Альтаир рассерженно вздохнул и перевел взгляд с белой стены на окно, за стеклом которого делила на ровные полосы солнечный свет железная решетка. Он отбывал свое наказание за драку так долго, что даже успел потерять счет времени, вместе с тем зная по опыту, что отпущено ему на это наказание только два часа. Не имея при себе ни наручных часов, ни старенького телефона, отобранных учителями, Альтаир не мог сказать, сколько еще ему предстояло тут находиться, и поэтому он просто сидел на полу и ждал. Чего ждал — сам понять не мог. Освобождения ли, новой взбучки, возможности уйти? Или ничего из этого? Лениво думая об этом каждый раз, Альтаир с неохотой осознавал, что хочет чего-то другого. Обычно он всегда знал, чего именно, но, по сути дела, это были мимолетные желания, не приносившие ему длительного морального удовлетворения. Словно бы его душа рвалась к чему-то, известному только ей, не удосужившись перед этим послать сигнал мозгу. Внутри него что-то металось, не находя себе пристанища, а Альтаир не мог понять, отчего ему так тошно.

Не зная, как с этим разбираться самостоятельно, парень подавил в себе все, что толкало его на попытку попросить совета у преподавателей. Они бы точно не упустили возможности использовать эту и любую другую против него, унизить и подавить его волю, подчинить себе, чтобы затем превратить в полноценную марионетку, как они делали с самыми слабовольными учениками. Многие сопротивлялись и выходили из школы более или менее полноценными людьми, в лучшем случае отделавшись лишь слегка покалеченной психикой. Единственные, с кем так в этом учебном заведении не поступали — семейные детки, здоровые, откормленные. Они уже приходили в школу такими же, какими были их будущие учителя — готовые забить тех, кто не в состоянии ударить их в ответ ради защиты своего куска лучшей жизни. А у Альтаира, как и у одной трети учеников школы, не было родителей. Какое-то время он очень завидовал своим одноклассникам, а потом понял — у него нет на то причин. Уж лучше жить одному, чем учиться беспричинной ненависти ко всем, кто тебя окружает. Повезло не попасть в классы к оставшейся части учеников, калекам, которых собрали со всего города, и на том спасибо.

Обычно Альтаир не думал так много и долго ни о семейных, ни о калеках. Но тот, однорукий, встретившийся ему сегодня утром, все никак не выходил у парня из головы, словно поставив себе цель поселить там свой образ. Тогда, утром, он опоздал на первую половину урока. Прекрасно зная, что за появление ко второму его накажут не так серьезно, как за опоздание на первый, Альтаир свернул за угол, не доходя до бетонного забора, длинного серого ограждения высотой с его рост и прибавку в полторы головы. Между жилым домом и забором был проулок, последнее место рядом со школой, где не понатыкали камер. Туда ученики часто сбегались покурить, на несколько минут превращаясь из заклятых врагов в нарушителей порядка. Альтаир часто заходил туда перед занятиями, особенно, когда опаздывал и испытывал необходимость подождать перемены. В это время он обычно был там один. Но сейчас он с усмешкой заметил, что нашлись еще люди кроме него, пожелавшие воспользоваться всеми преимуществами отсутствия в переулке камер.

Пять парней из выпускного класса А-1, собранного из полноценных семейных учеников, окружили какого-то паренька. Такие вещи были привычны, и никто с этим ничего не собирался делать. Сегодня Альтаир не испытывал желания вступаться за кого-то, как, впрочем, и всегда. Он встал чуть в стороне, привалившись спиной к стене, достал сигарету из пачки и зажигалку, закурил. Делая одну затяжку за другой, Альтаир чисто из интереса присмотрелся к парню внимательней.

В сравнении с окружившими его бугаями, парень выглядел заморышем. Ростом он не отстал от своих обидчиков, но мускулатурой не выделялся — парень был стройный, немного даже худощавый. Темные взъерошенные волосы и такие же темные глаза, смуглая кожа. И культя вместо левой руки. Калека, видимо из какого-то из выпускных С классов. Он спокойно смотрел в глаза бугаю, нависшему над ним, игнорируя его дружков, столпившихся рядом. Парни же в свою очередь не ждали, что их жертва попробует откупиться деньгами или ланчем. Им доставляло удовольствие уже само осознание своей силы. Им нравилось видеть страх в глазах тех, кого они выбирали своей жертвой. Обычно такие вещи заканчивались достаточно быстро. Они окружали свою цель, главарь заговаривал с жертвой и, стоило той пикнуть хоть что-нибудь, давал знак — можно бить. Но в этот раз — впервые на памяти Альтаира, которому пришлось достаточно подобных сцен повидать — в глазах прижатого к стене парня не было страха.

Это заставило Альтаира удивиться и даже чуть содрогнуться. Разглядев культю вместо руки, Альтаир невольно отвел от прессуемого парня взгляд. Одновременно с этим в нем забурлила ярость. Он давно понял, что сироты и калеки плывут в одной лодке, и те, и другие, об этом тоже знали. Но никто не торопился грести в одну сторону, предпочитая просто сидеть по разные стороны лавок. Сироты, которых в 16 лет заставляли покидать приюты, где они выросли, были вынуждены ютиться в маленьких бетонных лачугах, что отстроили для них. Большинство из них теряли свои деньги быстрее, чем получали их каждый месяц. Они едва жили на эти чертовы ежемесячные пособия, которые не знаешь, на что потратить из-за их скромного количества. А калекам проще, ненамного, но гораздо ощутимей, чем сиротам. У большинства из них были родители или близкие родственники, опекуны, которые не давали им пропасть. Даже у самых безнадежных был кто-то, заботящийся и поддерживающий. Сироты этим похвастаться не могли. Первое время Альтаир ненавидел калек. А став постарше и узнав о войне, забравшей его родителей и превратившей его сверстников и ребят постарше в инвалидов, завидовать перестал, лишь изредка испытывая чувство зависти. Единственным, чему в жизни калек Альтаир не завидовал ни разу, было то, что он имел возможность наблюдать.

— Я тебе еще раз повторяю, дрочер однорукий, — сплюнул на асфальт самый крупный из обидчиков, видимо, самый главный среди них. — На нашей территории таким отбросам, как ты, сидеть не разрешали. Еще раз увидим тебя жрущим на нашей точке, вторую руку оторвем к чертям собачьим. Понятно объясняю?

— Понятно, — невозмутимо ответил ему парень. — Только клал я на тебя, твою банду и вашу точку.

— Да это я тебя ща уложу! — довольный тем, что ему не пришлось выбивать дерзость из жертвы силой, взревел бугай. Только что калека сам подписал себе приговор, дав семейным повод избить себя в лучшем случае до переломов.

Дальше у Альтаира в голове что-то щелкнуло. Он вовремя научился правильно использовать то немногое, что он имел, и это позволило ему не драться за выживание. Он думал, что позабыл все, чему его научила улица, но, как оказалось, тело помнит дольше разума, чему парень потом был искренне рад. Он очнулся от какого-то странного сна, в котором перед его глазами мелькали чьи-то метавшиеся тени, вскрикивая и обжигая руки человеческим теплом, и не сразу понял, что произошло. А когда понял, то взъерошил рукой свои волосы и хрипло рассмеялся, увидев все изменения в проулке. Из пяти бугаев, напавших на парня, осталось только трое, что лежали на холодном и пыльном асфальте тяжелыми, грузными кучами. Двое уже убежали в сторону школы, чтобы вызвать учителей и рассказать им о случившемся только свою правду, которую те охотно примут. Калека, которого его обидчики и пальцем не успели тронуть, смотрел на него широко раскрытыми глазами с расширившимися от удивления и какого-то тайного восхищения зрачками. Альтаир вытер кулак, которым он, судя по всему, сломал кому-то нос или выбил пару зубов, от крови краем собственной рубашки и поднял глаза на парня. Увидев отголосок удивления и даже затаенного страха в глубине его глаз, Альтаир насмешливо усмехнулся, не зная, как еще можно себя вести, чтобы показаться людям добрее.

— Пусть я и не просил, но… спасибо, — видимо, парень тоже испытывал какие-то трудности в общении, раз не знал, как сказать такую простую вещь. Альтаир грешным делом чуть было не счел его тупым, но потом, пообщавшись подольше, смело затолкал все эти сомнения куда подальше. Но тогда, за минуту до того, как его скрутили прибежавшие охранники, он просто молча кивнул калеке, словно надеясь, что сможет этим ответить на чужую благодарность.

Вот так Альтаир попал сначала на очередной прием к школьному психологу («Тебе не хватает еды? Может быть, ты просто не умеешь выплескивать свою агрессию безобидными способами? У тебя есть друзья? Давно ты потерял родителей?». Эти вечные Какчтопочемузачто), а затем и в пустую комнату для наказаний, лишенный всех своих вещей. Он прокручивал всю ситуацию у себя в голове до тех пор, пока не понял, на каком моменте переклинивало его больше всего. На том, когда они с калекой смотрели друг другу в глаза. Альтаир никогда не видел в чужих глазах столько всего, что старался не показывать в своих. Это пугало и заводило одновременно.

Единственное, что нравилось ему в этом пустом помещении — тишина. Альтаир так часто попадал именно в эту комнату, что, посади его преподаватели в какую-то из соседних, он по одним только трещинкам в штукатурке на потолке и серой краске, покрывавшей стены, смог бы отличить их от той, где сидел сейчас. Привыкнув к мысли, что никто не собирается приходить к нему во время наказаний, Альтаир расслабился и стал наслаждаться тем, что хоть несколько часов в своей жизни он мог не слышать никого. До этого он старался заглушить свое одиночество постоянными вылазками куда-то, забирался в заброшенные дома и лазил по крышам вместе с сиротами, с которыми рос в одном приюте. Но вскоре кто-то из них погиб в очередной драке, кто-то подсел на наркотики, кто-то просто бесследно исчез, и Альтаир снова остался один. Первое время его это сводило с ума.

Стоило Альтаиру выйти за ворота школы, он отправлялся бродить по городу без всякой цели. Даже драки на деньги в переулках не увлекли его надолго. Он быстро запоминал, как стоит себя вести в случаях, когда противник был крупнее его, и вскоре ему не составило труда справляться с большинством соперников на раз-два. Спустя еще какое-то время одиночество вернулось, заставляя его искать чего-то еще. Он вовремя остановился, вспомнив, как ушли из жизни почти все, кого он знал. Альтаир не то чтобы слишком любил свою жизнь, но погибать так бездумно и бесцельно он считал ниже собственного достоинства. В этом вопросе все решала его гордость, единственное, что этому миру не удалось у него отнять.

Оказалось, размышления убили большую часть времени его наказания. Альтаир отвлекся от своих редких раздумий, услышав чьи-то шаги и скрип ключа в замочной скважине двери его комнаты. Это оказался надсмотрщик, которого держали в школе только ради этого. Он сурово посмотрел на сидящего на полу Альтаира и, нахмурившись, кивнул ему на выход. Проведя парня по коридору, пожилой служащий достал откуда-то из шкафа его сумку и бросил Альтаиру. Парень поймал ее и перекинул ремень себе через плечо. Окинув мимолетным взглядом настенные часы, Альтаир хмыкнул. Сейчас был большой перерыв, старшеклассники могли пойти и пообедать где-то за пределами школы, и значит, он может воспользоваться этим и отправиться восвояси — кто будет следить за сиротой, чья жизнь не так ценна, как жизнь кого-то из семейных? Но его планы снова оказались сорваны, в этот раз не судьбой, а тем самым одноруким, которого Альтаир защитил утром.

Он стоял у самых ворот, не показывая вида, что ждет кого-то. Альтаир, смешавшись с толпой учеников, выходящих из школы, даже не сразу обратил внимание на него. И только когда своей целой рукой парень-из-переулка схватил его за локоть, Альтаир остановился и обернулся, не показывая, как это его удивило.

— Ты хочешь свалить, — просто сказал он без всякой вопросительной интонации, и Альтаир кивнул, не собираясь отрицать очевидное. Однорукий усмехнулся и, сжав его локоть чуть покрепче, потянул его в сторону ворот. — Пошли, хочу тебя кое-куда отвести.

Альтаир уже не мог скрывать своего удивления. С крайне озадаченным видом он повиновался, предвкушая что-то очень интересное. По крайней мере, это было хоть каким-то разнообразием в череде его одинаковых дней.

***

Однорукий привел его к одному из домов в обычном районе. Обычными районами считали те, где все дома были построены по одному плану, пусть и украшены и отделаны уже в соответствии со вкусами хозяев. Альтаир редко бывал в таких местах. Обычно он предпочитал держаться центра города, где находилась его школа, или же сутками пропадал на окраинах, там же, где и большинство остальных сирот. А обычные районы были пристанищами семейных и калек, и Альтаир всегда чувствовал, что ему там не место. Парня, притащившего его сюда, его мысли и чувства по этому поводу не волновали. Отпустив руку своего невольного спасителя, он ловко отпер деревянную калитку, что вместе с забором была ему по грудь, и кивнул Альтаиру на дорожку из дешевого кирпича, мол, проходи. Перед тем, как зайти во двор, небольшой участок земли перед домом с пожухлой травой и иссохшей яблоней, растущей где-то в стороне, чьи сухие ветки свисали по ту сторону забора, почти касаясь асфальта, Альтаир бросил взгляд на табличку, висящую на заборе, где обычно писали фамилии хозяев дома.

Табличка гласила «Аль-Саиф», и Альтаир запомнил это, попутно отметив про себя, что неплохо было бы узнать о парне, носящем эту фамилию, что-то еще. Для начала хотя бы его имя.

— Зачем ты привел меня к себе домой? — слова вырвались сами собой. Альтаир действительно хотел бы его о многом спросить, но не знал, с чего начать. Однорукий ответил не сразу. Он предпочел перед этим отпереть входную дверь ключами и еще одним кивком пригласить Альтаира внутрь.

— Чтобы поблагодарить за то, что ты сделал, — отрывисто сказал парень. Он разулся и пошел вперед по коридору, затем свернув куда-то направо. Альтаир поспешил закрыть дверь и тоже разуться. Дойдя до поворота, Альтаир с удивлением понял, что однорукий ждал его на кухне. Он точно не понимал, что может его ждать здесь, но на то, что его в благодарность за помощь накормят, Альтаир никак не ожидал.

— Я — Альтаир, — снова предпринял попытку заговорить с одноруким парень. — А тебя как зовут?

— Малик, — и снова ответ показался Альтаиру каким-то односложным. Но имя этого парня ему почему-то понравилось. Произнеся его про себя, Альтаир даже решил, что оно ему очень подходит. Он не сразу понял, что инициатива в разговоре перешла к Малику, отчего вопрос, который он задал, заставил Альтаира даже вздрогнуть. — Когда ты ел в последний раз?

— Вчера, вроде, — озадаченно пробормотал Альтаир, пытаясь вспомнить. Он не знал, почему, но ему хотелось отвечать на вопросы Малика серьезно и искренне, словно бы Альтаир чувствовал, что у них обоих есть кое-что общее. Словно понимал, что они оба не любят лишних слов, не любят заливать правду рутинной водой. — Мне удалось вернуться в ночлежку вовремя и ухватить там бургер.

— Нет, я имел в виду не это, я спрашивал, когда ты ел в последний раз нормально? — немного раздраженно пояснил Малик, что-то выискивая в шкафчике. — Ну, помнишь хоть один прием пищи, в котором было больше одного блюда?

— Да черт его знает, — Альтаир пожал плечами. — Да и откуда взяться в ночлежках такому количеству еды? А почему ты спрашиваешь?

— Потому, что хочу понять, насколько плоха твоя ситуация, — Малик не терял времени даром. Пока Альтаир осматривался в кухне, обставленной пусть и не слишком дорогой, но зато качественной мебелью, он успел поставить на плиту турку и металлическую кастрюльку, предварительно налив в них воду. Он действительно собирался отплатить ему едой, и Альтаира это немного смутило. Малик же продолжал доставать нужные ингредиенты и говорить. — Мало кто из сирот знает, что есть способы не жить впроголодь. И уж тем более, что у них есть возможность тратить пособия без крайностей, вроде воровства или покупки необходимых вещей с тем, чтобы весь следующий месяц голодать. Как я и думал, ты из таких, и в качестве признательности я бы хотел исправить это положение.

— А что за способы-то такие? — стараясь говорить не слишком удивленно и заинтересованно, спросил Альтаир. На собственной шкуре зная, что значит забыть, когда ты в последний раз питался так, что живот не бурчал спустя полчаса, он хотел пустить клич среди своих знакомых. Пусть настоящих друзей среди знакомых сирот у него не было, он, как и почти все остальные, чувствовал, что должен хоть как-то облегчить жизни тех сирот, которым наверняка придется выживать в будущем.

— Обычно, в центре города колесят маленькие передвижные кухни. Небольшие фургончики на колесах. Возят похлебки, хлеб, иногда даже сладости, — Малик ловко управлялся одной рукой с посудой и ингредиентами. Разобравшись с кофе, что варился в турке, он подлил воду в кастрюлю и поставил ее на огонь. — Это все делается на пожертвования. Но их слишком мало, чтобы обеспечить такими кухнями те районы, где чаще всего можно найти детей, и поэтому о них мало что известно. Еще раз в месяц работники большинства магазинов одежды и игрушек оставляют на ступеньках у служебного входа коробки с вещами, либо нераспроданными, либо просто не пользующимися популярностью. Понимаешь, к чему я веду?

— Да, — Альтаир кивнул. — Я расскажу об этом тем, кого знаю, а они разнесут дальше. Спасибо, что сказал. Может, тебе чем помочь?

Малик не обратил внимания на промелькнувшую в его голосе неловкость, он замер с упаковкой макарон в руках, услышав вопрос Альтаира. Только спустя минуту напряженного молчания Альтаир понял, какую глупость он сморозил.

— В том смысле, что не делать за тебя, а вместе с тобой, — пробормотал Альтаир, стараясь сгладить неловкость и объяснить, что он имел в виду. Подняв взгляд на лицо Малика, Альтаир увидел, как его губы изогнулись в насмешливой улыбке, а в темных глазах заискрились веселые огоньки. А когда Малик начал давиться беззвучным смехом, Альтаир попытался скрыть свое смущение и облегчение от того, что Малик не обиделся на него, под возмущением. — Что смешного?

— Ты смешной, — Малик смеялся уже в голос. — Что, думаешь, по тебе не заметно, что ты не знаешь, как себя со мной вести?

— Ну, есть немного, — Альтаир наконец заставил себя преодолеть расстояние от дверного проема до плиты, чтобы снять турку с уже сварившимся кофе. — Так что, нужна тебе помощь, или я могу чувствовать себя как дома и развалиться на твоей кровати и поспать?

— Не наглей, — стукнул его упаковкой с макаронами по голове Малик. — Сейчас ты полный ноль в том, что я еще хочу научить тебя делать. Будешь приходить ко мне каждый вечер и учиться готовить.

— Чего? Совсем с ума спрыгнул? — теперь уже искренне возмутился Альтаир, от удивления даже пролив немного кофе мимо одной из двух кружек, что достал ему Малик из шкафа. — У меня что, по-твоему, вообще больше дел нет?

— Если делами ты называешь бесцельные прогулки из одного конца города в другой, то да, у тебя больше дел нет, — Малик резко посерьезнел. — Ладно, раз уж тебя от этого так коробит, помогать тебе я буду не с готовкой, тогда буду делать так, чтобы ты не завалил выпускные. Подтяну немного в учебе.

— Зачем тебе это? — у Альтаира все никак не укладывалось в голове все происходящее. Он ничего не имел против того материального выражения благодарности, которое предложил Малик сначала, но все, что Альтаир слышал от него сейчас, уже выходило за рамки. — Я ведь всего один раз тебе помог, а ты, кажется, собираешься благодарить меня до конца учебного года.

— Это не благодарность, дилетант необщительный, — даже с того места, где стоял Альтаир, было видно, как Малик закатывает глаза. — Это попытка не потерять единственного человека, который помог мне не из желания восстановить справедливость, а просто потому, что ему казалось так правильным.

— А разве это не одно и то же? — окончательно запутался Альтаир.

— Нет. Для меня уж точно, — тихо ответил ему на это Малик. Он помолчал немного, помешивая варившиеся в кастрюле макароны, и затем, встрепенувшись, заговорил снова. — Просто я чувствую, что мы утром встретились не зря.

— Бред какой-то, — Альтаир снова смутился и попытался скрыть это за грубостью, за которую снова огреб от Малика, но в этот раз уже горячей и мокрой от воды в кастрюле ложкой по лицу.

— Заткнись, — коротко сказал Малик, потеряв всякое терпение, — и достань-ка мне из того шкафчика приправы…

Альтаир тяжело вздохнул, предвкушая перед обещанным обедом пару часов кулинарного ада, и то, если ему повезет. Но отступать было уже поздно.

***

В таком же ключе прошла первая неделя после их знакомства — Малик вылавливал Альтаира перед большим перерывом и уводил к себе домой, чтобы не позволить сироте шататься по городу, — а Альтаир уже не мог представить без этого всей своей жизни. Он не сразу понял, что грызущее его изнутри чувство одиночества пропало, как будто бы его и не было. Теперь Малик стал центром его жизни, пусть Альтаир понял это не сразу. Каждый раз, когда Малик в толпе хватал его за локоть и так и шел за ним до своего же дома, Альтаир снова начинал ощущать себя на своем месте. Несмотря на первоначальные протесты Малика, после злосчастных уроков готовки, от которых Альтаиру-таки не удалось отвертеться, или выполнения домашки, Альтаир падал на стоящий в его небольшой гостиной диван и засыпал мертвым сном. Чем занимался Малик, пока он спал, Альтаир никогда не интересовался, не будил, и то хорошо.

Они узнавали друг друга. Медленно, раз в несколько дней просто спрашивая друг друга о чем-то. Так Малик узнал о том, как Альтаир выживал на улице первые полгода, оказавшись в том возрасте, когда сирот выгоняли из приютов, чтобы те учились жить самостоятельно, при том, что в 16 лет едва ли с десяток находили себе хотя бы самую лакейскую или даже сложно выполнимую работу. А Альтаир с удивлением узнал, что Юсуф Тазим, опекун Малика и его младшего брата, Кадара, работающий археологом, часто берет кого-то из них на раскопки, сейчас он и Кадар снова были в отъезде.

— Раскопки ведь наверняка требуют большого количества времени, — озадаченно сказал Альтаир. — Как тогда твой брат проходит все, что пропускает в школе?

— Он на домашнем обучении, — бросил Малик, листая какую-то книгу в поисках нужной страницы. — Юсуф решил, что не хочет отправлять его туда, к этим уродам. В А класс он бы все равно не попал.

— Лучше бы он с тобой так поступил, — Альтаир сказал это так тихо, что Малик даже не сразу поверил, что он вообще что-то услышал.

— Думаешь, раз у меня нет одной руки, так мне и в школе лучше не появляться? — иронично поинтересовался он скорее из чистого желания услышать ответ Альтаира, чем в попытке подловить его на жалости к себе.

— Нет. Просто так у уродов вроде тех, благодаря которым мы встретились, было бы меньше возможностей тебе вредить, — насупившись, буркнул Альтаир. Подняв полный смущения взгляд на Малика, он с удивлением увидел, как пытается однорукий спрятать странную улыбку.

Он часто видел, как Малик улыбается, но в основном за улыбкой он утаивал или выражал ей очередной упрек Альтаиру, когда ему было слишком лень называть его новичком или дилетантом. Сейчас Малик улыбался так, словно ему было приятно это слышать. Эта улыбка стала первым событием в череде множества тех, когда Альтаир, смотря на Малика, испытывал странный трепет в груди. Отчего так получалось, он не знал. Да и не хотел особо узнавать.

Малик учил Альтаира немного лучше понимать этот мир, чему никогда не смогли научить его учителя. Он сумел объяснить необщительному сироте некоторые прописные истины жизни и ее составляющих теми словами, которые Альтаир понимал лучше всего. Благодарность за это Альтаир выражал странными для Малика способами, которые, пусть и казались ему непонятными, но все-таки приводили к полезным и даже приятным результатам. Услышав однажды, как Малик бормочет что-то про «срубить чертову яблоню» и «никакой пользы», Альтаир по собственной инициативе отыскал у него в кладовке топор и под удивленные возгласы хозяина дома срубил дерево. Наблюдая, как под палящим весенним солнцем Альтаир, перед этим стянув с себя пиджак с нашивкой-школьным гербом и футболку под ним, рубит ствол яблони на небольшие бревнышки, Малик поджимал губы, недовольный собственными чувствами, шевелившимся где-то в груди. Чем ближе они становились с Альтаиром, чем лучше узнавали друг друга, тем сильнее начинал беспокоиться Малик из-за того, о чем не мог рассказать.

В какой-то момент Малику даже начало казаться, что судьба сама подталкивает его к тому, что его так страшило. Однажды, когда они с Альтаиром встретились во время перерыва и разговорились, Малик заметил, с каким недоверием и неприязнью смотрят на него одноклассники друга. Ситуация стала понятней, хоть приятной ее Малик назвать не смог, когда к ним подошел кто-то из столпившихся позади них сирот.

— Какого хрена, Альтаир? — резко сказал Альтаиру подошедший к ним смуглый парень. Он был подтянут, жилист и неопрятен, как и большинство парней-сирот, привыкших прокладывать себе дорогу по жизни любыми возможными способами. — Ты неделю не появлялся на Арене. Что, думаешь, раз завел себя дружка, который тебе хавчик накидывает, можешь про нас забыть?

— Я тебе ничего не должен, Аббас, — Альтаир смерил собеседника таким уничижающим взглядом, что даже Малику, привыкшему к таким вещам со стороны сироты, стало жутко. — Я ходил на Арену только для себя, и в твои опекуны не записывался. Еще раз попытаешься ко мне с этим пристать — огребешь. Пошли, — потянул за собой Малика Альтаир, потеряв всякое желание находиться рядом с товарищами по несчастью. Перед тем, как уйти, он, не оборачиваясь, бросил Аббасу напоследок. — И учти, если прикопаешься к нему, можешь сразу копать себе могилу.

— Пидоры, — бросил Аббас им вслед, не придумав ничего лучше. Он, видимо, уже знал, насколько опасно бывает связываться с рассерженным Альтаиром, и поэтому единственной доступной для него отдушиной оставались лишь оскорбления. Малик сглотнул, стараясь не показывать, как по нему ударило это единственное слово, пусть и брошенное таким человеком.

Альтаир не стал оборачиваться в этот раз. Он всего лишь бросил беглый взгляд на чуть бледное лицо Малика и, схватив его за руку, потащил на улицу, к воротам. Он был слишком взбешен этой ситуацией, чтобы думать о чем-либо еще. И только оказавшись у дома Малика, наблюдая, как калека дрожащей рукой отпирает калитку, Альтаир с озадаченным видом позволил себе задать вопрос, который волновал его с самого начала.

— Малик, что имел в виду Аббас, назвав нас пидорами? — с искренним удивлением в голосе спросил Альтаир, заставив Малика аж подавиться воздухом от удивления.

— А ты что, не понял? — не скрывая, как шокировал его вопрос Альтаира, ответил вопросом на вопрос Малик.

— Ну, просто сироты не всегда понимают значения слов, которые берут для оскорблений, — задумчиво объяснил причину своего непонимания Альтаир. — А потом оказывается, что все обычные люди обозначают этим словом что-то совсем другое. Когда при мне кого-то называли пидором, я понимал, что это человек, с которым никто не хочет водиться, что он почему-то не нравится остальным.

— Отчасти суть ты уловил, — Малик мрачнел все больше и больше, готовясь к тому, что последует за более подробными объяснениями. — Вообще, пидорами предпочитают называть гомосексуалов, мужчин, которые любят мужчин.

— А, и все? — как-то даже разочарованно спросил Альтаир.

— Что значит: «И все?»? — снова подавился воздухом Малик. — Тебя что, совсем не беспокоит, что тебя так назвали? Ведь из-за таких вещей могут быть проблемы.

— А почему меня должно это беспокоить? — Альтаир развалился на диване в его гостиной, даже не удосужившись оставить место для Малика. — Ну любят и любят, мне-то что, не мое дело. Да и вообще, проблемы не у меня, а у Аббаса, раз уж он такими словами бросается.

— Ты просто неисправимый новичок по жизни, — Малик кинул в него подушкой в попытке хоть как-то сбросить возникшее напряжение. — Кстати, что за Арена?

— Место, где сироты дерутся на деньги, — лениво протянул Альтаир. — Так все первое время средства на жизнь добывают. Аббас там тоже часто тусуется, только я еще ни разу не помню, чтобы он победил в драке. Трусливая крыса.

— Ну и ну, — проворчал Малик, радуясь, что Альтаир забыл про свой первоначальный интерес. Затем, постояв еще немного в дверном проеме, он решил отправиться на кухню и сообразить им что-нибудь на ланч, раз уж они освободились раньше.

— И все-таки, я не понял, каким образом это слово относится к нам, — крикнул ему из гостиной неугомонный Альтаир. Малик не стал ему отвечать, видимо, не расслышал.

— Твое счастье, — пробормотал спустя несколько минут Малик, резкими движениями кромсая ножом куриное филе на куски. Будь у него подходящая возможность и вторая рука, он бы с удовольствием вогнал этот нож в шею Аббасу. Альтаир, заглянувший на кухню пять минут спустя и заставший там эту картину, поспешил удалиться, поскольку даже с одной рукой, в которой был зажат нож, Малик выглядел очень устрашающе.

***

Изменения в жизни обычно происходят тогда, когда их не ждешь. Альтаир не ждал, что рано или поздно ему придется разобраться во всех ощущениях и мыслях, возникавших при одном только взгляде на Малика, при одной только мысли о нем. Альтаир не ожидал, что почти потеряет Малика, расскажет обо всем и познакомится с его опекуном и братом за каких-то полтора часа. Но все произошло именно так, быстро, запутанно, заставляя сомневаться в том, что все произошедшее действительно было с ними.

Тогда, в очередной раз опоздав на первый урок, Альтаир снова остановился покурить в том злосчастном проулке. Телефон завибрировал в кармане, оповещая о пришедшем сообщении.

«Сегодня меня в школе не жди. Встречаю опекуна и брата. Как надоест плевать в потолок на уроке, приходи, хочу вас познакомить. Малик».

Альтаир хмыкнул и убрал телефон в карман. Будь его воля — пошел бы к Малику хоть сейчас. Но он явно рассчитывает на то, что Альтаир даст ему время пообщаться с близкими и подготовиться к его приходу. Впервые Альтаир не рассердился и не испытал зависти, хотя ему и хотелось узнать, что это — жизнь в семье. Но, находясь рядом с Маликом, Альтаир забывал обо всем этом, искренне наслаждаясь их странной близостью, о которой они никогда не говорили. Альтаир выдержал два урока. Он просто сидел на задней парте, рисуя карикатуры на учителей в какой-то изодранной тетрадке. Его не трогали — к чему, когда на первых партах сидят те, кому учиться действительно в кайф? Но перед большим перерывом его терпение иссякло, и Альтаир без всякого зазрения совести отправился прочь из школы. Остановившись на одном из перекрестков неподалеку от дома Малика, Альтаир только было хотел свернуть налево и зайти в магазин, чтобы купить гостинцев — ему хотелось хоть раз принести в дом к Малику что-то от себя — как сзади завизжали шины, и кто-то закричал. Альтаир резко обернулся.

Позади него кого-то сбила машина. Проходившие мимо люди уже начали собираться вокруг пострадавшего, и Альтаир, подумав, что ему нет нужды присоединяться к такой толпе, уже было собрался уходить. Но, услышав восклицания тех, кто собрался, чтобы помочь, он замер, чувствуя, как бешеным кроликом мечется в грудной клетке сердце:

— Черт, он ведь калека…

— Такой молодой, а уже без руки…

Вздрогнув, Альтаир перебежал на ту сторону дороги, молясь всем существующим богам, чтобы это был другой человек. Он подбежал поближе и растолкал людей, всматриваясь в лежащего на земле мужчину. Пострадавший был гораздо крупнее Малика, светлокожий и светловолосый, и руки у него не было правой, когда у Малика отсутствовала левая. Альтаир, несмотря на тяжесть ситуации, с облегчением вздохнул.

Теперь, когда ситуация прояснилась, и поводы для беспокойства исчезли, Альтаир поспешил уйти, чтобы не мешать подъехавшим врачам скорой помощи заниматься своей работой. Он решил пойти прямиком к Малику — приключений сегодня с него было достаточно.

Дойдя до дома Аль-Саифов, Альтаир перелез через забор, не утруждая себя возможностью открыть калитку, и позвонил в дверь. Только вот вместо Малика ему открыл невысокий паренек с взъерошенными черными волосами.

— Привет, ты к кому? — с улыбкой поинтересовался он у Альтаира, застывшего в растерянности.

— Ну… типа к Малику, — неловко ответил Альтаир, только сейчас вспомнив, что общение с незнакомыми людьми никогда не было его лучшим качеством.

— Кадар, пропусти этого придурка в дом, а то соседи ржать над нами начнут, — послышался откуда-то из дома голос Малика. Его младший брат весело засмеялся и, пригласив Альтаира в дом, закрыл за ним дверь.

Сам Малик и их с братом опекун обнаружились в гостиной. Юсуф оказался высоким мужчиной с шапкой каштановых волос и живым взглядом, веселый и улыбчивый, он тормошил немного замкнутых мальчишек, заставляя их улыбаться. Потихоньку познакомившись с ними поближе, Альтаир поуспокоился, чувствуя себя в своей тарелке и искренне этим наслаждаясь. Они провели весь день вместе, и под вечер Юсуф, узнав о том, что Альтаир — сирота, предложил ему переночевать у них, в комнате Малика. Поддавшись на уговоры Кадара и немного умоляющие взгляды Малика (который потом отрицал, что смотрел так на него), Альтаир согласился.

Уже после полуночи они отправились спать. Альтаир помог Малику раздвинуть диван в его комнате так, чтобы они на нем уместились вдвоем. Пока Малик шебуршал своей одеждой за его спиной, раздеваясь, Альтаир смотрел в окно на небо.

— О чем думаешь? — резко спросил у него Малик.

— О том, что мне нравится такая жизнь, — тихо ответил Альтаир, вдыхая запах цветов, растущих в соседском саду. Он вздрогнул, почувствовав, как ему в шею утыкается холодный нос, обжигая горячим дыханием кожу, как единственной рукой Малик обнимает его за талию. Постояв так с минуту, Альтаир обернулся и притянул его к себе, в объятиях находя ответы на терзавшие его до этого вопросы. Прежде, чем поцеловать того, кто стал смыслом всей его жизни, Альтаир мягко коснулся губами его лба и прошептал. — Я ведь теперь могу сказать, что люблю тебя?

— Говори, сколько захочешь, но только когда мы одни, — усмехнулся Малик, опережая его и начиная поцелуй первым.

Когда им надоело целоваться, они все-таки улеглись на диван и выключили свет. Сначала они целомудренно лежали спина к спине, пока Альтаиру это не надоело. Он перевернулся на другой бок и обнял Малика за талию, прижимаясь к его плечу подбородком, и игнорируя его недовольное ворчание. Спустя какое-то время, когда Малику уже почти удалось уснуть, Альтаир заворочался и вдруг спросил:

— Черт, Малик, а мы можем называться как-то более мягко, чем пидоры?

— Ты бьешь рекорды собственной тупости, новичок хренов, — чудом удержавшись, чтобы не рассмеяться в голос, шикнул на него Малик. — Спи, придурок, потом решим.

Спустя минуту они не выдержали оба и все-таки рассмеялись.