— Вставай давай, — Стах раскачивал Дур’шлага носком ботинка, — надо лодку разгрузить, воды набрать.

Дур’шлаг сначала смотрел в небо, пытаясь заново не уснуть, а потом сморщился и поднялся, проговорив:

 — Куда?

 — Да хоть куда, возьмём с собой Ларса, — Стах поправил мешок с тканями и кожей на спине, — он сказал, что нашёл тут реку с рыбой.

Орки возводили палатки, руша старые, на колья вешали ткань и обвязывали бечёвкой. К вечеру планировалось возвести небольшой частокол вокруг лагеря, так что все деревья неподалёку валили. Дур’шлаг и два близнеца сооружали сушилку для грибов и рыбы. Орки планировали через неделю снарядить лодку припасами, отправить обратно в Свитьод и привезти сюда больше людей со снаряжением, бежавших от войны на севере — оттуда, где льды делают людей холодными, а не растапливают огонь в их сердце.

Скоро здесь будут стоять дома, торговый порт — новая жизнь для тех, кто больше не хочет войны, лишь глотка свежего воздуха, щекочущего лёгкие.

 — Разве не достоин этого каждый человек? — проговорил Дур’шлаг, замахиваясь топором.

 — Люди разные бывают, знаешь ли, — смахивая с себя щепки, проговорил один из лопоухих близнецов — Ларс.

 — Ты ведь не пустишь сюда того, кто может все разрушить?

Дур’шлаг покачал головой:

 — Зачем ему плыть сюда, если он может рушить там же, где живёт?

 — Такие люди просто хотят разрушений, мне кажется. Видел таких, кто просто так кидает камни в собак? — орк присел на корточки, ставя кусок бревна на пень.

 — А ты не думал о том, что они могут бояться собак? Или, может, их мать или ребёнка покусала собака? — юноша замахнулся.

 — Ну а мне-то какая разница? — Ларс нахмурился, и синий раскрас на его лице поплыл наверх.

 — Да никакой, — вздохнул орк, — просто без причины человек ничего не делает.

Дрова были нарублены, и три орка оставили соплеменников сооружать укрепления.

Река с ледяной водою, лежащая в тени высоких сосен, встретила путников своей прохладой, вода разбивалась о камни, и брызги летели во все стороны. Сначала орки набрали воды в бурдюки и лишь потом откупорили бочки, загребая воду внутрь.

 — Как бы вшей не завелось, — Дур’шлаг стянул с себя сапоги одной рукой, а второй провёл по сальным чёрным волосам.

 — Отрежем тебе твои космы тогда, — хохотнул Стах, снимая светлую льняную рубаху, купленную на Востоке.

Река глубиною была по пояс, от холода покалывало пальцы, и Дур’шлаг окунулся в воду с головой, всматриваясь в гальку на дне. Под водой был слышен лишь шум реки, словно в глубоком колодце. На поверхности плавали жёлтые сухие иголки — подкидываемые мощными потоками, они продолжали плавать в изумрудном искрящемся отражении сосен.

Земля грязью отпечаталась на ладонях, когда орк уцепился за берег, сминая свежую траву. Дур’шлаг смыл её, всматриваясь в мутнеющее пятно своего отражения. Над силуэтом пролетела длиннокрылая птица, и мужчина обернулся: на ветке, развернув небольшую голову, сидел ворон, чёрные перья его поблёскивали, несмотря на то, что он устроился в тени.

Он должен даться в руки, но отчего-то не летел к орку, переминаясь на лапах. Дур’шлаг точно знал, что это именно тот ворон, которого они выпустили: такие вороны, крупные, с длинным клювом, без бороды, водились в краях, откуда он родом. В холодных гористых пустошах не так уж много животных, поэтому, будучи ребёнком, Дур’шлаг с друзьями иногда отлавливали вот таких вот воронов в самодельные ловушки.

Как-то такой ворон чуть не выклевал ему глаз, когда орк неправильно взял птицу за лапы —теперь у Дур’шлага маленький шрам поперёк брови. Вспомнив детство, орк расплылся в улыбке, неглубоко вздохнув. Он даже немного заскучал по родине, в плавании он находился почти четыре месяца. Конечно, по дороге орки посещали порты небольших соседних городов, но Дур’шлаг уже забыл, как они выглядели и где находятся, слишком уж холодными они ему показались.

Даже девушки в тех городах хоть и были красивы, но обладали бездушным взглядом и холодным голосом. Видимо, приезжих, а тем более даже не торговцев, там не очень любили, но всё же накормили путников.

Дур’шлаг окунулся в воду ещё раз. Где-то вдалеке мелькала широкая спина Стаха, и орк отметил, что слишком уж много шрамов у него для обычного неудавшегося торговца. Стоило бы спросить, откуда он их получил. Дур’шлаг вскарабкался на траву обсохнуть, из-за тяжёлых облаков выглянуло солнце, ветер унёс с собой тучи, открыв кусок лазурного неба.

***

Опять эти посиделки у костра под шум листвы и гогота, под шум пузырящегося моря. Солёного и тёплого, как кровь, которую слизываешь, когда поранился. Мудрецы в его деревне говорили, что море — место для странствующей души, что боги укажут дорогу, направив ветер, покажут чистое небо, разведя руками громадины облаков.

Но действительно ли боги хотели, чтобы он оказался здесь? Почему Дур’шлаг должен постоянно искать смысл в дожде, в том, что кусок гранита соскользнул и он порезал палец? Люди приходили к мудрецам толковать сны и спрашивать, почему просыпалась соль или ребёнок упал в колодец. Юноша думал, что сны — то же самое, что происходило с тобой днём, а остальное — лишь невнимательность. Стах принимал во внимание его холодность, хваля.

Свет луны играл на воде, и искрящиеся в черноте волны шумно прибивали к берегу, словно пульсировали. Серые облака медленно ползли, и луна словно мерцала, когда облако преграждало свет. Позади луны синим светился маленький шарик, который в народе орков прозвали аштар, луной же белый шарик обозвали эльфы, потому что одними из первых увидели его на небе.

Дур’шлаг стоял, заворожённый шумным приливом блестящих вод. Он знал одну женщину, которая могла бы изобразить такое, если бы он достал ей нужных цветов, чтоб получить такой синий.

К горизонту вода чернела и сливалась с небом, казалось, он сейчас улетит в небо, стараясь схватиться за облака… Упадёт ли он куда-нибудь, или мир, где Дур’шлаг живёт, правда не имеет конца? Иногда он слышал, что мир имеет форму шара, как луна в небе, но если так, то значит, они живут на горе, а не на шаре. Такие размышления обычно тянулись как смола, подогретая ясным солнцем, но обрывались, как только Дур’шлаг, уставший, задумывался: а действительно ли ему нужно это знать? Он просто живёт, разве этого недостаточно?

Орк сел на влажный песок и зарылся руками в него, тот шуршал и рыхлился под ладонями, юноша опустил руку в воду, и волны подхватили песчинки.

Вода шумела.

Булькала и шептала, так приятно было слушать её лишённые смысла рассказы, расслабляющие, словно объятия вечности, тёплые и холодные, крепкие, как тиски, и слабые, как прикосновения ветра, дурманящие, как табак, и отрезвляющие, как пощечина.

Это было похоже на волшебство. Волшебство. Когда-то Дур’шлаг слышал такое слово, похоже, оно как-то относилось к эльфам — другой расе, представителей которой он никогда не видел. Эльфов в их народе не любили, потому что земля их выплюнула в более тёплом месте и они быстро расплодились, стараясь присвоить другие земли.

Орки спали. Не всех из них Дур’шлаг знал, хоть они и жили по соседству, большинство из мужчин он видел у пристани, в единственной таверне, где часто напивались до бессознательного состояния. Один из таких синяков, имя которого он так и не узнал, отправился сюда потому, что хотел поменять свою жизнь, найти что-то новое, и ныл всю дорогу, явно неготовый к лишениям, когда собирался натолкать в карманы чувство свободы, которое оказалось добровольным рабством у пресной воды и куска сухаря.

Близнецы, Ларс и Крог, с которыми Дур’шлаг ставил палатки, слыли драчунами, похрюкивающими во сне из-за сломанных носов, однако только услышав, что орки собираются в действительно далекое плавание, пообещали друг другу больше не драться.

Высокий ворчливый орк, который постоянно ругал Стаха последними словами, был владельцем лодки и одним из первых, кто решил исследовать земли. Как потом Дур’шлаг узнал, тот был сыном одного из мудрецов в их деревне, скорее всего именно это подтолкнуло его к путешествиям, ведь считалось, что только действительно стойкие люди, благословлённые, могли найти новые земли.

Попутчики относились к нему как к брату, ведь тот был младше всех в отряде. Его юношеское влечение оценили, и поэтому сейчас он сидел у воды, перебирая песок в руках, не жалея о том, что так далеко от родных мест.

Звуки моря постепенно утихали, словно хор, и орк зевнул, ёжась от прохлады. Он поднялся, не отряхиваясь от песка, и побрёл к навесу.

Если бы ему всегда было так хорошо в одиночестве, Дур’шлаг бы жил в лесу.

***

Дур’шлаг корячился у зарослей, стараясь привязать сеть к тростнику, но тот был настолько хрупким, что постоянно ломался или крошился, а терпение юноши заканчивалось, и он рычал, в очередной раз сломав тростник тугим узлом.

Грубым движением Дур’шлаг сорвал с дерева ветку и воткнул ту в землю. Можно было давно додуматься, крутилось у него в голове, но его отвлёк Стах, выныривающий из воды совсем рядом.

 — Тьфу, — он скривил лицо, — ты закончил или как?

Орк кивнул и дёрнулся, кое-что вспомнив:

 — Откуда у тебя столько шрамов?

Стах нахмурился, расплетая тонкую светлую косичку на голове: «Ранили меня, откуда ещё? Раньше я был наёмником» — его грубоватое лицо ничего не выражало.

 — Что? — юноша знал Стаха, когда сам был ещё подростком, и никогда не замечал за своим другом чего-то такого, что могло быть связано с убийствами.

 — Ты не помнишь, наверное, — он вылез из воды, — тогда тяжелые времена были: неурожай, животных тоже не было по лесам, рыбу добывать дорого было, ну и я пошёл в наёмники, чтоб денег заработать.

— Ты не рассказывал, — Дур’шлаг скрестил руки на груди.

 — Да ты и не спрашивал, ну и это явно не та часть жизни, о которой мне хочется вспоминать, больше мне нравится считать себя мореплавателем, — он уставился в небо и улыбнулся.

Спустя некоторое время Стах опять заговорил:

 — Поплывёшь обратно? Мне кажется, стоит проведать отца твоего, как он не скопытился там ещё.

 — Ага, а ты останешься?

 — Мне там нечего делать, — орк пожал плечами.

Дур’шлаг кусал губы, расставание с другом казалось ему неприятным, кто знает, как долго они не смогут увидеться, а это значит, что время наполнится скукой. Но помимо этого юношу поедал страх, от него у него холодели руки и сердце сжималось, что хотелось выть, ведь он знал, сколько ругани будет, когда Дур’шлаг перешагнёт порог своего дома. Отец не отпускал его в плавание, надеясь и ожидая, что тот образумится.

Глупо.

Поэтому, даже будучи уже почти взрослым, он боялся гнева своего отца и, как бы ему не было стыдно это признавать, хотел, чтобы Стах заступился за него. Хоть у него хватило сил на побег, он не был уверен, что хватит на выслушивание причитаний о том, как хорошо и там.

Там плохо.

Старая деревня — для старых, закостенелых умов, даже молодые выходят оттуда старыми, словно сам воздух, который они вдыхают, отравляет. Часто дети в поте лица помогали своим родителям или родственникам работать, уже к пятнадцати годам они обладали крепким телосложением и узким кругозором. Каждый день, выслушивая родителей, они впитывали в себя всю их обиду и боль, становясь такими же.

Сколько раз вождь — сам вождь! — предлагал поселиться в другом месте, но все трубили о достоянии этого клочка земли, что он был построен на сотнях трупов орков, которые отвоёвывали этот лес и прилежащий длинный каменный мост через ущелье у людей во время вассализированного конфликта.

Но можно разве на прогнившей земле построить что-то новое? На истощившейся и промёрзшей почве вырастить что-нибудь? Разве не проще отпустить все эти души? Перестать ходить к захоронениям?

Конечно были люди, которые уезжали отсюда, копили деньги и селились в больших поселениях, богатых и безопасных, но денег, которые можно было выручить за шкуры или рыбу, хватало лишь на выплату налогов и еду, так что большинство всё же оставалось здесь.

Озлобленные и бедные, их больные лица отчего-то были так сильно похожи друг на друга, что Дур’шлаг их не помнил.

Впрочем, была и светлая сторона: эти люди любили свою землю, не забывали о жертве своих предков, отчего редко там происходили преступления, но этого мало.

 — У тебя там точно ничего нет? Денег, может, тканей? Хоть чего-нибудь?

Стах надул губы, раздумывая: «Ну если какие-нибудь и есть вещи, то ты можешь забрать их, ключ дам тебе. Боишься, что скучно будет или что отец отлупит?»

Каким иногда Стах оказывался проницательным.

Дур’шлаг молчал, всматриваясь в гладь воды впереди.

Стах расхохотался: «Мог бы сразу сказать, отец твой, конечно, тот ещё, но было бы лучше, чтоб ты сам с ним встретился, взрослый уже » — он хлопнул Дур’шлага по плечу.

Какое же облегчение орк испытал, но в то же время стыд сковал его, и он поёрзал.

***

Дур’шлаг медленно потягивал горькое пиво, сидя у костра, над огнём на самодельном шампуре жарилась рыба, выловленная в море.

Уже пьяные орки напевали старинные песни, текста которых юноша не знал, но его это не расстраивало, и Дур’шлаг просто пытался наслаждаться компанией. Небо было ясным, и можно было разглядеть россыпи звёзд. Над водой же, наоборот, медленно поднималась полупрозрачная дымка, которую подхватывал ветер и тянул за собой к горизонту. К закатившемуся солнцу.

Дур’шлаг выплюнул веточку, которую уже сжевал, и, пошатываясь, поковылял к своему ложе. Всё вокруг кружилось, и он не мог понять, куда идти, так и зависнув на минуту. В конце концов он рухнул на песок и уставился на пляшущие перед глазами звёзды.

***

Дур’шлаг медленно разлепил глаза. Под ухом завывал ветер, шурша парус.

Он приподнялся на руках и оглянулся, Стах и один из близнецов, кажется Ларс, рассматривали карту.

 — Проснулся уже? — Стах улыбнулся и кинул орку бурдюк с водой.

 — А что такое? Почему тут?

 — Ну ты дрых до полудня, вот я тебя сюда сам притащил.

 — А вы как? Почему такие бодрые? — он потёр глаза.

 — Так мы-то не пили вчера, зато ты полбочки выхлебал, видимо не понял, что мы сегодня должны отправляться. Ну и раз так получилось, ты будешь рассказывать вождю об острове.

Дур’шлаг вспомнил угрюмое выбритое лицо вождя и поёжился. Аккуратно приподнимаясь и подползая к борту, он апатично всматривался в рябь, что создавал ветер своими невесомыми прикосновениями.