Длинные волосы Дилюка были завязаны красивой атласной лентой. Кэйа долго смотрел на бантик, пока, наконец, не дернул за него. Волосы Дилюка огненной волной упали на его спину, слегка растрепавшись. Кэйа рассмеялся, заметив на лице своего друга явное негодование и смущение.
— Зачем ты это сделал, Кэйа? — Дилюк принял обиженный вид, приглаживая волнистые пряди и вновь пытаясь собрать их в хвост.
— Просто так! — хихикнул Кэйа, прищурив на Дилюка синющие глаза.
— Тебе что, не нравится, как я играю? — кажется, Кэйа и правда задел Дилюка, хотя совсем этого не хотел. Они вместе сидели за фортепиано, потому что Дилюк решил продемонстрировать Кэйе свои умения.
— Нравится! Просто мелодия такая скучная, — вздохнул Кэйа. — И я отвлекся на твои волосы. Они у тебя красивые, прямо как у какой-то дамочки.
— Перестань! — Дилюк покраснел: ни то от злости, ни то от смущения. Он перекинул волосы на плечо, больше не пытаясь завязать их лентой. — Учитель заставляет меня играть одни лишь этюды и сонаты. И они ужасно скучные, ты прав.
— Ага, — простодушно отозвал Кэйа и плюхнул руки на клавиатуру фортепиано, немного стеснив Дилюка в сторону. У Кэйи не было учителя по фортепиано, но отец иногда сам давал сыну уроки, когда им обоим этого хотелось. Кэйа никогда не питал особой страсти к музыке, но порой она действительно сближала людей. Под пальцами зазвучала ритмически неровная, взятая не в том темпе мелодия.
— Я знаю ее! — несмотря на все промахи, Дилюк уловил знакомый мотив и радостно улыбнулся, будто увидел настоящее чудо. Кэйа сбился и покраснел, всем телом ощущая, что Дилюк наблюдает за каждым его движением. — Все нормально, — успокоил тот и положил руки на клавиатуру на несколько октав выше. — Давай вместе?
И он заиграл так же медленно, как и Кэйа, почти не смотря на свои руки. Кэйа постарался подстроиться и, пыхтя, во все глаза следил за каждой нотой. Музыка, которую играл Дилюк, была четкой и правильной: она чувствовалась яснее и увереннее, как будто принадлежала ведущей партии. И Кэйа внезапно почувствовал, что ему нравится, когда Дилюк ведет его за собой: ему, решительному и спокойному, Кэйа был готов довериться. Почему-то это казалось чем-то правильным и абсолютно нормальным, хотя отец не одобрил бы этой мысли. Кэйа вдруг отнял ладони от фортепиано, хотя Дилюк продолжал играть. Его руки гипнотизировали Кэйю, вынуждали пристально следить за любым взмахом и мановеньем. Как будто… в них было что-то особенное. Когда Дилюк сыграл заключительный аккорд, Кэйа с трудом заставил себя принять равнодушное выражение лица.
— Кэйа! — кричал незнакомый голос, но Кэйа не мог до него дотянуться. Перед глазами мелькали непонятные блики: ярко-алый, ослепительно-белый, желтый всплеск, — оттенки переплетались между собой, пытались изобразить очертания лиц, которые Кэйа был не в силах опознать. Какие-то звуки, ощущения, чувства, но такие далекие, что, казалось, не имели совершенно никакого отношения к Кэйе.
Отец положил руку на его плечо, доверительно и одобряюще. Кэйа протянул ладонь мальчику с ярко-рыжими волосами и немного взволнованным взглядом. Рядом с мальчиком стоял некий господин Рагнвиндр, в поместье которого отец иногда ездил на приемы и балы. И сегодня такая честь наконец предоставилась Кэйе: он стал достаточно взрослым для подобных мероприятий (ему исполнилось целых одиннадцать лет!) и поэтому теперь мог сопровождать отца, если тот позволит. Кэйа ожидал увидеть рыцарей из столицы, аристократов, прекрасных дам, талантливых бардов и, если повезет, самого магистра, но точно не этого мальчика. Он, в свою очередь, снял белую перчатку с правой руки и пожал ладонь Кэйи. Уверенно и крепко, прямо как взрослый. Губы Кэйи слегка дрогнули, стоило ему ощутить это мужественное прикосновение, принадлежащее такому же как он мальчишке. Кэйа так не умел — решительно и в то же время естественно.
— Рад знакомству, — кивнул мальчик. — Меня зовут Дилюк.
— Мой сын, — улыбнулся господин Рагнвиндр, вкладывая в эту улыбку всю свою гордость. И нежность, на которую был способен достаточно строгий отец в отношении своего чада. — Спасибо, что привез Кэйю. Я уверен, наши мальчики найдут общий язык, — обратился он к господину Альбериху, который отчего-то сильнее сжал плечо Кэйи.
— Я тоже в этом уверен, — Кэйа чувствовал, что в голосе отца сквозило притворство. — Если дети пойдут по стопам своих отцов, то будет очень славно. Не правда ли?
Господин Рагнвиндр польщенно рассмеялся. Его глаза искрились добротой, которая всегда казалась Кэйе чем-то недостойным: отец говорил, что излишняя доброта и сентиментальность — порок слабосильных. Но… Кэйа не думал, что господин Крепус Рагнвиндр мог относиться к тем, кого отец называл бесхарактерными убожествами. Кэйа прикусил губу, рассматривая мужчину перед собой: в голове совсем не укладывалось, почему же господин Рагнвиндр так добр и радостен. Почему, будучи таким, он все равно излучает уверенность, силу и достоинство? Но вдруг Кэйю потревожили:
— Прошу прощения, — скромно проговорил Дилюк, и его взгляд стал еще взволнованнее, чем прежде. — Ты… не хочешь прогуляться? — он тихо улыбнулся, будто переживал, что Кэйа откажет. Но Кэйа лишь пожал плечами. Посмотрев на отца, он выдержал тяжелый взгляд, которым его одарили.
— Сделайте все, что в ваших силах, — говорил голос, чем-то отличающийся от остальных. Кэйа снова видел какие-то цвета, но в основном — красный. Поглощающий, проникающий во все уголки черепа, бескрайний. — Спасите его.
Кэйа чувствовал, как все внутри него дрожит и трясется. Мутная пелена обволакивала его тело, а особенно — разум, и выбраться из этого марева казалось невозможным. Он тонул во всем красном.
— Почему ты такой… — Кэйа сидел на подоконнике в огромной комнате рагнвиндрского дома и тревожно стучал пальцем по оконному стеклу.
— Какой? — Дилюк стоял рядом с ним, опиравшись руками о тот же подоконник. Небо давно уже потемнело — вечер близился к ночи, но спать ни одному из мальчиков не хотелось, как и гостям, веселящимся в бальной зале на первом этаже.
Кэйа неоднозначно дернул плечом: он не мог подобрать правильных слов. Дилюк был… добрым, как и его отец. Но это не делало его слабаком, ничуть. Он ведь все время побеждал Кэйю в дружеских дуэлях…
— Не знаю, — раздраженно буркнул Кэйа, отмахиваясь от Дилюка. — Странный ты!
— Почему? — удивился Дилюк, пытаясь заглянуть Кэйе в глаза, но тот старательно прятал взгляд. — Я тебя как-то обидел?
— Нет, — фыркнул Кэйа, ухмыльнувшись пока еще лишь зарождением своей фирменной едкой ухмылки. — Лучше бы обидел! Скажи мне что-нибудь гадкое, чтобы мне тебе аж врезать захотелось!
— Для чего это? — Дилюк отпрянул, непонятливо склонил голову и нахмурился. Кэйа спрыгнул с подоконника — каблучки его лоферов звонко цокнули о пол, — и легко толкнул Дилюка в плечо.
— Скажи! Скажи! — требовал он, наступая на ошарашенного и чем-то перепуганного Дилюка. Тот медленно отходил назад, таращась на Кэйю во все глаза. — Скажи — иначе я больше никогда не буду с тобой играть!
— Но что я могу про тебя сказать такого плохого, Кэйа?! — возмутился Дилюк, и его щеки почти моментально окрасились в розовый цвет. — Ты… мой единственный друг, как я могу…
— Слабак! — провозгласил Кэйа, топнув ногой. — Ты — слабак.
— Но почему?
— Потому что… — Кэйа запнулся. Глаза Дилюка, всегда горящие и мягкие, теперь были огорченными, печальными, но оттого не менее горящими и мягкими. — Потому что ты слишком хороший…
Дилюк недоверчиво шмыгнул носом. Кэйа сложил руки на груди, отвернулся и надул губы. Его лицо пылало: он был обозлен на Дилюка и в то же время чрезвычайно сконфужен из-за собственных слов.
— Кэйа, но ты ведь тоже хороший! — почему-то лицо Дилюка озарилось улыбкой, хитрой и игривой. — Добрый, милый, храбрый, умный…
— Замолчи! — едва не закричал Кэйа, пораженный до глубины души. — Я не добрый. Доброта — это недопустимо!
— Неправда, — засмеялся Дилюк, словно Кэйа шутки шутил с ним. — Доброта — это прекрасно! Мой папа всегда говорит, что я должен быть добр со всеми людьми, ведь тогда жизнь станет намного легче.
— Жизнь станет легче, когда ты перебьешь всех своих врагов.
— Но у меня нет врагов! — Дилюк все еще улыбался. Он подошел к Кэйе и сжал его в объятьях.
— Отстань! — сопротивляясь, Кэйа чувствовал, как к его горлу подкатывает злосчастный комок горьких слез негодования. — Враги есть всегда! А ты последний дурак, если думаешь, что доброта — это хорошо. Дурак!
— Это ты дурак, — ласково хихикнул Дилюк, хватая Кэйю за руки. — У меня нет врагов. И у моего папы тоже!
Это был сон или воспоминание? Кэйа отдаленно чувствовал, как мысли, подобно циклону, кружатся в его голове. Он ощущал себя ребенком — беззащитным, наивным, слепо доверяющим своему отцу. А еще Кэйа чувствовал едкое отчаяние и безысходность. Он — корабль, разбившийся у самого берега. Он — путник, умерший от жажды в паре шагов от оазиса. Он — птица, у которой отказали крылья во время полета. Но Дайнслейф учил его не сдаваться, даже когда кажется, что всё человечество обнажило против тебя клинки. Всегда можно перехитрить и обойти врага, одержать над ним победу, и единственная причина, из-за который все может пойти под откос, — это сомнение. Теперь Кэйа сомневался.
Кэйа очнулся, когда свет уже во всю разыгрался в комнате. Он яркими бликами окрашивал мебель и стены, как будто кто-то разлил на них золотую краску. Лицо пыхало жаром. Взмокшие волосы падали на лоб, прерывистое дыхание колыхало отросшие пряди. В ушах болезненно стучал пульс, отдавая особенно сильным набатом где-то в висках. Кэйа простонал, боясь пошевелиться и почувствовать новый омерзительный приступ боли и тошноты. Рядом с его постелью сидели две женщины, которых Кэйа узнал не сразу. Аделинда и дремлющая в кресле Руби. Без каких-либо слов Аделинда, похожая на ангела-хранителя, а не на дьяволицу, какой запомнил ее Кэйа, поменяла холодный компресс.
— Что случилось? — просипел Кэйа, закашлявшись. Он был укрыт несколькими теплыми одеялами, которые теперь показались ловушкой, из который было невозможно выбраться.
— А сам-то не помнишь? — без эмоций на лице отозвалась Аделинда. В чепчике и аккуратном переднике, она выглядела как всегда безукоризненно, но слегка устало. Руби все еще дремала в кресле, не реагируя на яркое солнце, согревающее ее безмятежное лицо.
— Помню. Но не все, — Кэйа высунул руки из-под одеял и ощутил легкую прохладу.
— Ох, святые небеса, сколько еще проблем ты доставишь господину и самому себе? — слова Аделинды звучали без упрека, скорее со смирением и принятием того, что Кэйа не перестанет усложнять всем вокруг жизнь. — Ты провалился под лед и едва не утонул. На шум вышел ночной дежурный. Тебя удалось спасти, но… — она на секунду замерла, поправляя одеяла, которые Кэйа успел смахнуть в сторону. — Но ты все еще мог погибнуть. У тебя была сильнейшая лихорадка.
Кэйа втянул в себя воздух, стараясь осмыслить эти слова.
— Ты бредил.
— Что?
— Кажется, у тебя были галлюцинации. Ты видел кошмары и кричал, а потом долго не мог прийти в себя после таких припадков.
Кэйа постарался сесть, облокотившись на спинку кровати, но голова отозвалась на движения тупой болью. Тогда он снова скинул с себя одеяла, понимая, что скоро задохнется от их тяжести и жара, который они отдавали.
— Почему вы лечите меня? — самый очевидный вопрос, на который Кэйа почему-то боялся услышать ответ.
— Приказ, — коротко пояснила Аделинда. — Господин Дилюк… не жесток, — она отвела взгляд, как будто смутилась из-за собственных слов.
Кэйа хотел было сказать что-то резкое, даже грубое в ответ, но почему-то не смог. Комок в горле перекрыл эти слова, не позволив им вырваться наружу.
— Господин Дилюк не должен был спасать меня.
— Ты прав, — кивнула Аделинда. Кэйа отвернулся от нее, стискивая зубы. — Но он сказал, что ты не заслуживаешь такой смерти.
— Как благородно, — шепнул Кэйа куда-то в сторону, понимая, что снова проиграл Дилюку. И… он почему-то был рад и зол одновременно. — Когда я смогу поблагодарить его?
— Думаю, господин не захочет видеть тебя.
— Это еще почему? — испугался Кэйа.
— Он очень огорчен.
— Нашел из-за чего огорчаться, — фыркнул он, ощущая странный прилив сил. Слова Аделинды отлично взбодрили его. — Мне бы хотелось поговорить с ним.
— Ты не аристократ, чтобы требовать от господина Дилюка встречи.
— Мисс Аделинда, — Кэйа снова закашлялся, прикрывая рот рукой. Перед глазами засияли искры, боль снова дрожью прошлась по всему телу. — Вы же прекрасно осознаете суть наших отношений. Верно?
— Да, это так. Но единственное, чего я не осознаю, почему при ваших непростых отношениях господин всегда закрывает глаза на твои выходки. Почему он непреклонен в своем добродушии к такому недостойному человеку, как ты.
— Именно, — Кэйа кивнул, пытаясь укрепить связь между ним и Аделиндой, ухватиться за этот разговор, убедить ее хотя бы раз согласиться с ним. — Я тоже этого не понимаю. И чтобы мы разобрались, мне необходимо поговорить с Дилюком.
— Ты глупец, к тому же еще и наглец, — проговорила она, качнув головой в негодовании. В ее глазах плескались грусть и раздражение. — Даже не надейся на разговор по душам с господином. Ты не заслуживаешь этого.
— Значит, спасения от смерти я заслуживаю. А объяснений — нет? Где я вообще нахожусь?
— Господский дом, — кинула Аделинда. — Тебе нельзя было оставаться в гареме. А в лазарет тяжело добраться, в последнее время очень сильные осадки, — она присела в кресло рядом с Руби, окинув ее быстрым взглядом, но не торопясь будить. Кажется, она вовсе не собралась этого делать. Сама любезность во плоти!
— Вы знаете, что господин Дилюк собрался жениться? — внезапно спросил Кэйа, вспомнив об Эоле Лоуренс и письме, которое прочитал Ниал. Аделинда строго сжала губы.
— Больше никаких разговоров, — отрезала она. Понятное дело, Кэйа знал, что Аделинда никогда не будет говорить с ним о личных делах Дилюка. Поэтому он вновь постарался заснуть, чувствуя слабость во всем теле, в том числе и в голове. Мысли были пусты, но от этого не менее тревожны.
Кэйа отдаленно помнил Дилюка таким, каким он был в детстве. Добрым, совершенно невинным и ласковым. Но при этом сильным, амбициозным и очень умным. Он совмещал в себе то, что воспитывал в Кэйе отец, и то, что отец всегда порицал. Дилюк был соткан из парадоксов, поэтому для Кэйи он всегда стоял под большим знаком вопроса. Но время шло — и воспоминания о Дилюке покрылись пылью где-то на задворках разума Кэйи.
Спустя много лет Дилюк снова появился в жизни Кэйи. И сейчас, когда Кэйа в принципе понял, на что молодой господин Рагнвиндр оказался способен, мнение о милом ребенке, которым был Дилюк, перекрылось мнением о влиятельном мужчине, которым Дилюк в итоге стал. Но одно, кажется, осталось незыблемо. Доброта. Ну, или же Дилюку просто для чего-то нужно было сохранить Кэйе жизнь. Но разве не он чуть ранее угрожал Кэйе расправой? Разве не говорил, что может убить его, стоит ему лишь пожелать? Рассудок отказывался составлять хотя бы на долю логическую картинку.
Следующие несколько дней Кэйа медленно шел на поправку. Аделинда преданно бдела у его кровати, и Кэйа почему-то был уверен, что это очередной приказ Дилюка. Иногда на помощь Аделинде приходила Руби — молчаливая и послушная служанка, которая выполняла каждое указание, стоило Аделинде лишь попросить. Между ними витало явное напряжение, которое исходило в основном от Аделинды.
— Вы подослали Руби и Бриану в гарем для того, чтобы следить за мной, верно? — как-то раз спросил Кэйа у Аделинды, когда они были вдвоем. — Но они не смогли выполнить вашего поручения. Поэтому вы злитесь на них.
Аделинда вскинула на Кэйю озадаченный взгляд. Эта эмоция, на кратчайшую секунду мелькнувшая в ее глазах, заставила его победно улыбнуться. Наблюдательность в этот раз его не подвела.
— Что-то не так, Аделинда? Неужели девочки не передали вам мое небольшое послание? — Кэйа склонил голову, наслаждаясь недоумением и раздражением Аделинды. — Я раскусил их еще до того, как стал вынашивать план побега.
— В любом случае, ты все еще здесь, — уязвленно помолчав, все-таки ответила та. — И пусть Бриана и Руби не справились со своей задачей, твой побег не удался.
— Не буду отрицать. Но я был почти на свободе, — Кэйа говорил с какой-то неожиданной гордостью в своем голосе. Он был очень самокритичен, но показывать этого не собирался. Пускай Аделинда не видит бреши в его уверенности и целеустремленности.
— Мне ничего не помешает попробовать еще раз. Еще и еще, пока я наконец не выберусь.
Аделинда шумно усмехнулась. Складка между ее бровями разгладилась, и лицо приобрело почти умиротворенное выражение.
— Интересно, чем в следующий раз ты нас удивишь, — она покачала головой. — Думаю, ты помнишь, что случилось с Икаром, который опьянел от чувства свободы.
Кэйа фыркнул, улыбнувшись, хотя его улыбка нервно дрогнула и очень быстро сникла. Ведь перед ним, и правда, как перед Икаром, обманчиво маячила долгожданная свобода. И каждый раз Кэйа обжигал свои крылья, пусть и не всегда по собственной глупости. Кэйа отвернулся, уставившись в окно. Аделинда, кажется, еще раз усмехнулась, поняв, что ей все-таки удалось затронуть сердце непокорного «дарованного».
Кэйа не мог с точностью определить, какую из комнат в господском доме он занял. Здесь их была целая дюжина, не меньше, и каждая походила на предыдущую — богато и со вкусом убранная, опрятная и просторная. В любой из этих комнат мог остановиться даже самый капризный аристократ и ничуть не пожалеть об этом. Когда Кэйа уже был способен передвигаться по выделенному для него пространству, он отметил про себя, что, несмотря на тоску по роскоши и комфортной жизни, в этой шикарной спальне ему было не по себе.
Тревога стискивала его горло, щекотала нервы и копошилась в мозгах. Кэйа, нервно закинув ногу на ногу, сидел в кресле и думал. Он потерялся во времени, перестал следить за положением солнца и луны в небе — они стали для него одним целым, прекратив делить сутки на день и ночь. Аделинда пунктуально появлялась в комнате для того, чтобы проверить состояние своего подопечного, а затем надолго исчезала. И, чтобы не сгинуть от одиночества, Кэйа тоже стал исчезать, таять с каждой секундой затворничества.
Он худел, почти не притрагиваясь к еде. Восстанавливаясь после тяжелой болезни, он не чувствовал прежней силы во всем теле, не чувствовал яркого желания действовать и в очередной раз рвать путы. Грань, к которой он так боялся приблизиться, сама настигла его, как будто всё это время они играли в догонялки.
Аделинда смерила хмурым взором поднос с недоеденным обедом. Кэйа практически прирос к креслу у окна. Его силуэт — худой, угловатый, резкий — был все еще болезненным и непривычно хрупким. Но дело было, отнюдь, не в болезни, которую Кэйа сумел победить.
— Ты почти ничего не съел, — заметила Аделинда, в упор глядя на спину, облаченную в темно-синий халат. — Это не пойдет твоему здоровью на пользу.
— Я не голоден. Спасибо.
— Если ты решил объявить голодовку, то ничего этим не добьешься.
Кэйа неопределенно хмыкнул и пожал плечами. Улыбка достаточно давно не касалась его губ. Аделинда смурно моргнула, задумавшись. Она не доверяла Кэйе и пыталась найти подвох. Лазейку, чтобы разгадать его новый план, которому он, несомненно, следовал. Безразличие на лице упрямого «дарованного» сбивало ее с толку. Это выражение, которое принял Кэйа, было Аделинде совсем не знакомо, ведь обычно она видела запал во взоре, уверенную ухмылку, игривую искру в самом глубине зрачка; наглость, рвение и непокорность, которые так неимоверно сильно выводили ее из себя. Но теперь… Все существо Кэйи было безразлично. На лице, во взгляде, в уголках губ, в тихих вздохах — сплошное безразличие. Пустота. Непривычная тишина, которая оказалась оглушительнее трезвона колоколов.
Следующим утром Аделинда вместе с завтраком принесла Кэйе несколько книг из господской библиотеки. Аделинда совсем не разбиралась в литературе, поэтому ее выбор пал на книги, которые предпочитал читать господин Дилюк. Она аккуратно положила несколько томиков на край стола и поймала на себе вопросительный взгляд Кэйи.
— Что это? — тихо спросил он. Его брови дрогнули, слегка нахмурившись. Аделинда не хотела говорить правду, но и лгать ей тоже не хотелось. Поэтому она оставила Кэйю без ответа.
Не сказать, что книги очень помогли Кэйе. Перелистывая страницу за страницей, Кэйа все еще пытался вернуть себя. Казалось, прежний «он» утонул в озере той поздней ночью. А люди просчитались — и спасли самозванца. Кэйа пытался достать себя из глубин, но все его попытки походили на попытки человека пройти сквозь стену. Со стороны — смешно и глупо, лишь пальцем у виска покрутить можно. А на деле — больно. Расшибленный лоб кровоточил, но сквозь стену, увы, все еще не проходил.
Дни тянулись, но снег не таял. Кэйе казалось, что время для него навсегда застыло, как застыл снег за пределами господского дома. Но однажды стрелки на мысленном циферблате пришли в действие. Неуверенно и хлипко. Откуда-то доносилась едва слышная мелодия. Смутно, но до боли в груди знакомая. Первые несколько нот прозвучали как будто случайно. Тот, кто касался пальцами клавиш фортепиано, словно сам испугался этого звучания — красивого, но пронзительного. Кэйа подумал, что ему показалось. Но затем прозвучала новая трель. Аккорды сошлись в одной гармонии. Педаль глухо стучала под прикосновением, соединяя мелодии в одном непрерывном полотне звука. Музыка лилась — как льется весенний ручей, как льются слова любви, как льются слезы. Мягко, самобытно, независимо, повинуясь самой себе и тому, чьи руки умело переплетают ноты между собой. Кэйа почувствовал, как из его груди вырывается судорожный выдох. И тогда он впервые ощутил настоящее чувство вины за то, кем был.
В столе он без труда нашел перо и чернила. У него не было права на ошибку — лист бумаги был один. А чувств и слов, как назло, было в тысячу раз больше.
«Мы — как дуэль без секундантов. И ты, и я имеем разное представление о чести. Надеюсь, ты уважишь мою честь, хотя, признаю, я могу быть этого недостоин. Моя честь — выйти к тебе без оружия. Бей без остановки, пока не останется сил. Я согласен пойти на это. Но, я знаю, твоя честь — не нападать на безоружного. В этой игре не будет победителя. Только два проигравших — ты и я. И если ты согласен на это — выходи ко мне. Без оружия и без сожалений».
Кэйа закончил письмо. Он не собирался указывать адресата и верить в то, что когда-то эта записка попадет к нему в руки. Наскоро сложив лист пополам, Кэйа засунул его в середину книги, воюя с желанием избавиться от него как можно скорее. Кэйа был уязвим, он почти раскаялся — и письмо свидетельствовало об этом.
Спустя два дня Аделинда провозгласила, что господин Дилюк дал добро на перевод Кэйи обратно в гарем. Это удивило — Кэйа был уверен, что останется навсегда запертым в стенах этой комнаты. Келл и Анетта передали ему просто невероятной красоты зимнюю одежду, и, облачившись в нее, Кэйа впервые за долгое время взглянул на себя в зеркало.
Он, как Снежная Королева из сказки, без живых эмоций на лице казался хладнокровно красивым и неколебимым. Его прежняя красота, раньше выражавшаяся в изящных движениях и грации, теперь обострилась на его бесстрастном исхудавшем лице. Впалые щеки заточили скулы, взгляд стал мрачнее и глубже, чем был, а уголки губ, как пики, заостряли ледяную усмешку.
По дому бегали слуги — всюду кипела энергичная, ни на минуту не кончающаяся работа. Пока Кэйа молчаливо шагал за Аделиндой, он то и дело натыкался на служанок, которые что-то мыли, натирали, переставляли и убирали. Аделинда параллельно успевала делать замечания работе, хвалить или бранить, ведя Кэйю за собой.
Два мужских голоса привлекли Кэйю. Один из них он пытался выкинуть из головы, но никак не мог. Этот голос был желанным и ненавистным одновременно, и от его звучания Кэйа испытывал непонятный, уничтожающий внутри всё живое восторг.
— Эльзер… — выдохнул господин Дилюк. Он стоял посреди огромного холла, одетый в кроваво-красный утепленный костюм. Высокие сапоги подчеркивали красоту и изящность его ног, и Кэйа в красках представил, как все недруги Дилюка падают к этим ногам и умоляют о прощении и пощаде. Эта фантазия доставила почти садистское удовольствие.
— Господин, нет никакого смысла покидать поместье. Это лишь раззадорит их еще больше.
— Люди могут пострадать, Эльзер. Я нужен им.
— Мы точно не знаем, кто стоит за этим. Информаторы дают слишком сомнительные сведения.
— Если ты думаешь, что это бунт, то сразу и скажи.
— Я не могу быть уверенным в этом, но… Что-то мне подсказывает, что те пожары возникли не из-за неприязни наших соседей.
— Эльзер, это очень серьезное заявление. Ты заставляешь меня сомневаться в моих же людях!
Аделинда прочистила горло, и как только Дилюк обратил на нее внимание, склонилась в почтительном поклоне. Кэйа заглянул Дилюку прямо в глаза — и захлебнулся воздухом. Бледное лицо господина словно светилось изнутри. На фоне огненных волос и алого костюма белизна кожи Дилюка напоминала снег или девственный пергамент, который так и хотелось запятнать. Кэйа медленно кивнул… в знак приветствия. Дилюк, помедлив, с какой-то опаской и секундным сомнением кивнул ему в ответ.
— Продолжим в кабинете, — отчего-то дрогнувшим голосом кинул он Эльзеру и быстрым шагом направился вперед по коридору. Будто сбегая от чего-то. Или от кого-то.
Кэйа смотрел ему вслед, мысленно отсчитывая его шаги. Их становилось все больше и больше. Дилюк был от него все дальше, дальше и дальше.