Вечером, когда Шилуа отмокал в купели, наконец-то отдав свои натруженные сапогами ступни в руки умелой служанки, в покои неожиданно явился придворный лекарь.

— Я не звал врача, — недовольно поморщился Шилуа.

— Нужно осмотреть юного ото, — поклонился старик.

— Но я здоров.

— Не осталось ли у вас каких-либо… повреждений после столь трудной поездки? — спросил лекарь.

— Разве что мозоли, да и те сейчас уберут. Тебя послал Его величество? — удивился такой настойчивости Шилуа.

Лекарь замялся, комкая в руках сверток со своими снадобьями.

— Нет, ото.

— В таком случае ступай вон, — поднял бровь Шилуа. — Что это за самоуправство? Смотрю, в мое отсутствие дворцовый этикет скатился к уровню скотного двора.

***

К тому дню, как загудели оба водопада, обрамляющие Дон Хуа, а в вазонах раскрыли свои клювики первые розовые цветочки, волосы у Шилуа отросли до шеи. Их еще нельзя было как следует уложить или собрать заколкой, подобающей члену правящего клана, но уже можно завязать шнурком в куцый хвостик, чтобы не лезли в глаза.

«Младший».

Шилуа не окончил замаха меча, когда в грудь ударило чувство. Такое сильное, что перехватило дыхание. Тоири был здесь. Близко… Он словно обнял человека своим присутствием. Шилуа сунул меч в руки опешившему напарнику, наскоро соврал что-то учителю, сдернул с волос шнурок и бегом побежал в верхний двор, где держали ярнунов.

Тоири ждал его за третьим поворотом тропы на долину Дау. Увидев птицу, Шилуа замер от восторга, заново вспоминая, какие они чудесные. У молодых окрас оказался светлей, каждое перышко ярко блестело на весеннем солнце, отливая небесной лазурью. Тоири ничем не напоминал того пушистого несуразного птенца, что едва не откусил Шилуа руку.

Он шлепнул заволновавшуюся было ящерицу по шее и накинул повод на торчащий камень. Снял перчатки и медленно подошел к сидевшему на краю скалы тоири, прикоснулся к упругим перьям на груди.

Птенец был не таким огромным, как его отец, но тоже вызывал почтение: в три раза больше ярнуна.

«Больной дракон?! Всего три? Десять, стадо. Даже не добыча, только убить».

Брезгливость, насмешка.

Птица смотрела, словно бы подняв бровь. Но птенец — вернее, уже юный тоири — остался доволен произведенным впечатлением. Он читал эмоции человека, откровенно красовался, впитывал их, позволяя услышать свои. И Шилуа улыбался, все смелее гладил грудку и темный пух под развернувшимся огромным крылом.

«Ты вырос, Младший».

Толика разочарования. Все еще маленький. Все еще глупый.

«Воняешь ящером».

Перетекающие в сознании образы иногда становились похожи на фразы. Это было ново для них обоих: Шилуа до сих пор поражался происходящему с ним волшебству, тоири принадлежал к роду, что давно отселился в западную часть гор, и его близкие предки мало помнили о тонкостях связи с людьми. Воспоминания же далеких походили на смазанные обрывки чувств, перемежавшиеся короткими яркими картинками. Там ощущалась боль. Смерть, война и предательство. Все это происходило от людей. А еще во вселяющих трепет обрывках жизней участвовали настоящие, огромные драконы.

Наследные воспоминания тоири показывал редко, больше вызнавал про мир своего человека. Но сейчас Шилуа собирался наконец-то спросить о том, что его интересовало.

— Покажи мне, как было раньше. Птицы служили людям, мы летали на тоири, я все это читал.

Огромное удивление. Презрение. Смешливый щебет. Неуверенность, даже опасение.

«Маленький еще маленький. Неразумный, как стрекоза. Нельзя показывать».

Шилуа опустил голову, глаза снова обожгло. И здесь его считают недостойным. Птенец шагнул ближе, склонил шею, на миг коснувшись клювом плеча.

Любопытство, сильное, неодолимое. Лавирование меж мокрыми осколками скорлупы, прыжок на край гнезда. Небольшая боль оттого, что лапка запуталась в ветках. Ужас, необъятный ужас от открывшихся взору пространств и бездны под ногами, невозможность отступить, спрятаться: ветки держат крепко. А после — невозможность забыть и смириться.

Шилуа улыбнулся сквозь слезы.

— Покажи. Я не испугаюсь.

И тоири показал.

Большие птицы парят над горами. Большие птицы высечены в камне. Большие птицы приземляются на белый мрамор, маленькие-маленькие люди стоят перед ними на коленях. Птица открывает клюв и щебечет, звонко и чисто: чон-чон-чон.

Чонхан. Чон-ша.

Белый мрамор крошится под мерными ударами. Не птичьи клювы и когти крошат его, а кайла в человеческих руках. Тоири наблюдают. Лишь иногда подгоняют: «Чон! Чон!»

«Маленький, не плачь».

Мгновенная вспышка раздражения, и тут же — сожаление. Забота. Стук большого сердца. Ощущение теплых крыльев: они прижимают, придерживают, не позволяя упасть в перевернувшийся с ног на голову мир.

Возвращаясь домой, Шилуа надолго застрял на широком перекрестке, откуда открывался вид на цитадель. В нижней долине снег уже начал таять, являя обширные зелено-серые пространства с торчащими тут и там деревьями. Мимо проезжали повозки, топали ослы и ярнуны, кто-то из всадников даже посмел сделать Шилуа замечание… Дон Хуа сверкала в лучах весеннего солнца. Плоские полукруглые крыши спускались ярусами — идеальные для постройки гнезд. Террасы с низкими перилами, чтобы удобно было цепляться огромным когтям. Фонтаны-поилки. Свежие кирпичи кладки, запирающие проемы в стенах: раньше здесь не было ни одного глухого двора, могущего превратиться в ловушку для слётка… А прихотливые узоры на стенах служили всего лишь стоками для помета. Хозяева горных просторов жили на воздухе, а люди — их слуги — внутри.

***

В углах шушукались о наемных убийцах-невидимках в Ло До. Тамошнего чонхан нашли выпотрошенным в собственной кровати, на ладони было выжжено клеймо из пяти полосок: так невидимки помечали выполненный заказ. И брали за услуги совсем недешево — порой человеческий вес золотом. Кому понадобился чонхан пограничной крепостишки с полуторами сотнями солдат? Косились на Шилуа. Потом сильно заболел дядя. Церемонию передачи крылатого венца назначили на начало лета.

Все менялось слишком быстро и тревожно. Необходимо было хоть как-то вернуть себе покой, сделать нечто привычное, отвлечься от чересчур сложного. Например, устроить пирушку на крытой солнечной террасе в западном крыле, где пышно зацвел вьюнок. Шилуа не делал ничего такого с самого возвращения из Ло До.

Он тщательно и долго приводил себя в праздничный вид. Служанка исхитрилась собрать часть волос и сколоть изящным золотым цветком — с недавнего времени Шилуа не носил на себе никаких крыльев и перьев. Подвела ото и без того угольно-черные брови, замаскировав кустик с левой стороны — несовершенство, которое раздражало. Хотелось надеть что-то яркое, и выбор пал на халат цвета закатных лепестков с золотым шитьем. Зимой Шилуа ехал в крепость без украшений и боялся, что дырочки зарастут, но этого не случилось. Теперь в ушах качались длинные цепочки — от раковины к мочке и вниз, к шее.

Можно было идти и, наконец, поднять себе настроение. Послушать музыкантов, позубоскалить с придворными, быть может, благосклонно ответить на заигрывания какой-нибудь ока, а потом, когда она решит, что тринадцатый наследник у нее в рукаве — сбежать. Во дворце появится новая пикантная история с Шилуа в главной роли, как и прочие, придуманная от начала до конца. Многие хвастались тем, что провели с ним ночь, Шилуа не опровергал и даже поддерживал сплетни. Давно пора пополнить эту коллекцию, а то решат, что в Ло До ему отрезали не только волосы…

У Шилуа лежал белый кувшинчик с хорошим, чуть розоватым нно, настоянным на лепестках редкой темной вишни. Дальний родственник как-то хвастался им на пирушке, и Шилуа умыкнул один кувшинчик со стола. Он пил его только в особых случаях, когда на душе было погано и хотелось развеяться, и теперь пара чашечек уже приятно грела живот изнутри. Подумав, Шилуа привязал остаток к поясу рядом с обычной сумочкой для мелочей и вышел из покоев.

За дверями стоял Тэй Тодо. Его десятка охраняла покои мужской половины Мол’Эт, кроме королевской опочивальни — там несла караул уже другая десятка, которую набирали из сводных родичей членов клана.

Шилуа остановился, оглядел отсалютовавшего ему стража. В парадной дворцовой форме тот казался продолжением белого барельефа стены. И белое же копье с позолоченным наконечником дополняло образ. Какой бездны стражей обязывают носить их? Ведь слепому ясно: в коридорах дворца длинные древки ни к чему, здесь лучше биться мечом и кинжалом. А те, против кого эти копья когда-то якобы использовали, давно не подлетали к Дон Хуа…

Так, он собирался отвлечься от грустных мыслей, а они преследуют, словно свора зубастых дрох!

Шилуа давно не дразнил Тодо, с приезда в цитадель они виделись мало. Но приятно будет вспомнить, как высокий и сильный страж забавно теряется, стоит выбить его из равновесия. А для этого много не нужно.

— Сейчас твоя смена? — улыбнулся Шилуа. — Не представляю, как вы торчите на ногах столько жи кряду. Хочешь глотнуть? — он вынул пробку, которая являлась и чашечкой — совсем крошечной, только палец засунуть — налил нно. Тэй едва заметно качнул головой, отказываясь. — Это же не отрава и не сонное зелье, — Шилуа пригубил чашечку и протянул стражу на раскрытой ладони. Тэй завороженно уставился на нее, поднял руку, нерешительно коснулся края…

— Я не могу, — страж отдернул ладонь, опустил глаза.

— Не будь таким скучным, — капризно протянул Шилуа и опрокинул чашечку на язык. — В Ло До ты мне достал выпивку, наверняка в обход правил!

— Ло До — не Цитадель.

Страж все еще пялился в каменные плиты, упрямо отказываясь вступать в знакомую игру. Шилуа прищурился, вернул крышку на место и тряхнул волосами.

— Я давно не бывал на вечеринках. Выгляжу подобающе, как считаешь?

Тэй внезапно раздул ноздри и вскинул взгляд:

— Зачем вы спрашиваете? Вы и так знаете, что прекрасны.

Темный огонь, на миг выспыхнувший в его глазах, ярко напомнил душный пар купален Ло До. Шилуа отшатнулся прочь.

Он едва не бежал по галереям, не заботясь о том, насколько это красиво или хотя бы пристойно смотрится.

Все, все теперь опорочено. Каждый взгляд теперь кажется опасным, всякое прикосновение обжигает ужасом. Все игры кончились. Все не так. Словно тонешь, тонешь и знаешь: выплыть уже не получится, но и вдохнуть воду слишком страшно. Мир изменился, или изменился сам Шилуа, какая, в бездну, разница?! Главное, что это — окончательно и навсегда. Теперь не влезешь назад в уютную старую шкуру, она лопается и воняет гнильем. И весь вечер испоганен, а на него лишь и была надежда…

На террасе уже толклось полно народу. Даже если бы Шилуа не пришел, они все равно нашли бы развлечение. Но зачем отказывать себе прямо во всем? Все еще можно болтать, пить и смеяться. Не задумываться. Не думать вообще.

Смена караулов происходила за полночь. Но когда полупьяные собутыльники проводили Шилуа до покоев, у дверей стоял другой страж. Шилуа знал его: Мерута, из десятки Тэя. Вот кто уж точно выглядел мертвой статуей. Кажется, он даже не моргнул ни разу, пока они проходили мимо.

***

— Ты, выродок! Решил мне устроить мятеж?!

Видеть Тикаэлу в ярости было жутко. Давненько принц не позволял себе подобного. Идеально уложенная длинная коса и совершенство в каждой складке бело-голубых одежд — уже почти королевских — лишь подчеркивали несоответствующее им перекошенное лицо с алыми пятнами на скулах.

— Мятеж? — недоуменно переспросил Шилуа.

Он плохо соображал с небывало похмельного утра и морщился от яркого света, льющегося из окон маленькой проходной комнаты позади садов. Принц стремительно подлетел к нему вплотную, широкие рукава вздулись крыльями.

— Пустить слух, что ты заклинатель птиц… Очень хитрый ход. Что ты наболтал дружкам вчера? Отвечай!

Шилуа увернулся от пощечины, прижал ладонь к враз запульсировавшему виску. Что было вчера? Вроде, ничего особенного. Ну, может, и ляпнул по пьяни. Кажется, велел привести Йена и показать перо, сказал, что оно из середины крыла.

— Эээ… я сказал, что видел тоири? — он поднял бровь. — Я не первый. Их многие видели.

— Не ври мне! Ты хочешь свергнуть меня?!

О чем этот сумасшедший толкует? Может, ему тоже все опостылело, и Тика с утра приложился к бутылке? Но потом накатила злость.

— Свергнуть откуда, братец? — язвительно улыбнулся Шилуа. — Пока король еще жив, да продлятся его дни вечно, тебя можно свергнуть разве что со стула.

— Ах ты тварь!

Тикаэла зашипел и вскинул руки, собираясь схватить Шилуа за грудки, но в последнее мгновение справился с собой. Руки так и остались в воздухе, с пальцами, скрюченными, словно когти.

— Ты прекрасно знаешь, что не претендовал бы на трон, если бы Киала и Гантуа не сорвались со скалы! И будешь править, лишь пока не подрастут младшие! Ты всего лишь шестой и никогда не был первым!

— Ты… — принц хватал воздух, не в силах подобрать слов, — обвиняешь меня в смерти принцев?!

— Где ты увидел обвинение? — скривился Шилуа. — Впрочем, ты мастер извращать и поганить все, чего касаешься!

— Заткнись, мелкая ядовитая шлюха! — взвизгнул принц и толкнул его в грудь.

— Какое право ты имеешь называть меня так? — сощурился Шилуа. — С тобой я не спал и не стал бы за все короны мира!

Тикаэла шумно вдохнул.

— Славно развлекся в крепости с солдатами, да?! — он истерично расхохотался, картинно отряхнув пальцы. — Постыдился лекарю показывать свой растраханный зад!

— Что?! Откуда ты…

— Смотри у меня, — оскалился Тикаэла, отступив на полшага. — Сидел в своих книжках и пирушках — там и сиди. — Он уже повернулся уходить, но в последний момент обернулся и бросил: — Не лезь в большие дела. Я тебя уничтожу.

И тут Шилуа впервые захотелось его ударить. Располосовать эту самодовольную рожу ногтями, поставить синяк на скулу, расквасить губы в кровь. И пускай его вырвет, зато Тикаэла ощутит боль. Не за то, что Шилуа в который раз назвали шлюхой, а за вот этот снисходительный тон. Как он смеет?! Это он достоин презрения, а вовсе не Шилуа.

Гнев отразился от чего-то внутри, словно удар гонга, и разошелся, умножился, хлынул по венам горячей волной. Шилуа выхватил из-за пояса нож, сцапал удаляющегося Тикаэлу за косу и изо всех сил рубанул по ней. Хотел отрезать половину, но лезвие съехало, и получилось только треть. Принц ахнул и зашипел, прыгнул назад, выбил из руки нож. Схватил за воротник и ткнул кулаком в живот. Шилуа успел напрячь мышцы, и удар лишь вышиб воздух из легких, но не заставил задохнуться.

Шилуа извернулся, ударил сам — как можно выше, по лицу, хоть и вскользь. Тикаэла поставил ему подножку, и они распластались на полу вдвоем. Атлас затрещал, Шилуа вцепился в мелькнувшую мимо лица руку и дернул, но тут же его собственная оказалась вывернута назад. Принц по-звериному рычал над ухом, по шее мерзко змеились чужие волосы из распавшегося узла.

Неизвестно, чем бы это кончилось, но послышались шаги, в проходную комнату вошла королева со свитой и остановилась, глядя на небывалую сцену. Тикаэла отпрянул и склонился в подобострастном поклоне:

— Сотни локтей полета ее величеству.

Шилуа остался лежать на животе, задыхаясь — то ли от бессилия, то ли от смеха. Ладно он сам — вечный участник сплетен, но принц, белоснежный, холодный наследник престола! На полу, растрепанный, раскрасневшийся, с царапиной на щеке — все же получилось достать! Об этом будут болтать еще долго.

Королева не сказала ни слова, молча последовала дальше. Приближенные ока, перешептываясь и оглядываясь, засеменили за ней. Тикаэла исчез следом, подобрав свой кусок косы. Неужто надеется приставить назад?

Шилуа кое-как стянул распустившийся пояс и отполз к стене. Левая рука не слушалась. Он прижал запястье к выступающей колонне, чтобы прохлада немного умерила тянущую, все усиливающуюся боль. Ярость куда-то делась, оставив за собой тоскливое опустошение. Через какое-то время пришла служанка. Адга. Шилуа старался не запоминать имен, но все же невозможно не узнавать тех, кого видишь ежедневно. Наверное, весь дворец уже гудит, и найти виновника всеобщего беспокойства не составило труда.

— Обопритесь о меня, ото.

Он уже открыл рот, чтобы сказать, что прекрасно справится сам, но вместо этого послушно принял ее руку. Все тело ныло, словно он опять побывал в снежном обвале.

«Младшему больно».

«Уйди».

Но тоири не ушел. Просеял все воспоминания за последние дни и нашел нужное. Шилуа никак не мог ему препятствовать.

«Ты клюнул его».

Удивление. Гордость. Утешение.

Шилуа почти не чувствовал, как дворцовый лекарь ощупывает, дергает и после бинтует его руку: птенец странным образом приглушил острую боль. Когда все ушли и оставили наследника в покое, тоири снова заговорил.

«Можно убить и без крови».

Шилуа и так было тошно.

— Вот и связывался бы с ним, если любишь убийц! — наверняка слуги за дверью решили, что он спятил. — Я так не могу.

Негодование. Непонимание.

Тоири без крыльев. Тоири с крыльями летучей лисицы.

«Нельзя изменить кусок себя. Младший — трус. Слабый. Но мой».

Шилуа горько рассмеялся.

— Ты можешь позвать меня, читать все мои мысли. А я — нет. — Он всхлипнул, на миг удивившись глубине собственной обиды. — Ты зовешь меня «Младшим», я почему-то отзываюсь, а я не знаю твоего имени! Это потому что ты вроде как мой господин, а я — твой раб, да?!

Тоири затих, пытаясь разобраться в комке спутанных образов, который в него метнул человек.

«Зовет тот, кто нуждается».

И пропал из его сознания.

Шилуа перевернулся на бок, натянув на плечи одеяло, и задумался. Значит, у птенца была нужда в нем? Он кому-то нужен… хотя бы одному на свете.

***

Шилуа долго топтался у дверей королевских покоев. Так долго, что оба стража занервничали, сверля его испытующими взглядами. Заходить было страшно: любая болезнь отвратительна, на вид, запах и вкус. Но и не зайти нельзя: далекий и, в общем-то, неласковый дядюшка остался почти единственной ниткой, связывающей со спокойной прошлой жизнью. Шилуа сделал над собой усилие и шагнул через порог.

В просторной спальне пахло солнцем. Окна были распахнуты настежь, на подоконнике в полуденных лучах зеленел в длинном изогнутом горшке маленький кустик улай. Тугие желтые почки собирались вот-вот зацвести. Нужно скорее собрать их, чтобы заварить ароматный отвар для сладких снов. Шилуа тоже пил такой, когда болел.

Король лежал на высоком ложе, седые косы аккуратно разложены на подушке. При звуке шагов дядя открыл глаза.

— Нэки?

У Шилуа что-то сжалось внутри. Он и не знал, как ласково может звучать горделивое имя королевы… На ум пришла неуместная мысль об Ашу. Опасение тиджи оказалось не напрасным — теперь король вряд ли исполнит свой долг по отношению к нему.

— Это я, дядюшка. Это Шилуа. Сын Ама, — хриплый, срывающийся шепот неуместно прозвучал в светлой мирной комнате.

Король улыбнулся и протянул руку, Шилуа поспешно взял ее в свою и сел рядом с постелью на резной табурет.

— Иди поиграй, мальчик, не сиди тут со мной в темноте.

Король закрыл глаза и вздохнул, рука в ладони Шилуа расслабилась. Он закусил губы, унимая дрожь. Нить рвалась.

Разве так можно — чтобы живой, хорошо знакомый тебе человек перестал быть живым? Исчез, затих, растворился, канул во тьму… Самая большая безысходность для тех, кто остался — это смерть. Но для тех, кто ушел, она еще темнее, еще окончательнее. Священные тексты утверждают, что души забирает к себе Богиня Неба, Великая Мать. Чем они заняты наверху? Этого никто точно не знает… А вдруг там скучно или плохо, а вернуться — нельзя.

Лекари говорили, что еще есть надежда, но сейчас Шилуа распрощался с ней. Король даже не сможет провести для него церемонию посвящения в чон-ша. И кто теперь будет назначать испытание?

Тикаэла тщательно избегал встреч с тринадцатым наследником, к большой радости последнего. Но все равно внутри росла тревога, которую нельзя заглушить ни смехом, ни вином.

Тэй Тодо тоже пропал. Во дворце не обязательно и даже вредно задавать вопросы, но чтобы узнать нужную информацию, достаточно хорошенько раскрыть уши и слушать. Десятника разжаловали в рядовые стражи, перевели в дальнюю часть Цитадели, с ним ушла половина его людей. Теперь мужское крыло охраняли другие. Их командир был наверняка счастлив занять место Тэя. Никто не роптал, когда пару лет назад Тодо назначили десятником. Про него говорили, что он родился с мечом в руках, даже матерые бойцы редко побеждали Тэя на тренировочном дворе. Когда Тодо, еще только поступивший на службу юный страж, на прогулке в одиночку отбил королевских дочек от мигрирующих голодных дрох, никто не усомнился в рассказе.

Болтали, что Шилуа с Тодо были любовниками и Шилуа изгнал стража прочь с глаз, застукав со служанкой. Или за то, что тот не сумел удовлетворить капризного наследника. Как можно извратить и изгадить все… Но неудивительно. Цитадель — это город, но город закрытый, где сплетни порой — единственное развлечение. И чем они омерзительнее, тем интереснее.

Шилуа пришел к восточному водопаду и долго смотрел на то, как внизу прачки полощут белье в длинном каменном желобе со скошенной ребристой стенкой. Он редко здесь бывал, разве в детстве, когда прятался от всех.

Нужно было узнать все напрямую от Тэя, во что бы то ни стало, из какой-то болезненной потребности испробовать на прочность последнюю нить.

Здешний тренировочный двор перед казармами стражей был гораздо теснее и находился в тени отрога. Шилуа притулился у шершавой скальной стены, смотрел, как выходят и заходят в свою вотчину стражи, и надеялся, что верно угадал время смены дневных караулов. Наконец, показался Тэй. Он о чем-то беседовал с другими, даже смеялся. Шилуа с удивлением понял, что впервые слышит его смех. Потом страж направился к дворцу, все еще улыбаясь, но стоило ему наткнуться на наследника взглядом, лицо застыло и посерело, словно камень. Шилуа сглотнул. Раньше только рожа Тикаэлы так действовала на людей, теперь, выходит, и Шилуа тоже. Может, это семейное?

— Чистого неба, ото Шилуа Мол’Эт.

Тодо поклонился, ни на волос не отступая от положенного этикетом, и явно намеревался пройти мимо.

— Почему быть простым стражем лучше, чем охранять покои королевской семьи? — Шилуа честно пытался убрать из голоса обвиняющий тон, но не слишком получилось.

Тэй стиснул зубы, выпрямился.

— Потому что мое присутствие досаждало ото.

— Досаждало? — растерянно переспросил Шилуа и убрал прядь за ухо. — Разве я сказал, что хочу, чтобы ты ушел? — Страж не ответил, просто молча ждал, пока его отпустят. Положение становилось неудобнее с каждым мигом. — А чего ты сам-то хочешь? — раздраженно буркнул Шилуа.

— Оказаться как можно дальше от вас. — Шилуа вздрогнул от столь прямого ответа. — Я не могу покинуть дворец, я давал клятву стража, — продолжал Тодо. — Предавшего клятву казнят, как и его семью. У меня есть мать. Мне нужно идти, — он отвернулся и ушел, даже не попрощавшись, как подобает.

Шилуа стоял и кусал губы. А ведь раньше казалось, что Тэю он нравится, значит, страж должен хотеть быть рядом. Выходит, неверно. Может, после Ло До такому выдающемуся воину противно и видеть тринадцатого наследника — ведь слабость Шилуа стала видна всем, там он столько раз позорился… Что у него есть? Только смазливое лицо, и все. Тэй в купальнях увидел все, что хотел видеть, и теперь ему неинтересно. Или увиденное не оправдало ожиданий. Ну и бездна с ним… У Шилуа половина дворца поклонников и поклонниц, на любой вкус! Только помани. От этой мысли стало так мерзко, что захотелось немедленно броситься в гудящий ледяной водопад и сидеть там на дне до самого конца.

***

Испытание для посвящения в чон-ша было, скорее, красивой традицией, чем настоящим испытанием — ведь тех, кого посвящают, уже признали достойными. И если для рендэ еще нужно было хотя бы победить в показательном поединке или залезть по скалам в какую-нибудь отдаленную часовню Четверых, то принадлежавшие к правящему клану получали свое вожделенное золотое крылышко, даже не особо вспотев. Обычно обряд состоял в том, чтоб найти в каком-нибудь ущелье у храма свой спрятанный меч или часть доспеха, и даже разрешалось посвящаемому подсказывать. Словно детская игра, но с такими серьезными минами, что невольно душит смех. Однако заранее никто не знал, что именно уготовано старшими членами клана.

Нижняя долина превратилась в зеленое полотно, тонкий слой травы обтянул скалы, словно ткань. На небе не было ни облачка, вечно снежные пики сливались с его сиянием. Великая Мать с улыбкой смотрела на своих детей. Шилуа глубоко вдохнул, оправил короткую голубую куртку с косым воротом. Кисточки на высоких сапогах тоже были голубыми. Темно-синий и голубой, и никак иначе. Сегодня он должен выглядеть достойным представителем Мол’Эт.

У центральных ворот собралась знать. Для них это еще один повод устроить веселье — прогуляться туда, куда укажут, засвидетельствовать состоявшееся посвящение и вернуться к пиршественным столам.

На ступенях наследник ждал своего разукрашенного в пух и прах ярнуна. Тика что, тоже едет?! С чего такая честь? Придворные склонялись перед ним, словно уже видели на голове Тикаэлы крылатый венец. Можно демонстративно пожелать ему чистого неба, это же будет честно…

— Сотни тысяч локтей полета, Тикаэла О Ро Мол’Эт, — поклонился Шилуа.

Бессмысленно продолжать противиться, ведь он и правда уже фактически король.

— Благодарю, — сдержанно улыбнулся наследник. — Пусть боги благословят ваше посвящение в ряды защитников Око Кумэ.

Надо же, как вежливо. Может, Тикаэла осознал-таки, что истинному правителю присущи благородство и милосердие?

***

Лу Ен, жрец Богини Огня, радовался. Давно это святилище не получало столь щедрого пожертвования. Для удовольствия того, кто почтил Дочь Великой Матери, не жаль было постараться и даже самую каплю нарушить правила, облачившись не в привычные одежды, а в те, что прислали с вечера. Они тоже были цвета Богини, пусть и не желтыми.

Храм сиял натертыми полами, младшие адепты залили ароматным воском каждую трещинку в деревянных колоннах. Под крышей и вдоль стен мигали сотни светильников, у алтаря за широкой тканевой ширмой ждали два упитанных рыжих быка и выбеленное длинное полотнище. Скоро сюда прибудет королевский двор, и даже если один из светильников сдвинется с места и Богиня Огня решит забрать себе свой храм сегодня — пусть исполнится Ее священное право. Святилище вряд ли узнает более великий день. А затем жрецы с любовью выстроят новое, столь же хрупкое и красивое.

И вот наконец послышался шум, Лу Ен подал знак распахнуть двери, в храм вошла длинная вереница стражей, что встали у боковых колонн. Затем толпа богато разодетых придворных во главе с улыбающимся наследником престола. Он преклонил колена у алтаря, перекинул гриву волос через плечо, смахнул прядь ножом и бросил в огонь.

Когда с жертвами было покончено, Лу Ен, наконец, увидел посвящаемого: тоненький парнишка стоял в самом центре, разглядывая деревянную мозаику на полу. Жрец вздохнул: он еще помнил времена, когда приходящие за благословением будущие чон-ша бились в центре огненного круга и проигравшего забирала Богиня. Воины были могучими, и жертва принималась Ею с удовольствием. А этот мальчик, лишь одеждами похожий на мужчину, только разгневал бы Ее. Однако медлить не годилось. Жрец спустился к испытуемому.

— Шилуа Ама Си Мол’Эт, готов ли ты к испытанию Дочерью Великой Матери за звание чон-ша и золотое крыло?

Парнишка твердо посмотрел в лицо Лу Ену.

— Готов.

— Не страшись, это совсем не сложное испытание, — негромко и ласково сказал жрец. — Ты должен своими руками сделать знамя для Богини, только и всего. Твой родственник хотел, насколько можно, облегчить тебе посвящение и настоял на этом древнем обычае, хоть его давно забыли в здешних местах.

При этих словах посвящаемый тревожно распахнул глаза и обернулся туда, где стоял наследник. В улыбке Тикаэлы Мол’Эт жрецу почудилось что-то хищное, сердце кольнула тревога.

Адепты унесли ширму, еще двое одновременно взмахнули клинками, и жизнь быков хлынула в приготовленный для нее длинный чан.

— Нужно взять полотнище и окрасить его в чане в честь Богини Войны, — негромко говорил Лу Ен, — после я помогу вам продеть жердь, и мы с честью вывесим знамя снаружи, в знак…

Он прервался, взглянув на парнишку. Тот отступал назад мелкими шажками, лицо побледнело в прозелень.

— Что случилось? — не на шутку взволновался жрец. — Вам душно? — в храме и правда стоял плотный запах курений, да еще дыхание сотни человек… Такому нежному цветочку вполне может подурнеть. — Раскройте ставни! — приказал Лу Ен.

Храм тут же залило солнце и весенняя свежесть. Полыхнули алым одежды жрецов.

Он взял испытуемого за плечи, осторожно поддерживая, направил ближе к алтарю, где на поверхности теплой крови уже лопались последние пузырьки. Тот сделал два шага, а потом уперся в пол носками сапог, не позволяя сдвинуть себя с места.

— Я… не могу. Я туда… не… — каждый слог давался юноше с явным трудом, словно его душили.

— Как?! — изумился жрец. — Но, дитя мое…

— Шилуа, ты отказываешься от испытания чон-ша? — звонко спросил наследник.

В его голосе звучало что угодно, кроме удивления и, тем более, сочувствия. Лу Ен едва не заплакал от разочарования: день, обещавший быть столь светлым, превратился в позорную веху истории святилища. Всего лишь придворная интрига вместо искреннего почитания Богини. После такого он сам сожжет этот оскверненный храм, но и так жрецам долго придется отмаливать чужой грех…

Юноша вырвался из рук Лу Ена и выбежал из святилища, зажимая рот.

***

— Прости, прости-и меня!

— Для тебя я ото, вшивая овца!

— Пожалуйста, пожалуйста, не на-адо, не убивай… те!

Дрожал прижавшийся к стене Ашу с темными потеками краски для глаз, дрожала рука Шилуа, приставившая нож к горлу рыдающего тиджи.

— Да провались ты к темным эно! — Шилуа отшвырнул клинок и с силой прижал ладони к лицу.

Ашу упал на колени, пополз к нему, Шилуа от души пнул его в бок. Тиджи, всхлипывая, порывался хватать Шилуа за полы одежд.

— Мне было страшно… так страшно… Прости меня!

— И давно ты шпионишь для этого ублюдка?!

— Нет… нет, клянусь. Только с начала весны!

— Чем ты можешь клясться, лживая змея?

— Чем хочешь, — с новой силой заревел Ашу, — собой… У меня больше ничего нет… Он говорил, что… если я буду рассказывать ему… важное, то… когда сядет на трон, возьмет меня к себе, я же нетронут… А чужих тиджи продают, как рабов… Ты же знаешь… вы… — Ашу поднял распухшее от слез лицо, Шилуа демонстративно отвернулся. — У меня не было выбора!

— Не касайся моей одежды, мразь, — прошипел он, почувствовав, что тиджи снова схватил его за халат.

— Не прогоняй меня, прости, умоляю! Не прогоняй!

Шилуа отшвырнул его ногой, развернулся и зашагал по коридору.

***

«…красивый, зачем такому сражаться?»

«…ему же во благо…»

«Ото, хотите я прикажу ювелиру выковать для вас крыло бабочки?»

«…звание чонхан?! Да его собственный взвод и разложит в первый же день!»

«Вы — украшение этого дворца».

«…чон-ша должен выглядеть иначе, не находите?»

В самом низу Дон Хуа располагались кухни. Там своды были ниже, а колонны галерей — грубее. Отвалы пережженого мусора уносила вздувающаяся после каждого дождя река. Шилуа сидел в широком проеме, слушал шум воды. Сюда не придут, чтобы выразить фальшивое сочувствие или искреннее презрение.

У деревянных дверей шаркала метлой служанка в темно-сером. Лицо девушки пересекал широкий шрам, подбородок бугрился неровной кожей, оттягивая нижнюю губу книзу, отчего приходилось то и дело вытирать рот. Вероятно, ее поставили работать тут, подальше от всех, чтобы никто не оскорбился видом уродства. Шилуа повернулся, рассматривая служанку.

— Как тебя зовут?

Служанка отставила метлу, почтительно опустилась на колени и склонила голову.

— Ини, господин.

— Как это случилось? Как вышло, что тебе испортили лицо?

— Когда я была младше, повар опрокинул сковороду с маслом, ото, — изуродованная губа мешала ей говорить внятно. — Это вышло случайно, — она промокнула слюну рукавом и еще ниже склонила голову.

— Тебе больно?

Женщина поколебалась, потом ответила:

— Нет, ото.

— А тогда? — с тошнотворным любопытством спросил Шилуа.

Служанка бросила на него взгляд.

— Тогда было очень больно. Но в Дон Хуа хорошие лекари…

Шилуа задумчиво провел пальцами по своей щеке.

***

Король умер в тот день, когда из низких облаков полился летний дождь. В сизых тучах слышалось рычание, светились глаза чудовищ — жутковатых слуг Водного Бога. Шилуа ехал в хвосте процессии, что везла тело вниз, где в скале высекали посмертные дома королей. Ослик грустно повесил уши, не радуясь нарядным шнуркам, вымокшим от дождя. Вот-вот раскаленный коготь чудища ударит в тропу, и все полетят вниз.

К тому моменту, как они достигли скалы склепов, вода перестала литься с неба. Ветер гнал тучи, свивал их узлами, трепал огоньки фонарей и рукава жреческих одежд. Монотонно звучали колокольцы. Бог Земли принимал тело своего сына на вечный покой.

Шилуа вздрогнул, когда его тронули за локоть. Рядом стоял Нароа Ди’О, министр. Кажется, земледелия… Он был исключением — единственный среди министров, кто не принадлежал к клану. Дядя говорил, что ценит ум этого человека.

— Его величество был прекрасным монархом, да упокоится его душа на груди Матери, — промолвил почтенный Нароа.

— Да упокоится, — эхом повторил Шилуа, глядя на то, как спеленутое тело поднимают к круглому отверстию к скале.

— Да ниспошлют Четверо столь же большую мудрость Тикаэле Мол’Эт.

Шилуа издал неопределенный звук. Нароа все не уходил. Когда задвинули резной камень и затрубили горны, склонился к уху Шилуа:

— Вы поддерживаете его притязания на престол?

— Притязания? — недоуменно переспросил Шилуа. — Но ведь он первый претендент по линии наследования.

— Формально — да. Но есть варианты…

Нароа замолк, испытующе глядя на Шилуа. Тот посмотрел на высокую фигуру принца с гордо поднятым подбородком, на его многочисленную свиту. Что Шилуа мог ему сделать? И что в ответ Тикаэла мог сделать самому Шилуа? О, тут есть варианты… еще какие варианты.

— Я мало смыслю в политике, ото Ди’О, — опустил ресницы Шилуа. — Это так скучно… Но если хотите, приходите ко мне на вечеринку, как только кончится траур — с хорошим нно можно говорить даже про политику!

Он очень надеялся, что министр не увидит, как горят его уши. Внутри все дрожало от отвращения к себе. Пусть думают, что он плачет от скорби по умершему. Сегодня слезы — это не признак слабости, сегодня они разрешены официально.

***

Траурные штандарты на стенах снова сменились на голубые, но иной формы, не такие, как были при дядюшке. За завтраком теперь подавали желтое муэрское вино, которое любил принц. Кажется, даже слуги сменились на этаже. Шилуа давно не видел Адгу и других, кого знал раньше. Ему уже было безразлично. Он просто вставал утром и ложился спать после. Даже не вечером, а днем, сразу после обеда. Читал книги, но почти не запоминал, что читает. Слуги приносили какую-то еду и питье, никто не приглашал его на общие трапезы. И хорошо.

Тоири пытался позвать человека, но это каждый раз вызывало в Шилуа такую бурю, что птица отступала, не желая ранить. А может, просто не хотела запачкаться человеческим ничтожеством. Шилуа ощущал растущее беспокойство тоири с каким-то злорадным удовлетворением.

Крылатый венец сел на голову Тикаэлы как влитой. Теперь братец, наверное, и спать будет в нем… Черный водопад волос и серебристая корона, серебристо-голубые же пышные одеяния — загляденье, а не король. Как только жрецы кончили свои завывания, Его величество поднялся с трона и произнес помпезную речь. Там были обычные для таких случаев слова и клятвы, цветные пузырьки обещаний и отблеск скрытых угроз недругам.

Шилуа толком не слушал — он с самого рассвета чувствовал себя даже хуже обычного. Возможно, сказались волнения последних недель, или он просто не выспался, хотя спал почти целый день. Но голоса казались далекими, а слова — растянутыми, как смоляные нити. Свет причудливо рассыпался в глазах, и все время хотелось присесть. А лучше — прилечь. Еле получилось выстоять всю церемонию и эти бесконечные говорильни.

Потом все перешли в зал пиров, с огромными треугольными окнами, в которых деревянные узорные рамы удерживали крашеные стекла. Это было очень красиво, но сейчас Шилуа не мог на них смотреть: слишком ярко. Зато удалось сесть, наконец — не на скамью (для еды еще рано), а на основание колонны у стены.

На возвышении продолжались церемонии, награды, назначения. Сколько золота из казны Тикаэла вывалил сегодня, чтобы расположить к себе знать?

Рядом остановилась девушка-служанка с подносом.

— Питье для ото.

Шилуа взял рог и проглотил жидкость, не ощущая вкуса. Кажется, слабое вино… Глаза закрывались.

«Младший».

Шилуа отмахнулся, словно тоири мог это видеть. Зато увидел кто-то из хито и толкнул локтем соседа, показывая на Шилуа. Плевать. Весь мир был таким далеким и медленным… Кажется, тоири еще что-то пытался сказать. Образов уже нельзя было различить, лишь чувства. Гнев, потом страх… ужас, отчаяние… Шилуа с трудом удерживался в вертикальном положении и бездумно любовался тем, как переливаются камни в прическе девушки, стоящей впереди него.

К возвышению проследовала вереница цветных полупрозрачных одежд. Тиджи. Тех, кто принес клану детей, оставят во дворце. Тех, кто приглянется новому правителю — тоже. Остальных простых отдадут хито поскромнее, а благородных, если они захотят, отпустят с небольшой пенсией. Был ли среди них Ашу?

Шилуа услышал свое имя и поднял голову. Нет, не показалось. Все смотрели на него. Тикаэла, уже без короны, тянул к Шилуа белую холеную руку. Рука короля может причинить много боли, но об этом мало кто знает… Двое хито из свиты Тикаэлы подхватили Шилуа под локти и повели к возвышению. Кажется, они хихикали. И все вокруг улыбались. Шилуа явно прослушал что-то важное. Какой проклятой бездны Тикаэле от него надо?!

«Младший!»

Он стряхнул с себя чужие пальцы, встал перед королем, стараясь не шататься.

— Сотни тысяч локтей полета Его величеству, — еле выговорил Шилуа и опустился на колени, как и другие хито, признавая его власть. Теперь бы еще суметь встать…

— Так трогательно, — с улыбкой сказал Тикаэла и внезапно оказался рядом, также на коленях; подхватил руки Шилуа и сжал в своих.

«Какого рожна ты творишь, сын выблядка горной козы и плешивого дрох?!» — хотел спросить тот, но губы словно склеились. И кисти онемели в мертвой хватке ледяных и гладких, как кандалы, ладоней короля. А потом Тикаэла резко развернул его лицом к невыносимо ярким окнам и дернул узел пояса.

Шилуа широко распахнул глаза и рванулся прочь, однако тело превратилось в студень, который сдерживали только одежды: сними — и растечется по полу. Холодные, ненавистные руки шарили по груди, животу, одна из них впилась в горло, намертво притискивая к Тикаэле.

— Ты должен быть счастлив, Ши, — прошептал он в ухо. — Я оказываю тебе великую честь… Никто больше не тронет тебя, обещаю. Я согласен с просьбой Шилуа Ама Си Мол’Эт сделать его тиджи короля перед свидетелями! — громко крикнул Тикаэла.

Шилуа молча бился у него в руках, но вырваться получалось плохо. Только елозить и шипеть, пытаясь вдохнуть поглубже.

— Нет… отвали… ублюдок! — выдавил он, но его никто не услышал. Шилуа и сам себя не слышал. В поясницу уткнулась недвусмысленная твердость и бесстыдно потерлась о нее.

—…а если тронет, я велю развесить его внутренности на воротах, как сделал с Хон Эном. Теперь ты никуда не денешься. И будешь только мой. Всецело мой… маленький братец.

У Шилуа потемнело в глазах от омерзения. Или ненависти, или того и другого вместе. Он приложил все силы, рванулся и упал на плиты, чувствуя, как его тащат назад за уже голые бедра. Где-то слева нарастал шум, кричали придворные, белые стражи дрались друг с другом, звенели скрестившиеся золотистые мечи, этот шум заглушал звук собственного судорожного дыхания.

Не вырваться, не спастись. Словно птица, угодившая в силок. Перед глазами пронесся образ: запутавшаяся в ветвях лапка тоири.

Холодные пальцы жадно прошлись по ягодицам, и у Шилуа наконец прорезался голос: он закричал. Не только голосом, а всем существом, каждой частичкой стремясь к тому, кто был ближе всего мира, тому, кто мог спасти и унести прочь отсюда, в чистую вышину:

— Небесный!!!

На мгновение мир потемнел, потом все затопил оглушительный грохот и звон бьющегося стекла. Плеснули по окнам огромные крылья, сам ветер во плоти ворвался в зал, травинками расшвыряв людей по полу.

«Младший! Я здесь».

Шилуа не имел сил ничего ответить, только дышать. Когти осторожно обхватили поперек живота — совсем как тогда. Шилуа обнял бороздчатую ногу, закрыл глаза, когда ветер вновь ударил по лицу. Он открыл их, чтобы увидеть, как Белая Цитадель становится все меньше и меньше, а выше облаков появляется солнце.