Головой Эрвин понимает, что должен заблокировать номер Леви и покончить с этим, и это именно то, что посоветовал бы Майк, если б узнал об их сообщении. Но Эрвин… не может, не хочет этого делать, потому что это последняя ниточка, соединяющая его с Леви, особенно после удаления приложения, и он желает оставить ее живой. Даже если он понимает, что это бесполезно. И он никак не реагирует и не отвечает. Потому что, а почему он должен это делать? Так же сильно, как он все еще тоскует по маленькому ублюдку, Эрвин презирает человека, разрушившего его мир и добившего его психику. И Леви не в том положении, чтобы требовать от него что-то. Часть Эрвина даже радуется тому факту, что этот человек, возможно, беспокоится о нем — если его словам вообще можно верить. «По крайней мере, — думает Эрвин, — Леви ненавидит, когда его игнорируют». Это похоже на маленькую победу. Особенно после того, как пришло еще одно сообщение.

      «Я понимаю, что я последний человек, с которым ты сейчас хочешь общаться, но, пожалуйста, просто дай мне знать, добрался ли ты домой в целости и сохранности, и тогда, клянусь, я оставлю тебя в покое. Хорошо?»

      Как бы сильно он ни чувствовал себя победителем, выводя Леви из себя или заставляя его еще больше волноваться, это причиняет боль и ему — потому что это то, чего Эрвин так долго хотел. Чтобы Леви заботился о нем. Но Эрвин понимает, что это лишь иллюзия, это не по-настоящему, это не значит, что у Леви еще остались какие-то чувства к нему. Он знает, что прав, он знает, что Леви просто мучает совесть за стычку в ресторане. На самом деле речь идет даже не об Эрвине, а о Леви. Потому что он эгоцентричный мудак, который разрушил жизнь Эрвина, чтобы потом как ни в чем не бывало заниматься грязным сексом без обязательств с такими незнакомцами, как Райнер. И просто, блять, почему?

      Почему Леви выбросил то, что у них было?

      Может быть, их совместное счастье было лишь разыгравшимся воображением Эрвина? Неужели он действительно был так слеп, не видел признаков того, что отношения пошли насмарку? Неужели он все это время носил розовые очки?

      Неужели Леви никогда по-настоящему не любил его, ни капельки?

      Возможно.

      Осознание этого убивает его изнутри. Ему так больно…

      А Леви продолжает писать.

      «Эй, это все еще твой номер, Эрвин?»

      «Если вы не Эрвин Смит, не могли бы вы, пожалуйста, быстро напечатать «Нет»?»

      Мужчина даже звонит ему, но Эрвин не берет трубку. Он проклинает себя, наблюдая, как звонок переадресовывается на голосовую почту, потому что он прекрасно помнит запись собственного голоса, которая сообщает звонящему, что он — Эрвин Смит — сейчас не может поднять трубку, и любезно просит оставить ему сообщение.

      — Черт, — шепчет он, уставившись на уведомление на голосовой почте.

      Он слушает его, когда возвращается домой после работы.

      «Привет, Эрвин, — говорит Леви глубоким и спокойным тоном, и, услышав этот до боли знакомый голос так близко к уху, грудь Эрвина снова разрывается, возвращая слишком много воспоминаний о моментах, проведенных вместе, тихих моментах, мирных моментах. — Я знаю, что не в том положении, чтобы просить об этом, но… Майк заблокировал меня, и я… — он слышит его тяжелый вздох, и Эрвин не может перестать представлять лицо своего бывшего парня прямо сейчас. И это тоже причиняет боль. — Я чертовски беспокоюсь, не случилось ли чего после того, как мы… встретились. Как бы… Я… Все, о чем я прошу, это чтобы ты просто дал мне понять, что с тобой все в порядке… Ладно?.. А потом я оставлю тебя в покое. Навсегда. Договорились?»

      Прослушав сообщение, Эрвин не может уснуть. Он снова и снова включает его, слушает голос Леви, плачет, ругается — и, наконец, звонит Майку, чувствуя, как нарастает очередной приступ тревоги.

      — Ты хочешь, чтобы я приехал? — спрашивает его лучший друг, и Эрвин слышит, как Майк роется в своих вещах и звякает пряжкой ремня.

      — Нет, что ты, ночь на улице, просто… Ты можешь просто поговорить со мной?

      — Конечно!

      В конце концов Эрвин рассказывает Майку о сообщениях Леви, и реакция его лучшего друга практически та же, какую он предсказывал себе изначально.

      — Отправь ему «хорошо», а затем заблокируй к херам, — говорит он, вздыхая, а после подтверждает, что добавил номер Леви в черный список сразу же после того, как мужчина позвонил ему по поводу Эрвина и их неудачного свидания. — Я думаю, если ты и дальше будешь его игнорировать, этот сумасшедший может оказаться у тебя на пороге. И ты же не хочешь, чтобы это произошло?

      Эрвин не хочет.

      Но, опять же, это все так сложно.

      И хотя он меняет свое мнение об этом каждую минуту, Эрвин очень расстроен и зол. Потому что как он смеет? Как Леви, блядь, Аккерман смеет вот так врываться в жизнь Эрвина, предъявлять какие-то условия после всего того, что он с ним сделал? Невыносимая боль и страдания, израненные душа и сердце — вот, с чем он оставил Эрвина.

      Подпитываемый гневом и недосыпом, Эрвин хватает свой телефон и посылает Леви один смайлик: средний палец. Вполне понятный, четкий сигнал. Пошел нахуй.

      И он дрожит, когда видит, как появляются три точки, показывающие ему, что Леви печатает ответ.

      «Хорошо, спасибо»

      Все. Это все, что отвечает Леви. И последняя капля наивной надежды внутри Эрвина высыхает. Ощущается это так, словно в его плоть вонзается тысяча игл. Потому что он взбешен и зол на себя за то, что допустил в своем сознании мысль о том, чтобы позволить Леви вернуться в его жизнь. Что, возможно, Леви правда заботился и переживал о нем. Хотя бы чуть-чуть? Блядь.

      — Блядь! — ругается Эрвин, когда говорит, что заболел и не появится на работе до конца недели, а Ханджи с радостью выписывает ему справку. Майк уже проинформировал остальных об инциденте с Леви, убеждая Эрвина, что этот маленький назойливый образ в его голове скоро пройдет. Но он не исчезает. Потому что всего через три дня после того, как Эрвин получил этот короткий, прямой, холодный ответ, через три дня после того, как он погрузился с головой в то, что некоторые дети могли бы назвать ленивой и крайне неудачной попыткой построить крепость из подушек, есть шоколад и плакать во время просмотра фильмов Диснея на своем ноутбуке, на телефон приходит уведомление — и это еще одно сообщение от Леви. Потому что Эрвин до сих пор не заблокировал его номер. Он и сам не знает, почему.

      «Мы можем поговорить?»

      — О чем, черт возьми, этот карлик хочет с тобой поговорить?! — Майк рычит, когда Эрвин рассказывает ему об этом на следующий день, когда его лучший друг настаивает на том, чтобы прийти, принести пиццу и пиво для ночных посиделок вдвоем. — Разве он не сказал, что оставит тебя в покое, как только ты скажешь ему, что с тобой все в порядке?!

      — О-он так и сделал. А потом… — Эрвин подтверждает, уставившись на бутылку в своей руке. Он задается вопросом, должен был ли он вообще говорить об этом Майку, а также гадает, почему он до сих пор не заблокировал этот номер.

      — Ты же не собираешься отвечать Леви? — Майк усмехается, и Эрвин нервничает, потому что… — Черт, — ругается Майк, уставившись на друга, медленно ставя свое пиво на стеклянный столик, — Эрвин… — предупреждает он, и Эрвин тяжело сглатывает, медленно поворачивая голову, чтобы посмотреть на Майка, который смотрит на него широко раскрытыми глазами. В них бурлит смесь шока и раздражения. — Ты же не собираешься отвечать Леви, не так ли?.. — повторяет он свой вопрос, в его голосе слышатся нотки недоверия и гнева. — Этот придурок только что снова вырвал твое сердце, ты сам это сказал. Он бросил тебя четыре года назад без каких-либо объяснений, прекрасно осознавая, как это повлияет на твое психическое здоровье. Он даже не оставил сообщения, он не позвонил, он не сказал ни слова, а теперь он внезапно хочет поговорить, и ты думаешь о том, чтобы позволить ему?! Он засранец, который не заслуживает твоего внимания!

      Слова Майка возвращают эмоции Эрвина, разжигая пламя гнева, которое безжалостно стирает в прах возродившуюся надежду на… что-то. Мгновенно. Потому что Майк прав: у Леви было четыре года, чтобы поговорить с Эрвином, и только сейчас, из-за этой нелепой истории с онлайн-знакомствами, в которой они оба облажались, он хочет поговорить, потому что что? Потому что ему не нравится, когда его игнорируют? Черт возьми, он игнорировал Эрвина четыре гребаных года. Как у него хватает совести и наглости продолжать ему писать? После того, как вскрыл Эрвину все раны, за исцеление которых оный так упорно боролся? Почему Леви хочет причинить Эрвину еще большую боль? Разве он недостаточно страдал?

      — Ты прав, — решительно заявляет Эрвин, костяшки пальцев белеют, когда он сжимает бутылку пива, — Леви — мудак, и я не буду отвечать ему.

      Майк с энтузиазмом кивает.

      — Чертовски верно, — подтверждает он. Подстегивает Эрвина.

      — У Леви было четыре года, чтобы поговорить со мной.

      — Чертовски верно!

      — Время вышло.

      — Чертовски подходящее время вышло!

      — Я не хочу ничего от него слышать.

      — Блять, да!

      — Вероятно, это был бы разговор о том, что он выдавал себя за Порко и теперь боится, что в моих руках много информации о нем, — продолжает Эрвин, взволнованный, и немного смущается, вспоминая их жаркие переписки. Но в основном он просто… зол. — Наверное, хочет убедиться, что я все еще буду хранить секреты, которые он мне тогда понарассказывал. Потому что Леви — эгоистичный ублюдок.

      — Черт возьми, ты прав, Эрвин! — Майк подтверждает это своим громким голосом. — И именно поэтому ты сейчас полностью и бесповоротно заблокируешь этого парня! — добавляет он, хватая телефон Эрвина и практически засовывая его в руку мужчине.

      И Эрвин настроен решительно.

      — Я так и сделаю, — бормочет он. И он действительно его блокирует. Они с Майком выпивают за это. Хохочут. Посмеиваются над размерами Леви. И Эрвин нарушает обещание, данное Порко, но, поскольку оно было дано фальшивому Порко, какого черта он должен заботиться о том, чтобы держать рот на замке?

      — Что? — Майк смеется. Так сильно, что давится собственной слюной. — Этот урод заводится, нюхая ношеное нижнее белье? Потому что вонючие яйца возбуждают его?! Какого хрена, Эрвин? — злобный смех Майка заразителен.

      — Это прямая цитата, — подтверждает он, пожимая плечами, губы самопроизвольно растягиваются в огромной, мерзкой ухмылке.

      — Подожди, он и тогда так делал? Когда вы были еще…

      — Ну, он всегда был неравнодушен к моим яйцам…

      — А-а-а-а, любитель чая в пакетиках*, да? — Майк дразнит, а Эрвин усмехается.

      — Ему также нравится лизать использованное нижнее белье, где яйца соприкасались с тканью.

      — Господи, я не могу в это поверить…

      Они еще немного сплетничают. Называют Леви разными эпитетами. Высмеивают странного чистоплотного урода, который покупает использованные трусики в японских торговых автоматах, даже если эта часть уже выдумана. Это не имеет значения. Потому что приятно выплеснуть весь гнев, говорить гадости о Леви, смеяться над ним, ругаться на него и клясться никогда больше не думать о нем, никогда больше с ним не разговаривать, повторяя снова и снова, что Леви Аккерман может смело идти нахуй и никогда не возвращаться, ругаясь на него еще немного, и Эрвин чувствует себя прекрасно — пока они не перестают.

      Потому что, когда Майк отключается от выпитого пива и храпит как кабан на большом диване в гостиной, Эрвин рыдает в подушку в своей одинокой спальне, потому что чувствует себя последним уродом из-за того, что сделал. Нарушил обещание хранить секреты Леви, высмеял этого человека, сказал все эти подлые, все эти унизительные вещи о мужчине, которого он когда-то так нежно любил, все еще любит, несмотря на весь тот кошмар, через который Леви заставил его пройти. Если раньше им двигали злоба, смелость, обида, то сейчас он чувствует лишь полное разочарование и отвращение к самому себе. Потому что это не то, чему учил его отец. Он с юных лет из раза в раз вдалбливал Эрвину, что к людям, которыми он дорожит, нужно относиться с почтением, даже если они исчезают из его жизни, как это сделал Леви. Эрвин чувствует ужасную боль в груди так же по той причине, что никогда в жизни не мог бы подумать, что однажды он заговорит так о Леви, о своем милом, маленьком Леви… И когда он звонит своему отцу в 3 часа ночи, все, что он может выдавить из себя в трубку сквозь рыдания, это:

      — Папа… почему Леви бросил меня?

      И папа Смит вздыхает: «Ох, Винни…».

***

      Следующим вечером Эрвин сидит у камина со своим отцом и ужинает. Они много разговаривают, и Эрвин рассказывает ему обо всем. Ну, почти обо всем. Он опускает непристойные моменты, потому что, даже если у них нет никаких запрещенным тем и табу, он не особо хочет рассказывать своему отцу о секстинге с Порко.

      С Леви.

      Он рассказывает ему о встрече в ресторане. О сообщениях Леви. О последних четырех годах, о том, как он боролся и борется до сих пор. Для отца Эрвина в этом нет ничего нового. Потому что он все это время был рядом. Выслушивал, утешал, помогал.

      — Я знаю, что часть тебя не хочет этого слышать, в то время как другая часть… уже все понимает и хочет этого, но: я думаю, тебе следует поговорить с ним, Эрвин, — наконец говорит Деклан Смит.

      — Но… — слабо протестует Эрвин, хотя его отец прав. Даже если Эрвин заблокировал Леви, сказал Майку, что он никогда больше не свяжется с этим человеком, что забудет о нем навсегда, как о страшном сне, он не сможет. Потому что ему нужно знать, что произошло. Ему нужно знать, почему Леви бросил его. Ему нужно знать, почему Леви разлюбил его. Без этих ответов он не сможет его отпустить.

      Возможно, это его единственный шанс.

      Вот почему, в уюте отцовского дома, лежа в своей детской комнате, в своей старой кровати, упираясь ногами в противоположную стену, он исключает Леви из черного списка и печатает: «Хорошо. Мы можем поговорить.»

      Он не говорит Майку. Он не говорит Ханджи. Он не говорит Нанабе или Моблиту о том, что собирается сделать на следующий день, соглашаясь встретиться с Леви в парке у реки. Потому что он не может видеть его у себя дома, и он, безусловно, не хочет идти к Леви, где он трахался бог знает с кем из этого приложения. Это было бы слишком близко. Слишком интимно. Слишком обидно. Поэтому он выбирает нейтральную территорию, безопасную и вполне комфортную.

      Его сердце опять разбивается вдребезги, когда он замечает своего бывшего парня, сидящего на одной из скамеек на практически пустынной набережной, потому что погода отвратительная и довольно ветрено. Леви без шапки, и его черные короткостриженые волосы красиво развеваются на ветру. И часть Эрвина говорит ему бежать и не оглядываться, вернуться в свою квартиру и снова выстроить крепость из подушек, чтобы он мог спрятаться от жестокой реальности, от своих воспоминаний, от всех своих обязанностей и есть шоколад всю ночь напролет, но—

      Леви тут же замечает Эрвина и встает, неловко машет ему рукой, и бежать уже слишком поздно. И вот Эрвин идет к скамейке, держась за свой красный шарф, который ветер нагло пытается сорвать с его шеи, старается не глазеть на Леви слишком часто, но терпит неудачу, потому что он не может перестать смотреть на лицо, которое он все время представлял, лицо, которое он жаждал видеть последние четыре года каждый день и каждую ночь, это красивое, красивое гребаное лицо этого красивого, красивого гребаного человека, которому Эрвин доверил свою жизнь. Лицо человека, который выбросил его, как мусор, без всякого предупреждения.

      — П-Привет… — Леви что-то бормочет, Эрвин что-то бубнит в ответ, садясь на поскрипывающую сырую лавочку, и Леви делает то же самое. Эмоции кипят в нем, как вода в перегретом чайнике. Он напуган, он нервничает, ему больно, но в основном он зол. И не только на Леви, в основном на самого себя. Потому что часть Эрвина после всего этого цирка все еще осмеливается питать хоть какую-то надежду на примирение.

      Но в глубине души Эрвин знает, что это лишь сладкий сон, который никогда не станет реальностью.

      — К-Как… Как ты? — спрашивает Леви через некоторое время, когда они просто сидят и слушают чаек, ветер и неспокойную водную гладь, которая впадает в Северное море всего в нескольких километрах отсюда.

      — Чудесно, — отвечает Эрвин ровным голосом, не глядя Леви в глаза, проклиная себя за то, что вообще пришел сюда, потому что он полон ярости, и это все равно, что сыпать соль на рану. — Ты? — спрашивает он чисто из вежливости. И опять врет себе, потому что его вторая сторона все так же любопытна. Потому что он хочет знать все, что Леви сделал за последние четыре года, и—

      — Я… я чувствую себя хуево, — признается Леви. И Эрвин не может не повернуть голову в его сторону, чтобы посмотреть на мужчину, сидящего рядом. Леви нервно теребит руки и шнурки своей парки.

      «Ты этого заслужил», — вот, что хочет сказать на самом деле Эрвин. Но вовремя прикусывает язык.

      — О чем ты хотел поговорить?

      Леви вздыхает, медленно поворачивает голову и пристально смотрит на Эрвина. Леви выглядит хрупким, и это заставляет сердце Эрвина сжаться, хотя так быть не должно. Поздно.

      — Я хотел извиниться за произошедшее… — в конце концов говорит Леви и доводит сердцебиение Эрвина до опасной отметки, потому что после четырех лет молчания и полного неведения он наконец собирается... — Прости, что я поймал тебя, я понятия не имел…

      Так.

      Стоп.

      — Подожди! — рявкнул Эрвин, все его тело сотрясло от мощного, разрушительного гнева. — Ты серьезно?! Ты извиняешься за то, что случайно нашел меня в приложении для знакомств? После четырех гребаных лет, когда ты вычеркнул из своей жизни без всякого предупреждения, преследовал меня во снах, оставил страдать, когда мое психическое здоровье ухудшилось — и ты, блядь, знал, что так и будет, — ты хочешь извиниться за то, что подцепил меня?! Ты, блядь, издеваешься надо мной, Леви?! Боже, да зачем я вообще пришел сюда?!

      Раздраженный, Эрвин резко встает и, развернувшись, широким шагом идет прочь. Его глаза горят и жгут, и это не от холодного ветра.

      — Подожди! — кричит Леви и бежит за Эрвином, чье тело содрогается, когда этот карлик действительно осмеливается протянуть руку и схватить Эрвина. Так же, как он сделал это на парковке.

      — Не прикасайся ко мне! — Эрвин рычит на него, вырывает руку, свирепо глядя на своего бывшего парня, который… который выглядит очень уставшим. Леви выглядит таким обиженным, таким хрупким, и четыре года назад Эрвин немедленно обнял бы его, поцеловал, сказал бы, что все в порядке и, что бы это ни было, они пройдут через это вместе, точно так же, как Леви говорил ему всякий раз, когда у Эрвина случался срыв.

      А потом он выбросил его, как мешок с дерьмом.

      — Эрвин, — начинает Леви, но Смит не дает ему продолжить.

      — Пошел ты, Леви! Пошел ты! Не пытайся разговаривать со мной!

      — Эрвин, пожалуйста, выслушай меня! — умоляет Леви, продолжая следовать за Эрвином, когда крупный блондин с горящими глазами и ноющей грудью идет по набережной, не глядя на своего бывшего, не в силах взглянуть на него — потому что, если бы он это сделал, Эрвин знал, он бы мгновенно разрыдался. Этого не должно произойти. Он не допустит, чтобы Леви увидел его в таком состоянии.

      — Отвали, Леви! Я покончил с тобой, ТЫ бросил меня! — рычит он на него. — А если ты от меня не отстанешь, я сейчас же позвоню Майку и обещаю тебе: он переломает каждую косточку в твоем маленьком тощем тельце, ты меня понял?! — и когда Леви больше ничего не говорит, Эрвин наконец поворачивает голову, чтобы оглянуться. Его бывшего там больше нет. А когда Эрвин останавливается, чтобы получше осмотреть окрестности, он видит, как Леви уходит с набережной.

      И это разбивает сердце Эрвина вдребезги.

      Он ломается.

      Прямо там, на улице. Опять.

      Падает на ближайшую свободную скамейку, заливаясь горькими слезами, которые даже сильный ледяной ветер не в состоянии смыть. Пока его горло не пересохнет и не станет похоже на наждачку, а нос не забьется так сильно, что Эрвин не сможет дышать. До тех пор, пока у него буквально не останется слез, которые он мог бы пролить. Пока он не почувствует онемение, пустоту и просто… покой.

      Он ведет машину по городу на автопилоте, на самом деле не замечая, что он делает и куда направляется. И, когда он появляется в доме своего отца, тот абсолютно не удивлен этому. Когда Деклан Смит открывает дверь, Эрвин снова рыдает.

      — Иди сюда, сынок… — бормочет отец, заключая Эрвина в крепкие объятия, делая ему любимый горячий шоколад, к которому Эрвин пристрастился еще в детстве, добавляя немного виски теперь, когда младший Смит стал взрослым. Он внимательно слушает его, а затем укладывает Эрвина спать в его детской комнате, укрывая его одеялом, как раньше. И Эрвин позволяет ему, нуждается в нем, нуждается в этой явной отцовской любви, чтобы побороться со всеми демонами, возвращающимися в его жизнь, и он знает, что ему требуется как можно скорее позвонить своему психотерапевту. В противном случае он больше не сможет стоять. Потому что вся работа, проделанная за последние четыре года, была уничтожена в мгновение ока.

      Из-за того, что Леви ворвался в его жизнь, даже не извинившись за то, что бросил его.

      Эрвин спит несколько часов, а когда просыпается, на часах уже восемь вечера. Он мельком подумывает о том, чтобы проспать до утра. Но, опять же, на самом деле он не устал. Он просто… оцепенел. Надев тапочки и один из своих старых пуловеров, хранящихся у отца, он спускается по лестнице, и чудесный запах горящих дров в камине, смешанный с успокаивающим ароматом чая, немедленно проникает в его нос. Он следует за запахом в гостиную, где находит своего отца сидящим на диване, с чайничком в руках.

      Но Деклан Смит там не один.

      Он с Леви.