Mortem timere crudelius est quam mori.

Гаррет чувствовал глубоко внутри, что время поджимало. С того самого момента, как прогремел взрыв, превративший все вокруг в странную, позеленевшую, подернутую дымкой Тени мешанину реальности и какого-то кошмара. До него долетало много слухов еще раньше, о Бреши в небе, о том, что нашелся человек, способный закрыть эту Брешь и спасти мир от поглощения вывернутой наизнанку реальностью. Но, кого бы судьба на сей раз ни выбрала в герои, бедняга прокололся — и теперь оставалось только пытаться выжить самому, уж никак не спасать навернувшийся над Бездной мир.

Он проклинал тот день, когда все-таки решил, что им с Карвером можно разделиться. Это ведь с его согласия они разошлись, Гаррет попытался добраться до Варрика, в горы на границе Ферелдена и Орлея, но стоило только миновать Штормовой берег и углубиться южнее, как все случилось. Все словно с ума посходили, повсюду стали вылезать демоны, то самое Убежище, над которым зависла Брешь, судя по истерическим крикам, оказалось стерто с лица земли. И с каждым днем становилось лишь хуже. Гаррет понимал, что брат дальше от эпицентра сумасшествия, но это не успокаивало. Серые Стражи пропали куда-то, только иногда встречались по дорогам мертвецы в знакомой броне, у храмовников, рыскавших повсюду, сквозь кожу пробивалась какая-то дрянь, похожая на красный лириум, и такими же были многие маги, нападающие на еще живых и пока здоровых. Доносились вести из Орлея об ожесточенных боях по границам, все ближе к сердцевине, а после стало известно о падении императрицы, посеявшем везде хаос. И среди мрака, смертей и безумия слышалось имя, которое Гаррет надеялся забыть — сломленные красным лириумом храмовники и маги славили Корифея.

А теперь Гаррет возвратился на север, надеясь, что Карвера не схватили, что его не одолел Зов, что у них был хоть малейший шанс встретиться… И шанс был. Но лучше б оно все пропало пропадом.

Редкие из живых, тех, что не сдавались без боя и старались сохранять рассудок, подсказали, что в последний раз видели похожего по описанию Стража где-то возле Старкхевена, а то и дальше, одного, но живого. И Гаррет, тратя все возможное время на путь, не на отдых, шел на север упрямо, боясь опоздать, наблюдая, как каждый день Тедас оборачивался декорациями из кошмаров. Это было похоже на Мор, только с демонами повсюду — и с лириумом, с огромными, вырастающими отовсюду кристаллами красного лириума, которые поглощали землю, растения, трупы, а еще поджигали кровь и мерзко, скрежещуще-разъяренно пели.

Гаррет устал бороться, но шел, потому что больше никак, никакой другой цели после руин Убежища у него не осталось, ни одной весточки ни от кого… Зато голова была полностью забита мыслями о брате, словно безумная надежда на то, что он жив, стала единственной причиной жить самому. Кровь постоянно, казалось, находилась на самой грани с тем, чтобы кипеть, и Гаррет забыл, каково это, жить без голосов в голове. Он едва не путал заклинания иногда, упуская контроль над их силой, дергался, как загнанный зверь, на каждый звук, видел, как дрожали мелко собственные руки, слышал, как его звали те, кого давно не было в живых. Он, наверное, бредил, но иногда чувствовал касания по телу, слышал шепот, вываливался из дремы под голос Карвера, единственного, кто у него остался, самого близкого, нужного, брата, друга, любовника, одна мысль о котором заставляла сгребать себя воедино и идти. Гаррет медленно сходил с ума и прекрасно это осознавал, и если его не довел бы до безумия красный лириум, это сделала бы тревога и постоянный, рвущий страх.

Он брел дальше и дальше, скрываясь от орав, шатающихся повсюду — утратившие контроль над собой, отчаявшиеся, желающие вкусить жизнь напоследок, одурманенные демонами, лириумом, беззаконием… Долгая дорога подтачивала силы и рассудок, Гаррет не помнил, когда в последний раз ощущал голод, но припадал на пути к каждому ручью, который не был забит по дну мерцанием красных кристаллов. Он обшарил все поселения и деревни в окрестностях Старкхевена, прошелся по руинам, держа путь еще севернее, и где-то на полпути к Андерфелсу набрел на очередную полуразвалившуюся крепость, окруженную лириумом, будто ледяной звездой.

Воспаленный мозг плохо передавал все, особенно в свечении красного после вечной зелени, но здесь царила разруха, нарушенная чьим-то присутствием. Выбитые двери, груды обломков, рваные полотна и гобелены, остатки факелов, много разложившихся тел, тронутой пыли… Гаррет вошел через провал в стене, потому, наверное, не сразу оказался ближе к помещениям освещенным и полным пешек Корифея, чтоб он сдох — а те, словно теряющие мысли на ходу, как полузвери, заметили его только вместе с грохотом огненных шаров и шипением падающих с потолка молний. И единственный маг, балансирующий на грани контроля, прошелся ураганом по залам, чувствуя стук собственного сердца кожей, горлом и головой.

Он метался по этажу, различил путь в подвалы, несколько башен, соединенных полуразрушенными коридорами, поднялся по сыплющейся лестнице наверх, находя часть комнат — и впервые видя, что в них, будто в камерах, держали живых людей, пораженных не скверной, а красным лириумом. Раньше он видел его повсюду, словно кристаллы, напитанные магической силой, пробивались из-под земли вслед за приходом красных храмовников, искали гнездовища демонов, но никогда — чтобы эту мерзость, горячую и проклятую, растили из людей. Жертвы могли говорить, думать, чувствовать, кто-то умолял о смерти, кто-то ревел и выл от боли, и Гаррет бежал оттуда, чтобы собственное безумие не сотворило с ним худшее. Бежал по разбитым ступеням, ныряя под балки и старые стяги, напрочь высушивая глотку, лихорадочно осматривался в поисках самого важного, пока не ворвался на вершину башни, чувствуя ветер в волосах: половины помещений этажа не было, будто от крепости оторвали кусок, оставив лишь несколько жалких клетушек, едва прикрытых потолком, просвечивающим зеленцой.

— Гаррет?..

Впервые за последние полгода или больше тихий, хриплый голос показался таким реальным. Хоук отвык этому верить, но в этот раз уже не мог ошибиться, когда увидел за решеткой, в полумраке глубины до боли знакомый силуэт в окружении ощерившихся кристаллов. Когда врезался перчатками в металлические гнутые прутья с размаху, жадно глядя в скоп алых бликов.

— Карвер.

Он знал его слишком хорошо, чтобы спутать даже с демоном, пожелавшим бы принять его облик. Голос пробился во вскрике, утонувшем в грохоте: покореженная взрывом магии решетка ударила о стену камеры так, что с потолка посыпалось. Посох зазвенел по полу, а Гаррет бросился к брату, натыкаясь на красные камни с жидкими переливами, обжигаясь, но не отходя.

— Создатель, как ты… умудрился меня найти?

Лириум пожирал его. Коснуться левого бока было невозможно, кристаллы пробивались сквозь броню, врастая в металл доспехов и камни стены, пожирая ткани, поднимаясь от самого пола, от ступни, почти до шеи, захватывая плечо и левую руку. Голову Карвер держал, как и всегда, высоко, даже безоружный и скованный, но в глазах со зрачками, подернутыми неправильной кровавой дымкой, застыла боль, молчаливая, залитая упрямством и гордостью.

— Я опоздал, — шепот полился рекой, словно Гаррет впервые за долгое время с кем-то заговорил и не мог молчать. — Снова опоздал, прости, опять, я…

— Гаррет, тш…

Пальцы, гладившие брата по щеке, вдруг накрыла ладонь, тяжелая, даже немного прохладная, вся в металле, и Хоук-старший бы дернулся, если бы его уже не трясло. Взгляд метнулся от подбородка, такого бледного даже в сравнении со светлой кожей Гаррета, выше, к глазам, чтобы почти сразу закрыть свои: Карвер наклонился, прижимаясь лбом ко лбу, выдыхая прерывисто, с ясным хрипом. Гаррет наплевал на все, обнимая младшего за шею, чувствуя, как теперь уже за плечи обвила его рука, крепко держа, но тоже подрагивая. Вместе со словами дребезжала необходимость помочь, вылечить, вытащить отсюда, но Гаррет был бессилен в последнее время — если это было возможно, исцелять он разучился, просто не находя этих знаний, не дотягиваясь до них, срываясь сразу же…

— Больно?

Он понимал, что вопрос глупый, но язык не контролировал. Карвер, чуть отклонившийся назад, смотрел в его лицо, словно тоже ищущий что-то.

— Терпимо.

— Я смогу тебе помочь? Эту дрянь…

— Я ее чувствую. Лириум. Насквозь.

Каждое его слово было наполнено пустотой, заключенной в рубленые слова, рваные вдохи и сломанный голос. Любуя черты его лица, запоминая, очерчивая, мечась, Гаррет увидел то, от чего в голове помутилось сильнее: в красном свете по бледной коже проступали чернильно-черные вены, обвивая шею, убегая под ворот, и легкий оттенок синевы трогал губы, веки. Белизна кожи под черными волосами походила на мел.

— Скверна?

— Красный лириум ее подгоняет. Не затыкается, падаль…

Гаррет не нашелся со словами, даже вдох так и не сделал, лишь беспомощно шевелил губами. Он бесполезен — и он не мог в это поверить, качая головой, понимая запоздало, с дымчатой тяжестью, что…

— Поздно. И ты тоже?

Голос не подчинялся, пока вдруг Карвер не дотянулся до его щеки, чертя по скуле большим пальцем, придерживая за подбородок, глядя так, что горло драло несказанными словами.

— Я не в себе, — выдавил Гаррет, впитывая эту искореженную нежность и пытаясь не сойти с ума прямо сейчас. — Забываю вещи, слышу голоса мертвецов. Я должен был…

Крупная подушечка пальца, скрытая слоями трепаной ткани, провела по нижней губе, забирая слова. Гаррет не верил, что это конец, но вывод напрашивался сам, а все, что у них оставалось — только тепло между ними, хрупкое, забитое со всех сторон проклятым лириумом, приправленное вкусом приближающейся смерти для обоих.

— Знал бы ты, как здесь тошно…

— Я сожгу это место дотла. Ничего не оставлю.

Ему ничего больше не нужно было. Подкрадывающееся безумие не украло мысли о Карвере раньше, не могло этого сделать и сейчас. И даже если Гаррет мог выжить раньше, смысла в этом теперь не осталось. Путь в Ферелден он не выдержал бы, да и какой из него герой, ко всем демонам это… Тедас ему не нужен. Он всегда был немного эгоистом и не собирался себе изменять.

— Устрою нам лучший погребальный костер. Разобью лириум, чтобы ублюдкам ничего не досталось, — он не предлагал. Гаррет обещал прямо сейчас.

— Разрушать у тебя всегда получалось лучше…

— Как и у тебя.

В слова прокралась ласка, даже нотки усмешки, дрожавшей в уголках губ, и плевать было на скрежещущий лириум под ухом.

— Я ненадолго, клянусь.

— Постарайся уж, — хмыкнул Карвер, отпустил, позволяя подобрать посох, улегшийся у ног, и посмотрел вдруг из-под ресниц. — Я слишком соскучился…

Ставшие невесомыми ступни мигом поднесли как можно ближе, так, что брякнули друг о друга доспехи на груди, стоило Гаррету привстать на носки и дотянуться до этих прохладных, иссушенных, но все еще желанных губ своими. Несколько тягучих мгновений поцелуя с прозрачным привкусом пепла показались блаженством, сладко отдавшимся даже в кончиках пальцев.

— Мигом, — пообещал Гаррет с той усмешкой, которая гордо сияла на его лице еще со времен Киркволла. Посмотрел все так же влюбленно, как годы назад, в синие глаза, тронутые алым, и сорвался к лестнице.

Ему предстояла прогулка.

Он забыл о контроле, как только оказался среди пустых комнат и брошенных тел. Забыл обо всем, отпуская руки, пролетая в бликах факелов и зелени неба, вырывая из Тени силу для заклятий горстями и разбрасывая беспощадно щедро. Крепость, уже ставшая руинами, содрогалась от самых подвалов. Камни трескались от ударов чистой силы, чтобы после все вокруг опаляло ревущим пламенем, комнаты складывались вовнутрь, с грохотом рушились старые балки, погребая под собой ломающиеся кристаллы, жегшие Гаррету руки и шипевшие на него с верещанием. Загустевший давным-давно воздух, пропитанный потусторонним зеленым, разнес из-под обломков его голос — хохот, полетевший над руинами второй башни. От ладоней, касавшихся всего, что попадалось, растекались ручейки жадного огня, обвивавшие все плющом, жрущим до последнего. До лестницы, ведшей наверх вновь, пока за спиной плащом стелился дикий огонь.

Вынырнув под изумруд неба, Гаррет поспешил к Карверу, встречаемый на пороге камеры той улыбкой, которую они делили сотни тысяч раз на двоих, той, что выдавала в них Хоуков — невозможных, но живущих среди других людей, способных на все. Верный посох под отдаленный треск пожара лег на решетку, а Гаррет достал последнее, прибереженное лириумное зелье, выпивая до капли.

— Отлично, — хриплый голос брата показался совсем слабым, но он держался, не сдаваясь воле скверны или красных минералов.

— Ты ничего не почувствуешь, обещаю…

Всего одно заклинание, построенное на том, что уже погубило почти всю крепость под ними. Несколько мгновений на создание, потом укрепить, сплести… Но Гаррет не мог начать, стоя рядом с Карвером, вырывая у остатков жизни каждый миг для них двоих. Отрезвило то, что брату больно, его терзало чем-то, о чем старший не имел понятия, еще и поддался слабости.

— Прости, что медлю, но…

— Не могу наглядеться, — Карвер, как всегда, понял сам и ощущал то же.

Только пару секунд на двоих. Напоследок.

Прижавшийся к груди брата Гаррет ощутил за ледяной дрожью дыхание на щеке, отклонил голову к плечу, встречая раскрытыми губами губы Карвера, юношески жадные по сей день, выдохнувшие пару дрожавших слов прямо в поцелуй, словно пряча. Лихорадочные касания, попытки друг за друга уцепиться, впитать под кожу, чтобы унести с собой, в темноту, потому что таким, как они, не было места у трона Создателя, если тот еще не свергнут…

Раскрытая цветком ладонь собирала на кончиках пальцев силу, узелки, прячущиеся в огне, подползавшем все ближе кольцом. Гаррет не боялся: он был не один, и Карвер не боялся тоже, прижимавший его к себе одной рукой с крепостью и трепетом вместе. Они двое никому не достанутся.

И кулак сжался, схлопывая ревущее огнем заклинание в самой сердцевине ослепляющего цветка.