Когда Альтаир в составе своего конного полка выезжал на поле боя, мир для него сужался до ровной долины, по краям которой столпились две воюющие стороны. За доли секунд до того, как начинал петь рог, отправляя воинов в гущу сражения, Альтаир обычно переставал думать о прошлом и будущем, о том, успел ли он что-то сделать или нет. Он легко отрекался от всего, что накопил за долгие годы военной службы Церкви, как его и учили. Его душа ни к чему не привязывалась, не было ничего — ни вещи, ни человека, ни даже воспоминания, — что могло бы удержать его в этом мире, и поэтому он всегда был готов уйти в другой с завидной легкостью. Однако, почему-то другой мир, полный обещанных ему благ и райского наслаждения, принимать его в себя не спешил. Из всех своих битв Альтаир выходил живым, неважно, побеждала ли его сторона в сражении или нет. Он часто был ранен и чудом не стал калекой, спустя пару месяцев, а то и несколько недель, уже возвращаясь в строй. Видимо, Хасил, бог войны и сражений, покровитель воинов, которому служил своим ратным делом и молился после каждого похода Альтаир, благоволил ему и не собирался забирать его в свои чертоги.

И вот сейчас, стоило ему услышать боевой рог, пение которого отправило его с остальными в бой против уже бежавших в их сторону воинов армии противника, Альтаир легким движением ног, сжав ими бока коня, поскакал вперед, даже не утруждаясь подстегнуть своего коня поводьями. Верный Беон, не выбиваясь из строя, сорвался с места, неся своего хозяина в самую гущу сражения. Вытащив из ножен меч, Альтаир приготовился встречать им удары противников. Спустя несколько минут армии столкнулись. Сильными ударами Альтаир легко сокрушал воинов противника, что пытались попасть своими мечами по его лошади. Их обмундирование было не слишком хорошим — медные нагрудники, не защищающие шею и руки, у некоторых на головах — такие же медные, но более тонкие и легко гнущиеся шлемы. От хорошо вооруженной и обученной конницы, это, правда, их не сильно спасало. Множество воинов полегло под ее натиском.

Оказавшись в самой гуще сражения, Альтаир терял чувство времени и меры. В груди разрастался жар, обжигающий внутренности каждый раз, когда от его руки погибал другой воин. Яростные вопли, запах крови и пота, мешанина из тел, как живых и еще сражающихся, так и поверженных мертвых, все это будило в Альтаире что-то необъяснимое, усмирявшееся с последним погибшим или сбежавшим воином противника. Он скакал вперед, легко прорываясь сквозь ряды плохо вооруженных воинов, которые, судя по их неумению сражаться, меньше года назад были еще крестьянами. Вскоре командование противника пустило в бой свою конницу, не столь многочисленную, конечно, но гораздо лучше обученную, и Альтаир хищно облизнулся, предчувствуя славную битву. Один такой воин стоил того, чтобы сражаться с ним в полную силу.

В глазах того, с которым Альтаир схлестнулся несколько минут спустя, горел такой же огонь, что Альтаир чувствовал в себе, и это ему понравилось. Они разъезжались и съезжались снова, раз за разом скрещая мечи. Но какое-то время спустя запели рожки армии противника, и послышались крики: «Бежим! Отступаем!». Противник Альтаира отвлекся на них и совершил огромную ошибку. Его взгляд, брошенный им через плечо в сторону убегающих товарищей, стоил ему пропущенного удара. У него были совсем короткие рукава у кольчуги, и меч Альтаира вонзился ему в руку чуть ниже плеча. Воин против воли застонал, а его рука безвольно повисла, сквозь кольчугу начала просачиваться кровь. Ослабленный таким сильным ударом, он отступил назад и осел на землю, пытаясь что-то сделать со своей раной. Он словно знал, что убежать ему уже не суждено. Альтаир довольно улыбнулся и спрыгнул с лошади, не выпуская из рук меча.

К нему подбежал один из пехотинцев, за ним тащился закованный в цепи раб с еще одной парой цепей в руках.

— Что вы намерены делать с ним, господин? — спросил пехотинец, остановившись рядом и взяв коня Альтаира под уздцы.

Альтаир же призадумался ненадолго. Слуг у него было ровно столько, сколько надо было для поддержания дома в относительном порядке и готовки еды, пусть и слишком мало по меркам всех остальных. А вот достойного соперника для тренировок не было — ни с кем из других вассалов своего Владыки Альтаир так и не сдружился. «Если правильно вылечим, будет мне в тренировках противник», — подумал Альтаир.

— Возьму его себе, — кивнул Альтаир рабу на поверженного воина, и тот направился к раненому, чтобы хотя бы заковать в цепи его ноги, раз одна из его рук была серьезно повреждена. Поверженный воин было взял свой меч в целую руку и попытался ударить подбиравшегося к нему вечно испуганного раба, но боль в ране не дала ему этого сделать, заставив его целую руку с зажатым в ней мечом замереть на полпути всего лишь на долю секунды. Альтаиру хватило этого, чтобы, не напрягаясь, выбить меч у него из руки и приставить свой к горлу замершего воина. — Не смей и думать о побеге. Стой и не дергайся. Ты не в том положении, чтобы выделяться среди других пленных и ходить без кандалов.

Лицо воина исказилось, и Альтаир подумал, что тот его не понял. Эта минутная заминка позволила пехотинцу, вырвавшему у раба кандалы, заковать в них застывшего воина, к горлу которого все еще был приставлен меч. Альтаир опустил его, убедившись, что пленник от него теперь не сбежит. Позволив рабу увести его коня в тыл, к поилкам, Альтаир и пехотинец обработали рану пленника, насколько это вообще было возможно, и отконвоировали его туда же. Несколько раз он порывался сбежать, но Альтаир рывком хватал его за пояс или толкал, а после и вовсе заставил его идти первым. Поняв, что идущий позади него пленитель не даст ему убежать, пленник немного присмирел и послушно шел с ними, изредка оглядываясь, чтобы убедиться, что Альтаир еще идет за ним и, бросив на него полный ненависти и ярости взгляд, отворачивался.

Альтаир отвел своего пленника к лекарям и, выйдя из палатки, опустился на стоящую рядом с ней закрытую бочку с водой. День плавно переходил в вечер. Если верить разговорам сидевших у костра неподалеку воинов, на рассвете подпишут перемирие, и днем они двинутся назад, домой. Подняв глаза к перечеркнутому закатными полосками небу, где уже проснулись первые крохотные звездочки, Альтаир вздохнул. Еще несколько часов назад, перед боем, он снова испытывал этот восторг, это упоение еще не начавшейся битвы. И во время боя он тоже искренне наслаждался ощущением собственной силы, запахом, который разносится в воздухе только во время битвы, наслаждался той энергией, которая висела в воздухе вместе с пылью и запахом пота и крови. Но впервые за все время, что он служил Богам, Церкви и Владыке, Альтаир чувствовал, что в его жизни начинается что-то новое. Что именно — было непонятно.

Его невольные размышления прервал странный звук из палатки лекарей. Прислушавшись, Альтаир понял, что это стон. Напрягшись, он вошел в палатку, чтобы узнать, что происходит. На самом входе его встретил один из лекарей и поклонился ему.

— Что вас привело сюда, господин? Вам нужна наша помощь? — спросил он.

— Нет, слава Хасилу, я не был ранен в бою. Мое внимание привлек шум в палатке, и я зашел узнать, в чем дело, — ответил Альтаир, поджимая губы. — Да и справиться о состоянии пленника, которого я привел четверть часа назад, тоже не помешало бы. Я собираюсь взять его себе в услужение в свой дом, мне он нужен живым.

— Пройдемте со мной, господин, — поклонился ему еще раз лекарь и провел его в импровизированную палату, отгороженную от других деревянной ширмой.

На походной деревянной кровати лежал его пленник, освобожденный от своей брони и оставшийся в одних холщовых штанах. Его придерживали несколько учеников лекарей, еще два лекаря что-то делали с его раненой рукой. Лекарь, что провел к нему Альтаира, о чем-то пошептался со своими коллегами и подошел к Альтаиру.

— Господин очень сильно ранил этого пленника, — поклонившись, доложил он. — Если мы обработаем рану, это, скорее всего, ничего не даст. Мы думаем, что ваш пленник вряд ли сможет пользоваться этой рукой.

— Какие еще есть варианты? — резко спросил Альтаир, недовольный услышанным. Он видел, что лекарь что-то не договаривает.

— Мы… можем разве что ампутировать ему руку, чтобы она не причиняла ему в будущем существенных неудобств, — запинаясь, ответил напуганный его тоном и суровым взглядом лекарь. — Он обычно держит меч в правой руке, делает ей большую часть всех телодвижений, и мы думаем, что он не слишком много потеряет от этого. К тому же, ампутировав руку, мы снизим риск загнивания раны. Иногда случается так, что даже наложение швов не спасает, поэтому лучше не рисковать.

Альтаир на миг задумался. Слова лекаря казались ему вполне логичными, но не так давно он слышал о каком-то чудном лекаре, способном вернуть к нормальной жизни людей с поврежденными конечностями. Но решение за него принял вдруг закашлявший кровью пленник.

— Отрезайте! — сказал он, пытаясь не закричать. — Я знал людей с травмами и похуже. Не мальчишка и не женщина, справлюсь.

Такая сила воли впервые вызвала в Альтаире чувство уважения, и он кивнул лекарю.

— Делайте, как он говорит, — сказал он. — Надо уважить волю воина, которому больше не суждено вернуться домой. А как закончите, заклеймите его символом моего рода. Вот, — протянул он лекарю железную бляху, которую он снял со своего пояса. — И сделайте все в лучшем виде.

С этими словами он вышел из палатки, предоставив лекарям заниматься их работой.

***

Спустя полторы недели армия Владыки с триумфом вернулась в Столицу. Когда отгремели все гуляния и праздничные пиры, жизнь начала возвращаться в привычную колею. Альтаир, вернувшийся домой вместе с пленником, заново начал обустраивать быт в собственном доме, от которого за время похода он практически успел отвыкнуть.

При виде нового слуги с ампутированной рукой, домоправитель, служанки и повар с маленькими служками зашептались. Домоправитель, который не слишком доверял чужакам, даже предложил хозяину держать новенького постоянно закованным в кандалы, за что Альтаир всыпал ему с дюжину плетей за такие предложения. За полторы недели путешествия домой и неделю, что пленник провел при нем во время пиров, Альтаир успел убедиться в том, насколько удивительный попался ему пленник. Первое, что его удивило в нем, было то, как гордо он держался со своим новым господином. Пленник, назвавшийся Маликом, не выказывал ему лживого обожания, которым на его памяти многие другие пленники пытались вымолить у своих новообретенных хозяев лучшей жизни в качестве слуг. Малик не делал из своего пленения трагедии, не зазнавался, воротя нос от своего положения. Он был на удивление умен и хорошо образован, складывалось ощущение, будто он родился в знатной семье. Вызвав его на разговор во время пути, Альтаир узнал, что семья его пленника некогда была действительно очень богата, но потом разорилась. Отец, ушедший в армию, погиб в одной из битв, и Малик, оставшийся старшим в семье, отправился по его примеру воевать, чтобы после кормить семью на свою часть полученной от проигравшей стороны дани. Это вызвало в нем еще больше своеобразного уважения к пленнику.

Позже выяснилось, что и сражается Малик недурно. Освоившись после ампутации, он сам попросил своего господина о совместных тренировках, и это позволило Альтаиру лучше оценить его навыки. Они каждое утро тренировались деревянными мечами, и со временем в этих тренировках Альтаир заметил, что его уважение к Малику все крепнет. Они тренировались каждое утро и иногда по вечерам. Вскоре это вошло у них в привычку, и новый день начинался с того, что они встречались в Янтарном зале, что был рядом с покоями Альтаира, и тренировались. Покои Малика были чуть дальше по коридору, и поэтому он стремился утром прийти пораньше, чтобы встретить своего господина одним из первых.

Каждый день на протяжении двух следующих месяцев они проводили утро в тренировках, а днем Альтаир рассказывал Малику о месте, в котором ему теперь предстоит жить. Он сводил его в храм своего бога и рассказал легенды о том, как вместе с двумя близнецами, богом войны и покровителем воинов, Хасилом, и богиней плодородия и знания, Каэ, из чрева Великой Эванны вышли люди, над которыми им предстояло властвовать. Сводил на Площадь Церкви, где вместе молились и читали поклоняющиеся кому-то из троицы богов. Он учил Малика их письменности, они вместе читали научные книги и сказания о легендарных воинах.

В какой-то момент Малик перестал представлять свой мир без их ежедневных тренировок и дневных уроков, перестал помнить, каково это — быть свободным человеком. Но зависимость и положение пленника в доме Альтаира были меньше всего похожи на настоящее пленение, Малик почему-то перестал воспринимать его как своего пленителя, как врага, как монстра, отнявшего у него свободу. Первое время он был подавлен, ненавидел себя за то, что позволил взять себя в плен, но потом обратил внимание на то, что его хозяин не предпринимает никаких попыток к тому, чтобы заставить его чувствовать себя рабом. От служанок он узнал, что все слуги в доме Альтаира — рабы, выделенные ему самим Владыкой, и привезенные из рабских кварталов к нему в дом. И никто из них не ощущал себя рабом. Альтаир хорошо заботился о своих слугах, устроив жизнь каждому из них. Со временем это помогло Малику смириться со своей участью и даже присмотреться к своему новому окружению и, в особенности, к своему господину. А один из случаев и вовсе изменил его мнение об Альтаире.

Иногда по ночам Малик мучился фантомными болями в культе. Он метался в своей постели, кусал себя за запястье целой руки и сжимал в зубах кляп, сделанный из своего платка, чтобы не перебудить никого своими криками. Иногда боли приходили во сне и мучили его мозг атаками ночных кошмаров — сплошь кровавые лужи и мертвые близкие. Один из таких снов вдруг закончился чем-то холодным и водой, стекающей по лицу. Вынырнув из омута ночного кошмара, Малик открыл глаза и увидел сидящего на его постели Альтаира. Он зажег свечи в стоящем на тумбочке подсвечнике, положил ему на лоб холодный компресс и поджег успокаивающие благовония. Отдышавшись после кошмара, Малик приподнялся на локтях и натолкнулся на немного взволнованный взгляд Альтаира.

— Давай утром позовем к тебе лекаря? — предложил он.

— Лекари такую боль не снимут, — хрипло рассмеялся Малик, вытирая уголком покрывала потный лоб. — Такие боли — обычное дело для моего ранения. Господину не стоит так волноваться обо мне.

Малику показалось, что во взгляде Альтаира при этих словах промелькнуло недовольство, но этот странный блеск исчез так быстро, что Малик не смог понять, действительно ли он что-то видел. Альтаир поджал губы и кивнул, затем поднялся с постели Малика.

— Хорошо, — сказал он перед тем, как выйти из комнаты. В дверном проеме он задержался и, бросив на Малика последний взгляд, вышел. Малик вздохнул и, задув свечи, снял компресс.

Их жизнь текла по одному и тому же сценарию без всяких отклонений. Но однажды утром Малик увидел Альтаира выходящим из его покоев не в обычной тренировочной одежде, а в парадном платье, которое он часто видел на нем во время пиров.

— Господин собирается пропустить тренировку? — поклонившись, спросил он. Альтаир поражался тому, как мало эмоций проявлялось на лице его нового слуги.

— Вчера вечером мне доставили записку от Владыки, — немного помрачнев, ответил Альтаир. — Он хочет, чтобы я пришел к нему после утреннего доклада от министров, хочет со мной что-то обсудить. Я, кажется, даже догадываюсь, что именно.

— И что же? — не удержавшись, полюбопытствовал Малик, идя следом за ним по коридору.

— Он уже давно хочет устроить мою женитьбу, — казалось, Альтаиру не очень нравилась эта мысль. — Мой отец погиб давным-давно, когда они с Владыкой еще сражались вместе в прошлых битвах, и взял с Владыки обещание, что он позаботится о моей семье. Я был единственным ребенком в семье, и ему надо было устроить только мою судьбу. Мать я с рождения не знал. Я долго рос в его дворце, пока он не вернул мне все, что причиталось мне по праву рождения, как раз перед моим совершеннолетием. И теперь он явно хочет, чтобы у меня была семья. Я не могу его в этом винить.

— И если Владыка прикажет господину жениться, господин женится? — снова спросил Малик.

— Возможно, — пожал плечами Альтаир. — Он знает, что я почти ни к чему не привязываюсь, поэтому, наверняка, найдет ту девушку, которая, даже будучи моей женой, позволит мне жить своей жизнью. При дворе таких не так уж много, но, думаю, для него это не будет проблемой.

— Вы так равнодушно об этом говорите, словно для вас это не имеет никакого значения, — заметил Малик, удивленный этим.

— Это так, — Альтаир усмехнулся. Затем, остановившись и, на миг задумавшись, он вдруг чему-то снова усмехнулся и велел. — Переоденься в то парадное платье, что я тебе купил по возвращении. Хочу представить тебя Владыке в качестве моего Брата по мечу.

— В качестве кого? — нахмурился Малик. Почему-то эта идея ему не слишком нравилась.

— Иногда воины находят себе товарищей и берут их собой в битвы как помощников, поверяют им свои тайны, в общем, держат их при себе. Иногда даже доверяют воспитание детей наравне с женами в тех случаях, когда погибают в битве, — объяснил Альтаир. — Это для многих очень почетно, если Братом по мечу знатного воина становится простой воин или пленник вроде тебя. Ты, например, с этим званием будешь иметь некоторые права и обязанности, доступные свободным. А если примешь веру моего бога, Хасила, то сможешь сражаться даже не в пехоте, а попасть в запасник конницы. Я даже смогу устроить твою судьбу так, что ты с разрешения Владыки сможешь обзавестись семьей, и твои внуки будут иметь статус свободных.

— Господин забывает о том, что я калека, — Малик грустно улыбнулся. Альтаир регулярно забывал, что у его пленника только одна целая рука, настолько хорошо управлялся с ней Малик. — Меня не возьмут в армию, да и без вас мне там нечего делать.

— Не беспокойся, — хмыкнул Альтаир. — Я не собираюсь тебя никому отдавать или дарить, отправлять на работу тем более. Другие воины часто поступают подобным образом со своими пленниками и рабами, но мне такие вещи неприятны.

— Господин на удивление хорошо относится ко мне, — отметил Малик. — Я не думаю, что заслуживаю и половины этой заботы.

— Заслуживаешь, — Альтаир улыбнулся. Впервые на его памяти. — Иногда мне кажется, что я делаю для тебя недостаточно. В любом случае, переоденься. Я подожду снаружи.

***

Владыка оказался пожилым мужчиной с седой бородой и короткими волосами. Он носил темное платье и длинный богато расшитый уличный халат с глубоким капюшоном, чем удивил Малика. Он не привык к тому, чтобы в таком жарком климате кто-то носил темную одежду. Вид у Владыки был действительно величественным, казалось, что все, кто находится рядом с ним, меркнут на его фоне. Как объяснил Малику Альтаир, слугам и пленникам вроде него во время представления Владыке полагается держаться в отдалении от своих хозяев, и кланяться ниже их тоже. Разгибаясь после официального поклона, Малик обратил внимание на то, что его господин, в отличие от еще нескольких министров и слуг, находившихся в кабинете Владыки, не смотрится на его фоне серой мышью. Спокойный и невозмутимый, как и всегда, Альтаир словно оттенял величественность своего Владыки и наставника. Помня о том, что именно Владыка воспитывал Альтаира, Малик понял, откуда в его господине взялись эти качества.

— Итак, это и есть твой пленник, которого ты захватил в последнем походе? — спросил Владыка, жестом отпустив министров и слуг при их появлении.

— Да, Владыка, — кивнул Альтаир. — Его зовут Малик.

— Интересно, — Владыка уселся за свой рабочий стол и знаком предложил Альтаиру сесть в кресло, стоящее перед ним. Малик, как научил его Альтаир, опустился на кушетку, стоящую в отдалении, почти у самой двери в кабинет. На них полагалось сидеть слугам пришедших к Владыке посетителей. — И что ты планируешь с ним делать?

— Я собираюсь сделать его своим Братом по мечу, Владыка, — лица Альтаира Малик не видел, но голос его был абсолютно спокойным.

— А почему его, а не кого-нибудь из своих товарищей? — спросил Владыка. Слуги принесли им напитки, и Владыка, взяв с подноса золотой кубок с вином, повертел его в руках, с интересом поглядывая на своего воспитанника. — Кажется, ты до этого часто бывал на пирах у Аббаса, и он часто к тебе заглядывал, да и в Академии вы, кажется, дружили.

— Он таскался за мной, как собачка, — голос у Альтаира изменился, в нем появилось что-то вроде презрения и недовольства, и Малик против воли прислушался к разговору внимательней. — Он же знает, что мой род владеет большим богатством, чем его, по лицу его было видно, что он хотел поиметь с нашей дружбы. Да и грешить перед лицом Хасила он мастер. В Столице он не грешит, не дурак, а вот слуги его в походах от плохого обращения мрут, как больной скот. Насильничать в захваченных землях не гнушается. В общем, мне такого добра в качестве Брата по мечу не нужно, Владыка. Уж лучше доверить заботу о себе и роде пленнику, чем кому-то вроде него.

— Разумно, — кивнул несколько раз Владыка, соглашаясь с его доводами. — Хорошо, пусть будет так. Однако, я пригласил тебя сегодня не за этим. Я считаю, что пора устроить твою женитьбу. Мне не нравится то, как активно стягивают наши соседи войска к нашим с ними границам, думаю, новый поход не за горами. Он будет дольше обыкновенного. У большинства твоих товарищей есть дети или замужние сестры, а в твоем роду ты остался один. Мне не хочется тебя торопить, но наследником тебе лучше обзавестись как можно раньше.

В кабинете на миг повисла неприятная тишина. Владыка с интересом смотрел на своего воспитанника, Альтаир молчал, что-то обдумывая, чем удивил слушавшего весь разговор Малика. Малик прекрасно помнил их утренний разговор и не понимал, почему выказавший такое равнодушие к будущей женитьбе Альтаир сейчас молчит так долго.

Вскоре Альтаир заговорил.

— Я принимаю вашу волю, Владыка, — он выпрямился в своем кресле.

— Вот и славно, мальчик мой, — Владыка довольно улыбнулся. — Не беспокойся, я уже подыскал достойную девушку и уладил все условности с ее отцом. Свадьбу можем сыграть хоть в конце месяца. А до той поры можешь отправить ее семье несколько подарков. Я пришлю тебе еще слуг, чтобы они приготовили для нее комнаты в твоем доме и после прислуживали ей.

— Владыка милостив ко мне, — Альтаир встал и поклонился Владыке. — Я в точности исполню все, как вы сказали. Позволите откланяться?

— Ступай, Альтаир, не смею отвлекать тебя от грядущей свадьбы, — кивнул ему Владыка.

Альтаир поднялся со своего кресла, и Малик встал почти одновременно с ним. Поклонившись на прощание Владыке, они вместе вышли из его кабинета и ушли из дворца.

***

В середине месяца, когда подготовка к свадьбе шла полным ходом, как-то днем Альтаир застал Малика в своей библиотеке. Малик сидел за столом и внимательно читал какой-то толстенный том, изредка выписывая что-то оттуда в свиток, чем удивил своего господина — Альтаир знал, что Малик предпочитал помогать домоправителю с подготовкой к свадьбе. Он по-прежнему был первым человеком, которого Альтаир видел утром перед тренировкой и ежедневной рутиной, но сейчас Альтаир впервые отметил в нем вновь возникший интерес к культуре собственной страны.

— Что ты читаешь? — поинтересовался он, подойдя к столу и склонившись над свитком в попытке прочесть написанное Маликом. Это у него не вышло. Пусть Малик идеально знал общий язык и сносно говорил на языке народа своего господина, это не мешало ему вести личные записи на своем родном языке.

— Легенды и заповеди Каэ, господин, — не отрываясь от своего занятия, ответил Малик.

— И что же вызвало такой пристальный интерес ко всему связанному с Мудрейшей? — удивился Альтаир.

— Я… Если господин позволит, — Малик замялся, — я хотел бы посвятить свою жизнь служению ей.

— Я слышал, что в твоей стране тоже был бог войны и чего-то в этом роде, — Альтаир нахмурился. — Неужели ты не служишь ему или кому-нибудь еще из своего родного пантеона?

— Нет, господин, я ни разу не обращался в молитвах к богам, — покачал головой Малик. — Слушая ваши рассказы о Мудрейшей Каэ, я понял, что многое из того, чему она учит, знакомо и понятно мне, а знания, которые дают ее жрецы всем последователям, разумны и справедливы. Я подумал, что, раз вы не сможете взять меня в новый поход, в вашем доме должен быть кто-то, кто поможет вашей супруге с вашими наследниками. Владыка быстро найдет тех, кто научит их обращаться со своим телом, а я не дам им загубить их деятельный ум, который, как я смею надеяться, им передастся по наследству от их отца.

— Ты мне льстишь, — Альтаир тяжело вздохнул и, отводя взгляд в сторону, положил руку Малику на плечо.

Грядущий поход был для них обоих больной темой, о которой они предпочитали не говорить. После встречи с Владыкой Малик несколько раз просил Альтаира взять его с собой, и каждый раз он получал категорический отказ. Он был искренне уверен, что господин отказывается брать его из-за отсутствия одной руки, опасаясь, как бы он не стал обузой. Это со временем начало жалить его сердце сильнее самого острого ножа, воткнутого в его самую середину. Малик перестал досаждать Альтаиру с просьбами взять его с собой и перенаправил всю свою энергию и непонятно откуда взявшуюся боль в подготовку к свадьбе. Несколько раз он видел будущую невесту Альтаира. Ее звали Мария, и при более близком знакомстве он убедился, что Владыка подобрал его господину хорошую невесту. И она, и ее жених хорошо понимали друг друга, что при этом не мешало им жить своей жизнью под прикрытием действий, ожидаемых от них окружающими. Убедившись, что наличие невесты не сильно ограничит Альтаира в его действиях и желаниях, Малик перестал беспокоиться.

— Господин знает, что я не умею врать или льстить, — Малик снова покачал головой. — Я всегда говорю правду.

— И даже если я спрошу тебя о чем-то очень личном, ты ответишь мне правду? — спросил Альтаир. — Как бы тебе ни было больно или неприятно, ты скажешь мне то, что у тебя на самом деле на сердце?

— Да, господин, — запнувшись на первом же слове, ответил Малик.

— Что ты чувствуешь по отношению ко мне? — Альтаир почти прошептал это, боясь и одновременно страстно желая узнать ответ Малика.

Малик закрыл глаза, чувствуя, как внутри все переворачивается. Сердечная боль, утихнувшая на какое-то время, снова обожгла его внутренности и свернулась неприятным тугим клубком в животе. Ему было еще страшнее, чем его господину. Альтаир от его ответа ничего не потеряет, а вот он сам рискует абсолютно всем, что у него есть. Но все-таки, что-то подсказывало Малику — если бы Альтаиру не было никакого дела, он не стал бы спрашивать об этом.

— В первые дни я думал, что господин, пленив меня, лишил меня моей жизни, которой я очень дорожил, — тихо заговорил Малик. — Но потом, привыкнув к тому, что теперь все уже не вернется на свои места, я обнаружил, что и здесь у меня есть то, чем я искренне дорожу. Сейчас для меня самое дорогое — уважение, которое оказывает мне господин не как пленнику, а как другу, иногда даже как самому близкому человеку после Владыки. Сейчас я не представляю своей жизни без господина. Прошу простить меня, если мои речи кажутся господину неправильными. Я сказал правду и, если господин сочтет это необходимым, готов ответить за свои слова.

До глубины души удивив Малика, Альтаир не стал сердиться или наказывать его. Он лишь склонился над ним и, обняв его за плечи, мягко поцеловал Малика в висок.

— Я не буду наказывать тебя за то, что ты своими словами сделал меня самым счастливым человеком, — прошептал он. Малик не смел и пошевелиться, чувствуя, как крепко прижимается к нему Альтаир, и внутренне содрогаясь от восторга, чувствуя, как его дыхание приятно согревает его кожу. — Более того, истинная причина, по которой я не собираюсь брать тебя в поход, заключается вовсе не в твоей травме. Когда мы с тобой сражались там, на поле боя, я вовремя остановился, и теперь, вместо того, чтобы лежать где-то в безымянной могиле со своими соотечественниками, ты здесь, рядом со мной. Благодаря тебе я хочу возвращаться домой после походов, хочу жить. Но, если я пойду на поводу у твоего желания сражаться рядом со мной, я рискую потерять тебя. Если выбирать между мигом битвы бок о бок, во время которого один из нас легко может потерять другого, и возможностью возвращаться к тебе, то мой выбор — однозначно второе. А если мне суждено не вернуться — не из этого похода, так из следующего, как будет угодно Хасилу, — я хочу, чтобы ты, как и собирался, воспитал моих детей, как Владыка воспитал меня.

— Если так угодно господину, то я не имею права перечить ему, — спустя несколько минут напряженного молчания ответил Малик. Альтаир выдохнул и отстранился, позволяя Малику подняться со стула. Не успев и шага сделать в сторону, Малик оказался в его объятиях, за которыми последовал короткий поцелуй, о котором до этого он не мог и мечтать. Мир перевернулся снова, но теперь им обоим было совершенно неважно, вернется ли он в исходное положение или продолжит вертеться в бешеном ритме.