Вечером во всей усадьбе было тихо. В саду мерцали спинки светлячков, прячущихся средь кустов. Шумела вода в фонтане. Всю блажь нарушали вкрадчивый, но резкий голос Аделинды и шаги двух пар ног.
— Господин хочет видеть тебя, — сказала Аделинда без особых эмоций в голосе. Ее плечи были напряжены, но во всем остальном она выглядела как прежде — без сучка, без задоринки. Как будто бы никогда не отдыхает, всегда бдительна и внимательна. Кэйа, в свою очередь, очень выдохся, хотя чувство усталости сдвинуло на второй план чувство тревоги. Сердце клокотало в груди, как будто предчувствовало новые потрясения.
— Это я уже понял, — нервно хмыкнул Кэйа, поймав на себе строгий взгляд Аделинды. Ей явно очень не нравилось, что Кэйа позволяет себе лишние слова и рискует получить за это выговор. Увы, Кэйа не умел держать язык за зубами. — Зачем?
— Вопросы в сторону. Просто повинуйся его воле. Я думаю, тебя не стоит предупреждать о поведении. Любая сомнительная выходка может стоить тебе жизни, понял? — очевидно, это был риторический вопрос, потому что, когда Кэйа вновь открыл рот, Аделинда строго проговорила: — Ни слова больше. Иначе завтра будешь в одиночку драить конюшню.
И Кэйа замолчал. Не потому, что он боялся страшной участи, а потому, что выведывать у Аделинды даже безобидную информацию было просто бесполезно. Она была верна Дилюку и своему слову, как пес.
Тем временем в голове крутились неугомонные мысли. Какие-то из них побуждали развернуться и бежать — куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Какие-то требовали проявить хладнокровие и разобраться со всем в более здравом состоянии. Разум то и дело наполняли новые идеи, предположения; они, как мошкара, роились внутри черепной коробки и не позволяли сфокусироваться на чем-то определенном. Впрочем, у Кэйи было слишком мало времени, чтобы разобраться в себе, потому что Аделинда уже открывала большие двери господского дома.
На выдохе, подобно погружению в воду, Кэйа ступил в холл, очертания которого были смутно знакомы. Обстановка с тех пор ничуть не обеднела: дом так и пыхал богатством. Эксклюзивные картины в тяжелых рамах на стенах, толстые ковры; на огромных окнах — гардины, из ткани которых, должно быть, можно было пошить целую коллекцию дизайнерских платьев; всюду, тут и там, везде — какие-то признаки богатства. Не сказать, что Кэйа жил хуже в своем поместье, не сказать, что его семья была намного беднее, но почему-то имение Рагнвиндров производило более сильное впечатление, будто какой-то магией воздействуя на разум.
Может, дело было в атмосфере, может — в эмоциональном возбуждении, но Кэйа чувствовал себя крохотным и никчемным, пока шел вслед за Аделиндой по рагнвиндровскому дому. Они остановились у дверей в коридоре, который Кэйа из детства помнил как «коридор между главным залом и личной гостиной». Наверное, так было и сейчас. Кэйа в этом удостоверился, когда, после стука, дверь распахнулась, и теплый, исходящий от свечей свет полился в коридор изнутри гостиной.
Служанка, открывшая Аделинде дверь, коротко поклонилась и сказала:
— Господин уже ждет. Прошу, — она отошла в сторону, но ни Кэйа, ни Аделинда даже не пошевелились. Через секунду замешательства Аделинда подтолкнула Кэйю вперед, вынуждая сделать первый шаг навстречу неизвестному. Кэйа почувствовал на спине ее тяжелый взгляд, а потом услышал тихий щелчок, означающий, что у него больше не было шанса отступить назад. Дверь была закрыта.
Казалось, в гостиной не было никого. В добротном камине монотонно и будто бы успокаивающе потрескивали поленья. Кэйа сосредоточился на этом звуке, чтобы нервничать чуть меньше. Каким-то чудом ему удалось выровнять сердцебиение, но, увы, ненадолго. Ведь спустя мимолетное мгновение он увидел его.
Дилюк, закинув ногу на бедро, сидел в кресле, тихо, будто его здесь не было вовсе, и смотрел. Смотрел в самое нутро. Кэйа, сам того не понимая, невольно улыбнулся, но улыбка получилась болезненной, напряженной, подобно судороге, тронувшей губы.
Вблизи Дилюк казался божественным, совершенно не человеческим существом. Статный, ровный, как струнка, он держался в абсолютном, ничем не встревоженном спокойствии. Его бледная кожа на контрасте глаз цвета красного янтаря казалась холодной и хрупкой, как поверхность мраморной статуи. Он сам очень походил на неживую скульптуру — недвижимый, равнодушный и прекрасный.
Кэйа был не в силах нарушить молчание. Он смотрел на Дилюка с привычным выражением лица (не зря он воспитывался в аристократических условиях и потому умел «держать» лицо), но внутри испытывал почти адскую боль. Кем был этот человек, восседающий напротив? Дьяволом, богом? Убийцей, мучителем? Кэйа не мог осознать, и это заставляло нервничать еще больше прежнего. Он не мог предугадать, какой будет следующий удар Рагнвиндра, но знал, что он, конечно же, будет болезненным. Но чего еще Дилюк мог лишить Кэйю, и так отобрав у него отца и дом?
Кэйа понимал, что тот может постепенно ломать его, перегибать пополам, прокручивать всаженный в самое сердце нож, чтобы сделать еще больнее, еще невыносимее. Он может, и, возможно, Кэйе придется жить с этим до конца дней.
Но почему-то сейчас он молчал. Хотя, должно быть, хотел сказать многое. Пусть губы его и не шевельнулись, но взгляд говорил о многом. Эта странная особенность молодого Рагнвиндра — его глаза выражали либо всё, либо ничего. Сейчас они горели, как огонь в камине, как лесной пожар, как весь рассудок Кэйи.
Что было в этих глазах?
«Ненавижу».
«Я уничтожу тебя».
«Я хочу смотреть, как ты медленно погибаешь».
«Я сделаю все, лишь бы ты страдал, как страдал я когда-то».
А, может быть, ничего из этого?
Кэйа тихо выдохнул, но в гостиной его дыхание прозвучало как гром средь ясного неба. Кэйа стоял, одетый с иголочки, но чувствовал себя совершенно нагим. Обезоруженным. Вместо привычного клинка в ножнах — была улыбка на губах, но вряд ли она могла спасти во время ожесточенной схватки. По крайней мере, в этой схватке взглядов она не спасала, а лишь оборачивалась против самого Кэйи, постепенно угасая.
Ему было холодно. Пожалуй… ему было еще и страшно.
Когда Дилюк встал со своего места, так и не проронив ни слова, Кэйа почувствовал, что еще немного — и он попятится назад. Но, к счастью, даже тогда, когда Дилюк неспешно шагнул к нему навстречу, Кэйа не двинулся. Это уже было маленькой победой.
Приближения Дилюка было подобно языкам пламени, тянувшимся к Кэйе, чтобы обжечь. Но он стоял, не двигаясь, впервые за долгое время не думая о побеге. Если он сбежит, то покажет свою слабость перед этим человеком. А это было бы непростительно.
Дилюк был шире в плечах, но даже это едва значительное превосходство над Кэйей значило многое. Дилюк казался скалой, неприступной, непобедимой, и шансы Кэйи выйти из этого боя хотя бы живым все больше близились к нулю.
Легкое прикосновение к щеке действительно обожгло не хуже огня, хотя пальцы Дилюка были холодными, облаченными в тонкую кожу перчатки. Кэйа не понимал, что выглядит, как загнанный в угол зверь, и всё пытался не показывать истинных чувств. Но, к сожалению, господин Рагнвиндр уже и так видел их.
Большой палец Дилюка скользнул вниз по скуле Кэйи, собирая на подушечку золотистые блестки, искусно нанесенные Анеттой. Кэйа чувствовал, как блестки медленно сыплются вниз, куда двигалось и прикосновение господина Рагнвиндра. Обхватив пальцами острый подбородок того, Дилюк вынудил Кэйю поднять голову чуть выше, приблизить лицо к лицу. Еще один долгий, непонятный, но говорящий о многом взгляд. И тихое, близкое, ощутимое на самых губах, будто дыхание, слово:
— Уходи.
***
Кэйа прижался спиной к стене. Он стоял в коридоре, куда его привела Аделинда всего минут пятнадцать назад, и чувствовал, что не может пошевелиться. Взгляд Дилюка словно загипнотизировал его, ввел в транс, а единственное сказанное за всю «аудиенцию» слово сводило с ума.
«Уходи», — прошептал Дилюк, зная, что у Кэйи нет такой возможности. Зная, что уйти — это его единственное желание, которое вряд ли когда-нибудь исполнится. Издевательски. По самому больному. Унизительно.
Кэйа уже почти скулил от горького осознания, когда его вдруг нашла одна из служанок. Она проводила его к Аделинде, которая еще даже не успела покинуть господский дом.
— Что ты натворил?
— Ничего, — коротко и, на удивление Аделинды, немногословно. — Он сказал мне уходить. И всё.
Кэйа был слишком встревожен, чтобы заметить одну из немногих эмоций, промелькнувшую на лице Аделинды. Она задумчиво рассматривала Кэйю, пока тот ощущал себя в вакууме, полностью отрезанным от реального мира. Что это было? Зачем это было? Какой мотив? На щеке и подбородке шрамом отпечаталось то прикосновение.
Когда Аделинда отводила Кэйю обратно к дому слуг, она думала о том, что Дилюк был все еще юношей, сердце которого уже было истерзано и разорвано на миллион кусочков. И, возможно, одной из причин этого действительно был именно Кэйа Альберих.
***
Утром Кэйа едва проснулся. Ему снились сны, запечатленные неприятным тревожным осадком на сердце. Он очнулся лишь от стука.
— Пора на работу, — это был голос Руби, прозрачный и едва ощутимый. Кэйа, зевая, открыл дверь и услышал удивленный вздох: — Что… с тобой?
— Знаешь, милая, сон в пару часов вряд ли хорошо повлияет на мой внешний вид. Что, я уже не такой красавчик, как прежде?
Слова лились без труда, но что за ними пряталось? Пожалуй, эти чувства будут известны лишь самому Кэйе. Он провел по лицу ладонью, сонно хмурясь, а затем взглянул на пальцы: они все были во вчерашней золотистой краске. Понятно. К тому же Кэйа, кажется, заснул в костюме, морально уничтоженный и обессиленный.
— Где ты был? — шепотом спросила Руби, представляя себе абсолютно любые исходы событий. Слуги, собирающиеся на работу, переглядывались, когда проходили мимо комнаты нового «дарованного», который выглядел, как аристократ после бурного ночного торжества. Кэйа шагнул обратно в комнату, позволяя Руби зайти следом. Она, как всегда, нервничала, но почему-то Кэйю не оставляла. Наверняка поручение Аделинды. Тоже, кстати, как всегда.
— Да так. На свидании, — ухмыльнувшись, он улыбнулся запуганной девчонке, хотя самого чуть не стошнило от воспоминаний о вчерашнем вечере. Его растоптали одним взглядом. Прикосновением — убили. Словом — просто стерли с лица земли. И все за какие-то чертовых пятнадцать минут.
— Не смешно, — буркнула Руби, притопывая носком туфель по полу. — Переодевайся в форму, а я пока принесу тебе полотенце. Уверена, скоро поползут слухи…
Она быстро выскочила из комнаты, а Кэйа рухнул обратно в постель. Она не вмещала его полностью, поэтому спать приходилось, свернувшись в клубок, и после неудобной позы побаливала спина. Но это были такие мелочи по сравнению с той болью, которая полыхала внутри. Кэйа зажмурился, накрыл лицо ладонями, полностью отдаваясь в руки минутной слабости. Он нечасто позволял себе это, лишь наедине с самим собой, когда становилось совсем невыносимо.
В мыслях тут же вспыхнул образ Дилюка, и живот скрутило от ненависти, смешанной с болью и тревогой. Такой отвратительный, уничтожающий в человеке всё живое коктейль из чувств. Стянув с себя заботливо подобранный Келлом и Анеттой наряд, который оказался совершенно ненужным, Кэйа сложил его и положил на стул. С формой он возился дольше дозволенного, а потом вошла Руби с мокрым полотенцем в руках. Стерев с лица все безобразие, Кэйа поблагодарил девушку:
— Спасибо, крошка, — улыбнувшись, он получил в ответ лишь сжавшиеся в тонкую недовольную линию губы Руби.
— Из-за тебя мы опаздываем.
***
Каждый раз, когда Аделинда проходила мимо трудящихся «дарованных» слуг, она цепким взглядом наблюдала лишь за одним из них — за Кэйей. Тот, не боясь абсолютно ничего, замечал её внимание и даже пару раз взмахнул рукой в знак приветствия. Аделинда уже в который раз хотела назначить этому нахалу наказание за неподобающие поведение, да всё как-то не доходили руки. Но определенно стоило, хотя бы для того, чтобы этот мальчишка понял, чем чревато такое отношение.
Сегодня он выглядел так, как всегда. И вел себя так, как всегда, хотя Аделинда знала его совсем немного. Но уже поняла для себя, каким человеком является этот Кэйа Альберих.
Избалованный аристократишка, в своей жизни не знающий ни боли, ни страданий, не несущий ответственности и даже не сумевший постоять за имя собственного отца. Аделинда искренне недоумевала, как можно пререкаться, нахальствовать и улыбаться тогда, когда собственное благополучие находится под большим знаком вопроса, но этому молодому человеку всё было нипочем, и это так в нем раздражало. Но вчера Аделинда увидела легкий оттенок «настоящего» Кэйи, когда тот, потерянный, вышел из покоев господина. Какой между ними произошел разговор, из-за чего лицо вечно усмехающегося Кэйи вдруг лишилось той самой ухмылки?
А еще Кэйа абсолютно не умел работать. Из его рук всё валилось, и это замечали абсолютно все, кому «посчастливилось» работать в группе с ним. Недовольство нарастало. Аделинда краем уха услышала разговор двух служанок, Моко и Хилли, главных сплетниц из всей прислуги:
— Сегодня этот новенький вышел из своей комнаты в таком виде, как будто всю ночь кутил в окружении знати, — хихикнула Моко, прикрывая рот ладонью. — Весь в блестках, в дорогом костюме! Представляешь?
Хилли захихикала в ответ.
— Моя подруга услышала их разговор с Руби. Он сказал, что был на «свидании»!
Служанки захихикали еще громче.
— Что, он теперь как питомец? Почему же тогда не в гареме? Неужели его стыдятся туда взять?
— Да ну, брось. Наверняка господин решил с ним лишь поразвлечься этой ночью. А этому новенькому-то, наверное, и не впервой…
— Тише! — вдруг шикнула Моко, заметив проходившую мимо Аделинду.
Неудивительно, что пошли слухи. Как бы Аделинда ни была строга к своим подопечным, но искоренить желание посплетничать в них было невозможно. Сколько бы ни было предупреждений и наказаний, всегда находился кто-то, распускавший абсолютно разные слухи, доводя услышанную информацию до абсурда. Именно поэтому Аделинда, в принципе, была уверена, что новоприбывший «дарованный», очень сильно отличающийся от окружающих, станет еще одной новой причиной для безудержных сплетен. Лишь немногие знали о том, что Кэйа — бывший аристократ, и Аделинда надеялась, что у него хватит ума умалчивать о своем происхождении, ведь иначе вся прислуга просто сойдет с ума.
Коротко говоря, жизнь Аделинды стала гораздо сложнее из-за никчемного «дарованного», который, должно быть, хорошо умел лишь болтать, соблазнять и улыбаться. От него не было никакого проку, никакой пользы, а проблем он доставлял предостаточно, пробыв в имении Рагнвиндров всего ничего. Что будет дальше Аделинда могла видеть лишь в худших кошмарах, поэтому надо было как-то решать вопрос с пребыванием аристократишки среди добросовестных трудяг, чтобы не вызывать у тех бурных эмоций. Которые, к слову, Аделинда ненавидела.
Спустя день господин Дилюк почему-то спросил:
— Скажи мне, — обратился он к Аделинде, делая глоток утреннего чая. — Альберих прижился среди слуг?
Это был странно сформулированный вопрос. Господин мог спросить, справляется ли Кэйа со своими обязанностями, но он выбрал иную постановку, как будто его действительно волновало хорошо ли Альберих живет среди прислуги.
И это была отличная возможность для Аделинды, чтобы избавиться от лишних переживаний, что Кэйа мог плохо повлиять на старательно устроенную Аделиндой жизнь и деятельность прислуги.
— Думаю, ему необходимо еще более пристальное внимание, — сказала она. — Мальчишка лишь путается под ногами у настоящих работяг. Он не приспособлен к тяжелому труду. Ему там не место.
Дилюк с легким звоном поставил чашку обратно на блюдце и поднял глаза на Аделинду. Она осмелилась продолжить:
— Я думаю, его нужно держать ближе к себе.
— И у тебя есть какие-то идеи?
— Я готова взять его под свою ответственность, если вы не против, господин. В господском доме как раз не хватает слуги.