Когда в руках Хуа Чена оказался Ци Жун, демон был несколько растерян, но мысль, что из их знакомства можно вытянуть выгоду, быстро пришла в его голову, именно поэтому градоначальник Призрачного города пригласил Лазурного демона в Дом блаженств. По пути Хуа обдумывал возможные действия, линию поведения и что он хочет получить. Конечно, в первую очередь он подумал о мести. Хуа Чен жаждал отмстить за себя, за своего Бога, которому мелкий ублюдок сделал коленопреклонную статую и сжигал все его храмы. Хотелось разорвать, унизить, уничтожить, вогнать в его плоть Эмин, оторвать все его конечности и развеять прах, чтобы такое ничтожество точно исчезло из их мира.

      Разум же медленно брал верх над эмоциями и Хуа стал договариваться с самим собой. Конечно, боль можно принести, но рано или поздно эта змеюка залечит раны и будет снова бесчинствовать, поэтому стоит придумать что-то еще, более серьезное и болезненное. Ему не могла не прийти мысль о моральном уничтожении, когда человеку дается все, а после забирают, когда все оказывается ложью. В такие моменты тебя оставляет все: надежда, вера, желание жить, и был небольшой шанс, что после того, как план удастся, а мир демона разрушится, тот убьет себя сам.

      Это был отличный план.

      Скрывать свою ненависть к этому отродью было сложно. Тот словно издеваясь, постоянно пытался быть рядом, шумел, вел себя слишком беспардонно и одним своим видом трепал нервы Хуа Чену. Копия его Бога находилась рядом с ним, но была столь отлична внутренним наполнением, что хотелось от этого блевать. Тело его Принца вело себя так, как настоящий даже не подумает себя вести, делало то, на что оригинал бы только неловко почесал нос и отвел взгляд. Ци Жун каждую секунду напоминал Хуа Чену его ошибку, его невозможность помочь Наследному принцу в трудную минуту, его слабость.

      Зубы сводило от бешенства. Он видел беззаботное лицо демона все чаще и Хуа бесился, что тот так веселится, даже не зная, что пережил его брат, строит за его спиной козни, втаптывает его репутацию в грязь и смеется так хрипло, словно ему плевать. За это хотелось вырвать ему язык и порвать все горло, что бы тот не смел даже пискнуть.

      Хуа Чен наблюдал за Ци Жуном, как тот себя ведет, как поддается его влиянию, как привыкает к нему. Он видел, как постепенно теплели его глаза, как Ци Жун пытался быть к нему ближе, хватался за него, не замечая, как приторная улыбка застывала от этого на лице. Хуа дарил ему подарки, оказывал внимание, слушал тот бред, что демон болтал, искренне веря, что его слушают. Непревзойденный медленно становился для Ци Жуна центром вселенной, даже получая в ответ редкие подарки, чтобы доставить ему удовольствие. Было так забавно наблюдать, как из колючего ежика Ци Жун превращался в котенка, который доверчиво утыкается в руку, прося все больше и больше тепла.

      В какой-то момент у Хуа Чена даже проснулась совесть, насколько невинным и чистым перед ним предстал Ци Жун, убегая в свои пещеры после первого поцелуя. Совесть? Хуа отмахнулся от этого, четко идя по своему плану. У этого ничтожества просто не может быть что-то светлое в душе. Это было полностью прогнившее создание, которое считало людей кусками мяса, недостойных жизни, который для своего личного удовольствия может убрать с дороги даже детей.

      Хуа Чен повторял это снова и снова, чтобы не попасться на невинный вид Свирепого призрака, не дать себя обмануть этой отвратительной нежностью, которую ему дарил Ци Жун, не пропасть в той открытости и не обмануться своими грезами внешним видом его Бога. Перед ним исключительно демон, недостойный права называться братом Наследного принца.

      А потом план спустя долгих три года наконец-то пришел к финишной прямой. Пришло время уничтожить все, во что верил этот проклятый призрак.

      Разгоряченный, какого-то гуя теплый, открытый, нежный и доверчивый, он послушно дал завалить себя на кровать, связать свои руки особой лентой, разрешая делать с ним все, что тому будет угодно.

      Хуа Чен облизнул пересохшие губы. Что угодно?

      В этот момент ему казалось, что у него в руках находится маленькая птичка, тихо щебечущая на своем языке и просит у него любовь, к которой его приучил Хуа. Птенчик жмется, чирикает и смотрит на него наивным взглядом и ждет его последующих действий.

      Он сжимает пальцы. Птенчик не успел даже последний раз чирикнуть, как по рукам потекла горячая кровь, сводя Хуа Чена с ума. В этом безумии он открывает глаза в реальности и начинается его экзекуция.

      — Ты же не думал, что кто-то вроде меня, сможет по-настоящему полюбить кого-то вроде тебя.

      Удар.

      — Неужели ты действительно поверил в этот спектакль? Что кто-то сможет полюбить тебя? Что ты достоин любви?

      Еще удар.

      Демон под ним сжимает губы, пытается вывернуться, освободиться и сбежать, но Хуа не дает. Он говорит и говорит, бьет по больному, по открытой ране, которую сам и сделал, ковыряет в ней, принося все большую боль, и смотрит в глаза. Смотрит как чужой мир разваливается на кусочки, как свет потухает и заполняется леденящим душу холодом.

      Разбит!

      Сломлен!

      Воодушевление, радость и восторг затапливает его сердце, заставляя мертвое сердце биться чаще. Почувствуй же всю боль, что ты принес людям, Принцу, мне. Пойми, как было больно от твоих действий другим. Возвращаю. Возвращаю стократно!

      Но прежде Хуа Чену хочется увидеть раскаяние лично за себя, что тот помнит его, что он понимает, кто его палач сегодня. И он находит. Ци Жун помнит его, но ему, как всегда плевать, этот демон считает, что именно он единственный правый, а Хуа Чен виновник всех его бед. Словно десятилетний ребенок мог тогда что-то сделать ему, словно он стоящая перед ним преграда, которую нужно было уничтожить.

      — Мне было всего десять! Я был ребенком!

      Не понимает? Неужели он не понимает?

      Злость охватывает все его естество, превращая его в безжалостного демона, который рвет чужую плоть, ломает и физически уничтожает. Но отродье не реагирует и Хуа Чену приходится отвлечься, чтобы найти сдерживающий артефакт, а после начинается Рай для его ушей. Наконец-то этот ублюдок кричит, извивается и плачет. Наконец-то он чувствует, наконец-то Хуа в полной мере отомстит. Демон заберет у него все: честь, достоинство, веру, надежду и любовь. Он заберет все, чтобы эта тварь сдохла от отчаяния.

      И он забирает. Ломает так, словно от этого зависит его жизнь, словно если он не выльет из него еще литр крови, он никогда не найдет своего Бога, словно если он позволит этому ничтожеству жить, то умрет сам.

      А потом он ненадолго отходит, чтобы немного выплеснуть пар и не убить дрянь окончательно, потому что элексиры для регенерации закончились. Хуа уничтожает обитель Ци Жуна со всеми его слугами, представляя миру Кровавый дождь, создавая себе имя.

      Он возвращается, собирается приступить к делу, но в мысли вновь закрадывается сомнение. А это не перебор? Не увлекся ли он?

      Хуа Чен смотрит на дрожащее, окровавленное тело и на секунду он бледнеет, покрываясь мурашками. Он видит Его Высочество. Заплаканного, окровавленного, обесчещенного, дрожащего от боли и настолько сломанного и сломленного, что демон отступает на шаг, понимая, что сделал это все своими собственными руками. Но стоило Ци Жуну посмотреть на него, как наваждение исчезает.

      Проклятые. Зеленые. Глаза!

      — Да какое ты имеешь право быть так похожим на него! Ты и взгляда его недостоин! Проклятое ничтожество! Ублюдок! Дрянь!

      Хуа Чен кричит и вновь избивает демона, который словно принял неизбежное и смиренно ждет смерти. У Хуа Чена дрожат от эмоций руки. Он словно держит своего Бога, который заходится слезами, которого он сам довел до этого.

      — Открой глаза! Не смей закрывать свои проклятые глаза!

      Но у Ци Жуна нет сил. Он, скорее всего, его даже не слышит, а вот так, не имея возможности их даже различить, Хуа Чен не может продолжать. Пусть сам закончит. Пусть сам самоубьется, но он не может это сделать.

      Хуа Чен когтями протыкает чужую шею, стягивает тело с кровати и тащит к двери, оставляя жирный кровавый след. Бросить кости и открыть дверь, а после с силой кинуть несопротивляющееся тело на пол, минуту наблюдая, как тот сначала заходится дикой дрожью, а после пытается подняться, своими движениями открывая старые раны и забрызгивая кровью все вокруг. Кровяные волосы местами прилипли к телу, когда остальные сосульками свисают спереди, открывая вид как острые лопатки поднимаются вверх, пытаясь удержать тощее тело.

      Хуа скрипит зубами и закрывает дверь, пытаясь выбросить из головы образ Ци Жуна. Он уходит, приказывая слугам здесь все убрать, а сам пытается совладать с эмоциями. Эта тварь заслужила такое обращение. Он не чувствует сожаления, но Ци Жун даже в таком состоянии нанес ему финальный удар, помутняя его рассудок похожестью на Принца. Да как он смеет?!

      Только вот наваждения преследуют его в той комнате еще несколько раз, и Хуа Чен разрушает ее до основания, переделывая в склад. Как можно меньше видеть, как можно меньше воспоминаний должно быть о том дне. Собиратель цветов злится, пытается совладать с ненавистью, но она требует выход, а потому он пытается найти Ци Жуна, чтобы избить его и отвести душу, но тварь не находится, окапываясь в своих пещерах. Ни одна высланная ищейка, ни сам Хуа Чен почему-то не может найти Лазурного фонаря, отчего он думает, что тот все же сдох, но мясорубка в ордене Ли указывает на живого демона, так почему он не может его найти?

      А потом он находит на своем теле присутствие посторонней магии и вспоминает, что забыл о подаренном Ци Жуном кленовом листике, который Хуа прицепил к одной из многочисленных цепочек. На мгновение он думает, что это что-то опасное, какое-то проклятие, но после несколько дней задумчиво смотрит на украшение, что приносит удачу. Скрывающая магия выветрилась, открывая вид на совершенно безобидное заклинание.

      Удача? Серьезно? Он издевается?

      Пальцы сжимаются в кулак, намереваясь уничтожить украшение, но в последний момент останавливаются. Множество совершенно не свойственных мыслей по отношению к Ци Жуну крутятся в его голове. Это же была долбанная искренняя любовь. Сознание разделилось на два лагеря, пытаясь как-то убедить его именно в своей правоте: ратующая за бесчеловечное отношение к Свирепому призраку и искренне его ненавидящая. После долгих мыслительных боев победила вторая сторона, и Хуа Чен несколько успокоился, отбрасывая украшение в самый дальний угол своих владений.

      Так Собиратель Цветов под кровавым дождем и жил долгие годы: искал своего Бога, потрошил неожиданно нашедшегося Ци Жуна спустя шестьдесят лет после их последней встречи, воспитывал себе Непревзойденного демона, вписывая Хэ Сюаня в вечные должники, пугал Небожителей да расширял и укреплял свои демонические владения.

      И вот, наконец-то, спустя долгие восемьсот лет Хуа Чен наконец-то находит Его Высочество Наследного принца, чувствуя внутри разливающееся счастье от долгожданной встречи. Нашел! Боже… хочется плакать и сразу же вручить ему свой прах и встать на колени, целуя подол его платья, но он не поймет, ведь Небожитель никогда не хотел, чтобы перед ним преклонялись.

      Хуа Чен смотрит в золотые глаза напротив и готов положить весь мир к его ногам, готов сделать все угодно, чтобы гэгэ смотрел на него с нежностью и любовью.

      Я сделаю для тебя что угодно. Что угодно если попросишь. Даже если только подумаешь, я уже достану это для тебя. Только для тебя.

      Но в какой-то миг гэгэ прикрывает глаза и в глазах Хуа Чена предстает воспоминание, где хрупкий, заплаканный и воющий Ци Жун лежит на его на кровати без возможности спастись. Сань Лан вздрагивает и отдергивает руку от прикосновения Небожителя.

      Демон был так похож на него, но он все равно его выпотрошил, что, если Сань Лань сделает гэгэ больно? Что если однажды он перепутает их и причинит вред его Богу. Зрачки бешено задрожали, мысли пугали и если бы Непревзойденный мог, то покрылся бы холодным потом. Нет. Он бы никогда не посмел даже прикоснуться к его Божеству. Не может такого случиться в принципе. Это просто невозможно!

      И он переступает через это, идет дальше, закапывает свое волнение и вкладывает всю нежность и осторожность к гэгэ, наконец-то оставляя труп Ци Жуна в своих воспоминаниях. Они не похожи и никогда не будут.

      А после, когда гэгэ берет всю вину Ци Жуна на себя перед Лан Цяньцю, Сань Лан ведет его в логово Свирепого призрака, чтобы открыть тому правду про историю с покушением на царскую семью Юнани. И происходит это. Ци Жун, который должен быть ничтожеством, всего лишь тупой мразью, какой он его видел многие столетия и уничтожал его снова и снова, который живет в вонючих пещерах и жрет людей, который пал на самое дно вдруг предстает перед ним по истине в царском обличии. Этот демон держится с достоинством, гордостью и таким чувством превосходства, что Сань Лан хмурится и пытается понять как из вон того мусора получилось такое.

      Ци Жун выглядит как император, ведет себя как Владыка, двигается плавно, словно летит. Даже его слова и небрежные движения пропитаны уверенностью и грацией, что демон просто не может поверить. Это невозможно. Почему эта тварь выглядит такой счастливой? Почему после всего, что Хуа Чен с ним сделал тот все еще жив? Какое он имеет право вообще наслаждаться жизнью?

      Гнев вспыхивает с новой силой, заставляя глаза гореть адским огнем, но этот Ци Жун не просто внешне и внутренне изменился. Что-то внутри приобрело другой оттенок. Сань Лан облизывает губы, пробуя чужую энергию, которую смог ухватить при манипуляциях и хмурится. Такая плотная концентрация духовных сил не может быть у простого Свирепого призрака. Такая манящая энергия…

      Сань Лан вновь облизывается, но на губах и в окружении этой энергии больше нет. Внутри вспыхивает раздражение и из груди поднимается утробный рык, от которого гэгэ в его руках вздрагивает и пытается привести его в чувство, ласково касаясь руки. Хуа Чен словно просыпается и с отвращением понимает что происходит. Эта энергия наркотик! Даже капля этой ци способна вызвать привыкание у более слабых демонов, прося с каждым разом все больше и больше, сводя принимающего с ума.

      Хуа Чен в бешенстве выжигает внутри себя любое упоминание отвратительной энергии и вымещает всю злость на кукле Ци Жуна, заставляя того сказать правду, за которой они пришли изначально, а после без зазрения совести сваривает ничтожество в котле, уничтожает до основания, представляя, что это настоящее отродье.

      Они уходят, получая только малую часть ответов на свои вопросы.

      А после Черновод, Тунлу и много, очень много проблем.

      И вновь Ци Жун, который на пару с этим мальчишкой-заклинателем уничтожают Цзюнь У. Только вслушайтесь: Ци Жун с заклинателем убивают Цзюнь У! Двухтысячелетнего Бога войны, Непревзойденного демона убивают двое ничтожеств! А после начинается эта бредовая исповедь демона о Сянь Лэ перед гэгэ, откровенное вранье, что тот является главой… нет, Владыкой всего мира заклинателей. Да это невозможно даже представить, чтобы демон мог управлять своей ци как заклинатель. Но почему-то все верят, и Сань Лан не может сказать и слова от душащего его гнева.

      К сожалению, гэгэ пытается наладить отношения со своим братом, и Собиратель цветов не имеет права сказать что-то против, но и слушать восторженные речи об ордене он тоже не может. В такие моменты он словно разрывается между своей преданностью и ненавистью к одному существу. Конечно, побеждает любовь, и Сань Лан слушает, представляя Ци Жуна медленно варящимся в котле.

      А после гэгэ случайно находит ту проклятую подвеску с кленовым листиком и пытается узнать ее историю, но демон молчит, умоляя память не подкидывать те картины, ведь после этого у него обязательно будут кошмары и наваждения. Только вот гэгэ настойчив, и Собиратель цветов через силу выдавливает, что это подарок… Ци Жуна. Много, очень много вопросов возникает в голове Небожителя и тот пытается получить на них ответы, но демон нем как рыба, в то время как Бог упрям как скала. Упрямость побеждает, и Сань Лан в четырех словах сказал:

      — Ему было очень больно.

      Гэгэ больше ничего не спрашивал, но около недели ходит крайне задумчивый, представляя, что же могло случиться между двумя Непревзойденными, которые так сильно ненавидят друг друга. Хуа Чен же держал в руках проклятый кленовый листик, который сводил его с ума. Смотрел и пытался найти в нем ответы на свои вопросы, но… ничего не было. Пустота. Украшение ломается, а после золото медленно расплавляется в демоническом огне, оказывается втоптано в землю тяжелым сапогом и забыто как мерзкий сон.

      Хуа Чен просто не будет вспоминать о Ци Жуне, будет его игнорировать и по возможности устраивать пакости, чтобы лишить того покоя мирной жизни. Так думал Непревзойденный, пока в один день гэгэ не отправился на небеса по делам, а к нему в гости не заглянул Бай Усянь.

      Сань Лан не заметил, не почувствовал чужое присутствие, словно каждый может пробраться к нему вплотную в палату игорного дома. Он только услышал звон колокольчика, прежде чем перед ним, словно из воздуха, не возникла высокая фигура в белых похоронных одеждах.

      Хуа Чен хватается за Эмин, но рука с оружием отлетают в сторону быстрее, чем он смог подумать. Непередаваемый шок читается на лице Непревзойденного демона, ведь Белое бедствие перед ним даже не шевельнулось.

      — Так вот он какой ты, правитель мира демонов, Собиратель цветов под кровавым дождем, Хуа Чен.

      — Бай Усянь, — ровным голосом проговаривает градоначальник Призрачного города, пытаясь выглядеть уверенным в своих действиях, но понимание, что тот каким-то образом попал в чужую технику, выдает его волнение. Слишком силен и опасен.

      Бай Усянь черными глазами прощупывает своего оппонента и задумчиво прикладывает ко рту указательный палец, а после язвительно хмыкает, словно пытаясь вывести его из себя:

      — Я ожидал чего-то большего от названного сильнейшим демоном.

      Ноздри Хуа Чена в бешенстве раздуваются, а рука начинает дрожать в попытках призвать Эмин и броситься на вторженца, но оружие мертвым грузом лежит рядом с рукой у стены. Ни ятаган, ни бабочки, ни его духовная сила не отзываются на четкий приказ, и демон понимает, что пойман в ловушку. Как?!

      — Приятно чувствовать себя беспомощным и слабым, загнанным в ловушку зверем? — протягивает Усянь, одними глазами оказывая на Хуа нешуточное давление.

      — Где я тебе успел перейти дорогу? — Сцепив зубы, спрашивает Кровавый дождь.

      — Ох, действительно. Ты всего лишь посмел тронуть дорого для меня человека. — Этим ледяным тоном Усянь словно вонзает в Хуа огромный столб льда, приковывая его к своему трону.

      — Вроде людей я не трогал, — Хуа Чен действительно пытался вспомнить человека, который бы мог быть как-то связан с Белым бедствием, но не находил.

      — Какая жалость. Я еще не привык, что демонов вы сейчас за людей не считаете. В принципе, как и Небожителей. Словно новый вид образовался. — И Усянь наблюдает за Хуа Ченом, выжидая, пока тот не догадается о ком же идет речь.

      Долбанный Ци Жун! Мей Няньцин говорил, что его прах находится в руках этого демона, но почему он не был уничтожен? Как Фонарь в ночи связан с Сеятелем проклятий? Дорогой для него человек. Ци Жун то?

      — Вижу, ты наконец-то понял о ком я. Говорю последний раз. Тронешь хоть как-то Ци Жуна, убью. — И Хуа Чена впечатывает в трон от демонической ци, которая распространяется на ближайшую округу, с такой силой сжимает его тело, что трещат кости, и собственная энергия пищит словно котенок от разрывающей изнутри боли.

      — Думаешь, что стал сильнейшим и тебе все можно? Считаешь, что стал Богом и на тебя не найдется управа? Раз ты когда-то вознесся, а после отрекся и стал Непревзойденным, то можешь менять чужие судьбы? Знай, Хуа Чен, ты — всего лишь щенок в этом лесу, я — тигр. Посмеешь тявкать на меня и Ци Жуна, я не просто убью тебя, а прихлопну и даже не замечу. Понял меня? — За весь этот монолог громкость и тон голоса не изменился, но в нем чувствовалась такая сила и угроза, что Хуа не мог и говорить, понимая, что его жизнь висит на волоске и никакой прах ему не поможет, раз только от одной энергии вторая рука начинает развеиваться. — Кивни, если понял.

      И Хуа Чену не остается ничего, кроме как кивнуть. Убивающая энергия возвращается к владельцу, и демон вдыхает и начинает регенерацию потерянных клеток. Бай Усянь исчезает из его поля зрения, вновь становясь невидимым.

      Цзинь!

      — Господин, пожалуйста, откройте глаза!

      Хуа рывком просыпается, понимая, что он в игорном доме, а вокруг него взволнованные слуги крутятся и паникуют. Весь игорный дом замер, смотря на своего градоначальника, который никак не мог прийти в себя. Вместо руки окровавленный огрызок, Эмин лежит у стены, а вторая рука почти развеялась. Хуа Чен сцепляет зубы от боли, и едва слышно проговаривает:

      — Вы слышали колокольчик?

      — Да, господин. Именно после него Вы и потеряли сознание. Мы пытались привести Вас в себя, но…

      — Я понял.

      Это был Бай Усянь. Тот каким-то образом пробрался вплотную, чтобы применить свое духовное оружие и погрузить его в иллюзию. Насмешка и угроза открыто читались в этом действии. Это не Хуа Чен оказался слишком слаб, это демон был слишком силен, и если он будет вести себя провокационно, хоть как-то влияя на Лазурного фонаря, то демон не сомневался, Бай Усянь убьет его быстрее, чем он возьмется за Эмин.

      Хуа Чен закрывает Игорный дом, отправляясь домой, в дом блаженств, чтобы регенерировать свои раны до прихода гэгэ. Он не хотел его беспокоить, а про Ци Жуна, видимо, придется забыть. Хорошего же себе покровителя он нашел, ничего не скажешь.