Ты снимаешь вечернее платье,

Стоя лицом к стене.

И я вижу свежие шрамы

На гладкой, как бархат, спине.

Ястреб не поворачивает головы, даже плечом не ведёт, когда он заходит в комнату. Злой, уставший — каким ему ещё быть после той конференции, черт её знает какой уже по счету. Ястреб закидывает галстук на верхнюю полку почти с отвращением.

Даби тихо присаживается на край кровати. У Ястреба отличный матрас — пружины не издают ни единого скрипа. Даби все равно слышит его у себя в голове — в каждой расстегиваемой пуговице рубашки.

Ястреб каждый раз раздевается, как напоказ. Даже не «как». Демонстрирует. Пытает медленно, дразнит косточкой на шее и острыми лопатками. Поворачивает чуть голову, убеждается, что Даби смотрит на него, и только после этого скидывает рубашку до конца. Нарочито медленно вешает её в шкаф.

Даби каждый раз хочет закрыть глаза, но сделать этого он не в силах.

Блестящие атласные пятна едва стянувшейся кожи. Ровные ряды едва заметных точек от швов — там, где пришлось вырезать остатки крыльев и зашивать.

Ястреб смотрит тёплыми глазами холодно, с горьким торжеством. Цепкий взгляд каждый раз замечает сжатые кулаки и челюсти.

Даби думал, что уничтожил его тогда. Даби думал, что победил.

А торжествует сейчас Ястреб — упивается его болью. Наслаждается ей так, что даже забывает про свою.

— Я в душ. Потрешь мне спину мочалкой? — Ястреб спрашивает будто игриво, но в глазах его играют только черти и отблески синего пламени.

Мне хочется плакать от боли

Или забыться во сне,

Где твои крылья,

Которые так нравились мне?

В душ, вопреки собственным словам, Ястреб не идёт. Наливает ванну, приваливается к Даби спиной, беззастенчиво льнет и дразнит.

Голая спина так неправильно удобно прижимается к животу. Раньше Даби ворчал на его крылья, демонстративно отплевывался от перьев и говорил, что ощипает Ястреба, как курицу. Тогда это казалось хорошей идеей и смешной шуткой — крылья и правда часто мешали. Сейчас — да всё время, не прекращая ни на секунду — Даби жалеет, что Ястреб остался жив. Даби жалеет, что не убил его, чтобы не видеть его больше никогда.

Даби жалеет, что не оставил крыльям ни единого шанса отрасти снова.

— Лежать стало так удобно, — говорит Ястреб. Даби вздрагивает и даже не надеется на то, что Ястреб не заметит.

Они друг друга истязают — мучают день за днем и не могут перестать. Даби не может перестать вечер за вечером приходить в его квартиру, Ястреб не может из нее уйти. По ночам из всего дома свет горит только в его окнах.

Простить не могут. Уничтожить тоже. «Нихера не здорово», — сказал Ястреб, когда Даби пришел во второй раз. — «Нихера не здорово, что я не могу перерезать тебе горло и даже выгнать не могу».

«Нихера не здорово, что я не могу уйти», — ответил Даби.

Они не могут сказать: «Мне жаль», потому что они сделали то, что должны были. Они выбрали стороны. Они решили их не менять.

В пустом и разрушенном городе Даби шатается без дела, заходит в брошенные квартиры. В одной из таких он даже живет сейчас. В хозяйском книжном шкафу он нашел занятный томик по теологии и от нечего делать бегло пролистал его. Кто-то считает, что ад это не про огонь и раскаленные сковороды. Что ад про вечное напоминание о своих поступках.

Они тащат друг друга в ад день за днем. Даби кажется, что даже в аду они мучиться так сильно не будут.

— Чем займёмся после ванной? — Ястреб чуть склоняет шею, подставляет её под поцелуй. Подставляет требовательно, и Даби не может этого требования не исполнить. Ястреб зовет его лечь рядом на свой отличный матрас. Ястреб забывается с ним в постели — и Даби забывается тоже. — Ладно, сначала надо поесть.

— Может, сыграем в карты? — Даби шепчет ему на ухо. И с болезненным удовольствием чувствует, как вздрагивает теперь уже Ястреб. Они ранят друг друга каждым словом. Они оба стараются сделать как можно больнее, чтобы забыть, что лезвие обоюдоострое. Даби вгоняет клинок глубже. — Вы с Твайсом так здорово играли почти каждый день, — он губами чувствует, как Ястреб болезненно сглатывает.

— У меня есть идея получше, — шепчет Ястреб, перехватывает его руку и опускает ее между своих ног.

Спина, так плотно прижимающаяся к голому животу, чувствуется еще неправильнее. 

Где твои крылья,

Которые нравились мне?

Где твои крылья,

Которые нравились мне?

Ястреб стонет во сне — пару часов назад стонал наяву, довольно и громко, и Даби (сам Ястреб наверняка тоже) почти забыл, где они и что сделали. Сейчас стонет тихо, болезненно. Вздрагивает всем телом, как будто его скручивает судорогой. Лопатки дергаются, пытаются сойтись. Даби кладет ладонь на шрамы. Ястреб стонет снова, тихо шепчет «нет». Даби знает, хоть и лица его сейчас не видит — по щекам текут слезы.

Ястреб во сне видит синий огонь. Даби проснулся не от тихого стона, а от крика Твайса.

Ястреб рывком переворачивается, мочит плечо тёплыми слезами, утыкается в кожу, так и не проснувшись. Вырвать бы его из кошмара, в который сам его и загнал, но Даби этого не делает, только обнимает крепче.

Даби ненавидит его. Даби ненавидит себя.

До боли хочется вплести пальцы в пушистые перья.

Когда-то у нас было время,

Теперь у нас есть дела —

Доказывать, что сильный жрет слабых,

Доказывать, что сажа бела.

Мир рушится под руками Шигараки. Мир рушится под их ногами. Он трескался и раньше, Даби видел это во взгляде Ястреба — как будто он скучает заранее. Тоскует загодя, прощается на всякий случай навечно. Ястреб был уверен — оба они в живых не останутся. Даби тоже ошибался. Он много раз закусывал язык, когда на него просились слова: «Давай сбежим. Давай начнём все заново, давай бросим здесь все как есть», — но не говорил никогда. Ястреб бы не согласился. Время, отведённое на бездумные поцелуи по переулкам и ленивые рассветные часы под одним одеялом, оказалось безвозвратно упущено.

Мир рушится, и Ястреб пытается балансировать на его обломках. Даби пытается стереть его в мелкое крошево.

Коммуникации ломаются, горящих окон в ночном городе все меньше. По оставшимся каналам говорят про анархию. Ястреб говорит о тщетных попытках оставшихся героев обелить свои имена. Даби хочет, чтобы Энджи Тодороки сдох у всех на глазах, как дрянная собака.

Мы все потеряли что-то

На этой безумной войне.

Кстати, где твои крылья,

Которые нравились мне?

Ястреб учится заново жить. Даби видит, как он замирает, открыв створки душа, и пытается отправить перо за полотенцем. Слышит недовольное сопение, когда понимает, что для того, чтобы выключить свет в спальне, придётся встать с кровати.

— Ненавижу тебя, — шепчет он и подставляет спину, чтобы Даби положил на неё ладонь.

Даби будто невзначай оставляет включенную на компьютере вкладку со списком погибших в том бою героев.

— Ненавижу, — стонет он и тянет на себя — поцеловать.

— Хочу тебя убить, — тихо и запоздало отвечает Даби, засыпая. Ястреб прижимается крепче.

Где твои крылья,

Которые нравились мне?

Где твои крылья,

Которые нравились мне?

Даби и раньше просыпался от кошмаров — последние десять лет почти каждую ночь. Почти год он утыкался в теплое и красное, пахнущее птицами, ветром и Ястребом. Ястреб укутывал их обоих, обвивал перистым коконом. Даби просыпается от запаха горелых перьев и понимает, что он не приснился. Подушка едва заметно в темноте дымится.

— С тебя новая, — холодно говорит Ястреб и переворачивается на другой бок.

Раньше он его будил, раньше убаюкивал теплом кожи и нежными прикосновениями. Теперь Даби слушает его размеренное дыхание и мёрзнет даже под одеялом. Даже в кольце его рук — без щекочущих перьев чертовски холодно.

Я не спрашиваю, сколько у тебя денег,

Не спрашиваю сколько мужей.

Я вижу — ты боишься открытых окон

И верхних этажей.

Даби заходит в распотрошенный мародерами магазинчик на углу и немного помогает ему стать ещё более пустым. Крекеры, пакет пастеризованного молока, несколько пачек быстрой лапши, сигареты, пиво. То, что может храниться долго. В магазине отвратительно пахнет тухлятиной. Даби наклоняется, поднимает с грязного пола куколку — голова оторвана, крыло выдрано. Будь это мерч Старателя, Даби бы улыбнулся. Но витрина с ним стоит возле другого стеллажа. Даби никогда не спрашивал, сколько Ястреб получает со всех этих безделушек, но подозревал, что очень неплохо. Теперь никакие деньги значения не имеют. Теперь не имеет значения, сколько людей Ястреб спас своими крыльями — он вырвал их ему, а злость и страх докончили начатое. Произойди это в другое время, Ястреб получил бы поддержку. Но время не другое — Ястреб получает оторванную голову на куколке и лоскуты с собственным плакатом под ногами.

Раньше Ястреб поднимал их на крышу, и они сидели, свесив ноги, и смотрели на ночной город. Целовались под заревом огней, смеялись, глотая пиво из одной бутылки по очереди и снова целовались. Было хорошо. Было свободно.

Теперь над тёмным городом видны звезды, но на крышах Даби сидит один. Курит и думает, что Ястреб не пошёл бы с ним, даже если бы он его позвал. У Ястреба теперь задернутые шторы и наглухо закрытая дверь балкона.

И если завтра начнется пожар,

И все здание будет в огне,

Мы погибнем без этих крыльев,

Которые нравились мне.

— Не могу без тебя, — говорит он тихо, укутавшись в плед. — Не могу простить, не могу не ненавидеть, не могу не любить, — Даби забирает пиво из его руки и целует. Он тоже. — И ты не можешь.

— И я не могу, — соглашается Даби и думает: а не сжечь ли весь дом к чертям, окутать их обоих пламенем, сгореть вместе. Задохнуться в последнем поцелуе и дыму. Ястреб тепло лежит у него на груди. Его спину укрывают шрамы и одеяло.

Даби не знает, что ползёт по щеке — кровь или слеза.