»

«Что-то не так сказала?»

 «Забыла о чем-то важном?»

Отрицательный ответ на все вопросы. Тогда что?

Взгляд упал на конверт. Идеально чистый, новый. Химически-белый, без единой полосочки грязи, что часто встречается в почтовых отделениях, нигде не помятый, марки приклеены идеально ровно. Конверт лежал, давая ей себя рассматривать, будто загадывая свою загадку, которую нужно было решить в кратчайшие сроки и от которой зависело будущее. Тамар не понравилась эта игра. Она убрала конверт в ящик стола, отодвинула другой ящик – с письмами от Селин и уже хотела убрать его к остальным письмам, но в последний момент резко убрала руку.

Осторожно вытащила первое попавшееся письмо. Открыла. Перед ней – два листа бумаги. Два РАЗНЫХ листа. Еще одна подсказка для разгадки ощущалось новой комнатой в квесте. Когда думаешь, что успешно прошел испытание, в шкафу вдруг открывается дверь и появляется новое задание. Тамар не любила квесты. Никогда не ходила на корпоративы, если знала, что там будет квест.

***

— Почему ты не хочешь хотя бы попробовать?

— Я пробовала, мне не понравилось.

— Почему? А что это был за квест?

— Это был отдельный квест.

— Почему ты не хочешь попробовать? — расспрашивал коллега,

— У меня каждый день квест. — И немного помолчав, она добавила, — и каждую ночь тоже.

— Но ведь это сейчас очень популярно…

— Знаешь, я – это отдельная история.

***

Зачем ходить куда-то, чтобы добровольно и к тому же за собственные деньги получить острые ощущения? Разве их не хватает в жизни? Ей хватало. Им – может быть и нет. Но это лишь вопрос принятия происходящего, ощущения себя в жизни. Она не могла спокойно спать до сих пор. Ее преследовали метели, страшный голос из Девятого парка и металлический привкус крови от прокусываемых губ.

Тамар живет одна, но ей не одиноко. Ей снятся кошмары, но она их не боится. Она обрастает ветками, покрытыми металлическим блеском от невыпущенных слез.

***

Мозг никак не хотел решать внезапно появившуюся головоломку, и она решила прогуляться, купив Плесени корм. Обычно она кормила ее мотыльками. Покупала только бордовых и зеленых – пушистых, и хоть по вкусу они не отличались от других (она проверяла), каждый раз просила в магазине именно этих мотыльков. Продавцы, скрипя зубами, отбирали нужных насекомых, а загадочная женщина смотрела за движениями брезгливых рук.

***

Зелено-оранжевые мохнатые крылья, закрывающие толстое тело, словно плащ, распластались между указательным и большим пальцем. Ногти слегка коснулись спинки насекомого и тут же окрасились пыльцой. Сильные черные ноги мотылька вытянулись вдоль тела, содрогаясь от ее дыхания. Тамар поднесла мотылька слишком близко к лицу, что теперь уже не видела, как блестит в огне свечи его шерсть. Вдох. Ничем не пахнет. Треугольники узоров на крыльях словно померкли, замерев в ожидании неизбежного. Одно быстрое движение – и под ее зубами слышится хруст костяной головы.

Во рту разлилась смесь вкуса поп корна и лесного ореха. Мотылек мягкий, прожевав его всего пару раз, она проглатывает липкую массу. Секунда – и о некогда трепещущем живом тельце помнят лишь стены комнаты.

И все-таки, зеленый мотылек не отличается по вкусу от коричневого.

***

Выбор одежды был небольшим, поэтому ее взгляд остановился на платье, которое она еще в школьные годы сшила из лоскутов разного размера. Такое несуразное и непривычное, оно не просто привлекало внимание, заставляло исследовать глазами тонкую материю, но и все еще потрясающе сидело на ее истощенной фигуре. Каждый лоскут здесь – отдельная, независимая история, которая своим орнаментом и цветом спорит с соседней, такой же немаловажной историей. Низ платья обрамляла собранная бархатная лента, напоминавшая ленточного червя, против воли изъятого из привычного места обитания и пришитого к подолу.

Вся эта красота переливалась и раскидывала блеск от лучей солнца, пока хозяйка этого платья-истории шла по улице. Взгляд захватил странный мужчина, покупавший цветы в ларьке. Обычно, Тамар всматривалась в лицо каждого мужчины, который хотя бы ростом походил на Него.

Этот был одет в темный костюм, поверх было накинуто пальто, а голову и частично лицо закрывала темная шляпа с неширокими полями. Следующая особенность, еще сильнее заинтересовавшая Тамар – мужчина покупал черные Ранункулюсы. Цветы представляли собой плотные бутоны, напоминающие смесь пиона и розы. Смесь горького черного цвета, к верху лепестка, отдававшего диким бордовым.

Она не могла понять, почему она на него смотрит, это же не Он. А потом ее осенило.

Это были любимые цветы Прелести. И еще это были ее нелюбимые цветы. Все в них ее отталкивало, словно кто-то проклял пионы и теперь они так выглядят. Человек в костюме расплатился, дождался чека и ушел вниз по улице.

***

Прелесть вздрогнула от звонка в дверь. Она была у себя дома, а не в мастерской, поэтому была уверенна, что к ней пришел кто-то из соседей, либо вечно грустная подруга. В дверном глазке появился господин из вчерашнего дня. Не задумываясь, она открыла дверь. Конечно, он пришел ее слушать. Она бы еще сто раз ему открыла.

Наступил вечер, и на маленькой кухне, где сидела маленькая женщина и странный мужчина, зажегся свет. Тамар стояла под окнами подруги, не решаясь войти. Вдруг в отражении окна появилось две тени, два силуэта, сидящих друг на против друга. Ее подозрения подтвердились. Пронзило горечью и обидой. Ее променяли? Да как у этой художницы, которая даже время по механическим часам определить не может, мог появиться кто-то?! Она не грустила, от того, что была одна. Она ждала, и время ее тянулось всю жизнь. Она знала, чего, вернее кого она ждет.

Тень девушки весело подрагивала, ее кудри повторяли каждый всплеск руками, покачиваясь в наспех собранном пучке. Фигура мужчины отражала спокойствие. Они разговаривали о чем-то приятном, Тамар была в этом уверена – иначе бы Прелесть не жестикулировала так активно. Что ж. Она за нее счастлива. Допив вино, она оставила бутылку на асфальте и пошла в сторону дома.

 ***

— Ты тоже так считаешь? — растерянно спросила художница.

— Да, но только не обижайся. Сделай, как я посоветовал, в следующий раз используй больше цветов и не используй посторонние предметы.

— Тогда есть шанс попасть на выставку?

— Коллеги говорят, что все сто.

— А что же делать с этой картиной? — она бросила расстроенный взгляд на уже готовое, оформленное в красивую рамку полотно.

— Знаешь, мы все ошибаемся… к сожалению, она ничего не стоит.

Прелесть опустила глаза. Не хотела, чтобы он видел, как она плачет. Те люди были правы. Она бездарно пишет, к тому же так много.

— Очень прошу тебя, не плачь! Ты такая красивая и такая несчастная в своем мире! Прошу, — с этими словами он подошел к ней и некрепко обнял за плечи, — хочешь, я куплю ее у тебя?

Он достал кошелек, вынул оттуда две купюры и положил перед ней.

— Это немного, но все, что у меня есть, — тихо произнес он, поглаживая ее по плечу, — надеюсь, это покроет хотя бы материалы?

— Мне неловко, это неправильно, — Прелесть уже хотела отодвинуть деньги, но его рука оказалась быстрее, и ее ладонь была возвращена в исходное положение в ту же секунду.

— Любой труд должен быть вознагражден. Прости, мне пора.

— Ты еще придешь? — она шмыгнула носом, вытерла слезы рукавом и обернулась, но его уже не было. Как и картины, что еще минуту назад одиноко стояла у стены.

«Любой труд должен быть вознагражден».

— Ты еще придешь? — прошептала она в закрытую дверь, сама не зная, зачем. Просто чувствовала, что это нужно было сделать.

***

Непонятно, что в тот вечер больше управляло ее сознанием – алкоголь или новости о подруге. Тамар сидела в кресле, смотря в открытое настежь окно. Если она открывала их, то только ночью. Сидела у открытого окна и слушала тишину, что была роскошью в ее вечно громкой голове. Ночь была безоблачной, поэтому хорошо просматривались звезды. «Наверное, им смешно наблюдать за нами и нашими жалкими, по сравнению с устройством небесного свода проблемами». Как же иногда ей хотелось стать небесным телом. Она им отчасти и была. Как звезда, что сейчас заглядывала к ней в окно, она уже «отсветила» своё. Теперь болталась в пространстве, как этот потухший камень теперь висит в космосе, а в нее периодически что-то «врезалось», как врезается космический мусор в звезду. Вот только звезда внутри была такая же, как и снаружи – каменная, холодная. А Тамар была каменной и холодной только снаружи. Внутри она была живой, но с каждым годом эта живость в ней погибала, она сама ее убивала. Она была ей не нужна. Зачем тебе то, с чем ты не знаешь, как обращаться?

Как будто по праву рождения ей дали какой-то бонус, но не приложили инструкцию. Было бы хорошо, если бы к нам прилагались инструкции. Например, «у человека такой-то характер, не ведите себя с ним так-то, а ведите так-то».

***

— Знаешь, я давно уже решила, что мне никто не нужен. У меня никогда не было души, я не смогу никого полюбить так, как от меня этого хотят.

— Почему так? Почему ты так думаешь?

— Что значит почему? — она окинула собеседника агрессивным взглядом, — им вечно что-то нужно! Ты вечно не подходишь под те или иные стандарты! Не такая, не так, не правильная, не открытая, слишком открытая, говоришь много или мало!

— И что?

— Это такие «щиты», понимаешь? Чтобы от себя ничего не требовать!

— Но ты же от себя требуешь!

— Мне можно, меня вообще, может быть, не существует!

— Но я же тебя вижу, — собеседник ее был спокоен и сдержан. Как и всегда.

— Ты с легкостью мог меня выдумать.

***

Письмо. Она совсем про него забыла. Быстро вскочив и подбежав к столу, она вновь взяла в руки два листа бумаги. Взгляд упал на предпоследнюю фразу.

«С любовью,»

На что намёк? Ведь они буквально недавно обсуждали, что так писать – пошлость и признак откровенно небольшого словарного запаса. Зачем она так написала? Их стандартной фразой было «Обняла, …».

Письмо написала не Селин.

Женщину кто-то пытался либо очень серьезно обмануть, либо подставить, и Тамар, оглушенная вторым потрясением за этот вечер, выронила бумагу на пол. Руки снова начали трястись. Это было ее проклятием – каждый выброс адреналина сопровождался вот такими ситуациями, она просто не знала, что с этим делать. Даже если она не волновалась, но прошла через какой-то стресс, руки начинали дрожать. Что же пережили эти руки?