Ястреб думал, что его не пробить уже ничем, но сейчас он с трудом сдерживает рвотные позывы. Хочется закрыть глаза и спрятаться, хочется сбежать отсюда как можно скорее, даже не выполнив миссию. Он был готов к крови, был готов к трупам — к ним всегда бываешь готовым, когда ты в крошечной группе повстанцев, сражающейся против Империи Заркона. Ты готов к тому, что в один не самый счастливый день тебя тоже убьют. А может и вполне себе счастливый, тут уж с какой стороны посмотреть.

Безобидная медицинская станция, скинутая координатами информаторов, оказалась чертовой камерой пыток и экспериментальным блоком в одном флаконе.

Кейго проверяет ещё одну, если можно так выразится, палату. Верхняя пара глаз пленника замотана бинтами с рыжеватыми потеками, но он в состоянии намного лучшем, чем многие другие. Нижняя пара красных глаз блестит болью и страхом.

— Все хорошо, теперь все хорошо. Ты можешь идти сам? Тогда пошли.

Он все равно поддерживает, потому что истощенный и явно дезориентированный, за неимением лучшего слова, человек, идёт с трудом. Ястреб сдаёт его на руки одному из товарищей и бежит в тот же отсек снова. Нужно торопиться. Тот, кто был на этой станции наверняка успел послать сигнал бедствия, в любой момент могут прилететь корабли подмоги.

Пленнику в следующей камере помочь уже нельзя. Ястреб сглатывает вязкую слюну и добивает его — лучше уж так, чем оказаться разорванным во время взрыва, который они оставят после себя.

Они надеялись найти раненых гарла, если повезет, истории болезней кого-то из командиров, и, конечно, медикаменты. Медикаменты нашли. Информацию о бесчеловечных опытах тоже. С каждой камерой тошнит все сильнее.

Ястреб не думал, что ему станет страшно — не после всего, через что он прошёл, до и после того, как он вступил в ряды повстанцев, но перед дверью с лаконичной надписью «операционная» он с трудом переводит дыхание. Он боится, действительно боится того, что там увидит. Дверь с привычным тихим шорохом отъезжает в сторону. Ястреб сглатывает ещё раз. Человек безумно похожий на землянина — остро в груди вспыхивает болезненная тоска по дому, перекрывает даже муть остолбенелого ужаса пополам с отвращением — распят на операционном столе. Распят так, что смотрит на входную дверь почти прямо. Смотрит яростно и холодно бирюзовыми глазами. Ястреб смаргивает наваждение — ни у одного землянина он не видел такой бледной кожи и таких ярких глаз. И ни у одного землянина он не видел уродливо пришитых наживо кусков серовато-фиолетовой гарлийской кожи. Человек наг, и Ястреб видит все — неровные стежки на ногах, опоясывающие вставки инопланетной кожи на торсе, почти полностью перекрытые фиолетовым руки, изуродованную шею и щеки. Даже под глазами темнеют полукружья результатов гарлийских экспериментов. 

Видит он и другое: болезненную худобу, от которой выпирают ребра, видит и белые волосы над истощенным лицом. Наверняка седые — после того, что с ним делали гарла иными они быть и не могут.

Чёртовы звери. Чёртовы звери со своими кошачьими ушами и жёлтыми кошачьими же глазами.

— Ты пришёл спасать или добивать? Делай уже что-нибудь, а не стой столбом.

Ястреб вздрагивает. 

Что ж, язык ему не отрезали, как некоторым, уже неплохо.

— Ястреб, пятый блок, операционная. Есть медикаменты и пленник, пленника выведу, двоих на погрузку лекарств, — коротко передаёт по коммуникатору и подходит наконец к операционному столу. Правильнее будет назвать его пыточным. Срезает плотные ремни, поддерживает пленника — на запястье болтается бирка то ли с именем, то ли с названием эксперимента: «Даби». Ястреб решает спросить потом, а пока про себя его называть так. Оглядывается на операционную, находит кучу тряпья. Похоже на то, в чем были другие подопытные, приносит, помогает кое-как это натянуть на тощее тело. Из-под неровных швов сочится какая-то мерзкая слизь и кровь — что удивительно, красная. Снова колет тоской по Земле.

Аккуратно помогает на себя опереться, но Даби все равно стискивает челюсти — даже под пришитой фиолетовой кожей видно как вздуваются желваки на щеках.

— Прости. Пройти совсем немного, потерпи. 

— А я-то думал, что у меня есть альтернатива полететь прямо сейчас. 

Ястреб хмыкает. Раз есть силы язвить, то выживет.

— А ты языкастый.

— А ты меня поаккуратнее веди, мне левую руку перешили пару квинтант назад, — от его слов по спине пробегает холодок.

Ястреб сдаёт Даби одному из помощников около погрузочного шлюза и бежит проверять ещё.

Никого больше спасти уже не получится. Надо уходить, с каждым тиком времени остаётся все меньше.

Напоследок прихватывает информационный блок из операционной — может чем-то помочь в лечении. Включает коммуникатор.

— Уходим, готовность четыре дебоша. Ко взрыву все готово? 

— Так точно. 

— Отлично, — бормочет скорее для себя Ястреб и бежит к своему кораблю. До взрыва надо отлететь от этого чертового места хоть немного. 

***

В тесной каюте негде яблоку упасть. Кто-то догадался притащить матрасы и бросить их на пол, чтобы искалеченные и изуродованные люди не сидели на металлическом полу. Они взяли слишком мало кораблей — хотя это и большая часть их так называемого флота. Они думали забить багажный отсек лекарствами и аккумуляторами для лечебных камер — а если повезет, то парочкой самих лечебных камер тоже. Им повезло — Ястреб видел, что в одну такую даже кого-то положили. Но они не собирались никого с этой медицинской базы увозить.

— Сейчас будет резкое ускорение, — громко говорит, оборачиваясь. Оглядывает сидящих и полулежащих, и его захлестывает новой волной злости и отвращения к гарла. Не все из них плохие — некоторые являются Клинками Марморы, но их так мало, что Ястреб даже в расчёт сейчас их не берет. Глаз невольно замечает Даби — он сидит у стены, почти в самом углу, смотрит на его кресло пилота. Во взгляде нет ни пустоты, ни огонька надежды, как в глазах остальных. Даже боли нет, хотя Ястреб замечает кровавые потеки на вороте рубахи. Он смотрит, будто прикидывает что-то.

Ястреб мысли отгоняет — не до них сейчас; передвигает рукоять гиперсветового ускорения.

***

Он моется так долго, как позволяет совесть — горячая вода такой же дефицит, как и все остальное. Пожалуй, надо будет выбраться тайком на какую-нибудь планетку поблизости, накупить там одежды для всей этой гвардии, вытащенной из гарлийских когтей. Им особо нечем расплачиваться, но они как обычно что-нибудь да придумают.

Ноги несут в госпиталь. Многих из тех, кого они привезли сегодня, потом отвезут на одну из дружественных или освобождённых Вольтроном планет. Не все захотят стать повстанцами, может, у некоторых даже выйдет наладить свою жизнь. Может, некоторым удастся даже вернуться на родную планету, если она ещё существует. 

Ястреб не уверен, существует ли ещё Земля.

Ему хочется в это верить. Хочется хотя бы надеяться, что однажды он сможет на ней оказаться.

Почти всех уже перевязали, разложили по комнатам, забили всю их базу до отказа. Надо будет развезти их как можно быстрее, на всех просто еды не хватит. Хорошо, что они захватили и то, что было на том корабле.

Кожу пробивает мурашками — Даби смотрит прямо на него. Также холодно, также проницательно, как во время полета. Может, у них глаза-сканеры? Ястреб и не такое видел.

Он подходит, хлопает по плечу врача, забирает бинты и сам присаживается на низкую табуретку.

Как же, черт возьми, он похож на землянина. Всем похож, строением тела, текстурой волос, даже кожа — его кожа, не пришитая фиолетовая, а его собственная, на ощупь как у человека. Тоской бьёт с новой силой. Вот так, Ястреб, сперва ты всю жизнь мечтаешь о межгалактических полётах, а потом готов отдать всё, лишь бы вновь ступить на Землю. Смотрит Даби прямо в глаза и снова убеждается — нет, никакой он не землянин. Не бывает на Земле таких вот глаз. Невероятно красивых, невероятно ярких. Может, они у него в темноте, как у кошки светятся? Надо будет проверить. 

Смачивает осторожно заживляющим раствором запястье, перетягивает туго бинтом.

— Как тебя зовут на самом деле? 

Даби вскидывает тонкую бровь, и сердце снова сжимается. Такой человеческий, такой забытый жест. Но не может он быть землянином. Нет даже сотой, даже тысячной доли вероятности, что здесь, на краю вселенной, он встретит ещё одного человека. Просто быть такого не может.

— Ты не умеешь читать на межгалактическом? — кивает на срезанную с руки бирку.

— Сомневаюсь, что Даби — это настоящее имя. 

— Уверен, что Ястреб тоже.

Ястреб жмет плечами. Кейго остался там, на Земле, в космос, почти без возможности вернуться, улетел Ястреб. Ястребом он и останется, до тех пор, пока Империя не падет, до тех пор, пока не увидит знакомые с детства очертания континентов.

— Я не особо хорош в медицине, но почему эту кожу не снять? Она же инородная.

Даби жмет забинтованными плечами.

— Она уже начала срастаться. А еще мою кожу сняли до самых мышц.

Ухмыляется страшно и безумно. Ястреб сглатывает, кивает. Бинтует ещё осторожнее, но крепче. Остались только лицо и шея. Обрабатывает возле ключиц, клеит осторожно, видит, как дёргается под сиреневой кожей кадык. У гарла кожа жёстче, шероховатая, но как будто бархатная немного. Под пальцами ощущается странно. Кожа Даби воспаленная, горячая — оно и не странно. Заживёт ли это вообще?

— Что они пытались сделать?

Лица Даби он не видит — как раз склеивает плотным пластырем швы на задней стороне шеи.

— Видимо, хотели посмотреть, как их кожа срастётся. Хотя меня, знаешь ли, в свои планы они не особо посвящали.  

Ястреб против воли хмыкает.

Держит осторожно под челюстью, едва-едва. Даби все равно больно. Ему наверняка больно даже когда никто не касается. Ястреб в очередной раз за день проклинает гарлийцев.

— Но теперь ты в безопасности. 

Прикрытые глаза распахиваются. Ястреб на секунду задыхается от захлестнувшей его близкой синевы и от плескающейся в ней насмешки. 

— Да? На базе повстанцев под носом у Империи? Ого, теперь можно спать спокойно, никакой угрозы нет.

— А ты та ещё язва. 

На самом деле Ястребу он нравится. Не только за схожесть с людьми и красоту — как раз-таки совершенно неземную — а просто... он кажется занятным. Ястреб надеется, что Даби решит остаться среди повстанцев. Будет повеселее.

— А у тебя глаза почти как у гарла.

Ястреб находит в себе сил не отвести взгляд.

— Просто цвет такой. Во мне ни капли их крови.

— Зато во мне теперь их кожи — хоть завались. Я сказал «почти», думал мы говорим об очевидных вещах. 

Ястреб снова хмыкает.

— Глаза закрой. Под ними тоже надо обработать.

Дыхание Даби тепло оседает на щеке.

***

Даби и правда остаётся. Остаётся один из немногих, и Ястреб рад этому сильнее, чем должен был бы. Тренировку новичков на него самого никогда не вешают, учитель из него так себе, но с Даби он тренируется. И не потому что Даби новичок — скорее наоборот. Обычно именно Ястреб останавливает их бои и тяжело приваливается к стене тренировочного зала.

Иногда он делает это намеренно — когда видит, что по одежде Даби расплываются на месте швов пятна крови. Гарлийская кожа приживается плохо, медленно, а Даби все время двигается и не даёт ей поджить как следует. Ястреб за неполный фертрорий наловчился накладывать швы лучше, чем за пару дека-фибов в отряде повстанцев. Когда Даби замечает, что Ястреб остановился не из-за усталости, а из-за него, то бросается в атаку с такой яростью и напором, что Ястребу остаётся только отчаянно защищаться.

А ещё Даби нравится. К Даби тянет, тянет со страшной силой, к Даби хочется оказываться ближе, хочется смотреть в эти почти что земные глаза и касаться почти человеческой кожи. Гарлийская на его руках становится почти привычной и тоже начинает восприниматься как часть его самого. Её касаться хочется тоже. Ястреб каждый раз эти порывы сдерживает — от некоторых прикосновений у Даби до сих пор на долю тика дёргается губа или челюсти сжимаются. От обезболивающего он отказывается, то ли из упрямства, то ли из милосердия — часто после миссий оно необходимо, а много его никогда не бывает. Но Ястреб все же ставит на первое.

И Даби притирается к нему тоже. Садится вместе в столовой, сидит подолгу вечерами возле ангаров, нагретых звездой (Ястреб упорно отказывается называть её Солнцем). Смотрят вместе на небо, на котором ни одного знакомого созвездия, вместе переговариваются тихо и почти ни о чем, вместе молчат.

Ястребу иногда очень хочется подвинуться чуть ближе и поцеловать. Так бывает иногда — чаще ему до безумия хочется, чтобы Даби не уселся на теплую землю вместе с ним, а прижал его жадно и жарко к металлической стене ангара, чтобы его руки задирали футболку и нетерпеливо расстегивали ремень.

Иногда он чувствует взгляд Даби на себе, горячий, обнажающий, горьковато-терпкий. Так чувствуется дрожащим маревом жар раскаленной земли. Он думает какого это — целовать нижнюю губу под гарлийской кожей, представляет это даже, но ни разу не испытывает от этих мыслей отвращения. Даби все равно хочется до сладкого-сосущего чувства под ребрами.

Ястреб обещает себе — когда кожа срастётся лучше, когда перестанут расплываться по одежде багровые пятна, когда не будет коротко мелькать боль от неудачного движения на красивом лице — тогда он попробует. Им нечего терять — никому из них здесь нечего. Даби просто пошлёт его, если он не будет заинтересован, ну может, в зубы двинет. Он переживет. Теплится надежда, что на поцелуй он все же ответит, и Ястреб сдерживается и терпеливо ждет.

Кровавые пятна на рубахе и красные дорожки на щеках продолжают появляться почти каждый день. 

***

В один из вечеров Даби тянет его не в тренировочный зал и не к ангарам — ведет его в медицинский блок. Ястреб уже догадывается, что приятного в нем ничего не увидит. Выдыхает, когда замечает на столике россыпь мелких серебристых скоб.

— Ты уверен?

— Да, — просто говорит Даби и стягивает с себя всю одежду, оставаясь в одном только белье.

Даби впивается ногтями в стул, выдыхает сквозь зубы, к середине спины все же выпивает таблетку обезбола. Ястреб очень надеется, что к тому моменту, когда он дойдет до лица, она будет действовать полноценно.

— Может остальное завтра доделаем? Ты хоть передохнешь.

Даби тяжело выдыхает, и грудь сжимает болью. Таким уязвимым и обнаженным Ястреб не видел его никогда, даже когда выводил с той базы.

— Лучше сразу. Знаешь, они ведь по кусочку отрезали и пришивали, ждали, когда схватится едва-едва, и шили новую. На груди, в одном месте, им что-то не понравилось, так они её оторвали и перешили заново, — Ястреб застывает. Тошнотворное отвращение, злость, жалость и ужас смешиваются в нем, бурлят. А Даби улыбается почти маниакально. — Забыл сказать. Обезболивать меня никто не собирался. Этакая вивисекция у них была. Уроки анатомии, — они молчат. Ястреб не может ответить ничего. — Так что давай закончим с этим поскорее и не будем растягивать эту чудесную процедуру на несколько раз. 

Ястреб стискивает зубы и продолжает. Лицо он все-таки обезболивает, стирает постоянно заливающую щеки и пальцы кровь, щедро льёт заживляющий раствор. У Даби от боли зрачки расширены, он даже не жмурится, выдыхает тихо с каждой скобой. Ястреб бережно гладит его скулы. Последней скрепляет кожу на подбородке — приходится вставить сразу четыре скобы, обрабатывает, заклеивает. Хочет отойти, дать передохнуть, потом помочь дойти до комнаты и уложить спать. Он стоит прямо между забинтованных ног и об интимности момента даже не думает — не когда Даби скрипит от боли зубами и дышит как после тренировки. Не когда он измучен. Почти делает шаг назад, но Даби чуть наклоняется, утыкается лбом в живот. Не говорит ни слова, но во всей его позе, в его постепенно успокаивающемся дыхании, Ястреб чётко слышит: «Не уходи. Побудь рядом».

И Ястреб остаётся. Перебирает седые пряди, гладит нежно затылок, тоже молчит. Только когда чувствует, что Даби начинает замерзать, все же отходит. Помогает одеться, помогает дойти до кровати. Сидит на краешке рядом, пока он все же не забывается беспокойным сном. Только после этого выпускает из рук тонкие пальцы и тихо закрывает за собой дверь. 

***

Скобы помогают. Скобы держат намного лучше швов, кожа начинает срастаться, медленно, нехотя, но все же срастаться. Ястреб думает, что если бы они вышли на связь с Клинками, то можно было бы попросить помощи у них — все-таки они гарла, может, смогли бы помочь, но Клинки на связь выходят редко. Таятся, не показываются.

Ястреб не спешит. Ястреб ждёт, когда кожа схватится совсем, когда можно будет без страха положить руку на щеку и чуть потянуться вверх, к губам. Почувствовать металл скоб, шероховатость нижней губы и мягкость верхней. Поцеловать хочется почти до боли — и эту же боль он боится причинить. 

Ястреб ждёт. Смотрит все дольше, закусывает губы все чаще, представляет постоянно. Представляет, как Даби нависает сверху, как кусает грубо в плечо, как медленно и с удовольствием целует в шею, как мучительно-неторопливо растягивает его на узкой койке и как потом двигается быстро, зажав ему ладонью рот. 

Ястреб рядом с Даби чувствует себя почти дома. Сидит ночами около остывающего ангара, чувствует тепло его тела сбоку, пьёт из металлической чашки что-то травянистое и почти видит, как тянется хвост Большой медведицы, и как расправляет крылья Лебедь.

Ястреб рядом с Даби чувствует себя на выжженом песке раскаленной планеты, где даже скафандр не спасает от жара.

Ястреб хочет и боится протянуть руку. Боится ласковым прикосновением разорвать едва схватившиеся швы. Ходит вокруг, как спутник по орбите, но радиус не уменьшает, пока в один прекрасный вечер — действительно прекрасный, с какой стороны не посмотреть — Даби цедит сквозь зубы «хватит комедию ломать» и действительно прижимает его прямо к тёплой стенке ангара, выбив из руки чашку с травянистой заменой чая. 

Кейго сперва боится даже ответить — еще вчера он снова мазал заживляющим раствором левую щеку — но Даби почти рычит, вжимает его в металл почти до боли, прикусывает губу, говорит едва слышно: 

— Не хочешь — так оттолкни, — и Ястреб притягивает его ближе. Даби целуется так же как и тренируется — как только замечает, что Ястреб пытается быть с ним аккуратнее, удваивает напор. И в конце концов Ястреб сдаётся окончательно, сдерживаться у него больше нет ни желания, ни сил. Даби целует так, что земля уходит из-под ног. Ястреб не падает только потому, что со спины его поддерживает ангар, а спереди — чужое горячее тело. Даби выдергивает из-под ремня его футболку, сжимает бока так, что кажется, отпечатки его пальцев останутся на коже если не навсегда, то на парочку дека-фиб. И Ястреб совсем не против. Особенно сейчас, когда Даби короткими поцелуями-укусами скользит вниз по его шее. Особенно когда синие глаза в сумраке почти светятся, и когда его горячее дыхание касается губ. Черт возьми, как же оказывается гарлийская кожа чудесно ощущается в поцелуе. Она едва-едва уступает мягкой упругости верхней, почти человеческой губы. 

***

Ястреб просыпается, распластавшись на Даби полностью, запутавшись ногами и руками в нем и в одеяле. 

Надо будет перетащить его кровать — или кровать Даби в одну из их комнат. Обе кровати займут почти все место, но какое это имеет значение. Не имеет смысла и пытаться что-то скрыть или спрятать — здесь, на базе, всем плевать на твою расу и пол, если он вообще есть. Все живут как последний день, осознавая, что каждый восход звезды действительно может стать последним. Не до осуждений и косых взглядов, не до разбирательств правильно это или нет.

Ястреб с замирающим сердцем смотрит на запекшуюся кровь на щеках и груди. Почему же она никак не приживется, почему края не сойдутся никак? Ястреб боится, что со временем не просто не станет лучше, а все ухудшится ещё больше. Он боится, что прижимая своим телом скобы, делает больно.

Гладит полоску светлой кожи, так болезненно напоминающий земную, думает, что однажды он обязательно спросит, с какой планеты Даби. Может, когда — если — Империя падет, они и земляне смогут наладить контакт. Как это будет удивительно, встретить в безднах космоса почти что братьев.

Даби просыпается, касается носом его волос. Вдыхает глубоко — его грудь поднимается у Ястреба под щекой. Ястреб закрывает глаза, бормочет тихо:

— Ты напоминаешь мне о доме.

Даби хмыкает.

— Ещё бы, — молчит немного, греет ладонями спину. Проводит пальцами вдоль позвоночника. Выдыхает едва слышно: — Ты мне тоже.

Ястреб сглатывает тяжёлый ком, поднимает голову и целует в шею. Даже почти забывает, что раньше эта кожа была гарлийской.

***

Им нужны Клинки, чертовски нужны. Клинки, которые выходят на связь только по важным сообщениям, которые игнорируют то, что считают мелочью — а они почти всё считают мелочью.

Ястреб не считает мелочью подсыхающую на стыках серовато-фиолетовую кожу. Не считает мелочью то, что на полу душевой после Даби остаются едва заметные красноватые разводы. Не считает мелочью, что Даби больно — хоть он сам этого не признает и, кажется, принимает эту боль как данность. Также, как принял за данность пришитую на голые мышцы инопланетную кожу.

Ястреб хочет однажды прикоснуться к Даби без страха. Ястреб хочет цепляться за его плечи, обнимать ногами и целовать, не задумываясь о том, что после этого останутся кровавые пятна; Ястреб хочет, чтобы когда после тренировки они ходили в душ, а после в спальню, влажные простыни оставались белыми.

Ястреб хочет просыпаться с утра и целовать скобы, осознавая, что это приносит только удовольствие — что-то подсказывает, что Даби даже после полного заживления их убирать не станет, они, кажется, ему нравятся. Тем более, что Даби пробил себе хрящи и сделал пирсинг на той крошечной планете, куда они полетели за припасами. Даби тогда был доволен, как будто он только откинулся на подушку и смотрит с сытой улыбкой блестящими глазами, всё ещё сжимая руки на его бедрах, пока Ястреб пытается перевести дыхание и устало обмякает. Ещё довольнее Даби стал, выиграв в их постоянной гонке на кораблях, но Ястреб до сих пор считает, что виноваты тут как раз пробитые хрящи — он слишком ярко представлял, как рвано вдохнет Даби, когда он их чуть прикусит. Спустя полфертрория Ястреб пробивает себе мочки на той же планете.

И все же швы его беспокоят, беспокоят больше, чем о них волнуется сам Даби. Ястреб молится на то, чтобы Клинки вышли на связь. Чтобы они помогли закончить то, что начали то ли друиды, то ли гарла — чтобы гарлийская и почти что человеческая кожа стали единым целым.

***

Ястреб почти кричит от радости — в одной из камер он видит троих гарла. Они в робах заключённых, смотрят испуганно жёлтыми глазами и прижимают уши. 

— Ястреб, здесь три гарла, второй отсек, веду их. Приготовьте повязки, — говорит в коммуникатор. Потом обращается уже к самим пленникам, открывая решётку: — Мы не причинам вам вреда. Это просто мера предосторожности. Мы вытащим вас отсюда.

Ястреб ликует, ведя их за собой — Клинкам Марморы придётся прилететь к ним. Повстанцам слишком опасно держать гарла у себя. Не их дело разбираться, почему они оказались в тюрьме — пусть со своими сородичами разбираются Клинки. Клинки, которым придётся прилететь и забрать их из ангара, потому что впускать на их базу потенциальных шпионов слишком опасно.

Ястреб настолько счастлив, что перед тем как запрыгнуть в кабину пилота, стаскивает с лица Даби платок и целует — коротко, но крепко. Даби удивлённо улыбается и провожает взглядом взлетающий корабль — он сегодня в подрывном отряде.

Ястреб почти бежит к рубке, смотрит нетерпеливо на то, как отправляют сообщение Клинкам, потом возвращается в комнату и падает Даби в объятия. Даби только из душа, с мокрых волос капает вода. 

— Ты потный, — Даби смеётся в поцелуй, от себя не отдаляет, наоборот, притягивает ближе — Чему ты так радуешься?

Ястреб выпутывается из объятий, счастливо смеётся и подхватывает с тумбочки полотенце.

— Теперь всё должно быть хорошо.

Десять дебошей спустя полотенце падает всё на ту же тумбочку, а Ястреб — на сдвинутые кровати и с удовольствием отдается умелым рукам и губам.

***

Клинки на небольшом маневренном корабле прилетают три квинтанты спустя. Забирают вытащенных из тюрьмы гарла и Ястреба вместе с Даби. Тот, что у них за главного, недовольно ворчит, ругается, что придётся тратить драгоценное топливо, чтобы вернуть их, но смолкает под ледяным взглядом Даби. Таким же ледяным взглядом он смотрит и на Ястреба, которого возвращает на несколько фертрориев назад — на ту ужасную медицинскую базу, откуда они спасли Даби. В ту квинтанту, когда он впервые увидел его глаза и коснулся белой кожи, обрабатывая её.

Ястреб все равно не может толком усидеть на месте. Он волнуется, он надеется. Он почти молится всем позабытым на Земле богам, чтобы Клинки смогли помочь. Чтобы они нашли способ срастить разную кожу. Даби с ним не разговаривает, хмурит тонкие брови и отворачивается. Ястреб не особо на это обращает внимания.

Тот Клинок, что встречает их, хмурится тоже. Почти целый отряд одетых в черно-фиолетовую форму гарла сразу куда-то уводит бывших пленников; их с Даби ведут по длинным коридорам в медицинский блок — специально путают, Ястреб в этом уверен — но ему сейчас на это совершенно всё равно.

Врач просит раздеться и вопросительно смотрит на Ястреба, но только отворачивается сам после того, как Даби небрежно машет рукой, безмолвно говоря «пусть остаётся, чего он там не видел». Ястреб и правда видел даже больше, чем сам Даби — и расползающиеся края кожи на спине тоже. Врач расспрашивает и осматривает дотошно, внимательно. У него на шее встаёт дыбом редкая шерсть и уши — необычно большие даже для гарла — совсем по-кошачьи прижимаются к голове. Предлагает снять скобы, но Даби — ожидаемо для Ястреба — отказывается. Врач качает головой, но не комментирует никак, укладывает Даби в лечебную капсулу, подходит к столу, смешивает что-то в пробирках.

— Родная планета у тебя ведь Земля?

Даби ёрзает, укладываясь удобнее.

— Да.

Ястребу кажется, что он оказался в открытом космосе. 

Врач кивает, доливая ещё что-то в пробирку, и закрывает капсулу, заливая только что смешанный раствор в отверстие над прозрачным пластиком.

Ястреб не может дышать. 

— Через три варги откроем. Как новенький не будет, но всё срастётся. Вам повезло, что я уже изучил геном землян, иначе так быстро бы не вышло.

У Ястреба в ушах шумит солнечный ветер и взрываются сверхновые.

Белая кожа, невероятно синие глаза — неужели Даби и правда человек? Человек, земной человек, такой же как и он сам? Ястреб так долго отрицал возможность такой встречи, что, когда она всё-таки случилась, просто отверг её как невозможную. 

Все три варги он не находит себе места. Ходит по кабинету туда-сюда, пьёт заботливо налитый доктором улур, каждый тик смотрит на обратный таймер. От нечего делать разрешает врачу осмотреть и себя, смотрит, как тот вносит что-то в электронную запись. 

— Это может помочь для... одного из наших.

Врач даже втирает ему пахучую мазь в застарелый шрам под левой лопаткой. Ястреб отвечает на вопросы про людей, в основном, конечно, про болезни. Профессиональная деформация.

Даби расфокусировано моргает, когда капсулу открывают. Ястреб чуть не бросается ему на шею. 

— Вам повезло, что у нас миссия в вашем направлении. Сидели бы на базе ещё долго.

Ястреб ничего не отвечает, он слишком занят тем, что смотрит на Даби — тот трет аккуратные шрамы на руках, где гарлийская кожа на самом деле срастается с по-настоящему человеческой.

Ястреб с трудом дожидается вечера, ждёт когда Даби привычно обопрётся спиной о неостывшую стену ангара, бесцеремонно усаживается на его колени, обхватывает ноги бёдрами, а лицо — ладонями.

— Почему ты не сказал, что ты землянин? — шепчет прямо в губы. Смотрит в невероятные глаза, как земное небо перед тем, как на нем вспыхнет тысячи звёзд.

— Я думал у тебя есть глаза, — Даби улыбается, его руки привычно и горячо лежат на пояснице. — Когда понял, что ты не знаешь, решил тебя подловить.

— Как? — Ястреб шепчет, гладит скулы и касается скоб смело, зная, что теперь это не причиняет ни капли боли.

Даби выдыхает смешок, его руки ползут по бокам вверх.

— Все ждал, когда ты скажешь: «Я так тебя люблю», — у Ястреба сердце колотится как сумасшедшее. Он почти задыхается. Даби попеременно смотрит ему то в глаза, то на губы. — И тогда я бы ответил: «Я тебя тоже».

Ястреб не позволяет ему потянуться за поцелуем. Не позволяет и себе.

— Тогда слушай внимательно. Меня зовут Кейго. Я люблю тебя и мечтаю вернуться вместе с тобой домой. 

Даби притягивает его ближе, а пальцы на ребрах подрагивают.

— Меня зовут Тойя. Мой дом, там, где есть ты, потому что я тебя люблю.

Кейго счастливо улыбается и наконец-то его целует, целует Тойю, прямо под тёмным небом, на котором царственно восседает почти что Земная Кассиопея.