— Зря ты ушла от нас. Мордин исполнил ещё пару песен. Никогда бы не подумал, что мне может понравиться саларианское искусство. А Вега рассказывал про то, как он своровал истребитель, чтобы отправиться с девушкой на свидание, и потом чуть не попал из-за этого под трибунал. Все люди такие безумные, или это мне только на таких, как вы, везёт?

Шепард оторвалась от датапада, подняла голову и заправила за ухо упавшую на лицо рыжую прядь. В броне и со шлемом под мышкой в капитанскую каюту зашёл Гаррус — судя по всему, когда посиделки у костра свернулись, он сразу же направился к ней.

— Вега любит рассказывать о своих похождениях, — ответила она. — Поэтому послушаю как-нибудь в другой раз.

Гаррус остановился возле кровати, нависая на ней. На его начищенной броне играли бликами отблески аквариума.

— Шепард, что-то случилось? — спросил он, внимательно всматриваясь в её лицо. Его двухтональный голос, всегда пробирающий её до самого естества, был наполнен неподдельным беспокойством.

— Не совсем.

Он поставил шлем на кофейный столик у диванов и сел рядом с ней на кровать. Постель продавилась под его весом.

— Не расскажешь?

Шепард потёрла рукой шею.

— Если бы это ещё было так просто.

— Ты же знаешь, что я не давлю на тебя. Если ты не хочешь… то можем посидеть и посмотреть на рыбок, а я буду держать тебя за руку и говорить, как сильно люблю тебя, Шепард.

Шепард… Чёрт его побери и прокляните Духи, как по-особенному, что её каждый раз пробирали мурашки, он произносит её имя. Она улыбнулась, поправила волосы — последнее время она так часто делала это движение, зачастую бесполезное, ведь волосы всё-равно никуда не лезли, это уже походило на мандраж — и взглянула на Гарруса.

— Знаешь, ты будешь первым, кому я это расскажу… Я не очень привыкла так открываться кому-то, если честно, но… После моего воскрешения на базе «Цербера» у меня… У меня некоторое время был словно какой-то синдром самозванца. Разумом я понимала, что я — капитан Шепард, та самая капитан Шепард, Спектр, спасительница галактики и всё такое… Но в то же время это словно бы была не я. Словно бы я обманывала весь мир вокруг, пытаясь выдать себя за Шепард, а мир вокруг в ответ обманывал меня, пытаясь мне внушить, что я она и есть. Это прошло со временем, но… Иногда, когда я смотрю в зеркало, возникает чувство, что я будто бы не принадлежу сама себе. Словно бы я всё ещё обманщица, — она сложила руки на груди. — «Цербер» нагло и бесцеремонно забрал огромную часть моей жизни.

— Это чувство возникает потому, что ты не видишь на себе старые шрамы?

— Не только поэтому, но всё же это многое значило для меня. Это были не просто шрамы, Гаррус. Это отпечатки моих воспоминаний о каких-то памятных и ярких моментах жизни. Они составляли основу моей личности. Если человек забудет своих родителей, друзей, своё детство, всё то, что с ним случалось в жизни, что останется от его личности? Воспоминания делают нас такими, какие мы есть. И пусть я помню, где какой шрам был, я всё равно не могу сказать, что после вмешательства «Цербера» чувствую себя… целой. И я не знаю, сколь долго мне ещё придётся жить с этим.

Шепард посмотрела на лицо Гарруса. Заглянула в его небольшие, но яркие и добрые глаза, перевела взгляд на носовую пластину, которая чуть колебалась от дыхания, как у земных котов, и остановилась на искалеченной части его лица. На переплетении рытвин, тугих узлах струпьев и зажившей рваными ошмётками коже.

— Скажи мне — почему ты так и не свёл шрамы на лице?

Турианец провёл трёхпалой рукой по обожжённым ракетой скуле и мандибуле.

— Потому что… Для меня это память. О том, как я стремительно падал в тёмную бездну, а ты просто пришла, подала руку и спасла меня, как ты всегда это делаешь. Спасла меня и от обезумевших банд… и от бездны.

Она кивнула и прикрыла глаза.

— У меня был шрам на руке от зубов варрена, половину брови мне снесла шальная пуля на Торфане, на ноге был огромный и рваный шрам от того, что я свалилась с дерева, когда ещё девчонкой лазала к соседям за яблоками… Я могу долго перечислять. Не все эти воспоминания были приятными, но это не значит, что от этого они стали менее важными. Они были частью меня. Теперь же… Теперь на мне есть только те шрамы, которые мне достались от «Цербера». Я словно бы до сих пор принадлежу ему. Бегаю, как собачка, под надзором бездушных голубых глаз.

— Моя очередь задавать этот вопрос: почему ты не сведешь их? — Гаррус подвинулся ближе к ней. Теперь они сидели, практически соприкасаясь плечами и бёдрами.

Шепард перевела на турианца задумчивый взгляд и улыбнулась уголками губ.

— Потому что всё как я и говорила. Это тоже память, хоть и неприятная. А если так подумать… Это не только «Цербер», но и то, что я погибла, а потом вновь ожила ради галактики, ради друзей, которые отчаянно нуждаются во мне. И ради тебя. Это тоже делает меня той, кто я есть.

Она подала ему руку, и Гаррус сжал её своей большой ладонью.

— Вот видишь, — улыбнулся одними глазами он. — К тому же… Твоя жизнь не закончилась на «Цербере», и, кто знает, вдруг тебе опять захочется залезть кулаком в пасть варрену.

Шепард усмехнулась.

— Ты не так уж далёк от истины… От нашего воссоединения на Омеге у меня осталось кое-что на память, — и, поставив ногу на кровать, она закатала левую штанину до колена. На внешней стороне икры красовался росчерк глубокого толстого шрама. — Задело пулей в один из тех моментов, когда я лишилась щитов. Я тогда этого даже не почувствовала, в пылу сражения-то.

— И это всё? — Гаррус чуть наклонился вперед, разглядывая шрам, а потом перевёл чуть насмешливый взгляд на Шепард. — Как-то не густо для такой, как ты, мисс-спасительница-галактики.

— На самом деле есть ещё, но не такие значительные, и благодаря имплантам «Цербера» совсем скоро могут зажить, — откатав штанину обратно, она показала турианцу почти незаметный бледный шрам между безымянным и средним пальцами правой руки. — Ещё на Земле Вега как-то протащил мне алкоголь, и мы играли в «ножички». Я разок проиграла.

— И в чём… смысл этой игры? — поинтересовался Гаррус. Надбровные пластины поползли вверх.

— Смысл — не отрубить себе палец.

— В таком случае я лишь ещё раз повторю свой вопрос — вы, люди, все такие безумные? Ну и странные же игры у вас. Или пять пальцев для ваших маленьких ладошек вдруг стало слишком много?

— Ха-ха, — изобразила смех Шепард, толкая Гарруса локтем в бок. — Просто мы были пьяные и грустные. А я тогда в особенности была пьяной и грустной.

— На самом деле, — турианец задумчиво почесал под гребнем, — по пьяни и грусти я тоже немало приключений получил в своё время… Так что не мне тебя судить.

Шепард откинулась на кровати.

— Может, тогда продолжим наш вечер занимательных историй? Я бы послушала о приключениях пьяного Гарруса Вакариана.

На Жадной Пасти вновь царила ночь, в которую Шепард не спалось.

Закутавшись в толстовку, она спустилась на пустующий мостик, освещаемый лишь никогда не гаснущими консолями — СУЗИ старалась экономить энергию на освещении и обогреве, понижая температуру на два-три градуса в отсеках, когда в них не находилось членов корабля. Ну или почти не находилось. И, как выяснилось, не одной Шепард не спалось — сначала она унюхала едкий запах никотина, а потом заметила прячущегося в тёмном углу Вегу с сигаретой в руках.

— Не знала, что ты куришь.

Вега выдохнул облачко дыма.

— Думал, что ты устроишь нагоняй, если увидишь.

Отобрав у него сигарету, Шепард затянулась.

— Устрою. В обязательном порядке. Но чуть позже, — никотиновое облачко окружило её мятое от недосыпа лицо. — Чего это тебя вдруг потянуло на вредные привычки?

Вега пожал плечами.

— Кто знает — может, это моя последняя сигарета в жизни. Я на самом деле больше удивлён, что ты куришь, кэп.

— Сейчас я не курю. Раньше, во времена школы, и когда только-только в армейку поступила… Тогда да, курила. И курила много.

— И почему бросила?

Шепард прислонилась спиной к стене рядом с Вегой.

— Я успела бросить курить два раза в жизни. В первый раз… — она вздохнула. — У меня была небогатая крестьянская семья, и, если у меня появлялась какая-нибудь очередная детская хотелка, откладывать карманные деньги приходилось очень долго. В десять лет я хотела себе робовелоцираптора.

Вега улыбнулся.

— Но я себе его так и не купила, — продолжила Шепард. — В тринадцать лет я начала курить, в четырнадцать лет я стала копить на виар-капсулу, а к пятнадцати поняла, что если перестану тратить деньги на сигареты, то накоплю нужную сумму гораздо быстрее. Но накопить так и не успела.

Уставившись в пол, она глубоко затянулась.

— Батарианцы? — осторожно спросил Вега.

Шепард выдохнула сигаретный дым.

— Батарианцы.

Ещё раз затянувшись, она вернула ему сигарету.

— Во второй раз я снова начала курить уже в армии, — после минутного молчания сказала Шепард. — Ну, я уже рассказывала: я, сирота без места жительства, попала в одно из самых дерьмовых подразделений, и к нам относились, как к скоту. Дешевые сигареты по десять кредитов за пачку были хоть каким-то способом расслабиться в этом аду. Для меня он продолжался недолго, но всё же.

— А зачем ты вообще пошла в армию? — спросил Вега.

— Больше было некуда, — развела руками капитан. — Я вообще не планировала задерживаться там надолго, надеялась, что по окончанию контракта хоть жильё дадут. Но оно видишь как вышло. Теперь я здесь.

Хмыкнув, Вега затянулся сигаретой. Он казался отстранённым — вроде бы и слушал её внимательно, но в то же время мыслями витал где-то не здесь.

— А что ты, Джеймс? Не жалеешь, что пошёл в армию?

Он задумался на мгновенье.

— Если бы ты спросила меня об этом год-полтора назад, я бы ответил, что жалею. Мне приходилось принимать решения, за которые я считал себя достойным пули в голову. Но теперь, когда я вместе со всеми пытаюсь спасти галактику, когда я познакомился с такими великими людьми, как ты, Шеп, я… Думаю, теперь я не жалею.

Шепард не стала уточнять, что это были за решения. Она читала его досье.

Он, верно, догадывался об этом, а потому спокойно продолжил:

— Чувство вины ещё осталось, и не думаю, что я избавлюсь от него в ближайшее время. Но потихоньку приходит понимание того, что так надо было. Пожертвовать парой тысяч, чтобы жили миллионы.

— Безжалостные вычисления, — тихо произнесла Шепард.

— Они самые, — кивнул Вега.

Он вновь затянулся сигаретой, а она сунула руки в карманы толстовки. Каждый согревался по-своему.

Подолгу сидя под его надзором на Земле и изнывая от скуки, Шепард часто ловила себя на мысли, что ей хотелось бы наброситься на него, почувствовать своими губами шершавость его губ, обвить руками торс и стянуть майку, чтобы во всех подробностях рассмотреть каждую из его татуировок, что так маняще выглядывали из-под немного мятого ворота и закатанных рукавов армейской формы, и плевать на камеру в её тюремной камере класса люкс… А потом Вега открывал рот, говорил что-нибудь глупое и забавное, Шепард всегда смеялась, но желание впиться в него губами и стянуть форму пропадало. Наверное, если бы он оказался в нужном месте и в нужный момент времени чуть раньше, у них и могло что-то получиться… Но в этом нужном месте и моменте времени оказался кое-кто другой.

— Кстати… — задумчиво протянул Вега. — А когда у тебя день рождения, кэп?

— Зачем тебе?

— Я думаю, «Нормандию» очень освежит бегающий по ней робовелоцираптор.

Шепард засмеялась, а он улыбнулся, мило и немного смущённо.

— Мне уже давно не десять лет, Джеймс.

— И что? Я такому подарку буду рад и в пятьдесят лет.

Вега хмыкнул и взглянул на Шепард.

— Кэп, а о чём ты тогда мечтаешь?

— Ты имеешь в виду какой подарок на день рождения я хочу, или же… — она неопределенно повела руками. — Или же в целом о чём мечтаю?

— В целом.

Шепард вздохнула, поправила волосы.

— Я же могу быть с тобой честна?

— Конечно.

— В последнее время я думаю о том, что лишь бы галактика была в безопасности. И это не просто «мечта о мире» в вакууме, это… Безопасность галактики напрямую зависит и от меня тоже. Я уже как-то и забыла, каково это — мечтать только для себя.

Шепард повернула голову и заглянула в лицо Веги. Он стоял, зажав во рту тлеющую сигарету, и его глаза в полумраке были совсем тёмными.

— А о чём ты мечтаешь?

— Теперь я мечтаю о робовелоцирапторе.

— Как твой капитан, я одобряю, — Шепард улыбнулась и выпрямилась, отойдя от стены. — Пойду в свою каюту. Доброй ночи, Джеймс.

Она уже направилась к лифту, но возглас Веги её остановил:

— Постой, кэп.

Шепард обернулась.

— В чём дело?

— После того, как ты сегодня от нас ушла, Джек очень многое говорила, и… Она вроде бы не говорила всё это всерьёз, но я не могу перестать думать о её словах. И как бы… Неужели это место и правда может стать нам всем могилой?

Пусть вокруг и было темно, Шепард смогла разглядеть в его глазах безграничное отчаяние. Тоску. И жажду надежды, которую она, как капитан, просто обязана была ему дать.

Но могла ли она.

— Не воспринимай её слова серьезно. Это же Джек, — ответила Шепард, подходя к нему ближе. — Мы выберемся отсюда. Я обещаю тебе.

И кого она больше при этом утешала — себя или Вегу.

— Шепард.

Она даже немного дёрнулась от неожиданности. Когда он обращался к ней по фамилии, никак не искажая её и не сокращая, то это значило, что он хотел сказать что-то действительно важное.

— Если бы ты думала, что у тебя есть последний шанс сказать очень дорогому тебе человеку, насколько сильно он тебе нужен… Но при этом понимала бы, что, вероятнее всего, это не принесёт ничего, кроме боли… Ты бы это сделала? Сказала бы?

Шепард приблизилась к Веге, взяла у него из пальцев почти дотлевшую сигарету и потушила её о стенку корабля. На холодном металле осталось грязно-коричневое пятно. Шепард подошла к нему ещё на шаг — и просто обняла, уткнувшись лицом в широкую грудь. Чтобы руки достали до шеи, ей пришлось подняться на носочки.

Первые несколько секунд Вега стоял, замерев, боясь сделать вдох. Но всё же обнял Шепард в ответ, нежно прижал к себе, уткнулся носом в её волосы.

Они постояли так некоторое количество времени, и, как только она разжала руки, Вега тут же выпустил её из своих объятий.

— Иди спать, Джеймс, — сказала Шепард, взглянув в его грустные глаза. — Мы все за сегодня устали.