Сестра находила его всюду каким-то невообразимым чутьем, словно установила чары “поводка”. Не оставляла в покое. Хотелось заорать ей в лицо: “Ты ушла?! Ну так и уходила бы! Какой бездны вернулась и пасешь меня, словно барана?!” 

Но лучше им совсем не разговаривать.

Джунвар вроде и старался не оставлять следов, но Кера все равно оказывалась рядом: может, замечала свежие царапины ножа на боковине стола в углу, слева от камина, где он всегда садился, заходя в таверну. Слушала рассказы служанок. Видела страх деревенских. Выжженные полосы в лесу, след от хлесткого удара хвоста, скосивший колосья на лугу.

Может, видела его самого, даже когда Джунвар не видел ее. Пьяного, спящего в паутине множества женских рук. Утирающего кровь из носа после драки. Или просто тенью над дорогой.

Джунвар убегал, Кера догоняла.

Он родился никем. Ублюдок, бастард, которого мать нагуляла невесть где, за что и была бита отцом не раз. Все белокожие, а он очень смуглый — единственный из семьи, да еще и маг… Сразу видно: чужой. Где нашла его отца-то? Как карранец из столичных чернозадых оказался в окраинной деревушке, которая путников привечает раз в лето и все со всеми на пять рядов братья?

Приязни к Джунвару это не прибавляло. Лишь мать иной раз плакала ему в макушку: «Джунварунн, маленький мой».

Младший, бесполезный, лишний рот, когда и так семья живет впроголодь. Даже в помощники никому не всучишь — того и гляди, спалит что-нибудь. Куда его? К таким же, вглубь Темных Земель? Так те, небось, полукровок не жалуют, еще и явятся в деревню с расспросами, какая шлюха посмела родить от чистокровного карранца да кто он был. Себе дороже. И в Ралбоннд не отвезешь, тамошним магам не сдашь: ну их, этих степняков, если и заплатят, так после обворуют да убьют по дороге. Дал же Безглазый Бог силу никчемному…

Вечная мишень для издевок. Только и спасение — взобраться на дерево. Но братья и их друзья быстро смекнули и выдумали новую игру: загонять Джунвара наверх, словно кота, и бросать в него камни. Когда пришли воины горцев, он как раз там и сидел — на верхушке сосны. Джу в тот день исполнилось очередное лето. Мать — великая роскошь — испекла пирог, а младшего выгнала во двор поработать метлой, чтобы не таскал куски, пока печево не остынет. Только не довелось ему попробовать того печева…

Они изловили его у колодца, куда он бегал за водой, чтобы прибить поднимающуюся от подметания пыль. Уволокли в лес, стащили всю одежду, даже штаны. Джунвар не знал, что за новую пытку они выдумали, и не желал знать. Укусил кого-то за руку, насквозь, до крови, вывернулся и взлетел на ближнее высокое дерево, на самый верх. А когда опомнился, понял, что не знает, как слезть — ствол был почти полностью гладким. Мальчишки внизу ржали и показывали пальцами. Оставили кого-то сторожить Джунвара, когда он устанет цепляться за сосну и свалится. Впрочем, им скоро стало не до него…

Джу заметил горцев раньше всех. Услышал крики, увидел взметнувшееся пламя и крохотные мельтешащие фигурки, которые постепенно превращались в неподвижные черточки. Дым долетал до него, неся запах горелого мяса, скручивая нутро тошнотой. Он становился все гуще, пока Джу не осознал: это горит сосновая кора под его ладонями. От испуга он разжал руки… Снова вцепился в дерево, затормозив падение. Живот жгло, а кора перед лицом окрасилась алым. Сучок над головой масляно блестел, с него капало.

Ободранный, в пятнах смолы, он спустился вниз. Руки и ноги дрожали от долгого напряжения, а сбоку живота была глубокая темная рытвина, откуда лилась кровь. Джунвар зажал ее ладонью.

Он шел по родной деревне медленно, осторожно. Там было очень тихо, только трещали, догорая, большие балки общинного дома. Горцы ушли, оставив после себя лишь мертвые тела. Джунвар не посмел зайти в свой дом. На пороге виднелись безвольно раскинутые ноги старшего брата. Из окна свешивалась голова отца: им явно пробили тонкую слюдяную пластинку. То и другое вместе смотрелось так, словно дом скрывал длинное тело мертвого монстра.

Джунвар снял с веревки рубаху и штаны, которые сушились во дворе. Ткань сразу промокла багряным насквозь, и Джу на миг испугался, как сильно ему влетит от матери за испорченную одежду. В глазах то и дело темнело, но он неведомым чудом добрался до леса. Хотелось оказаться далеко-далеко… Хотелось пить. Джу бродил по шуршащей хвое, меж одинаковых сосновых стволов, пока окончательно не обессилел. Сел на землю у какого-то из сотен лесных ручьев и решил: тут и умрет. Когда открыл глаза, то обмер от ужаса: показалось, что он лежит посреди горящей деревни. Но огненное пятно оказалось невиданно яркими волосами девочки. Она спрашивала о чем-то на языке степей, а потом разрезала ножом юбчонку и перетянула рану на его животе.

Она столько времени была рядом. Называла его «Джу», укорачивая, а не удлиняя имя, но это звучало не грубо, а ласково. Он привык. А теперь она ушла. Канула в ничто, как и все остальное.

Он — никто. Единственное, что есть у Джунвара Карума — это его сила, его магия. Два жалких десятка заклятий, но отбери их — и он действительно станет всего лишь одним из дорожных оборванцев, пылью под чужими ногами. Кера никогда не говорила, что мечтала о чем-то большем, и Джу признавал, что это разумно. Но в глубине души не желал смиряться с меньшим. Поначалу зубами и когтями сражался за то, чтобы выбраться, доказать… Но получалось лишь выжить, выплыть, а взлететь — не очень. Забавно, что Кера начала спрашивать о будущем именно тогда, когда он решил перестать пытаться.

Джу невероятно повезло встретить наставника, рядом с которым он целых два лета не боялся раскрыть себя, мог прикасаться к Источнику и пробовать силы. Больше повезло только с Керой. Но ее теперь нет. К лучшему. Не нужно ей смотреть на то, как названный брат становится чем-то иным… А ему не нужно больше выносить ее обвиняющий взгляд.

Какого хрена произошло той ночью? Нет, нельзя сказать, что им просто одновременно захотелось тепла. Это было слишком ошеломительно, словно канули все доводы разума, прорвало какую-то плотину и потоком снесло обоих, а теперь они валяются на разных берегах, выкашливая воду и не понимая, что делать дальше. Как жить дальше? Что бы это ни было — лучше бы оно не случалось.

Джу узнал, что сталось с людьми Атана. Знала ли Кера? Наверняка. Но ему не сказала. Сестра считает, что всегда права. Она и правда всегда была мудрей. Когда они в Гордонпласе проводили хлад с компанией воришек, верховодила ими Кера, а не Джунвар, у которого тогда уже выросли усы. Хотя, видят Старые боги, он старался стать лидером. Это сидело внутри ядовитой занозой, всегда: никчемный. Недостаточно разумный, нестойкий, бедовая голова.

Кере не объяснишь. Поднимет рыжие брови, усмехнется: «Кто ж тебе не дает?» Молча выслушает, проглотит очевидное «Перестань ныть, как ребенок!» — но разве от этого легче?

И ей не объяснить, как это — если внутри живет чешуйчатый зверь, чья воля борется с твоей волей, а когда побеждаешь, непостижимая суть Древнего рвет твою на части. И единственное, что может противостоять Его зову — это дракон внутри.

Джу никогда его не боялся. Со временем сдерживать зверя стало сложней, но, что бы там ни говорили и как бы ни пугали безумием, его дракон за него готов сражаться даже и с Древним. Может, это просто два хищника, делящие добычу, но Джу терпит, пока это позволяет ему самому остаться в рассудке.

Во дворе кузнеца, под приглядом своего первого и единственного наставника, он обернулся в первый раз. В куцую ящерицу с неровными крыльями, но зато такими большими рогами, что закрыли весь обзор. Мастер смеялся. Говорил, стоило выбирать для оборота лесную кошку — ойрага и не выпендриваться. А Джунвару не просто хотелось — ему жизненно необходимо было стать кем-то сильным; тем, кто сможет бросить вызов всему свету, ускользнуть от любой погони.

Он хотел бы защищать сестру, но на деле частенько выходило наоборот. Разум побеждал чаще меча. Кера и читать, и писать умела, и раны шить, и различать травы. А он? Только драться и колдовать. Но драться многие умеют, что тут особенного?

Говорят, Древние были высотой выше замковой башни и бродили по землям, творя свою непонятную простым смертным волю. Победить их оказалось возможно только объединившись, да и то с трудом. Множество рас и видов погибло в той войне. Древние умирали медленно, заключенные в адиантовые гробы под толщей земли. И, видимо, не умерли до сих пор… А может, те гробы просели под весом камня, дали трещины. Или их вовсе не было, а хмельные от восторга победители решили, что уничтожили Древних богов, и просто закопали тела.

Зов Яха усиливался к ночи, когда в зенит поднимались луны. Удивительно, как дорого может стоить маленькая ошибка… Иногда так хотелось поддаться, и будь что будет. Вернуться, встать на краю и упасть в Нижний лес, провалиться в тот туннель, что ведет к самым корням. Прекратить все это.

Но Джу давно откинулся бы, не смог выжить, если бы не хотел жить. Животное желание превозмогало слабость. И дракон тоже хотел жить, тащил за собой слабеющего хозяина. Два живых против одного дохлого, пусть и бога — неплохой счет.

Зов нельзя было заглушить ни выпивкой, ни телесным теплом — накачиваясь вином, Джунвар чуял трупную вонь. Целуя, ощущал этот невидящий взгляд, кончая, выдыхал могильную пыль. И только расправив крылья, стряхивал с себя лишнее: монотонный голос Древнего, человеческие законы; все, что мешало зверю.

Зверь мудрее Керы, мудрее людей. Он знает: самое главное — жить. Можно и червем в луже, хотя лучше — наводящим ужас, крылатым повелителем небес. Но и червю в луже не запретишь мечтать о крыльях.

***

В трактире Сухой шло веселье. Тьенн, хозяин Толлборда, прислал пятнадцать бочек отменного пива, взамен получив великолепный трофей — голову дракона. Остальные части тела ящера люди целый день таскали в ледник, чтобы позже продать, благо желающих выстроилась целая очередь. Говорили, староста Сухой собирался на вырученные деньги не только отстроить сожженные строения, но и выложить в храме звездопоклонников каменную башню взамен деревянной. Еще говорили, что он подарил лучнице, убившей зеленого дракона, два полных кошеля золота.

Деньги кончились, из вещей остались только ножи, меч и тощая сумка с одной рубашкой. За Черного дали целых пятнадцать серебряных монет. Хороший ракна был, послушный.

Это все не имело значения, слова проплывали мимо, размытые потоками воздуха. Джунвар видел эти потоки, за которыми угадывались смазанные лица. Люди так быстро двигались, что взгляд за ними не успевал. Зачем мельтешить, скажите на милость?.. В кружке уже не осталось целительной влаги, но и позвать разносчицу тоже не получалось: язык не слушался.

За стол кто-то сел. Джу закрыл глаза, потом открыл. Видение не исчезло. Напротив него сидела сестра. Опять. И на сей раз он должен сказать ей, спросить, за что она так с ним…

— Ты… его убила, — с великим трудом выговорил Джунвар. Язык и губы ощущались чужими. — Зачем?

Кера потерла лицо ладонями и посмотрела почти жалобно.

— Я не верила, что выйдет, — тихо сказала она. — Я же только однажды слышала, у них под мышкой проходит какая-то жила, но в нее трудно попасть. Повезло. И что значит «зачем»?! — Керино лицо выразило привычное возмущение. — Ты-то сам откуда взялся там? Что мне оставалось делать?! Стоять и ждать? Он бы убил тебя! И меня, и всех!

— Это был даже не в-взрослый драк-кон!

— И что?!

Джунвар уронил голову на руки.

— Джу… Ну Джунвар, чего ты?

Чужие пальцы тормошили его, цеплялись за одежду, как репьи.

— Не… трогай… меня.

Он чуть с ума не сошел от счастья, когда увидел дракона. Зверь внутри ревел и рвался к собрату, Джунвар разделял его радость. Что он сделал бы, окажись с зеленым один на один? Кто знает? Но все пошло наперекосяк, как обычно. И виноваты были люди. Если б не они… какая теперь разница. Лучше не думать. Вообще ни о чем не думать. Пиво, вино, дурман-трава — все годится.

Оборачиваться, пока в крови бродит хмель — плохая идея. Где-то под лопаткой тупо ныл ушиб. Возможно, это то дерево, в которое он вломился с маху, потеряв равновесие в полете. Но смотреть на землю с огромной высоты, купаться в облаках, запустить острые зубы в нежное, чуть прожаренное собственным огнем телячье мясо — непередаваемо. Он не позволял себе такого раньше. Почему? Зверь внутри урчал от удовольствия.

Единственное, что ему мешало — это Кера.

— Что это было, Джу? Что ты натворил?! В том сарае погиб человек! И тебя видели!

— Я был пьян, — рассмеялся Джунвар.

Он и теперь был пьян. Вокруг громко орали песни, воняло тухлой рыбой и рекой.

— Ты хоть понимаешь, что тебя скоро поймают и убьют?..

О, это возмущение во взгляде, этот страх… А ему просто надоело бояться.

— И что? — холодно спросил Джу. — Я — чудовище. Нас убивают.

— Ты человек. Ты мой брат.

О нет, не надо снова. Люди не едят еще живых телят. Люди не летают. Сестры не дрочат братьям. Братья не прячутся за спинами сестер.

— Ложь. И то, и другое — ложь. Хочешь убедиться?

Ткань рубашки трещит, расходится полосами. Она последняя, но ему больше не понадобится одежда.

— Нет, не отводи глаз! — собственный голос уже походит на рычание зверя.

Он знает: в его зрачках пляшет пламя. Кера смотрит, но ей так страшно… Кто-то кричит, показывает пальцами. Ему все равно. Небольшое усилие — и мир снова ярок и прекрасен, а темный зов в сознании затихает.

— Джу!

Расправить крылья, подняться ввысь. И не оборачиваться.

***

Земля в паутинках рек проглядывала сероватыми пятнами далеко внизу. На яркие завихрения облаков глядеть было куда интереснее. Еще интереснее создавать эти узоры самому. Он спускался вниз только чтобы поесть, выспаться в каком-нибудь безопасном месте, напиться и снова поднимался ввысь. Дни абсолютной свободы, счастья, от которого кружится голова. Сколько? Он уже плохо помнил.

Джунвар проснулся от холода. Это не было приятной прохладой пригорного леса, в которую он опустился отдохнуть, а едким, проникающим в кости холодом, от которого нет спасения. Джу попытался свернуться плотнее, прижать крылья… и не смог. Потому что крыльев больше не было. Ничего не было: только холод и ребра острых камней. Джунвар распахнул глаза, неловко свалился на гранитные осколки. Они окрасились темным, но он почти не ощутил боли: слишком холодно. Голому слабому человечку не место в этом суровом лесу середины золета, но попытка обернуться провалилась. Джунвар едва не взвыл от отчаяния. Источник ощущался по-прежнему, но между ним и Джунваром стояла преграда, сквозь которую он обычно проникал без труда, а сейчас — не мог. Тонкая пленка превратилась в стену, твердую, как камни, на которых он корчился в бесплодных попытках. Зверь внутри тихо поскуливал, не в силах помочь.

Джунвар глядел в небо. Руки и ноги потеряли чувствительность. В морозный воздух поднимались облачка пара от дыхания. Страшно добиться желаемого, а потом проснуться и понять: это был всего лишь сон.

Наставник говорил, что маг может переоценить свои возможности, обессилеть и даже умереть на поле боя. Но не говорил про оборот. Понять это можно было и самому: сила нужна не только на превращение, но и на поддержание облика. Наставник мог просто не знать, ведь лишь дурак стал бы столько времени проводить в чужом теле… Для Джунвара дракон не казался чужаком, а вот это слабое стонущее создание, израненное о камни — уже да.

Чтобы восстановить силы, нужно было встать и выбраться из русла высохшей реки. Подняться получилось только на четвереньки. Преодолев россыпь валунов, он упал на жесткую сухую траву. Тело было истощено так, словно Джунвар не ел половину черночи. Нужно добраться до ручья: вода реки издевательски журчала где-то под камнями, в недосягаемой глубине. Вода, еда и укрытие от ядовитого холода. Остальное — потом.

На дне ручья пальцы нащупали плоский бороздчатый камень. Даже оторвать слизня от дна теперь стоило усилий. Джу отдышался, лег на бок и второй рукой подгреб к себе кусок гранита, ударил по панцирю. С третьей попытки получилось раздробить его, Джунвар расковырял дыру и выдрал наружу склизкую холодную массу. Масса умирать не желала, норовила вывернуться из пальцев. Дракон внутри шептал, уговаривал не сдаваться. Слизень, оказавшись во рту, закопошился еще отчаяннее. Джунвар сдавил его зубами, в горло брызнула пахнущая тиной вода.

«Так надо. Глотай».

Замерзшие пальцы едва сумели отыскать еще три панциря. Кожа рук слишком тонкая, и нет удобных когтей.

Трубчатая мягкая трава рядом походила на лук, который Кера клала в суп. Джу сорвал пучок, стал жевать, делая перерывы на отдых. От острого сока снова захотелось пить. Утолив жажду, Джунвар заставил себя доползти до деревьев, чьи резные широкие листья толстым слоем усеивали уже схватившуюся инеем землю, постарался зарыться в сухой колкий ворох. В предгорьях хлад наступает раньше… В Эрзуме хлада не наступало совсем.

«Вернись».

Джунвар скорчился, зажав уши руками, словно это могло помочь… и провалился в небытие.

Проснулся рывком: нутро скрутило острой болью, от заполнившей рот горечи вдохнуть не получалось. То ли трава все же была не та, то ли живот отвык от такой пищи… но хотя бы часть слизней успела перевариться, в голове будто стало яснее, и холод больше не прожигал насквозь, лишь пускал по телу мурашки. Джунвар выбрался из колючего, но теплого ложа, встал на ноги, соображая, куда идти дальше. Вроде бы, отыскивая ночлег, дракон видел какое-то селение к востоку отсюда…

Солнце посылало земле рассеянные лучи, но чем ниже спускался Джунвар, тем прохладнее становилось: низину заполнял густой туман, высасывающий из тела и без того скудное тепло. Джунвар остановился передохнуть и увидел облетающий куст, очень похожий на рошаль, только дикий. Сорвал округлый плод, откусил. Клыки легко справились с задубевшей от времени кожурой, кажется, они стали острее. Хоть что-то осталось от зверя кроме полупрозрачных чешуек на плечах и животе… Рошаль был кислым, но, несомненно, съедобным. И усохшие груши, растущие рядом, — тоже. Под слоем вьюна виднелись развалины: раньше здесь был чей-то сад.

К тому времени, как Джу спустился в долину, настала ночь. Впрочем, глаза видели необыкновенно хорошо, мир лишь немного поблек, огни селения казались белыми.

Высокая стена обтесанных кольев темнела на дальнем краю, а у самого леса незваным гостям преграждал путь каменистый обрыв. Кому сдалась маленькая деревня, что от них пришлось городить тын?

Крайний от леса дом красовался крепкими бревнами стен и добротно построенным хлевом чуть в стороне. Джунвар, чутко прислушиваясь, подошел к дому. Окно было распахнуто, оттуда падал свет. Комната оказалась пуста, на столе горела глиняная плошка, стояла тарелка с чьим-то ужином. Отсюда ушли совсем недавно и могли вернуться в любой момент.

В сундучке у постели аккуратной стопкой лежала одежда. Выбеленная рубашка оказалась чуть тесна, а штаны коротки — вещи явно принадлежали юнцу. Оружия в комнате не хранили, к великому сожалению Джунвара. Он запихал в рот краюху хлеба с топленым салом, проглотил, почти не жуя, запил молоком из запотевшей кружки. Услышав шорох за дверью, отпрянул от стола, выпрыгнул в окно и дал деру прочь со двора, в темноту. Там повезло больше: в широком пне под навесом он заметил топор. Хоть какая-то защита… На ремне штанов имелась петля, но явно для ножа, топору она не годилась. Магия все еще была недоступна, но Джунвар уже ощущал себя увереннее.

Ночь накрыла предгорья непроглядной тьмой, с отрогов снова густыми потоками тек туман. На замерзшей земле не оставалось следов. Джунвар отыскал плотный куст логнеца и вырубил проход. Логнец растет вкруговую, там, внутри купола, всегда пусто, если только местечко не занято каким-нибудь ушлым зверем. Можно схорониться, и никто не найдет, не тронет. Даже псы и ойраги не посмеют приблизиться, слишком нежные у них носы для логнецового сока. Черные вонючие ягоды — не очень-то приятное ложе, но запах можно и потерпеть.

Рассвет не проник сквозь плотное переплетение веток. Джунвара разбудил взгляд. Белобрысый мальчик лет десяти с палочкой в руках сидел на корточках у светлой дыры входа в убежище и беззастенчиво рассматривал Джунвара. На лбу темнела россыпь наколотых точек.

— Рубаху Элеске испачкал, — укоризненно сказал он, — сам будешь стирать. У нас так: нашкодил — исправляй. Отец другого не терпит.

Джунвар молча таращился на юное создание, которое мог бы даже сейчас безо всякой магии придушить, не особенно напрягаясь…

— Вылезай, — поднялся на ноги мальчик и постучал палкой по кусту. — Он тебя ждет уже.

Все было как-то неправильно, странно. Джунвар не ощущал угрозы кроме той, что исходила от него самого. Эти люди убивать его вроде не собираются, иначе уже убили бы. Но чего им надо? Наказать? Казнить вора прилюдно? Джунвар изо всех сил потянулся к Источнику, в пальцах затеплилось знакомое покалывание, но едва уловимое. Сейчас губы выговорят несколько слов, и… будет ужасно, если опять не получится. Если Источник закрылся от него навечно, а это тепло в пальцах только кажется.

— Эй, Жом! Где вы там?

Около тонких детских ножек встали крепкие мужские, в кожаных сапогах. Глупо было продолжать валяться на ворохе твердых ягодных косточек. Джунвар стиснул топорище ладонью и выбрался из убежища, отшатнулся в сторону, хмурясь из-под растрепавшихся волос.

Теперь они оглядывали его вдвоем: коренастые, светловолосые, несомненно, отец и сын. Лицо отца было украшено узорной татуировкой до самых щек. Со лба через сломанный нос шел шрам, терялся в густой светлой бороде, глаза смотрели цепко. Все выдавало в мужчине бойца из тех, что кажутся безгранично спокойными до мгновения, как клинок входит в твое сердце. И длинный обнаженный меч у него в руке был явно не для красоты.

— Убивать не стану, но отработать заставлю, — слегка усмехнувшись, сказал отец. — Только, пожалуй, накормлю сначала.

Джунвар никогда раньше не бывал в общинах наемников, но слышал о них. Бойцы работали по очереди, возвращались домой на сев и уборку урожая, а хлад и жаро проводили в походах.

Одежда, присвоенная Джунваром, принадлежала не парню, а девушке по имени Элеска, дочери шрамолицего Ваяна, старшей сестре Жома. Элеска была той же приземистой, светлой породы, что и отец с братом, и хотела стать воительницей, как погибшая в походе мать. На ее лице был наколот цветок и знак «отвага». Каждому члену общины за особые заслуги позволяли выбрать новое дополнение к узору. Весной Элеска выудила из речки едва не утонувшую маленькую дочь шорника.

Джунвар узнал об этом и о многом другом в первый же день. В восторге от свежего гостя девчонка болтала без умолку, пока Джунвар мылся в загородке у колодца, надевал более подходящую по размеру одежду, ел умопомрачительно жирный и душистый суп, стирал с мыльным корнем тряпки, что извозил в темно-сиреневом соке логнеца. Не умолкала даже когда в дом пришел худой высокий мужик с длинным хвостом седых волос и долго бормотал что-то, смазывал и зашивал Джунвару спину. Хорошо, что логнецовый сок испятнал кожу, скрыв чешуйки, хоть те пока росли лишь на груди и заметить их могли, если уж совсем присматриваться...

Они называли лекаря жрецом, но Джунвар толком не слышал: уснул, не дождавшись последнего стежка.

Звонкий смех Элески напоминал весенний щебет черногрудки, а еще — настоящий голос Керы.

Кера часто специально делала голос хриплым и низким, но стоило развеселиться или выпить, как она бросала притворяться. Джунвар любил сестру такой, настоящей. Имеет ли он право теперь называть ее сестрой? Нужно было забыть ту странную ночь, но воспоминание сидело в сердце плотно, как раскаленная заноза. В памяти помимо воли встали лица детей из родной деревни, с маленькими глазками и низким лбом. Отчим и мать Джунвара были родичами. Возможно, горцы сделали единственно правильную вещь, уничтожив всех этих вырожденцев. И воспоминания, и сама мысль вызывали омерзение.

В этом краю было больше исконных степных имен и названий, а вот сам край на степь вовсе не походил. Когда-то в древности воинства Темных Земель завоевали соседей и правили три сотни лет. Потом народ степей сбросил иго, однако названия и многие слова остались, намертво въелись в степной язык, даже имена рек, городов как Толлборд, Хардрек, Лаганнд, да и сам Ралбоннд.

Силы возвращались медленно, но все же возвращались. А вот страх не суметь коснуться Источника оставался, да и вообще стоило остеречься: мало ли кто может заметить вспышку магии… Хотя в самом селении магов не было, иначе и Джунвар их почувствовал бы, и они — его.

Ваян давал простую и понятную работу, кормил вдосталь, позволял спать в сенях на широкой лавке, покрытой потертой, толстой шкурой зарга. Жом и Элеска таскали Джунвару пироги с пылу с жару, урвав миг, когда Ваян отвернется от печи. Они были добры к нему — воришке, вломившемуся в дом среди ночи… Но расслабляться нельзя. Нельзя и надолго задерживаться на месте: раскроют, обязательно раскроют и сдадут за звонкое золото. Никому нельзя верить. Но тут, в деревне, было так спокойно и мирно… Даже голос Древнего будто бы стал тише. Рубя дрова, Джунвар старался попасть топором в такт повторяющимся в сознании словам, и треск дерева почти заглушал их. Это спокойствие не вязалось с тем, что Джунвар знал о наемниках.

Ваян как-то сказал ему:

— Дома мы — щит, вне дома — меч. Ты не поймешь, если не один из нас.

Джунвар и правда не понимал, но по совсем иной причине. Жизнь в постоянном опасении учила: безопасных мест не существует. Но вот как у них получается уходить, чтобы заливать кровью чужие земли, брать за это мзду и возвращаться, мирно рожать детей и растить хлеб?

— Не понимаешь — не суди, — прищурился Ваян. — Главный запрет. Здесь никто никого не судит.

Он был главой отряда, он договаривался обо всех сделках, и остальные ценили его. Девять лет прошло с тех пор, как выбрали Ваяна, и до сих пор ни разу не пожалели. Ваян заботился, чтобы все возвратились домой с деньгами к своим женщинам и детям, а если кто не возвращался — чтобы вдова не нуждалась в крове и еде. Ваян же притащил в деревню жреца из старых язычников. Кому надо — мог теперь обратиться к хранителям миров, но главное — жрец знал лекарское дело. Наемники — народ тяжелый, их красиво развешанными словами не уловишь, а судить да винить себя не дают — самим хватает.

— Голуба, жрец наш, привык уже, пообтерся, — неспешно рассказывал Ваян, сидя с домашними после ужина. В его руках обретала форму заготовка для рукояти ножа, стружки падали на подстеленный мешок. — Даже в походы с нами ходил, пока колени не заболели. Своя ересь тут у нас, — лукаво блеснул глазами Ваян. — Нашим богам лишь прощать разрешено, но не обвинять. За это их уважаем и дары приносим.

Джунвар вспомнил крученое сухое дерево на околице, сплошь покрытое потеками засохшего молока с кровью и увешанное лентами и черепами.

— Пока живешь в деревне — соблюдай закон, — продолжал хозяин. — У нас и двери не запираются. Вышел за тын — ты охотник, воин и не всегда поступаешь по-людски. Только как выгодно для отряда и для себя.

Жом показал мелкое холодное озерко, в котором держали ловушки на рыбу, и Джунвар после вернулся туда один и долго рассматривал свое отражение. Предания правы: человеческое тело изменилось в угоду зверю. Кера перепугалась бы… Хорошо, что ее здесь нет. И хорошо, что перемены видит лишь он сам: остальные не знали, как Джунвар выглядел еще недавно. Глаза у него были темнее, а клыки — короче. Никто с первого дня прихода в деревню не видел кожи под рубашкой: там изменения проявились ярче всего. Прозрачные чешуйки размножились, рассыпались по груди, а те, что на плечах, потемнели, загрубели. Джунвар осторожно трогал их пальцем. Если приподнять краешек — щекотно и чуть-чуть больно. А еще все время хотелось есть. Но это, наверное, просто требовало своего истощенное тело.

Никто не запрещал гостю бродить по деревне, не гнал прочь. Смотреть — смотрели, но не косо, а с любопытством. Элеска и Жом ходили за Джунваром хвостом. Девочка уже не болтала, а наоборот, все больше молча таращилась. Порой, едва не заикаясь от смущения, расспрашивала его про Темные Земли: какие звери там живут, цветы цветут, и правда ли, что темноземельцы съедают новорожденных детей, если они слабы или увечны.

Если б Джу в цветах понимал… Кера бы рассказала Элеске побольше него. Кере бы здесь понравилось. Джунвар, сам того не желая, постоянно думал о ней. Прикидывал, что на то или иное сказала бы сестра. Открывал рот поделиться с ней мыслью и спохватывался, вспоминая, что теперь Керы нет рядом. Слишком долго они были вместе. И все без толку: главного-то не сумели ни сказать, ни сберечь. Джунвар ведь никогда не трогал, не целовал сестру не потому, что не хотел… Получается, тронуть тронул, а поцеловать так и не довелось. И теперь уж и не доведется. К лучшему.

Хорошо бы не вспоминать пряный запах ее огненных волос. Ее руки. Яркие бездонные серые глаза, которые смотрят не то с мольбой, не то с ужасом. Хорошо бы об этом не думать, но трактира в деревне нету, хмельную ягодную настойку Ваян прячет под полом, в погребе, ключ носит на поясе, а дурман в предгорьях не растет. Разве что башкой постучаться о камни…

А тут еще Элеска крутится под ногами, вплетает в косы последние золетние цветы, невзначай показывает едва выросшую грудь. Только успевай отворачиваться. Может, Джунвар и чудовище, но не стал бы платить Ваяну злом за добро. Да и был уверен: возьми ее или кого угодно — все это будет не то, не так. Долго ли продлится? Одни звезды знают.

Сразу за тыном у маленького водопада была огороженная плетеным забором вытоптанная площадка. Под навесом на крюках хранились обернутые в вощеные тряпки деревянные щиты и мечи. Там учили сражаться недорослей, а матерые наемники разминали кости, оттачивали друг на друге боевую науку.

Джунвар ходил туда смотреть. А когда окреп, попросил меч. Ваяна не было, на площадке махали деревяшками плешивый Силка, Тадел и еще один парень, имени которого Джунвар не знал. Он и стал первым противником и первой победой. Мышцы слушались, несмотря на долгий отдых, хоть было ясно: назавтра болеть будет все. Безымянный оказался слабее Джунвара, задорно матерящийся Силка — неповоротливее. А вот Тадел сумел вымотать, а после достать Джунвара так, что кровь хлынула из носа, и еще добавил под дых. Хвала звездам, на землю капало обычным, алым.

— Ты чего творишь, недоумок?

Джунвар зажал нос и поднялся на ноги. Перед ним стоял Ваян, и вид у него был далеко не миролюбивый.

— Покалечиться захотел?! А ты-то чем думал, козлодер, мать твою в душу? — обратился он к Таделу.

— Да я ж не в полную силу! — оправдывался тот.

— Еще б ты в полную! — рявкнул Ваян. — Поди прочь. Найди себе равного и пускай кровь!

— Я умею драться! — встрял Джунвар.

Ваян повернулся к нему, смерил взглядом.

— Вижу, что умеешь, — скривился. — Не расскажешь, откуда такой взялся? Теперь-то?

— Нет, — устало выдохнул Джунвар.

Удар по лицу оказался сильнее, чем мнилось поначалу, мир едва заметно покачивался.

— Ну и ладно, — неожиданно улыбнулся Ваян. — Все мы такие, с темными историями. У наемников иначе не бывает.

Золетнее небо расчистилось, ночью землю укрыл снег.

— Научился, смотри-ка! — в этот раз Тадел не смог достать его, а утирал кровь сам.

Элеска прыгала за оградой, хлопая в ладоши. Тадел улыбался, но глаза у него были злые. Ох, не случайно он тогда Джунвару кровь пустил… Почему так? Джунвар гадать не хотел. В каждой стае есть подлые псы, ему ли не знать, а сторожиться людей он и не прекращал.

Элеска прибегала смотреть на бои, мерзла, топталась на месте. Отстиранную Джунваром рубаху так и не надела ни разу. Сначала он думал — ей противно, а потом понял: бережет.

— Скоро уходим, — рядом встал Ваян, задумчиво погладил густую короткую бороду.

Сверху снова падали белые хлопья.

— Возьмешь меня с собой? — Джунвар давно катал на языке этот вопрос, хотя к отказам ему не привыкать, да и сдался он Ваяну…

Тот прекратил пялиться в небо и посмотрел почему-то не на Джунвара, а на Элеску.

— Пожалуй, возьму. — Он повернулся к нему и свел брови: — Но мое слово для тебя должно быть — гром небесный. Если ты один из нас, то бьешься за нас. И заруби себе: в походе я не выделяю никого.