Эва смотрела в круглое лицо, выглядывающее из-за обломка пальмового ствола. В итоге, не дождавшись приглашения, мужчина поставил кадку на порог и, вежливо попрощавшись, ушел. Когда, очнувшись от оцепенения, Эва крикнула ему вслед, посланник уже не услышал. Один из министрантов Мартина. Тот, что радовался возможности помочь падре и регулярно заходил в магазин. Смешил Сильвию простыми добрыми шутками и забавно промокал лысину вышитым по краю платочком.

Кадка стояла, чуть покосившись, из-за выступающего профиля двери. В коричневатой глубине ствола зеленел крохотный росток. Эва погипнотизировала его взглядом, потом затащила ликуалу внутрь. Убрала с кухни ведро со шваброй и поставила на их место пальму так, чтобы свет из балконной двери падал прямо на будущий листик. 

На работе Сильвия сокрушалась о том, как опустели стены церкви без обилия обрамлявших их горшочков с цветами и травами. 

— Наверное, службы градоустройства прислали штраф! Не терплю этих бюрократов. Полезные предложения рассматривают по десять лет, а жалобу какого-то идиота могут принять как приказ к исполнению!

Эва издала неопределенный звук, делая вид, что полностью поглощена перекладыванием стопок тетрадей.

— Зато в сквере обещали поставить новые скамейки! Я была на собрании активистов города, там выступал заместитель начальника по… по… — Сильвия цокнула и тряхнула свежезавитыми кудрями. — В общем, что-то про ландшафт.

— С каких пор собрания активистов тебя интересуют? — обернулась Эва.

— Меня пригласили, я и пошла, — пожала плечами хозяйка. — Все равно делать нечего! А было неплохо. Хороший кофе, пирожные из “Боччоли”. Интересные люди. Я теперь свободная женщина, — ухмыльнулась она, — и могу позволить себе записаться в столько организаций, сколько захочу, и собирать бесплатные пирожные со всего города!

После развода Сильвия повеселела и похорошела. Это заметили и постоянные клиенты; в магазинчик зачастили мужчины. Но хозяйка пресекала любую попытку перейти от легкого флирта к приглашениям на ужин: “Я уже это проходила, и с меня хватит!”

Эва была несказанно рада, что Сильвия занята собой и не спрашивает больше о “ее священнике”.

***

Перелет не запомнился: Мартин выпил снотворное и спал: чтобы не думать, не возвращаться бесконечно мыслями к одним и тем же вопросам. И после, в такси до дома, упрямо заставлял себя представлять и планировать лишь разговоры с родными и то, как он может быть им полезен. А прошлое исправлению не подлежит. Он потерял самообладание. Во второй раз за короткий период. Ощущение… страшное. Что мог бы принести с собой третий раз, решил не проверять. И это тоже могло быть ошибкой. Но бесполезно тратить силы на предположения. Полезнее сосредоточиться на том, что ждет дома.

Реальность оказалась и лучше, и хуже, чем он предполагал. Никки сразу же кинулся обниматься, опрокинув чемодан и едва не снеся Мартина со скользкого свежевымытого крыльца. Домработница была новой, незнакомой. Пришлось поздороваться с ней через плечо брата, никак не желавшего выпускать из по-подростковому несуразно длинных рук.

В гостиную вышли родители. Отец, как обычно, был сдержан, а мать улыбалась, словно позируя для фото рекламы семейного супермаркета.

— Добро пожаловать, дорогой!

— Отлично выглядишь, мама. — он знал, чем ее порадовать. — Папа, мне нужно будет с тобой поговорить, пожалуйста, расчисть полчаса в графике.

— Разговор предстоит деловой или личный? — осведомился отец.

— Первое.

— Тогда во вторник, в верхнем офисе после обеда. И да… — он помедлил, словно не решаясь, — Я рад, что ты здесь, Мартин.

Тот, изумленный, смотрел ему вслед.

Потом был легкий полдник с Никки и Луизой — так звали новую домохозяйку. Она пекла отличные панкейки, не чета весенним Мартиновским экзерсисам на кухне… Дома. Теперь его дом — снова здесь. Не навсегда, но на какое-то время.

— Это так здорово, что ты приехал! — заливался соловьем Никки. — А надолго? 

— Пока не знаю, но считай, что я в длительном отпуске.

— Поедешь со мной на велосипедах к холму в парке? Помнишь, мы туда ходили, когда ты приезжал в прошлый раз, купались в листьях?

— Помню. Только до осени еще далеко, — улыбнулся Мартин. — Можем сгонять на озеро, там тоже красиво.

— Но не так, как на твоем озере, — мечтательно вздохнул Никки. — Даже сравнить нельзя…

— Пойдем в сад? А то тут холодно, как в морге, — поежился Мартин.

— Мистер Джесперс приказал держать дома температуру не выше двадцати двух, — заметила Луиза.

— Я, наверное, привык, — пожал плечами Никки.

— Что поделать, а мне придется затовариться свитерами!

Гостиная — светлая, золотисто-бежевая — всегда пустовала, сколько Мартин помнил этот дом. Все предпочитали обитать в своих комнатах, собираться семьей, скажем, поиграть в настольную игру или посмотреть фильм не было ни традиции, ни желания. Лишь ели все вместе — в столовой, и тем восполняли потребность матери в картинке идеальной ячейки общества. 

А теперь посреди этой золотой комнаты стояла, чуть покачиваясь, массивная фигура. Вытертые карго, растянутая футболка, ежик почти под “ноль” и сведенные у переносицы брови.

— Здравствуй, Роджер.

— Только тебя тут и не хватало, святоша. Мама сказала, ты надолго… Что, по росту не прошел в архангелы? — Мартин закатил глаза и вздохнул. — Или священника призвали вразумлять бесноватого? Да? Так вы решили? — Роджер сипло засмеялся, дергая кадыком. — Можешь не трудиться… Только попробуй при мне открыть свою сраную Библию… 

На левой руке была надета перчатка, некоторые пальцы болтались пустые. Запястье правой охватывал фиксатор. Роджер смотрел с ухмылкой, ждал ответной колкости. Или возможности поиздеваться — это как получится. И в том, и в другом случае он мог выплеснуть агрессию, которая копилась в нем постоянно — словно электричество в конденсаторе. 

Но когда им было около десяти, Роджер, стиснув зубы, с разбитыми в кровь коленями и локтями, нес на себе Мартина и волок велосипед с погнутым в восьмерку колесом. И не плакал. А потом его еще и отец наказал, а Мартина не стал — потому что тот пока не дорос. Брата, запертого в комнате, было жалко до слез, и Мартин тихо подсовывал ему под дверь все плоские жвачки, что успел скопить. Роджер их очень любил… 

Он несколько раз защищал Мартина от парочки идиотов в школе, об этом не трепался и брату запрещал. 

Он не был тупым солдафоном, каким старался казаться. Мартин хорошо видел подростковый бунт, который отчего-то не закончился с приходом зрелости… Месть за что-то? Потребность во внимании? Быть может, банальное желание наладить контакт, а мешает опасение показаться слабым? И с чем из списка можно работать, учитывая степень алкогольного опьянения?

Мартин подошел к брату и попытался его обнять, но встретил яростный отпор.

— Отвали от меня с этой христианской херней!

— Я дома, Роджер. — Мартин успокаивающе поднял ладони. — Я отказался от сана. И вернулся, мы все вернулись и, возможно, это к лучшему. Что мы наконец сможем быть вместе. Быть семьей.

Позади ахнул Никки.

— Говоришь, отказался? — Родж хмыкнул, смерив брата взглядом. — Но эту приторную душеспасительную хрень из тебя не выбить! Спасибо, мне в больнице целую пачку буклетов натащили такие же лицемеры!

Мартин покачал головой.

— Я хотел быть сильным, как ты. Зря не говорил этого раньше, но я завидовал тебе в детстве, мечтал подрасти еще хоть чуть-чуть, чтобы быть похожим на тебя. И позже. Я хотел быть рядом, но… 

Роджер расхохотался.

— Да ты бы в первый же марш бросок стал балластом для носилок! В зеркало посмотри. Если я тебе врежу, ты ведь даже ответить ничего не сможешь! Побежишь к мамке жаловаться? — он пошатнулся, лицо выразило напряженную работу мысли. — А, теперь… нельзя, да? Что ты так смотришь?! — О, он всегда за доли секунды умел обращаться зверем. — Не смей, мать твою, лыбиться!

Мартин знал: он не успеет увернуться. Только пожалел, что бежевый диван испачкается кровью.

Когда он открыл глаза, то увидел Никки. Бледного, всем весом повисшего на правой руке старшего брата.

— Перестань! Роджер, пожалуйста! 

Роджер отмахнулся другой рукой, но не попал, а потом затормозил, осознав, что перед ним не средний, а младший. Никки чуть не плакал:

— У тебя рука больная. Тебе нельзя!

— Что здесь происходит? — со стороны лестницы раздался голос отца. — Родж, я предупреждал! Одна выходка — и ты на улице… 

— Папа, мы разговариваем, — вмешался Мартин. — Все хорошо. Он снова обернулся к брату и положил ему руку на плечо: — Идем в сад? Тебе надо подышать.

Роджер с глухим рычанием стряхнул с себя обоих и нетвердой походкой направился к двери веранды.

Он сидел на траве под изогнутой японской сосной. При приближении незваного гостя торопливо утер глаза, Мартину пришлось сделать вид, что не заметил. Он подошел и сел рядом, прислонился к теплой коре.

— Хочешь врезать мне? — спросил Роджер спустя некоторое время. — Пока никто не видит? Давай. За все.

— Мне не за что тебя бить.

— Жалеешь калеку?

Мартин тяжело вздохнул.

— Ты настоящих калек не видел. У меня были дежурства в приюте для инвалидов. Мыть, переодевать, кормить с ложки.

— Я бы застрелился.

— Тяжело застрелиться, когда у тебя нет рук.

— Кажется… я сейчас блевану.

Мартин смотрел на колышущиеся ветви сосны, пока рядом раздавались инфернальные звуки. Затем встал, протянул руку брату, стоявшему на четвереньках над боком клумбы.

— Мать меня убьет за это.

Мартин посмотрел на испоганенные цветы:

— Я потом включу поливалку.

— Ты правда отказался от сана? — Роджер принял ладонь, выпрямился.

— Правда. Подал прошение, надо ждать.

Некоторое время братья молчали. Потом Роджер спросил:

— Что будешь делать теперь?

— Пытаться жить дальше.

Он ездил с Никки в рощу и к озеру. Купался на мелководье, пока братишка плавал до другого берега и назад. Выслушивал светские хроники и сравнительный анализ рецептов французских соусов от матери. По вторникам говорил с отцом, снова и снова правил свои идеи и ждал следующего вторника.

Он пришел в некое равновесие. Даже отважился подумать о последствии прошения, что подал сразу после разговора с Эвой. Ссоры с Эвой. Расставания с Эвой. Нет-нет-нет, только о конверте. О плотном белом конверте формата А4, посланном заказной почтой. И о том, что будет дальше. Мартин не имел четкого понятия, лишь смутные образы возможных событий. Робкие, неуверенные желания с неясным путем воплощения. Сказочные, по большей части. Но они все-таки были. Если смотреть на себя со стороны — то это хороший показатель. Куда лучше черной апатии, рожденной отчаянием.

Внизу негромко говорили мама и Никки. В другое окно доносился рев музыки из спортзала — там Роджер разрабатывал руки.

Звезды высыпали на небо после недель туманов. Мартин смотрел на сияющую Венеру сквозь непривычно огромное окно своей комнаты. А потом решился опуститься на колени. Не на камни: на мягкий ковролин, ненавязчиво пахнущий лавандой. Он не молился так долго! И теперь обращался к Богу дерзко, своими словами, как стал бы говорить с равным, с человеком. С тем, кто точно поймет, хотя бы попробует понять… И услышал нечто, по чему тосковал. Знакомое, невесомое ощущение присутствия — как теплый ветер на щеке. Не смея поверить, не смея открыть глаз, сделал то, чего не делал никогда: лег на пол плашмя, в полном и беспрекословном подчинении, благоговении; от сердца, чествуя милосердного Творца Вселенной.

***

Квартирка нашлась по счастливому случаю: знакомый Сильвии женился на француженке и перед отъездом в Гренобль решил продать часть недвижимости. Дом на тихой улочке удачно выходил окнами на солнечную сторону. Две просторных комнаты и кухня, небольшая кладовка на чердаке и парковочное место у подъезда — о чем еще мечтать? Хозяину дома Эва тоже, вроде бы, понравилась (при активном участии Сильвии, разумеется), и он обещал рассмотреть вариант продажи без посредника. 

Столь близкая цель заставляла работать в два раза усерднее. Оливия смилостивилась и даже подняла зарплату — не просто так, конечно, а потому что Эва взяла на себя и обязанности по уборке и дезинфекции спортзала после полуночи. Каждое евро на счету приближало день, когда Эва откроет дверь собственного дома, за который никто не поднимет внезапно цену за съем, откуда никто не выставит на улицу. Где все-все, каждый квадратный миллиметр будет сделан так, как того хочется Эве. 

Один месяц сменял другой. Когда вновь миновало Рождество, Эва вдруг поняла, что даже не заметила этого. Ну то есть заметила — на работе вновь украсили стекла витрин парящими оленями и наплыв посетителей выматывал больше обычного — но кроме этого не случилось ничего. Родным Эва собрала посылку, только не стала класть в нее обычных записочек от руки и раскрашивать упаковки маркером. Пусть хоть все раздадут, пусть делают, что хотят… Не случилось никакого волшебства, ожидания чуда и настроения смотреть красочные фильмы, завернувшись в подаренный на работе плед с совами. Кажется, она его даже не распаковала — так и валялся где-то в прихожей, среди хозяйственных сумок. 

Зима запомнилась как единый серый холодный день. Но когда пришла весна, тучи немного рассеялись, хотя в итоге хозяин вожделенной квартирки все же побоялся связываться с покупательницей-иммигранткой напрямую. 

Агент недвижимости, дед со слуховым аппаратом и знаниями десятилетней давности,  сверял процентные ставки по уже пожелтевшим схемам каких-то древних банков. Оказалось, что и работники банков не коммуницируют между собой, а на вопрос о государственных дотациях на жилье для молодежи удивленно пучат глаза, все, как один, обещая позвонить некоему коллеге, который непременно должен знать… 

Приходилось все изучать самой и трепать нервы в бесконечных очередях к пресловутым “всезнающим” работникам. Хорошо хоть те существовали не только в воображении бестолковых коллег.

— Милая, а там тебя точно не обманут? — беспокоился папа.

— Обманут, конечно, — смеялась Эва. — На заранее оговоренную сумму.

— Но зачем тебе покупать дом, ведь у тебя есть родной… А так ты, получается, связана на целых тридцать лет!

— Я могу вернуться в любой момент, а квартиру сдавать, — кажется, этот аргумент его успокоил. — Зато представляешь, там в стенах — настоящие медные трубы! Как в средние века! Агент клялся, что они могут простоять сотню лет. 

— А в этом он прав, — важно кивнул папа и тут же погрустнел: — Я должен был бы помочь тебе с такой покупкой, как отец. Все вообще должно быть наоборот! И я чувствую себя…

— Папа, не начинай. Я тебя очень люблю, и деньги тут не при чем. Какая разница? Кто может, тот и помогает другому.

— Я тут говорил с другом Зоряна, — папа откашлялся и понизил голос, — он занимается официальным киберспортом… и говорит, у меня тоже есть задатки!

Эва изо всех сил постаралась сохранить серьезное выражение лица.

— А почему ты шепчешь? Это нелегально?

— Нет, что ты! — ужаснулся папа. — Просто Эльза… я чувствую, она немного ревнует.

— К Зоряну?

— Нет, к моим… эээ… достижениям, скажем так. 

Разговоры с родными приносили покой. После них можно было заварить себе чая и помечтать. Конечно, помечтать исключительно о том, о чем положено, и — это очень важно — больше ни о чем. Ни о ком.

Из восточного окна даже виднелся кусочек озера. Балкона для растений, как мечталось, правда, нет, но ведь всегда можно придумать, как быть!

***

Не быть "никем". Хорошая мысль. Но выучиться стоит денег. А значит, нужно начинать с того, чтобы эти самые деньги добыть. “Если не можешь идти, то ляг и лежи в сторону мечты”. Хотя мечтой это трудно было назвать, скорее, поставленной целью — чуть меркантильной, каплю скучной, но, если все получится — интересной.

— Ты просмотрел новый план?

Мартин волновался. По лицу отца никогда ничего нельзя было толком понять. 

— Микрозелень? — тот поднял голову от папок. — Вот это перспективно. Только ты должен учитывать факт, что приобретать участок придется недалеко от города. В пищевой индустрии свежесть решает все.

— Да, и я даже присмотрел пару вариантов. И хочу заключить договор и взять ссуду.

— Перестань, какие договора? Деньги я дам тебе и так.

— Я настаиваю.

— А я требую, — поднял бровь отец.

Мартин вздохнул и протянул руку за папкой.

— Что ж, благодарю за консультации, они мне были очень полезны. Но деньги я все же займу в банке.

— Постой, — оклик остановил его уже у двери. — Беспроцентная ссуда на шесть лет без привязки к инфляции. Таких условий вам не дадут ни в одной другой конторе!

Мартин впервые за долгое время увидел, как отец улыбается.

Участок находился в роще, недалеко от аэропорта. Не центрального, боже упаси, самолеты взлетали с него нечасто, и в основном — сельскохозяйственные. 

Половина акра, плотно поросшая бурьяном, высохшими, одичавшими лозами и молодыми елочками. В середине — дом, небольшой, но еще крепкий, с просторным подвалом — бывший хозяин мечтал податься в виноделы, но не срослось.

У нового хозяина был план, одобренный хорошим бизнес-консультантом. И были деньги на начальный этап. Но одному ему все равно не справиться. 

Мартин разбирается в растениях. Может договариваться с людьми, хоть ничего не смыслит в ведении настоящего дела. Выкорчевать сорняки и сухие лозы. Обработать подвал от грибка. Собрать там полки и повесить лампы. Установить температурный режим. Высадить семена в субстрат. Ездить по потенциальным клиентам и возить с собой пачку брошюр и визиток. Кстати, их же надо написать? И распечатать? А еще соцсети. Он не справится один. Но главное — он и не хочет справляться один!

Интересно… ей бы понравилось здесь?

Мартин работал с пяти утра и до глубокой ночи, а эта мысль настырно лезла в голову.

Ей бы понравилось? Что бы она сказала? Какой субстрат выбрала бы — джутовый или кокосовый? А цвет горшочков?

Дом, гулкий, как церковь, без обычного для американских интерьеров ковролина, казался слишком большим. На обстановку жилых комнат Мартин не распланировал бюджет — не все сразу. Но стоило повесить найденные в подвале пожелтевшие кружевные занавески и как следует натереть деревянные полы, и стало намного уютнее.

В одну дождливую пятницу приехал Никки. 

— Тебе срочно нужно сделать права на машину, Март, — очень серьезно сказал он. — Но пока тебя могу возить я. Или ездить по поручениям, в общем все, что скажешь!

— Спасибо, — улыбнулся Мартин. — Но разве у тебя нет более интересных занятий? Колледж-то уже вот-вот.

— Я хочу с тобой, — насупился мальчишка.

То же самое с небольшими вариациями он повторил позже, за семейным ужином, чем поверг всех, включая Мартина, в шок.

— Я хочу работать с ним! И жить тоже! Мне уже семнадцать! — Никки воинственно взмахнул вихром волос.

Роджер фыркнул в тарелку и закашлялся.

— А как же учеба?! — задохнулась от возмущения мать. — Ты поступил, и уже записан на факультет… 

— Я туда не поеду!

— Поедешь, — тяжелый взгляд отца пригвоздил мальчика к высокой спинке стула. — Но не теперь. — Джесперс-старший неспешно промокнул губы салфеткой, явно наслаждаясь повисшей тишиной. — А на будущий год. Или на следующий. Хорошее образование — это важно. Однако не одно лишь оно: опыт в ведении дела тоже не помешает.

— Но мы ведь… — всплеснула руками мама. — Место… Как же… Как ты можешь такое позволить?!

— Успокойся, Миранда. Если у меня увольняются два менеджера подряд, я понимаю: надо что-то менять! Здесь — то же самое. Дай мальчикам дышать.

***

Эльза приехала, когда расцвели нарциссы. Совсем-совсем взрослая, немного напуганная долгой поездкой в автобусах, но серьезно настроенная побороть всякий страх. Загоревшая — и успела ведь, на едва пробившемся весеннем солнце! 

Эва водила ее по улицам, кормила мороженым. После перебора всех доступных вкусов, сестренка остановилась на лесной ягоде. Через неделю ежедневных “проб” у нее высыпала крапивница, но это Эльзу не смутило. Эва немного боялась столь отчаянной смелости после долгих лет беспокойства о любом чихе, но изо всех сил пыталась не квохтать над младшенькой, как курица.

Свозила ее на гору, откуда было видно маленькое ответвление озера, а в гуще колючего падуба высились мегалиты. Острые листики царапали даже сквозь джинсы. Эльза запыхалась при подъеме, но, храбро глотнув дозу из ингалятора, сразу полезла внутрь одного из дольменов — только красные пятки сапожек сверкнули.

— Давай ко мне, здесь здорово! Хоть и тесно… давай тут перекусим? Ты же брала бутерброды?

— А что, если мы не вылезем обратно? — Эва наклонилась и заглянула в круглый вход. — Наедимся и застрянем, как Винни-Пух!

Смех из темной дырки звучал жутковато.

— Говорят, это бывшие могилы. Или места силы и волшебства, — Эльза высунула голову из лаза так внезапно, что Эва отпрянула и зашипела, задев рукой куст падуба.

— Этот по размеру — как туалет в моей новой квартире. Но надеюсь, это все же нечто другое.

— Тебе уже отдали ключи?

— На той неделе. Никогда не видела на своем счету так много денег разом… но они и пропали разом, — улыбнулась Эва.

— Я помогу тебе все помыть, — решительно заявила сестра, вставая на ноги. — Сфотографируй меня рядом! Зоряну покажу, у нас в игре есть похожая локация.

Вниз спускались медленно, на ходу жуя бутерброды.

— Эва.

— М-м-м?

— А то… Тот, что ты… Помнишь, ты рассказывала? Про того мужчину? Он что…

— Он уехал, — резче, чем хотела бы, отрезала Эва.

— Это… хорошо или плохо? — заглянула в лицо Эльза.

— Не знаю, — Эва откусила хлеб и отвернулась. — Наверное, ему так лучше.

— Я не уверена, но как-то… жалко. Ты переживаешь?

Эва дернула плечом. А потом, незнамо зачем, взяла и рассказала, все-все, с начала до конца, избегая глядеть сестре в глаза. А то еще разнюнишься ненароком, снова начнешь жалеть… 

— О… — как-то благоговейно шепнула та. — Так вы оба любили… И… целовались? — она вздохнула. — Так здорово. — Эва подняла бровь, и Эльза поспешно добавила: — Здорово, что у тебя все это… было. Настоящая любовь. Поцелуи… Даже если недолго, ведь… Это так… Я бы мечтала! — она покраснела, спряталась в пушистом воротнике кофты.

— И у тебя обязательно все будет, — Эва улыбнулась, притянула сестренку к себе, — Все-все, и еще лучше! Вон ты у меня какая красавица выросла!

Эльза хотела обязательно зайти в каждую церквушку и базилику, встречающуюся на пути, даже в крохотные деревенские. И в каждой — спеть какой-нибудь новомодный гимн из числа перекроенных под проповеднические тексты старых поп-хитов. Благо, в основном церкви пустовали, и можно было не бояться, что выгонят за еретичество и нарушение уставов. В городские Эва с сестрой не ходила, но однажды проводила до площади перед большим собором, пообещала подождать на лавочке под платаном.

В этот раз она увидела священника первой. И замерла. Вскочить и спрятаться за деревом? Остаться? Леонардо что-то писал в большом потрепанном планшете и на Эву не смотрел. Вот бы прошел мимо! Или… нет?

— Добрый день, падре.

— Мира божьего, — Леонардо поднял глаза и увидел ее. Узнал.

Некоторое время они молчали. Можно было бы просто попрощаться. Уйти.

— Как… Как у вас дела?

— Хорошо, милостью спасителя, — улыбнулся толстяк. — Но вы ведь не это хотели спросить?

Эва зарделась.

— Как он?

Леонардо глубоко вздохнул, спрятал планшет за пазуху и посмотрел Эве прямо в глаза.

— Он в порядке. Ждет ответа.

— Ответа?

— Мартин Джесперс подал прошение на расторжение обетов еще в августе. Но такой документ может быть утвержден лишь самолично Папой. 

— Подал… расторжение? — Эва порадовалась, что скамейка — рядом. — Спасибо.

— За что? Постойте, он не сказал? Я полагал, вы в курсе. Может, не хотел давать ложных надежд… — падре заботливо похлопал Эву по плечу. — Это длительный процесс, непростой.

Это значило… Страшно подумать, что значило. Эва побрела к дому, но потом спохватилась, вернулась ждать сестру.

Перед сном Эва долго смотрела в окно, никак не спалось, хотя Эльза уже уютно посапывала в спину. Псевдолитос маячил округлым силуэтом на фоне фонарного полусвета. Он подрос.

Глубоко внутри Эва ждала, что чувство ослабеет за время, старалась думать и вспоминать о Мартине поменьше. Надеялась, что сможет перебороть свое собственное упрямое сердце. Но… 

Прошение — это уже окончательно? Прошло столько месяцев… Если он теперь свободен, почему не приехал? Не простил? Она тогда, обиженная и напуганная, наговорила такого… А может, понял, что не одной ею мир ограничивается? 

Самосожаления — это омерзительно. 

Эва тихонько встала, поправила сестре одеяло и прокралась в гостиную. Надела наушники, укуталась в плед, включила первый попавшийся ролик о зверях. И заплакала.  Конечно оттого, как норвежский полицейский достает из сливной трубы глупых утят. И ни от чего больше.

***

Оливка выросла и расцвела. Мелкие зеленоватые пушистые цветочки распускали едва заметный горьковатый аромат. В сентябре, вероятно, созреют первые плоды… Мартин смотрел на горы сквозь колышущиеся верхние ветви деревца и вдыхал такой знакомый, вкусный воздух. Озерная вода, кофе и сдоба из ближайшего бара. Зелень. Бензин с парковки у памятника. 

На телефон она не отвечала, а дверь открыла незнакомая смуглая женщина с маленьким ребенком в перевязи. Мартин извинился, подумал немного и направился в магазин. Сильвия ахнула и всплеснула руками, увидев его.

— Она переехала! Сейчас же напишу вам адрес! Не вздумайте никуда уходить!

— Я не уйду, — улыбнулся Мартин, но она все равно поглядывала на него вполглаза, пока торопливо писала на листочке.

Недалеко. Можно было дойти пешком. У витрины цветочного Мартин остановился, подумав, зашел в магазин. Хозяйка заведения сразу же подбежала, стала спрашивать, что интересует молодого синьора. Надо же, научилась все же работе с клиентами! Или заработки сильно просели? 

— Вам букет? Мне только утром прислали чудные орхидеи!

— Нет, — внезапная мысль пришла ему в голову, он не был уверен в ее правильности, но… — Я хочу купить семена.

— Семена? — удивилась продавщица. — Стенд вон там, — она махнула рукой, с разочарованным видом отворачиваясь к прилавку. 

Надежда. Хрупкая, крошечная. Надежда давала силы все это время, но прямо сейчас — убивала неизвестностью. Надежда умирает последней. Дверь в квартиру была явно новая, толстая, надежная. Стоя перед ней, Мартин ощущал, как потеют ладони, сжимающие маленький бумажный пакет. Нужно бы позвонить в звонок, пока и футболка не превратилась в мокрую тряпку, но… Даже перед своей первой проповедью он так не волновался. Если его больше не ждут... Если его не простят... Если там, за дверью — он больше не нужен...

Мартин нажал на кнопку звонка. За дверью послышались шаги, щелкнул замок. В голове царил полный вакуум, Мартин не имел понятия, что станет говорить. Но, видимо, все было и так написано у него на лице. Его ни о чем не спросили. 

***

Желание заложено в природе, оно — основа выживания вида. Его можно возвысить, обожествить, запечатлеть как момент, когда двое, соединяясь не только телами, — душами, видят друг в друге свет; а можно и низвести до чистой техники — проявления примитивного, презренного, низкого. Отринуть, как атавизм, не приличествующий человеку истинно духовному. Так много обожания и ненависти посвящено любовной сцене между двумя людьми… Незримая икона, которой готовы молиться жаждущие любви и любовь познавшие.

Наслаждение? Да. Ощущение влажной кожи под ладонями, дрожи, к которой привели твои — именно твои — касания. Вкус поцелуя, уверенно-властного или прерывистого, задыхающегося. Шепот. Огненные сполохи найденных чувствительных точек, каждое прикосновение — дар.

Страх? Да. Раскрыты все уязвимости, любой взгляд пронзает насквозь, и не остается никакой завесы между двумя. Момент экстаза — полная капитуляция, растворение, потеря контроля, себя, времени. Пространство течет через тебя — в него. 

Доверие? Да. Не только лишь тело — не нужно лгать: не только тело, но и дух прикасается к другому, оставляя клочок. Забирая такой же — с собой. Круговоротом в тесном пространстве внутри-и-вовне, где ты обнимаешь и обнимают тебя, течет Вселенная со всеми ее звездами, вспыхивающими в неровном ритме двух пульсов.

И нет места ничему, кроме вас.

Эва долго гладила и перебирала его соломенные волосы, рассыпавшиеся по ее груди. Длинные, уже можно завязать хвост. Ей нравилось. Закрыв глаза, она ощущала на себе тяжесть его тела. Капли пота, скатывающиеся по животу. Медленно успокаивающееся дыхание. Он молчал. 

— Ты там не умер? — наконец, хихикнула Эва.

Мартин поднял голову, положил подбородок на сложенные руки и улыбнулся:

— Я воскрес.

КОНЕЦ

___________

Май-Октябрь 2022