Как раз в тот момент, когда Эрвин хочет развернуться и выбежать из ресторана, Леви чувствует на себе его взгляд, поворачивает голову и смотрит. Когда их взгляды пересекаются впервые за четыре года, Эрвин чувствует, как его хрупкое сердце снова разрывается на части.

      Глаза Леви расширяются.

      — Э-Э-Эрвин… — бормочет он, медленно вставая, рот слегка приоткрыт от удивления, его глаза перемещаются с зеленой рубашки Эрвина на его лицо, а затем снова вниз, и Эрвин чувствует, что его тошнит. Сильно, примерно так же, как начинают печь глаза, потому что ему хочется плакать. Потому что прямо сейчас все его раны снова начинают кровоточить, как будто пальцы Леви впиваются в его плоть, разрывая едва зажившую кожу. И теперь он правда чувствует себя так, словно первая настоящая любовь Эрвина, единственная настоящая любовь, мужчина, с которым он потерял девственность в возрасте двадцати двух лет, ушел от него только вчера, а не четыре года назад. — Эрвин, что?.. — бормочет Леви, делая шаг к своему бывшему, и Эрвин даже не может отвести от него глаз.

      Леви выглядит сногсшибательно в этой зеленой рубашке, она прекрасно контрастирует с черными волосами. Его кожа мягкая и бледная, как и раньше, потому что независимо от того, сколько времени Леви проводит на солнце, он никогда не загорал. Она идеально гладкая, без каких-либо рубцов и пятен. Кроме того, мужчина не потерял ни капли своей сексуальной привлекательности, его тело такое же спортивное и подтянутое, что наводит на мысль о том, что Леви сохранил свою старую привычку ходить в спортзал. Они вместе ходили туда каждый день. Но затем, после того, как Леви ушел от Эрвина, не сказав ни слова, он перестал появляться и в зале, а когда Эрвин спросил об этом у одного из своих тренеров, она сказала ему, что Леви аннулировал свой абонемент пару дней назад, потому что переехал в другой район. И когда эти ужасные воспоминания проносятся в голове Эрвина, он смотрит на своего бывшего спустя четыре года, который удивленно поднимает глаза и глядит на него с недоверием и шоком. Это похоже на взрыв водородной бомбы прямо в голове.

      Эрвин не выдерживает.

      Прежде чем он успевает подумать, он наотмашь бьет Леви, звук от удара его большой ладони по гладкой щеке громкий и резкий; весь гнев Эрвина, его разочарование выливаются в это движение. Мужчина немедленно касается своей пульсирующей щеки, моргает, смотрит на Эрвина взглядом побитой собаки.

      — Ты… гребанный мудак! — Эрвин рычит на него. Но как только эти слова слетают с его губ, происходит кое-что еще. Гнев Эрвина стирается чувством гораздо более сильным — болью.

      Она обрушивается на него, заставляя его горло вновь сжаться, вся его грудь ощущается так, как будто ее засасывает в черную дыру, вытягивая все силы и ломая ребра. Холод пронизывает его конечности, он чувствует, как дрожит нижняя губа, слезы наворачиваются на глаза. У него перехватывает дыхание от этой удушающей, сжимающей боли, от этих ожогов.

      Эрвин потрясен тем, что Леви поймал его на крючок. Он в ужасе, потому что понимает, что все эти месяцы разговаривал не с Порко, а с Леви. Делился с ним своими сексуальными фантазиями, своими повседневными делами, своими чувствами, своими мыслями. С мужчиной, который бросил его, как грязную половую тряпку, после того, как Эрвин собрал все свое мужество, чтобы, черт возьми, сделать предложение, готовый провести остаток своей жизни со своим парнем, который, очевидно, никогда по-настоящему его не любил. И Эрвин не может поверить, что как раз в тот момент, когда он наконец готов отпустить Леви навсегда, этот ублюдок просто врывается в его жизнь снова.

      Прошло четыре года, а Эрвин так и не получил ни извинений, ни даже объяснения того, почему Леви хотя бы не поговорил с ним, не сказал, что Эрвин сделал не так, почему Леви расстался с ним и почему в такой резкой манере. И теперь Леви, который готовился трахнуть Райнера, провести страстную ночь с кем-то — чем Леви, вероятно, и занимался с тех пор, как ушел из его жизни, их совместной жизни, — просто, блять, уставился на него и ничего не говорит. Ничего. Он просто смотрит на Эрвина, эти серые глаза все еще широко раскрыты, этот маленький рот все еще слегка приоткрыт. И Эрвин ничего не может поделать со слезами, медленно катящимися по его щекам, когда все его подавленные эмоции всплывают на поверхность — и это больно. Это так чертовски больно.

      — …ты… мудак… — повторяет он хриплым, прерывистым голосом, еще больше отвратительных слез стекает по его лицу — и в этот момент Эрвин наконец поворачивается, чтобы убежать.

      Его сердце тяжело колотится в груди, и он чувствует, что вот-вот рухнет под тяжестью эмоций и горя, которое теперь течет по его венам, переполняя все тело. Ему просто нужно убраться отсюда, подальше от Леви, подальше от этой ситуации, подальше от этих любопытных глаз. Эрвину просто нужно уйти. Он не может дышать, он не может ясно мыслить, он даже не может прямо идти.

      — Эрвин! — Леви кричит ему вслед — и это только усиливает невыносимую боль.

      У него кружится голова, и он чувствует себя странно, дезориентировано, как будто он только что принял сильный наркотик или что-то в этом роде, но у него удается, спотыкаясь и пошатываясь, выйти из зала на улицу. Эрвин чувствует сильную тошноту, мир вокруг него кружится, и где, черт возьми, он припарковал свою машину? Он старается идти вперед, но внутренний голос подсказывает ему: у него началась паническая атака. Посреди улицы. И Леви бежит за ним.

      — Эрвин!

      Дрожь пробегает по его шее, позвоночнику — по всему телу — и руки Эрвина начинают сводить судорога. Он чувствует сильное головокружение, и мир вокруг него становится размытым. Он натыкается бедром на чью-то машину, горло сжимается еще сильнее, как будто кто-то накинул на него петлю и туго затягивает, его сердце бешено колотится, когда он снова слышит голос Леви, на этот раз еще ближе. Прямо за ним.

      — Эрвин…!

      Эрвин хочет накричать на своего бывшего, сказать ему, чтобы он заткнулся нахрен и оставил его в покое, потому что это то, что у Леви получается лучше всего, не так ли? Но слова не выходят наружу. Вообще. Потому что Эрвин не может говорить. Все, что вырывается у него изо рта — это жалобный звук, похожий на всхлип.

      Он просто хочет домой. Лежать под тремя — нет, четырьмя — пуховыми одеялами. Он хочет уйти подальше от Леви, но в то же время желает, чтобы Леви притянул его в свои крепкие объятия. Потому что вот самая болезненная часть этого вечера: Эрвин понимает, что даже по прошествии четырех лет, даже после того, как по-скотски Леви с ним поступил, после всех тех болезненных мыслей, которые преследуют его по сей день о том, что же пошло не так, что он сделал, где он ошибся, Эрвин все еще любит этого человека. Так же сильно, как и ненавидит.

      — Эрвин, подожди, — зовет он, и в тот момент, когда его маленькая ручка хватает Эрвина за руку, чтобы заставить его остановиться, мир вокруг Эрвина разлетается вдребезги, потому что чувствовать его холодную руку приятно и отвратительно одновременно. И от этого становится только хуже.

      Эрвин пытается вырваться из крепкой хватки, оттолкнуть, снова накричать на него, выплеснуть весь свой забытый гнев. Но он не может. Он дрожит, глаза беспорядочно блуждают, пытаясь сосредоточиться хотя бы на тротуаре, чтобы дойти до своей машины, которая находится уже совсем близко. Он пытается достать ключи из кармана джинсов, рука его бывшего все еще держит его, и Эрвина трясет так сильно, что вся связка ключей со звоном падает на землю — вот тогда Леви отпускает его, быстро присаживается на корточки и поднимает их, выпрямляясь, потому что сам Смит не может этого сделать: у него кружится голова.

      Их глаза встречаются, когда Леви снимает сигнализацию и отпирает машину. Когда он протягивает ключи обратно, выражение лица маленького мужчины остается для Эрвина загадкой: какая-то странная смесь шока, беспокойства, его обычного мрачного, спокойного лица суки, над которым Эрвин часто смеялся, пока сам Леви не начинал хохотать и игриво хлопать его по плечу, и—

      Он не хочет думать об их счастливых временах вместе! Потому что как они могли быть по-настоящему счастливы, если ничего из этого не заставило Леви хотя бы поговорить с ним перед тем, как он выбросил его, словно надоевшую игрушку?!

      — Эрвин, — говорит он глубоким и серьезным, но в то же время спокойным тоном, — тебе нужно дышать… Успокойся.

      Конечно, конечно, Леви понял, что у Эрвина началась паническая атака — он был тем, кто помогал ему преодолеть подобное, утешал его, поддерживал в подобной ситуации, говорил, как сильно его любит. А потом он же стал причиной многих приступов, которые случались с Эрвином сразу после того, как Леви вычеркнул его из своей жизни и забыл о нем. И его не было рядом, чтобы помочь. Потому что Леви — мудак, и все его разговоры о любви были гнилостным лживым дерьмом.

      — Эрвин… позволь мне помочь тебе, — Леви продолжает разговаривать с ним, подходя ближе. Слишком близко. Это делает все еще хуже, это заставляет Эрвина чувствовать себя так, как будто его подталкивают к краю обрыва — и он не готов прыгать. Паника усиливается, смешивается с гневом, его агонией, его удручающими мыслями, и он снова срывается. Настолько, насколько это возможно в таком ужасном состоянии.

      Выхватывая ключи из рук Леви, Эрвин кричит.

      — Убирайся к чертовой матери! — это заставляет Леви вздрогнуть и остановиться, подавиться воздухом от неожиданно громкого голоса и заткнуться. По крайней мере, на несколько секунд. Но когда он опять пытается заговорить, Эрвин снова кричит на него: — Не подходи ближе! Убирайся к черту от меня! Отвали, Леви! Просто отвали нахуй!!!

      Эрвин резко разворачивается, почти теряя равновесие, когда бросается к своей машине, обходит ее и распахивает водительскую дверь — а Леви все еще слишком близко.

      — Пожалуйста, не садись за руль! — умоляет он. — Подожди, пока тебе не станет лучше, Эрвин. Ладно? Послушай, я уйду, хорошо?! Я сейчас пойду, но, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не заводи машину, хорошо?

      Его слова, его предполагаемая забота о благополучии ранили Эрвина еще больше. Как кинжалом в сердце. Огромная часть его хочет на зло Леви сесть за руль и разбить свою гребаную машину о ближайшую стену, как он хотел поступить еще тогда, когда понял, что Леви оставил его навсегда — но, как и четыре года назад, образы его друзей, оставшихся с разбитым сердцем, Майка, Ханджи, Нанабы, Моблита, образ его скорбящего отца, который уже потерял жену и теперь потеряет еще и сына, заставляют его остановиться.

      И тогда он захлопывает дверцу своей машины, выглядывает в окно и видит, что Леви действительно спешит прочь, оборачивается, чтобы снова посмотреть на Эрвина. Его глаза все еще широко раскрыты, страх читается на бледном лице, прежде чем он исчезает за углом. Эрвин все равно не в состоянии что-либо сделать. Ключи выпадают у него из руки, так как он даже не потрудился вставить их в замок зажигания — и громкий всхлип, от которого у него болит в горле, вырывается изо рта.

      Эрвин ломается.

      Вцепившись в руль обеими руками и прислонившись к нему головой, он срывается. Он плачет. Сердитые и отчаянные рыдания и стоны вырываются из груди, все его тело дрожит, когда он начинает икать и кашлять. Он ощущает себя в ловушке, запертым в клетку, стены машины давят на него все сильнее и сильнее. Это душит, это пугает, и Эрвин чувствует себя таким одиноким, уязвимым и—

      Внезапно чья-то машина останавливается прямо перед ним, и, когда Эрвин вздрагивает и поворачивает голову, чтобы выглянуть в окно, Майк уже открывает дверь.

      — Эрвин! — выдыхает он, явно потрясенный, и Эрвин в замешательстве. Но также безмерно благодарен за то, что его друг появился вместе с Нанабой. Они оба забираются в его машину и помогают успокоиться. Майк и Эрвин подружились еще в детском саду, он знает о панических атаках, знает, как его успокоить, а в дальнейшем посвящает в это Нанабу. Они вместе отвозят Эрвина домой.

      — Как… Как ты…? — Эрвин начинает спрашивать слабым голосом, и Майк прерывает его, несколько раздраженный.

      — Этот мудила позвонил мне, — отвечает он, но Эрвин не понимает.

      — Что?

      Майк снова вздыхает.

      — Леви позвонил мне.

      — …что?!

      — Да я сам был удивлен, что у него все еще есть мой номер.

      Оказывается, Леви сразу позвонил его лучшему другу и рассказал обо всем, что произошло в ресторане.

      — Он поклялся, что понятия не имел, что идет на встречу с тобой, — говорит ему Майк, и Эрвин чувствует себя мертвым. И в то же время таким живым из-за всей этой боли и ярости, клокочущих внутри. — И что он боялся, что ты сядешь за руль в таком состоянии…

      Эрвин усмехается. Леви больше не имеет права беспокоиться о нем. И, вероятно, это даже не беспокойство за Эрвина, а просто страх за свою маленькую задницу, ведь он мог стать причиной того, что Эрвин случайно покончил с собой, верно? Потому что Леви — эгоист. Бессердечный, жестокий подонок.

      — Мне не следовало подначивать тебя на встречу с этим Порко, нужно было перестраховаться, узнать больше, я не знаю, господи, — бессвязно бормочет Майк, паркуя машину перед домом Эрвина. — Правда, я бы никогда… Я имею в виду, кто бы мог подумать, что за всем этим стоит этот блядский карлик?! — он разочарованно стонет, качая головой. — Мне действительно жаль, Эрвин…

      — Это не твоя вина, — потому что это действительно так — Майк всего лишь хотел помочь.

      — Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой?

      — Я, э-э-э… Спасибо, но… я… мне…

      — Тебе сейчас нужно побыть одному? — Майк любезно помогает вспомнить слова.

      — Да.

      — Ты уверен?

      — Да.

      Майк потирает усы и кивает.

      — Только, пожалуйста, держи свой телефон включенным и отвечай, когда я тебе напишу, договорились?

      Эрвин хмурится.

      — Ты боишься, что я что-то с собой сделаю?

      Майк колеблется. Затем он еще раз вздыхает и смотрит своему лучшему другу прямо в глаза.

      — Честно говоря, я очень напуган. Да.

      Эти слова причиняют боль так же сильно, как и утешают. Потому что Майку действительно не все равно. И это, на самом деле, веская причина для Эрвина не делать глупостей.

      — Не волнуйся, Майк, — он пытается успокоить своего друга, — я не сделаю ничего плохого. Мне нужно выплакаться, съесть мороженое, поиграть в шутер — и просто постараться забыть об этом вечере. Хорошо?

      — Хорошо, — неуверенно соглашается Майк, — но если тебе нужно поговорить, или ты передумаешь и больше не захочешь оставаться один, пожалуйста, позвони мне, Эрвин. Ты меня понял?

      Эрвин слабо улыбается. Ему действительно повезло, что в его жизни есть такие люди, как Майк. Если бы не он, кто знает, что бы Эрвин сделал с собой после разрыва с Леви?

      — Понял. И… спасибо тебе. Ну… ты знаешь. За все. Это…

      — Брось, ты же знаешь, я готов поддержать тебя. В любое время, брат.

      — Спасибо.

      Эрвин следует своему плану сразу же, как переступает порог. Он, едва успев разуться, бросается на кровать и плачет целый час. У него заложен нос, щеки горят и пощипывают от слез, горло охрипло, а грудь неприятно подрагивает.

      Он съеживается всякий раз, когда вспоминает, сколько всего рассказал Леви, думая, что говорит с Порко. Он злится. И тогда печаль накатывает на него с новой силой; каждая частичка боли, смятения, страха и отчаяния возвращается в двойном объеме. В голове полный беспорядок. И мороженое совсем не помогает... В конце концов Эрвина тошнит от нервного напряжения. Он обнаруживает себя на полу в ванной, плачет, старательно полоща рот и смывая собственную рвоту, спрашивая себя, что же он такого сделал, чтобы заслужить это.

      Майк пишет ему регулярно, каждый час, спрашивает, все ли с ним в порядке, и Эрвин послушно отвечает. Даже сам отправляет ему сообщение около полуночи о том, что попытается уснуть, мысленно готовясь к множеству кошмаров с участием темноволосого ублюдка, который вернулся в его жизнь точно так же, как и ушел из нее — словно серпом по яйцам — резко и очень болезненно. Разрушая весь привычный мир.

      Его телефон вибрирует, когда Эрвин расстилает постель. Но это не ожидаемое сообщение с пожеланием спокойной ночи от Майка в ответ на предыдущее от Эрвина — на самом деле, это уведомление о том, что… чертов Яйцелиз написал ему в приложении, и у Эрвина внутри все похолодело. Он застывает как вкопанный напротив своей одинокой двуспальной кровати, забитой подушками (рекомендация Зоэ), и смотрит в экран. Наверное, минут пять. Размышляет, стоит ли игнорировать это и просто удалить приложение, забыть о том, что произошло сегодня, о том, что происходило в течение последних недель между Райнером и Порко. Между ним и Леви.

      Он решает удалить его.

      Но не раньше, чем прочитает, что Порко — ах, к черту это, — что Леви ему прислал. Чисто исследовательский интерес.

      «Эй, Эрвин, ты благополучно добрался домой? Пожалуйста, дай мне знать»

      — Пошел ты, — бормочет Эрвин, с дрожащей улыбкой наблюдая за процессом удаления приложения, а потом не может перестать плакать. Потому что, поступив так, Эрвин уничтожил последнюю связь с Леви.

      Он до сих пор понятия не имеет, почему Леви бросил его.

      Это больно.

      — Пошел ты, Леви! — Эрвин кричит в подушку.

      Это очень больно.

      Когда Эрвин просыпается несколько часов спустя, чувствуя себя совершенно не выспавшимся и уставшим из-за кошмаров, его боль усиливается — потому что там, на мобильном телефоне, его ждет сообщение с неизвестного номера. Сообщение, которого раньше не было.

      «Эрвин, ты в безопасности? Пожалуйста, ответь мне. Леви»

      И Эрвин понятия не имеет, что с этим делать.