нельзя сказать, что цзян чэн был далек от темы плотских желаний и скрытых за дверьми спален событиями. он, как подобает главе ордена, знал, что рано или поздно ему пришлось бы оказаться в этой ситуации, исполнить супружеский долг, зачать наследника, все, что ему навязывали, советовали, о чем его просили. 

и нельзя было сказать, что он ответственно подошел к этой просьбе. вообще никак. 

думать о том, что им бы не гордились, почти греховно в контексте, потому что его руки порочны — трогают другого мужчину там, где не должны были, — его мысли порочны — он хочет сделать с этим мужчиной гораздо больше, — он весь порочен, им бы не гордились, им бы ни за что не гордились, но ему на это все равно. 

— а-чэн, пожалуйста, — силы неравны, даже если ваньинь удерживает его только одной рукой, — пожалуйста, не так сильно, я не- ах! 

— не что? не сможешь? не вынесешь? у тебя получится, мы оба это знаем. 

они оба это знают — хуайсан всхлипывает в знак согласия, но всхлипывает громко и тонко, почти жалобно. 

базовое половое просвещение цзян чэн получил, инициатором был как раз-таки хуайсан, в далекие времена на обучении в гусу, он смело и с видом знающего человека демонстрировал привезенные с собой сборники и рукописи, давал почитать и щеголял с важным, самодовольным видом, ни капли не стесняясь, когда за столом и за чаркой вина разговор заходил о мастурбации. 

цзян чэн в те времена фыркал, хмурился и закатывал глаза на такие разговоры. ему было не до них, он ставил учебу и будущее выше, но все-таки делил свою жизнь с ними — вэй ин был вторым по активности — слушал и во что-то вникал. кажется, он проверял на практике то, что так расхваливали, но воспоминание стерлось. 

он восполнял стертые воспоминания новыми, потому что, он более чем уверен, образ хуайсана, распростертого в его объятии, раскрасневшегося и умоляющего, запомнится ему. 

чувствительность хуайсана была другой, он воспринимал прикосновения иначе, и там, где ему нужно было несколько легких движений, ваньиню приходилось ожесточенно работать рукой. он делал это сейчас — сжимал его член своей ладонью, ублажая его в том темпе, в котором привык наедине с собой, и, опираясь на стоны и мольбы, можно было сказать, что хуайсану этого было много. 

— пожалуйста, — он умолял, будучи на грани помешательства от чрезмерной стимуляции, — а-чэн, прошу, пожалуйста! 

— тебе нужно еще немного, верно? меньше, чем я думаю? 

— а-чэн, я не- прошу тебя… пожалуйста! 

удовольствие настолько сильным, что приближалось к боли, хуайсан чувствовал это и принимал, как мог. умолял самозабвенно, потеряв среди стонов и вскриков то, о чем просил, сучил ногами по постели, вжимался спиной в чужую грудь, вздрагивал от особо сильных движений и ронял голову, когда ладонь сжимала ставшую болезненно чувствительной головку. 

это вышло как-то само собой — он дразнил, цзян чэн усмехался, а дальше слетевшие на пол верхние одежды, постель и крепкая хватка, не позволяющая ему ни закрыться руками, ни вырваться. хуайсан любил прикладываемую к нему силу, любил, когда его несут до кровати, подбрасывают на руках или прижимают так, что он теряет всякую способность к сопротивлению, но такое проявление вызывало спорные эмоции, заставляя его чувствовать себя пойманной в ладони птицей. 

могло показаться, что это чересчур, но хуайсан не постесняется признать — ему нравится. 

— слишком сильно для тебя? — шепот обжигает, и он не может понять, как именно — духовно или физически. — тебе всегда нужно было нежнее, осторожнее… такой прекрасный. 

темп не сбивается, ваньинь держит его стабильным, но давление переходит на пальцы, он обхватывает головку в кольцо и мажет самыми подушечками, дразнит его щель, и хуайсан почти чувствует мозоли на его коже, почти плачет от того, как они ощущаются на его собственной. 

— прекрасный, — повторяет цзян чэн, наклоняя голову и оставляя на шее свой след, слишком нежно, в противовес той пытке внизу, которую он устроил. 

— а-чэн, пожалуйста… 

— я тебя услышал, — мягкое прикосновение губами к челюсти, — потерпи еще немного. 

еще немного для цзян чэна было бы парой минут, одной, может быть, но хуайсан срывается совсем скоро, согнувшись через его руку и простонав почти хрипло, вздрагивает всем телом, пытается отвести бедра, свести колени, отстранить чересчур чувствительного себя от чужих напористых рук. 

к его чести, ваньинь ведет себя более чем прилично, вытерев руку о простыни и уложив хуайсана на себя, держит его в объятиях, слушая его приходящее в норму дыхание и убирая волосы с лица. ему немного совестно из-за того, что, возможно, это и в правду было слишком — но хуайсан лежит на нем спокойно, уложив дрожащие руки как получилось и прикрыв глаза, всем видом показывая удовлетворение.

нельзя было сказать, что он не испытывал подобного раньше. в отличии от некоторых, отношения с сексом у хуайсана были налажены лучше, он знал свое тело, знал, как сделать себе приятно, но еще ни разу на его памяти оргазм не иссушал его так сильно, не разрушал до основания, оставляя едва соображающим и истощенным, едва способным подтянуть свое тело к чужому для того, чтобы рухнуть в тепло. 

нельзя было сказать, что ему не понравилось.