Леонардо больше десяти лет никому не дарил подарков.

Оставшееся свободное время до Рождества он потратил на поиски подарка для Эцио. Для Флавии с Марчелло он нашел их быстро. Узнав любимых художников Флавии, Леонардо распечатал и оформил в рамки несколько их картин. А для Марчелло он за неделю до Рождества написал картину, главным действующим лицом на которой был он сам, обнимающий за шею высунувшую язык Джинни. Проблема заключалась в том, что он не мог найти подходящий подарок для Эцио. Пару раз побывав у него в гостях, Лео решил, что практически все материальное, чего он мог бы желать, у Эцио есть. Так бы он ничего и не придумал, если бы не воспоминания о том, что говорил ему Эцио там, на обзорной площадке. Эцио подарил ему частичку себя, открыл то, что было ему очень важно. Значит, его подарок должен значить для дарящего не меньше, решил Леонардо. Из вещей настолько значимой для Леонардо была только одна. Отыскав ее, Лео тряпкой вытер пыль с металлической коробочки и, приоткрыв крышку, с каким-то странным страхом и толикой облегчения увидел, что с подарком все в порядке.

Оставшееся время до Рождества пролетело очень быстро. Утром, в воскресенье, Лео встал пораньше. Эцио попросил его помочь с украшениями и подготовкой ужина. Он, как всегда, был очень пунктуален, и в назначенное время постучался в дверь Леонардо, чтобы забрать подарки для детей, которые от них там прятали. Перепрятав все подарки в комнате Эцио, Лео помог хозяину квартиры украсить ее. Они развесили везде мишуру и шарики, поставили в углу большой гостиной искусственную елку, которую Эцио достал накануне. Ее украшение они решили предоставить крепко спящим пока детям. И, наконец, они повесили большие носки на крючки на стене, которые Эцио приделал специально для таких случаев еще несколько лет назад. Пока хозяин квартиры искал что-то в соседней комнате, Лео читал причудливо вышитые имена хозяев носков. Флавия, Марчелло, Эцио, Мария и Марио. Последние — мать и дядя, которые обычно всегда праздновали с Эцио и детьми Рождество. Один крючок оставался пустым, и Лео невольно вздрогнул, подумав о той, чей носок висел на нем раньше.

— Я нашел его, — вернулся Эцио в гостиную с еще одним носком в руках. Когда он повесил носок на свободный крючок, Леонардо с удивлением разобрал на нем свое имя. Усмехнувшись его вопрошающему взгляду, Эцио пояснил. — Я попросил маму вышить твое имя на нем. Мне показалось нечестным, что у тебя у единственного не будет носка.

— А разве вместо него не должен висеть носок твоей девушки? — озадаченно спросил Леонардо. Он сам не знал, почему так волновал его этот вопрос. — Я думал, она тоже будет здесь сегодня.

— Я тоже думал, пока она не бросила меня по телефону, — равнодушно ответил ему Эцио, поправляя носки так, чтобы они висели ровно. — Она, видимо, поняла, что я не собираюсь тратить на ее прихоти все свои деньги и время.

— Наверное, это очень неприятно, — Лео вздохнул, даже не представляя, что сейчас может чувствовать Эцио.

— Первое время было да, — Эцио отступил на шаг назад и убрал лезущие в глаза пряди темных волос. — Но знаешь, даже несмотря на то, что я за все это время еще не встретил ни одной девушки, которой было бы безразлично, сколько у меня денег, я все еще продолжаю на что-то надеяться.

— Это нормально, — просто сказал Лео. — Надеяться вполне нормально. Вполне возможно, что пока жива надежда, живы люди.

— Может, и так, — усмехнулся Эцио. Он, решив передохнуть, устроился в кресле и, предложив сесть в соседнее Лео, спросил. — Ну, а ты? Я еще ни разу не видел и не слышал, чтобы ты встречался с кем-либо.

— А что я? — Лео не подавал виду, что его мысли метались между самыми разными крайностями, каждая из которых казалось ему бредом сивой кобылы. Он медленно и аккуратно заговорил, стараясь ничем себя не выдать. — У меня очень давно не было отношений, где-то с последнего класса старшей школы. Тогда не любил я, и меня тоже не любили, это просто было необходимо мне, чтобы разобраться. А сейчас…

— Неужели сейчас ты не веришь в то, что способен заинтересовать какого-нибудь мужчину? — добродушный смешок исчез, стоило Эцио увидеть, как резко дернулся Леонардо, и каким взглядом он на него смотрит. Испуганным. Недоверчивым. И просящим о чем-то, что пока ему было не понять. Эцио неосознанно поднял руки в примиряющем жесте, словно пытаясь доказать Лео, что он не причинит вреда.

— Как ты узнал? — тихо спросил Лео. В его голосе не осталось той мягкости, что слышалась раньше, а в душе молоточки страха разбивали выстроившееся и окрепшее доверие к Эцио. — Ребекка сказала?

— Да, — искренне ответил Эцио, не видя смысла скрывать очевидное. — Но я просто хочу, чтобы ты знал… это не изменит моего к тебе отношения. Я не собираюсь отказываться от своих слов. Ты по-прежнему мой друг. Если хочешь, можешь рассказать мне обо всем, что тебя волнует. Это вполне нормально.

Лео сжался. Он чувствовал, что Эцио не лжет. Он слишком часто сталкивался с ложью, чтобы научиться ее отличать. И ему слишком сильно хотелось поверить в то, что он слышал. Мужчина закрыл глаза, силясь успокоиться, и не сразу понял, что Эцио пересел на диван и подвинулся поближе к нему. Но, когда его руки оказались в плену рук Эцио, глаза Лео распахнулись, демонстрируя всю глубину его страха и отчаяния.

— Лео, послушай меня, — Эцио говорил твердо, уверенно и спокойно, искренне надеясь, что это поможет другу прислушаться к нему. Лео же смотрел на него невидящим взглядом. — С тобой все в порядке. Я это знаю точно. Ты замечательный человек, очень добрый и чуткий, мои дети тебя обожают, а я вижу в тебе своего самого лучшего друга. И тот, кто при мне попробует оскорбить тебя, в лучшем случае окажется в больнице. Я никогда и ни за что не отвернусь от тебя, кого бы ты не полюбил, слышишь?

Постепенно взгляд Лео становился осмысленней, а тело расслаблялось. Не в силах и слова сказать, он только кивнул, и Эцио улыбнулся ему в ответ, почти физически чувствуя благодарность блондина. Эцио встал и, похлопав Лео по плечу, пошел на кухню, чтобы приготовить кофе и заодно дать другу время прийти в себя. Услышав в гостиной голоса и какую-то возню, Эцио усмехнулся — дети проснулись.

Когда он вернулся в гостиную с двумя чашками кофе, ребята уже убежали умываться и заниматься остальными делами. Леонардо выглядел гораздо лучше и спокойнее, он чуть улыбался, ничем не выдавая своего напряжения и какой-то грусти.

— Держи, надеюсь, понравится, — улыбнулся ему Эцио, ставя на журнальный столик перед Лео кружку с еще дымящимся напитком. Лео улыбнулся в ответ чуть шире и, взяв кружку, отпил немного. Сглотнув, он закашлялся, а Эцио взволнованно посмотрел на него. — Все в порядке? Слишком горячо?

— Ты туда алкоголь подлил? — откашлявшись, спросил Леонардо. — Зачем?

— Совсем немного, подумал, тебе так легче станет. Прости, я должен был перед этим сначала спросить, — искренне извинился перед ним Эцио, снова усаживаясь на диван.

— Ничего, все в порядке, — Лео откинулся на спинку кресло и медленно принялся попивать кофе. Эцио ничего не оставалось, как последовать его примеру в ожидании приезда гостей.

Мать и дядя Эцио приехали, когда Флавия и Марчелло под наблюдением отца почти нарядили елку. Эцио попросил друга открыть им дверь, и Лео, немного помедлив, выполнил его просьбу. За дверью стояли мужчина и женщина. Марио, дядя Эцио по отцу, оказался высоким и крупным мужчиной с длинными черными волосами. Один его глаз был рассечен шрамом и не видел, а второй смотрел сурово и спокойно. Мария же была не слишком высокой, но очень стройной и изящной. Она хорошо держалась для своего возраста — правильная осанка, высоко поднятая голова, прямой и волевой взгляд, который Лео часто замечал у ее сына. Марио в руках держал несколько пакетов, а Мария — несколько прямоугольных форм, накрытых фольгой.

— Здравствуйте, — как можно вежливее сказал им Леонардо. — Проходите, пожалуйста, Эцио с детьми в гостиной, они заканчивают наряжать елку.

Поздоровавшись, они следом за Лео прошли в прихожую. Одновременно с ними там оказался и Эцио. Он забрал у дяди пакеты и формы у матери, а Лео помог им раздеться.

— Должно быть, вы — Леонардо, друг Эцио, — голос у Марии, несмотря на возраст и суровую внешность, оказался мягким и тягучим, как у большой кошки. — Он про вас тепло отзывался, а мои внуки про вас много всего рассказали.

— Мы действительно очень хорошо общаемся, хоть и недолго, — смущенно улыбнувшись, сказал Лео, сопровождая гостей в гостиную. — Я очень люблю проводить с ними время.

Поговорить еще им удалось не сразу. Стоило им войти в гостиную, как на родственников налетели аж три ураганных вихря — к детям прибавилась Джинни, которую незадолго до этого по просьбе Марчелло привел Лео. Пока Мария обнимала внуков и расспрашивала их обо всем, Марио энергично знакомился с Леонардо. Подхватив с пола возбужденную таким количеством народа Джинни, он вместе с ней уселся на диване и едва ли не насильно усадил рядом Леонардо. Эцио только посмеивался на это, пока мать не переключила свое внимание на сына. Под хихиканье Марчелло и Флавии Мария утащила кривляющегося Эцио на кухню, помогать ей с готовкой праздничного ужина. Дети принялись украшать елку дальше, а Марио тем временем начал расспрашивать Лео, поглаживая его питомицу.

— Как я понял, вы работаете на него, — Лео не понял, вопрос это был или утверждение. Марио казался ему Колоссом, и поэтому блондин чувствовал себя немного неловко.

— Да, сэр, — на всякий случай решил ответить Лео, наблюдая за тем, как спокойно сидит на руках этого мрачного на вид человека Джинни, улыбаясь всей своей собачьей мордочкой.

— И вы подружились совсем недавно, — таким же тоном продолжил Марио.

— Да, сэр, — повторил Лео, не зная, что еще на это сказать.

— Что же, тогда добро пожаловать в нашу семью, сынок, — хрипло засмеявшись, Марио размашисто похлопал его по плечу своей тяжелой ладонью. — На самом деле, Эцио нам про тебя все уши прожужжал, он говорил о тебе чаще, чем его собственные дети. Все рассказывал, как ты с ребятами возишься, как вы вместе в парке гуляли. Думаю, этого достаточно, чтобы считать тебя частью нашей семьи.

— Большое спасибо, сэр! — искренне воскликнул Лео, до глубины души тронутый его словами.

— И не называй меня больше «сэр», — не переставая смеяться, сказал ему Марио. — Я так себя стариком чувствую. Теперь зови меня только Марио, и никак иначе.

— Хорошо, сэ… то есть, Марио, — Лео быстро поправился, немного смущенный происходящим.

Если не брать в расчет разговора с Эцио, оставшегося в душе Леонардо неприятным осадком, то это Рождество оказалось одним из первых дней, в которые Лео чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Он не сразу признался себе, что сидящие с ним за одним столом во время ужина люди подарили ему ощущение семьи. Лео действительно ощущал себя частичкой семьи Аудиторе. Мария и Марио отнеслись к нему не менее тепло, чем Эцио и дети, и это согревало душу еще сильнее. Они много разговаривали, смеялись. Весело проводили время.

Марчелло уговорил отца разрешить им с сестрой открыть подарки (которые Эцио перенес под украшенную елку, отлучившись во время ужина якобы в туалет) раньше утра. И вместе с Флавией он сидел на полу, читая надписи на ярлычках и передавая подарки их получателям. К своему удивлению, Лео получил целых три подарка — от Эцио и обоих детей. Флавия подарила ему красивый альбом для рисования, обложку для которого она сделала самостоятельно, Марчелло — игрушечную собаку из валяной шерсти, сделанную им на уроке. Эцио, немного смущаясь, развернул обертку своего подарка, натянул Лео на голову плотный красный берет, а шею обернул шарфом такого же цвета и из такого же материала.

— Я же помню, что ты часто мерзнешь на улице, — с мягкой улыбкой пояснил он свой выбор. — Теперь не будешь.

— Спасибо, — Леонардо впервые за весь день так искренне улыбнулся ему, что Эцио и сам расплылся в широкой ответной улыбке.

Дальше настала очередь подарков, которые приготовил для друзей он. Восторгам детей не было предела. До этого момента Лео сомневался, что они оценят его подарки, и поэтому, увидев, с каким молчаливым восторгом разглядывала свои любимые картины Флавия, и как радостно скакал Марчелло с картиной, на которой он был главным действующим лицом, он успокоился и радостно выдохнул. А когда Эцио с удивлением принялся рассматривать найденные им в металлической коробочке квадратные бусины, нанизанные на плотный кожаный ремешок, Лео негромко рассказал ему о причинах, по которым он выбрал именно этот подарок.

— Эта вещь — самое ценное, что осталось у меня после смерти дедушки. Бабушка сделала это для него накануне его ухода на войну. Вернувшись, он говорил, что смог выжить только благодаря удаче, и что удачу эту принесла ему эта штука, — Лео старался не показывать тоску по тем, кого ему безумно не хватала, и это давалось ему с трудом. Эцио выдохнул, пораженный болью в его глазах. В гостиной повисла тишина, и только редкое дыхание кого-то из молчащих Аудиторе выдавало в них живых людей. — А перед смертью он позвал меня и сказал: «Лео, храни эту вещь до тех пор, пока в твоей жизни не появится тот или та, что станет для тебя самым дорогим существом. Если ты от чистого сердца подаришь ему эту вещь, и он примет ее, то удача ни на миг от него не отвернется. Но она не придет, если ты не будешь дорожить этим человеком больше, чем памятью обо мне». И поэтому я очень хочу, чтобы ты… чтобы эта удача была с тобой.

Замолчав, Лео опустил глаза. На пушистый ковер упали две хрустальные слезинки, вызванные памятью о дорогом человеке. Заметившие это Мария и Марио многозначительно переглянулись. Испугавшиеся такой резкой перемены, дети только было хотели подойти и обнять Лео, движимые искренней любовью к нему и наивным детским состраданием, но Эцио знаком остановил их. Он подошел к сидящему на кресле Лео, опустился на колени рядом и просто обнял светловолосого дизайнера. Без всякой задней мысли он притянул его к себе и, обхватив руками его плечи, начал укачивать, как когда-то укачивал собственных детей.

— Спасибо, Лео, — прошептал он другу на ухо так, чтобы никто не слышал. — Ту поездку на площадку ты мне вернул с лихвой. Я не расстанусь с твоим подарком ни на минуту. А теперь будь другом, помоги мне его надеть.

Лео отстранился и, кивнув, поднялся с кресла. Эцио достал из коробочки ожерелье, протянул его Леонардо и, повернувшись спиной, поднял волосы, чтобы они не мешались. Аккуратно делая все необходимое, Лео повесил ему на шею ожерелье и завязал его концы так, чтобы потом они не развязались. Лео был готов извиниться за свое неподобающее поведение, но, оглядевшись, он с удивлением увидел добрые и открытые лица, на которых не было ни презрения, ничего, что он так боялся увидеть. Для Лео это было невероятным облегчением.

Дальше дело пошло веселее. Отложив подарки, они принялись смотреть рождественские фильмы с припасенными для этого десертами. Мария ограничилась крекерами и вином, Марио пил свое любимое пиво, принесенное им с собой, изредка таская у детей сладости. Эцио же уговорил Лео попробовать пару глотков виски. Он не очень понравился блондину, и поэтому Лео не выпил больше одного стакана. После пары бокалов вина его начало клонить в сон, и это остановило его от того, чтобы пить дальше. Через пару часов дети уснули прямо там же, где и сидели, уставшие после долгого для них дня. Пока Марио помогал племяннику укладывать их спать (Эцио, правда, пришлось оставить Джинни в кровати Марчелло, который все не хотел расставаться с собакой), Лео и Мария убирали и мыли грязную посуду. И с тем, и с другим они справились почти одновременно. Мария и Марио не стали задерживаться еще дольше, было уже поздно, и им было необходимо возвращаться по домам. Они по очереди крепко обняли Эцио, следом не избежал их объятий не особо-то сопротивлявшийся Лео.

Когда дверь за ними закрылась, Эцио огляделся, но не обнаружил рядом с собой, в прихожей, Леонардо. Он нашелся в уже опустевшей гостиной. Лео стоял у окна и рассматривал падающие за окном снежинки, из-за стекла и света, идущего из комнаты, выглядевшие как маленькие белые светлячки. Эцио не знал, что на него нашло. Возможно, алкоголь впервые отразился на нем так, как не отражался до этого, возможно, он просто чувствовал, что так надо. Он тоже подошел к окну, встал рядом с Лео.

— Красиво, — тихо сказал Лео, разрушив давившую на виски тишину.

— Очень, — согласился Эцио. Наконец, решившись, он повернулся к Лео и попросил. — Обещай, что не оттолкнешь и не закричишь.

Лео не успел среагировать вообще никак. Он только повернулся, чтобы спросить, что имеет в виду Эцио, как оказался прижатым к свободному от рамок с фотографиями и мебели участку стены. Его голубые глаза распахнулись еще шире, когда Эцио, повинуясь внутреннему зову сердца, поцеловал его. Жадно, настойчиво, не допуская ни криков, ни возмущений со стороны Лео. Первые несколько секунд Леонардо пытался бороться, вертел головой, пытаясь освободиться до того, как его сердце перебьет сопротивление здравого смысла и разума. Через полминуты оттолкнуть от себя Эцио, пусть ненамного, но у него все-таки получилось. Напуганный возможной реакцией Леонардо, Эцио замер, готовясь вытерпеть все, что захочет обрушить на него блондин. Но Лео все-таки опоздал. Плотину из чувств и желаний прорвало, затопив все сопротивление. Рамки, границы, все, что мешало Леонардо долгие годы, вмиг исчезло, оставляя после себя адскую смесь любви и проснувшейся от непривычного ему алкоголя похоти.

Эцио гортанно застонал ему в губы, стоило Лео притянуть его голову к себе за новым поцелуем. Сильные руки прошлись по телу, заряжая кожу под одеждой еще большим желанием, щекоча ее нематериальными электрическими зарядами возбуждения.

Леонардо сходил с ума от страсти, разгоревшейся в нем с новой силой. А Эцио потерял голову от самого Леонардо, так легко отдавшегося и доверившегося только ему. Он не знал, откуда взялась такая уверенность. Из взгляда ли голубых глаз, обожающе и возбужденно отражавшегося в его каре-медовых глазах, из до безумия трогательного и одновременно полного желания выражения лица Леонардо… Эцио не знал. Это было что-то невероятное, что-то такое, что милым пушистиком дремало в нем, но сейчас, стоило ему один раз поцеловать Лео, проснулось сильным и гордым зверем. Опасным для всех и безвредным только для того, кто его пробудил. И это чувство Эцио безумно нравилось. Он поцеловал Леонардо снова, горячо, требовательно, затем поцеловал еще и еще. С плеч пальцы Лео перебежали по его шее к вискам, затем по волосам спустились к стягивающей их резинке, сорвали ее, выпуская на свободу темные пряди. Лео гладил и сжимал волосы Эцио в руках, кончиками пальцев проходился по коже его головы, заставляя пробегать по телу брюнета сотни тысяч мурашек. Эцио не оставлял его губы в покое, целуя и покусывая, изредка переключаясь на щеки и шею, но все равно возвращаясь назад, к губам.

В какой-то момент они снова оторвались друг от друга и встретились взглядами. Одинаково голодными, замутненными желанием и возбуждением. Поцелуев вдруг стало мало. Повинуясь доселе незнакомым ему инстинктам, Эцио за руку потащил Леонардо к дивану. Затем, передумав, повел его в свою комнату и толкнул на широкую двуспальную кровать. Закрыв дверь, чтобы не услышали дети, он повернулся назад, к Лео. Слова пока что им не требовались. Леонардо еще никогда так быстро не раздевался сам и не видел, чтобы настолько быстро раздевался кто-то еще. И через минуту он уже сидел на коленях у Эцио, жадно рассматривающего его обнаженное тело. Лео покраснел. Он почему-то застеснялся себя, но Эцио, судя по всему, в нем все понравилось. Понравилось настолько, что он предпочел дальнейшее изучение его тела руками и губами. Лео не отставал. Пять лет о таком он мог мечтать только в самых откровенных снах, и вот, когда один из них стал явью, Лео наслаждался всем, что происходило, не заботясь о последствиях. Он прижимался к Эцио всем телом, словно бы хотел прочувствовать каждую его клеточку. Он целовал и ласкал, получая взамен не меньше поцелуев и прикосновений. Но, когда пальцы Эцио прочертили дорожку от лопаток до ягодиц и, мягко раздвинув их, коснулись входа, Лео забеспокоился.

— Пожалуйста, не нужно так, — умоляюще зашептал он Эцио, обжигая горячим и сбившимся дыханием чувствительную мочку уха. Пусть его первый и последний раз был достаточно давно, Леонардо хорошо запомнил, что и как бывает без подготовки. — Если не подготовиться к этому заранее, нам обоим будет очень неприятно. Пожалуйста, Эцио. Я не хочу все испортить.

— Как скажешь, — простонал Эцио, целуя и покусывая его шею, и сходя с ума от скопившегося на кончике его члена возбуждения. Недолго думая, своей широкой ладонью он обхватил оба их члена, благо близость их тел друг к другу это позволяла. Поняв, что этого все равно недостаточно, Эцио взял одну из ладоней Лео и, прижав ее к их стоявшим членам с другой стороны, попросил. — В таком случае, помоги мне, пожалуйста.

Никакие другие объяснения им не требовались, сейчас Эцио и Леонардо понимали друг друга с одного взгляда. Эцио закусил губу, чтобы не застонать, увидев, как сбилось дыхание Лео, стоило им синхронно двинуть руками. Свободной рукой он прижал блондина к себе еще ближе, увлекая его в новый поцелуй. Лео же в ответ обхватил ногами его талию, уменьшив еще больше расстояние между ними. Все это они проделывали, не переставая двигать руками. То, что их члены были прижаты друг к другу гладящими их ладонями, добавляло в происходящее еще больше страсти, делало восприятие острее, а их поцелуи — чувственнее.

Мгновения до того, как все закончилось, Леонардо позже вспоминал, как самые долгие в этой ночи. Но тогда, уже кончив, он пожалел, что все произошло так быстро. Однако, удовольствие перекрыло сожаление. Измотанный и уставший, Лео позволил Эцио делать все, что тому заблагорассудится. Когда Эцио, обняв его, улегся на спину и потянув его за собой так, чтобы Лео лежал у него на груди, блондин ничего не сделал. Ни ушел, ни отодвинулся. Ему ничего не хотелось. Он лежал на широкой груди Эцио, прижавшись к ней ухом и вслушиваясь в то, как возвращаются в привычный ритм их сердца, быстро стучавшие все это время. Их мерный и ритмичный стук убаюкал Леонардо окончательно, и он отключился. Больше о той ночи Лео ничего не помнил. Ни того, как, засыпая, он тихо, но довольно отчетливо признался Эцио в своих чувствах. Ни того, как Эцио в ответ поцеловал его в лоб и прижал к себе покрепче.