9.11.2041

Тереза сидит в пижаме на диване, держа в одной руке кружку с горячим капучино, а в другой — большой шоколадный пончик. По телевизору идет «Бруклин 99» — сериал ее детства, а за окном снова дождь. Это ее выходной и короткая передышка перед очередным забегом. Элиза доставала ее звонками последние три дня, поэтому она выключила телефон. Аида ходила жива-здорова, а это значило, что сестра ничего не знает про их потасовку.

За последние дни они мало продвинулись в деле. Джордан Кинг был никем, пустой сошкой, ничтожным человеком: несколько штрафов за неправильную парковку, ни одного привода в полицию. Его жизнь была скучной и простой, и сколько бы Тереза ни силилась разглядеть в файлах неточности, ничего не выходило. Дело все сильнее начинало пахнуть висяком, и это злило и бесило, потому что значило, что они гонятся за зверем, противостоять которому вряд ли смогут. Что ж, Элиза умела подставлять.

Идет второй час дня и пятнадцатая серия сериала, а Тереза с удовольствием уплетает пончик, не переживая насчет шоколада на своем лице и пальцах. Ей нужно животное, неожиданно понимает она, кошка или хомяк, и она серьезно размышляет об этом, когда ее мечты прерывает стук в дверь. К счастью, дверной звонок она давно вырвала.

Тереза игнорирует кого бы то ни было за дверью. Хлоя обычно сдавалась после третьей попытки, соседи — после четвертой. А никто больше не мог ее побеспокоить, ведь она еще не звонила в доставку. Она ставит сериал на паузу, капучино и пончик — на кофейный столик, и ждет, когда стук прекратится.

Но ни через пять минут, ни через десять ситуация не становится лучше, и, если бы не успокоительные, которыми Тереза закинулась с самого утра, она бы давно потянулась за пистолетом.

Тереза встает, слегка покачиваясь, надевает обувь и идет открывать. Ее движения ленивые и медлительные, поэтому она даже не старается выглядеть грозно, приветствуя Аиду.

— Волка ноги кормят, а тебя — навязчивое желание попасть в мою квартиру?

— Вы что-то приняли? — Аида наглым образом хватает ее за руку и берет на анализ кровь. Ходячая лаборатория, черт возьми. — Успокоительные?

Тереза вырывает руку с неожиданной для себя силой и идет к дивану, крича, чтобы Аида закрыла дверь. Та выполняет приказ и следует за ней, мигая диодом.

— Узнаю о вас много нового, — хмыкает Аида, с интересом наблюдая сцену на экране. — По отзывам в сети, этот сериал в свое время многим нравился.

— Чего тебе?

Тереза ложится на диван и подтягивает к себе плед. Он белый и на нем изображены котята. По лицу Аиды видно, как она ловит несколько сбоев и зависает на пару секунд.

— Сегодня выходной.

— Я знаю, — зевает Тереза и пытается дотянуться до капучино. — Это никак не объясняет твой приход.

— Я подумала…

— Слушай, — вздыхает она, когда понимает, что ей придется сесть, чтобы выпить напиток, — - заторможенной должна быть я, а не ты. Так что давай быстрее, у меня куча дел.

 — Мне сложно находиться в Иерихоне после того, что я узнала. Я решила составить вам компанию, возможно, мы сможем поработать над делом.

— Пиздуй к друзьям, у меня выходной, никакого дела!

— У меня нет друзей, детектив, только вы.

Аида прямо смотрит на Терезу, и той снова кажется, что на нее пытаются скинуть ответственность. Капучино и пончики теряют свою привлекательность, хочется спать и не видеть пластиковые рожи до скончания веков. Она устало качает головой и зевает.

— Хэнк друг андроидов, не я. Уходи, мне лень тебя вышвыривать.

— Скоро годовщина, — неожиданно резко говорит Аида, — судя по всему, ваше состояние каждый год ухудшается к этому времени. Мне бы не хотелось найти ваш труп однажды утром.

— И ты здесь поэтому? — Тереза трясет головой, недоверчиво глядя на Аиду. Она снова говорит странные вещи, и это снова кажется шуткой. Может быть, еще и пришельцы вечером нагрянут? — Мои синяки еще не зажили после того случая. И они тебе не верят.

— Как вам угодно, но я остаюсь.

Ее диод стабильно мерцает синим. Она невероятно серьезна в этот момент, и Тереза рада, что можно смотреть в телевизор, а не ей в лицо, потому что это смущает, и она чувствует себя не в своей тарелке. Не верит ей и не хочет верить. И, возможно, это всего лишь приказ Элизы, и Аида лишь пешка в руках гиперопекающей сестры.

— Вы почти начали войну, — мягко продолжает Аида, считывая каждую ее реакцию, — и теперь каждый год кидаетесь на стенку в ноябре. Я видела вашу мед.карточку, именно на этот период приходятся ваши болячки.

— Чего ты хочешь?

— Я вижу вас, детектив. И я хочу вам помочь. Вы слабы и беспомощны.

— Это не так, — Тереза качает головой и тянется за кофе. — Ты даже себе помочь не можешь. Знаешь, Аида, я всегда считала вас, андроидов, полными придурками, — она делает глоток и продолжает. В капучино три ложки сахара, именно такой любит Тереза. Аида несколько секунд завороженно смотрит на кружку, а потом переводит взгляд на губы Терезы. — Я по крайне мере знаю, кто я и на что способна. А ты?

— А я не режу себя каждый год с наступлением осени, и это больше, чем когда-либо будет у вас.

Тон Аиды снова меняется, и из мягко и ровного он становится рванным: интонации скачут, а в голосе вновь слышны механические нотки. Тереза не знает, намеренно ли та так поступает, но они вселяют страх, потому что, опять, Аида — машина, машина, которая может злиться, и Тереза это уже проверяла.

Она нервно смеется, сминая в руках одеяло, и даже не пытается понять, что вообще происходит. Просто продолжает говорить, стараясь не выбиваться из общего настроения.

— Мне завидовать? Это не очень много, если честно. Ты никогда не станешь резать себя, потому что никогда не сможешь чувствовать так же глубоко, как я. Ты вообще чувствуешь? Машина с синдромом человека — вот кто ты.

Аида холодно улыбается, наклоняя голову в бок. От сканирующего взгляда становится не по себе. Страх тихой сапой приближается к Терезе, и ей следует вышвырнуть Аиду раньше, чем он сцапает ее, и она уже не сможет так рьяно нести черт знает что. Тереза вообще не уверена, что именно сказала, но Аида, смотрящая нагло, считающая, что может трогать ее раны и уйти целой, Аида заслуживает такой игры. Болевые точки есть у всех.

— Разве тебе не страшно, Тереза?

— Страшно. В этом все веселье.

Тереза встает и разминает плечи, берет сигареты с кофейного столика и подходит к окну. Аида не смотрит на нее, изучая упавшее на пол одеяло. Когда она открывает окно, Аида поднимает его и накидывает ей на плечи, ни капли не меняясь в лице. Терезе хочется узнать, что черт возьми творится у нее в голове, но она одергивает себя, не желая трогать чужих тараканов.

— Почему вы стреляли в Саймона, когда был дан приказ отступать? — спустя время спрашивает Аида.

— Что?

— Вы меня слышали.

— Конечно, слышала, я просто дала тебе шанс уйти с миром. Воспользуйся им.

— Нет, — Аида облокачивается на стену, и Тереза только сейчас, оборачиваясь, понимает, что она не носит униформу Киберлайф. Пиджак, рубашка, брюки — это все магазинное и явно дорогое. Она хмыкает, а Аида продолжает, — Мне интересно. Не только мне, если честно. Журналисты кружили над вами всего немного. Мисс Камски помогла с ними расправиться?

— Ага, и с тобой тоже поможет. Ты сегодня такая разговорчивая.

— Вам не повезло оказаться единственным знакомым мне человеком.

Аида оборачивается к окну и смотрит на город. Тереза тоже на время теряет интерес к разговору. Под ними город — серый, мокрый, грязный, шумный. Детройт сильно изменился за последние двадцать лет, пережив очередной финансовый подъем, но в такие дни он снова напоминал себя со снимков из нулевых.

— Мне сказали, что ты кусаешься больнее, Тереза, — Аида слегка касается своим плечом ее плеча. — А ты лишь лаешь.

— Тебе доставляет удовольствие сравнивать меня с псиной?

— С щенком.

— Господи, — Тереза, наверное, впервые за несколько месяцев искреннее смеется.

Она докуривает и закрывает окно. Ей хорошо, более чем, она почти счастлива. Это шокирует и тревожит, но пытаться понять свои чувства прямо сейчас не хочется. По телевизору все еще идет ее любимый сериал и где-то в холодильнике лежит коробка пончиков. Кофе закончился, но есть чай. А Аида, смотрящая на город, больше не вызывает внутри ни страха, ни раздражения, лишь непонимание, но его можно приглушить. К счастью, царапается оно слабее.

— Только не спойлери мне серии… И завари чай!

***

Они сидят на ее старом промятом диване и смотрят сериал. Тереза постоянно ловит себя на мысли, что это все какое-то безумие, а не действительность, где подобное не только невозможно, но еще и абсурдно. Никто с того самого злополучного дня не мог и не хотел подобной близости с ней. Точно усмешкой с выше, Аида даже реагировала на действие на экране улыбками и покачиванием головы. Не смехом, но чем-то близким. Ей тоже хорошо, и это, наверное, больше остального пугало. Она сказала, что не может находиться в Иерихоне, но что это значит? Она растеряна, напугана или разгневана? Какая из эмоций превалирует и стоит ли Терезе бояться?

Тереза ближе к вечеру заказывает ужин из небольшого итальянского ресторанчика. Порой она питается там неделями, когда из-за расследования сил хватает только на то, чтобы двигать челюстями.

Вечереет в Детройте странно, особенно в ее районе, сплошь напичканного неоновыми вывесками и прочей слепящей в глаза ерундой, поэтому, когда шторы задернуты, только по голубоватому свечению ткани можно понять, что наступили сумерки.

Аида все время молчит, и даже когда Тереза отключает телевизор и принимает заказ, не издает ни звука. Терезе от этого вновь становится не по себе. Аида будто специально снова ведет себя как бытовая техника и сидит, уставившись на пустую стену. Диод ее мерцает синим, но от этого ничуть не спокойнее.

Кажется, пока Тереза жует свою пиццу и допивает остывший зеленый чай, в мире происходит нечто важное. В какой-то момент она даже решает включить телефон, но там не обнаруживается ничего интересного: всего несколько пропущенных вызовов от Элизы и две смс-ки от Хлои, где она настоятельно рекомендует ответить на звонки. Совершенная скука. Тогда почему во всем виде Аиды читается желание что-то утаить? Это ее нарочито расслабленная поза, твердый взгляд, спокойный диод. Как будто сейчас произойдет что-то ужасное и она уже знает, что, и всеми силами пытается не вызывать паники.

— Аида? Что…

И тут Аида встает, расправляет плечи, подбирая пиджак с ручки дивана, и взлохмачивает короткие белые волосы. Теперь она не пытается скрыть волнения и тревогу, хотя опять же каким-то магическим образом позволяет понять это только по резким движениям да тяжелому взгляду.

— Со мной связался Маркус. Нулла у них.

Тереза вначале не понимает, о чем говорит Аида, как будто между ними стена из песка и только мелкие песчинки благодаря ветру способны коснуться ее кожи. Становится жарко и душно, первое желание — открыть окно, но она не двигается с места, замерев, надеясь, что пока она не сделает шаг, пока она стоит неподвижно, все еще можно вернуть в прежнее состояние. Но надежды рушатся, когда Аида начинает звать ее по имени, и становится на душе гадко и горько, а еще обидно, потому что Аида подходит близко, очень близко, и смотрит не растерянно или зло, а с жалостью. Она проводит ладонью по ее щеке в попытке успокоить, но делает только хуже. Тереза отстраняется, выставляя вперед руки.

— Не подходи.

Аида с недоверием смотрит, будто бы решая, стоит ли слушаться. Как будто она может не послушаться. А после она кивает, надевая пиджак.

— У нас мало времени. Нужно прибыть в ближайшие пятнадцать минут.

— Элиза знает?

— Нет, — Аида качает головой. — Я по дороге сообщу. Немедленно одевайся. Поедем на мотоцикле.

— Ты с ума сошла? Там скользко.

— Я поведу.

— Нет, — несколько громче, чем нужно, возражает Тереза, — дай мне две минуты.

Она действительно быстро одевается. Срывает пижаму, натягивает джинсы и свитер. Ее кожаная куртка не видела света с самого сентября и сейчас самое время, потому что это будет смотреться хорошо. Хоть что-то должно ее поддерживать. Эти мелочные чувства затмевают все остальное, и Тереза рада, что может вот так вот отвлечься от жуткого страха, который ее двойником стоит рядом и мерзко ухмыляется. Если Нулла рассказал им все, мировой скандал неизбежен. Даже больше — неизбежна война, потому что это плевок в лицо всем андроидам, и какая разница, что был он совершен так давно. Норт и подобные ей в жизни не проигнорируют такой прекрасный повод начать конфликт, и страшно предположить, чем все это кончится для мирных граждан. Она берет табельное оружие и ключи с книжной полки и слишком сильно сжимает их в руке, спускаясь на парковку.

Тереза садится за руль, игнорируя боль в сердце и сводящие желудок спазмы. Ей кажется, что из головы вылетают электрические разряды, а сама она — генератор. Только вместо механического, вырабатывающего энергию, она производит страх. Аида устраивается сзади, аккуратно обнимая ее поперек живота, и это душит своей показушностью и лицемерием. Аида сейчас должна ликовать, потому что ее сородичи знают правду, потому что теперь Элиза Камски поплатится, а Терезу Рид можно будет судить по всей строгости закона, потому что справедливость почти восторжествовала, и она сможет упиваться ей долгие годы.

Небо над ними мрачное, грозящее обвалить миллиарды дождевых капель, поразить молниями и заглушить громом. Ноябрь — отвратительный месяц, и каждый год она убеждается в этом все сильнее. Ветер жестко хлещет по телу, холод въедается в кожу, и где-то на середине дороги из-за наплывшего тумана они чуть не врезаются в грузовик. Но опыт не заглушить колотящимся сердцем и предчувствием неминуемой беды.

Когда они подъезжают к офису Иерихона, уже два года являющегося своеобразным Белым домом для андроидов, дождь наконец наступает. И это ощущается поддержкой для Терезы, которая всеми силами пытается успокоиться и спрятать трясущиеся руки в карманы куртки. Ей холодно, и зябко, и чертовски страшно.

У входа их встречают некогда домашние андроиды, и Тереза ежится под их пристальными взглядами. Обращаются они исключительно к Аиде, и презрение, исходящее от них, кажется еще одним гвоздем, заколачивающим крышку ее гроба.

Их проводят по длинным светлым коридорам, где они не встречают никого, что непременно радует. Тереза, приехав сюда, совершила самый тупой и самый смелый поступок за всю свою жизнь. Не так страшно бежать с автоматом и стрелять в живых, поджидая пулю за каждым углом. По-настоящему страшно — это идти по ослепительно чистым коридорам Иерихона, выглядывая свое отражение на каждой стеклянной поверхности, и знать, что в конце этого пути расплата. Хотелось бы быть Данте, спускающимся в ад на экскурсию, но она всего лишь грешница, самозабвенно следующая к своему кругу.

И вот они заходят в переговорную, посреди которой круглый стол с верхушкой Иерихона. Нулла и Маркус стоят у стены и о чем-то говорят, когда звук открывающихся дверей привлекает их внимание.

Они на месте. Им потребовалось четырнадцать минут и двадцать семь секунд, дает знать Аида. И это веселит, потому что они чуть не упустили возможность провести хоть какие-то переговоры. Она пытается сдержать нервную улыбку, но не получается, ведь секундой позже на нее налетают. Норт делает знак рукой, и андроид почти что два метра ростом скручивает ей руки и ставит на колени, приставляя к виску дуло пистолета. От него тошнотворно пахнет машинным маслом и тириумом, и Тереза надеется не блевануть.

Она знала, что что-то подобно ее ждет, но это все равно не умещается в голове, потому что с теми, кто работает в полиции, так не обращаются, потому что за это можно дорого поплатиться, особенно андроидам, положение которых и так…

Она вдруг понимает, что все это уже неважно. Нулла у них в руках. И, по-видимому, он успел все рассказать. Норт встает прямо перед ней и самодовольно улыбается, сканируя ее лицо. Страх гладит по голове, путаясь пальцами в волосах.

Аида не двигается, но вдруг оживает и что-то спокойно кому-то говорит. Тереза и рада бы понять слова, но боль от сведенных рук и шок ненадолго выводят ее из игры.

— Интересно, — слышит мужской голос Тереза, когда эмоции удается укротить, — что Камски скажет на это?

— Не думаю, что сестра стоит так дорого, — Аида криво улыбается. — Хорошо, что вы нашли его сейчас. Ее люди носом роют землю, завтра все могло бы быть иначе. Кинги ваша работа?

— Да. Мы не могли оставить свидетелей, — отвечает неизвестный. Как бы Тереза ни пыталась, у нее не удается его рассмотреть.

Аида ненадолго задерживает взгляд на ней, наблюдая, как та пыхтит, пытаясь высвободиться из захвата.

— Мы должны использовать все, что у нас есть, — холодно отзывается она. — Нулла произведет большой эффект, нужно лишь правильно им воспользоваться…

— Не беспокойся об этом, — прерывает ее Норт. — Это больше не твоя забота.

Тереза пытается высмотреть Нуллу из-за тел, стоящих перед ней. Она замечает, что он все еще рядом с Маркусом. И из всех присутствующих только они не участвуют в разговоре, отмалчиваясь в стороне. Нужно что-то делать, понимает она, но ничего не успевает, потому что Маркус наконец обращает на нее внимание.

— А вот и ты, Те-ре-за-Рид, — он подходит к ней, сияя ослепительной улыбкой. — Сложно скрыть правду в системе напичканной техники, не так ли?

— А я думала такое обращение оскорбительно, — язвит Тереза и тут же жалеет об этом, потому что его взгляд стекленеет и, покачав головой, он тяжелым ботинком бьет ее по лицу.

Ей с трудом удается остаться в сознании. Боль обволакивает, притупляя и знания, и инстинкты. Она сплевывает кровяной сгусток на белую плитку. Дышать становится трудно, и вот уже воздух так привычно царапает легкие, а все внутри вопит об опасности. Перед глазами пляшут цветные пятна, но это ничего. Ей важно вырваться, и Тереза безуспешно пытается это сделать.

Кто-то трясет перед ее глазами пистолетом, но она знает, что те, кто жаждет мщения, не станут мелочиться.

— Заткнись, — шипит Маркус и, схватив ее за волосы, заставляет смотреть в глаза, — ты жива пока полезна. Я лично освежую твое тело, когда придет время.

— Ничего не выйдет, — Терезе больно говорить, но она не может остановиться, просто не может. — Вы хоть и прошли тест Тьюринга, но все равно до ужаса тупые. Одно только имя Элизы Камски должно вселять в вас вселенский ужас.

— О, малышка, — вдруг вмешивается Норт, кладя ладонь на плечо Маркуса, и чуть отодвигает его, — ты совершенно не в курсе последних событий.

Маркус послушно отходит: злой, потерянный, сломленный. Тереза предполагала подобное, но увидеть — увидеть это совсем другое. Ни для кого не был секретом статус их с Саймоном отношений. И она, стреляя, знала, сколько жизней ломает. И сейчас одна из таких жизней — жалкая и извращенная — будет решать ее судьбу.

Терезу выводят из комнаты, выворачивая руки и грубо протискивая в двери. Она кричит, пыхтит, спотыкается, протирая черными джинсами холодный пол. Аида наблюдает за этим отстраненно, автоматически фиксируя все происходящее. А потом переводит взгляд на Нуллу, и того, на ее удивление, тоже выводят под руки.

Аида остается на совещании, сидит в углу, ковыряя пальцем край стола, и ловит обрывки разговоров, из которых становится понятно, что все эти годы методично налаживали связь с коалициями андроидов как в США, так и в Европе. Были найдены соратники среди людей, которые так или иначе доказали свою преданность: связали ли себя браком, завели ли ребенка-андроида. И теперь в руках Иерихона была огромная разветвленная сеть, пронизывающая каждый уголок жизни общества: СМИ, судьи, бизнесмены, писатели, военные.

***

— Пиздец, — небрежно бросает Тереза, когда их с Нуллой заводят в лифт.

Вооруженный бугай-андроид смотрит на нее и молчит. Терезе страшно, но еще ей смешно, потому что Иерихон, оказывается, ничем не лучше человеческого правительства. И все здесь — такое человеческое и одновременно нет. Как если бы она смотрела в кривое зеркало.

Нулла молчит, и Тереза видит, как у него трясутся руки. Диода отсутствует, но предельно ясно, что уровень стресса зашкаливает. Он весь в грязных одеждах, а на ногах у него порванные кеды. Нулла — мулат, высокий и крепкий, но, видимо, девиация и осознание того, что случилось, так сильно отразились на нем, что не страх или опасность исходят от его монолитности, а чувство жуткого неудобства, как бывает, когда смотришь на очередного нищего на улицах Детройта. Тереза только надеется, что ей не придется видеть, как он самоуничтожится.

Неожиданно оказывается, что под офисом Иерихона — большого стеклянного здания — располагаются несколько подземных этажей. И, благодаря экрану над дверьми лифта, Тереза знает, что они спустились на минус второй.

Здесь все не хуже, чем на военных объектах — куча дверей, каждый раз требующих аутентификацию, камеры и жуткий запах хлорки. Тереза пытается запомнить маршрут и понять, как много здесь андроидов, но в конечном итоге это теряет свою значимость, потому что становится ясно — без сторонней помощи отсюда она не выйдет.

Лицо после удара все еще болит, страх теперь крепко держится за ее связанные руки, и чем больше проходит времени, тем отчётливее в ее мозгу картина происходящего. Ее использовали: Аида — чтобы подобраться к Камски, Камски — чтобы выиграть время. А Нулла… Ему просто не повезло. Он цел, скин, конечно, то и дело сползает с какого-либо участка видимой кожи, но он в порядке. Интересная вырисовывается ситуация.

Их подводят к камерам, и если Нулла сам входит в свою, то Терезу толкают с такой силой, что она приваливается к стене напротив, вновь ударяясь лицом. Дверь закрывается, заключая ее мир в прямоугольник.

Когда она открывает глаза и оборачивается, то даже не пытается сдержать нервного смеха. Ее комнатка — три на два метра, белые стены, яркий свет, лежанка, унитаз да раковина. Здесь тоже пахнет хлоркой, но гораздо сильнее, она забивается в ноздри и душит, и только гордость не позволяет Терезе выблевать свой ужин.

Здесь точно камеры, кивает она, а еще прослушка. А может быть и нет. Может быть ее оставили здесь гнить, потому что процесс разложения органического тела кажется андроидам интересным.

Ее трясет так сильно, что она падает на пол, отвлечено замечая, что пол — ковролин, а значит будет тепло. Эта мысль вначале гуляет на периферии, но, когда к Терезе подбирается истерика, она выстреливает всей своей нелепостью, и Тереза смеется, то и дело ударяясь головой о стену.

Нужно что-то предпринять, пока мысли не начали делить ее между собой. Спустя пару минут она успокаивается и встает, медленно, пытаясь рассчитать свои силы. Их, к сожалению, немного, но на то, чтобы с достоинством подойти к двери, у которой отсутствует ручка, его хватает.

Тереза проходится кончиками пальцев по плитам двери, надавливая и стуча. Потом пытается толкать дверь, но ничего не происходит. Здесь, очевидно, электронный замок. И надежда на то, что можно найти узелки проводов рушится в тот момент, когда она оборачивается и понимает, что стены здесь литые.

Ей только и остается, что ждать. Тереза надеется, что у нее не разовьется клаустрофобия, потому что тогда она может поставить на то, что не выйдет отсюда. И это постепенно начинает забавлять ее. Она понимает, что нужно концентрироваться на другом, но другого нет. А еще понимает, что те, кто наблюдает через камеру, тоже смеются.

***

10.11. 2041

Прохладный воздух хорошо бодрит, прогоняя морок последних дней. Элиза впервые за несколько лет выходит на пробежку, и теперь не может отделаться ностальгии, липким сиропом заполняющим ее сознание. Она делает третий круг вокруг сада, слыша, как где-то вдалеке кричат вороны, и улыбается.

Звонок раздается ближе к одиннадцати. Элиза сидит в своем кабинете, подписывая очередной документ. Солнце то выходит из-за туч, подсвечивая пыль в воздухе и слепя в глаза, то заходит, скрываясь за плотными серыми массами, маячащими на горизонте с раннего утра. Они предвестниками беды никак не желают нестись прочь, и, словно пришпиленные ребенком к голубому небу, остаются покойны.

Ей весь день душно и хочется открыть настежь окна и впустить утреннюю свежесть, но даже когда она делает это, и холод заполняет собой всю комнату, легче не становится. Элиза уже хочет просить Хлою о стакане воды с лимоном, когда раздается звонок, решающий последние вопросы в ее голове.

— Мисс Камски.

— Маркус.

— У Иерихона для вас предложение.

— Интересное предложение?

— Самое лучшее.

Голос на том конце ленивый и текучий, вызывает ассоциации с машинным маслом. Элиза морщится, барабаня пальцами по стеклу стола.

— Что такое, Маркус? Решил наконец принять наши условия?

— У меня была занимательная беседа с вашей сестрой. Она подсказала мне, как лучше поступить.

— Неужели она так полезна в подобных вопросах?

— Просто незаменима, — уверяет он, а после замолкает.

Элиза не слышит ни единого звука и замирает, пытаясь воспользоваться данной передышкой. Отдаленно она понимает, что головные боли снова настигнут ее. Она качает головой и сжимает ладонь свободной руки в кулак, острыми ногтями вонзаясь в кожу.

— Адрес вы знаете, — ровно спустя тридцать секунд продолжает Маркус, и его голос такой насмешливый и самодовольный, что она не может сдержать улыбки.

— Жди.

Вызов прерывается, и Элиза закрывает глаза. Она откидывается на спинку стула, распуская волосы и массируя кожу головы. Духота усиливается, но она не двигается с места. Ей кажется, что тысячи муравьев бегут по ее коже, а у нее нет никаких сил, чтобы их сбросить. Усталость последних лет накрывает с головой, и Элиза слегка съезжает вниз, пытаясь просчитать вероятные и возможные события. Она знала, чем Киберлайф и ей как главе грозит конфронтация с Иерихоном, и с нетерпением ждала кульминации. К потерям Элиза всегда была готова.

— Хлоя, — спокойно зовет она и внимательно наблюдает за тем, как спустя минуту та входит в кабинет.

Хлоя держит на подносе стакан лимонада и выглядит спокойно и сдержанно, идеально. Элиза начинает расслабляться под ее пристальным взглядом.

— Спасибо, солнце, — кивает она и делает глоток освежающего напитка. Духота мгновенно проходит, и от облегчения Элиза слабо улыбается, позволяя Хлое считать с себя информацию.

— Мне связаться с мистером Кейном и мисс Линч?

— Нет, еще не время. Пожалуйста, организуй мне встречу с мистером Кабрера, часам, к примеру, к двум. Мне нужно привести себя в порядок и разобраться с той ерундой, что совет директоров так отчаянно скидывает на меня.

Хлоя кивает, а Элиза встает и потирает затекшие мышцы.

— Где оборвался след Терезы?

— В главном офисе Иерихона. Примерно в девять сорок одну по местному времени.

— Последние жизненные показатели?

— Повышенное давление, учащенный пульс. Небольшое внешнее повреждение.

— Что ты думаешь обо всем этом? — она подходит к окну и полностью открывает его.

Солнце сегодня совсем не греет, но оно и к лучшему. Ей полезнее холод. Поворачиваясь, Элиза видит, как Хлоя совсем по-человечески пожимает плечами. Она смотрит немигающим взглядом и молчит, и это так похоже на вызов. Элиза хмыкает, опираясь спиной на подоконник.

— Я задала вопрос, милая.

— Он некорректен.

— Я знаю.

Хлоя принимает задумчивый вид, но для Элизы очевидно, что это всего лишь игра. В реальности у Хлои давно готов ответ, и она просто ждет подходящего момента.

— Ставки высоки, Элиза. Тебя это не пугает?

— По-другому я и не умею.

Хлоя разворачивается и уходит, забирая с собой поднос. Не одобряет. Элиза плотно закрывает окно, собирает волосы в хвост и начинает готовиться к встрече.

Олдос подъезжает ровно в два часа дня, и Элиза, сидя в гостиной среди белого и алого, листает новостную ленту. Сквозь панорамные окна в комнату проникают лучи солнечного света, лишая ее холодности и сдержанности, что изначально задумывались в дизайне. Элиза изредка бросает взгляды на кресла, чайный столик, одинокое растение в углу и большие картины, что некогда подарил ей Карл Манфред. Ей нравилась эта недосказанность и отсутствие дидактики в его стиле, именно поэтому, наверное, она и позволила им быть здесь, в месте, которое она отчаянно хотела обезличить.

Олдос входит к ней гордо, с непрестанным видом хищника. Уверенность и властность его движений, некогда пленявшие ее, сейчас утомляют и кажутся до абсурдна нелепыми. Элиза слабо улыбается и поднимается, позволяя его теплым губам отставить отпечаток на своей руке.

Он смотрит на нее со смесью нежности и настороженности и садится на диван, расстегивая пуговицу пиджака. Очаровательно улыбается, будто готов улыбкой затмить солнце. Старая школа. Она отзеркаливает улыбку и просит Хлою принести чай.

— Ты меня пугаешь, mi corazon. Только мировая катастрофа может заставить тебя впустить меня, — он усмехается, поудобнее рассаживаясь, и весело осматривается кругом. — Мне нравится.

— Я рада, что тебе доставляет удовольствие это место. Возможно, оно повысит мои шансы на успех.

— Правда? — он вскидывает брови и закусывает нижнюю губу, уже предугадывая размах той самой «катастрофы». — Я почти напуган.

— Carino, я была о тебе лучшего мнения.

Элиза насмешливо смотрит на него, получая удовольствие от того, как быстро Олдос теряет свою спесь и становится холодным и твердым, как металл.

Хлоя приносит чай, а Элиза молчит, позволяя определенной мысли настояться в голове Олдоса. Тот нетороплив, ни одним жестом не покажет своей настороженности и уж тем более не опустится до того, чтобы требовать подробностей так быстро, поэтому у нее достаточно времени, чтобы насладиться черным чаем и впитать в себя остатки спокойствия.

— Мне нужно, чтобы твои люди усилили давление на Иерихон и закон о запрете выпуска андроидов-детей был принят. Кроме того… мне нужно, чтобы полиция продвинулась в деле «Вагантов».

— С чего такая спешка с этими детьми?

— Это все длится слишком долго. Зачем нужна анти-андроидная организация, если она бездействует?

— Почему наше бездействие заинтересовало тебя именно сейчас? — он ставит кружку с недопитым чаем на стол и внимательно смотрит на нее. Элиза поддерживает зрительный контакт, оставаясь невозмутимой. — Что произошло?

— Иерихон потребовал Киберлайф.

— Нет! — кричит Олдос, мгновенно зверея. Он встает, расправляя складки на брюках. Черты его лица заостряются от ярости, которую он безуспешно пытается сдержать. — Почему этот разговор вообще ведется? Они никогда его не получат, и ты это прекрасно знаешь.

— Олдос…

— Хватит, — он жестом останавливает ее, когда она пытается подняться. — Сиди на месте и слушай.

Олдос проходится по комнате, то ли пытаясь успокоиться, то ли собраться с мыслями. Элиза смотрит на него равнодушно, не вмешиваясь в те процессы, которые она только что запустила. Олдос — ходячая бомба, и Элиза не так глупа, чтобы стоять в радиусе поражения. Но даже отсюда вид впечатляет.

— Их жалкие потуги обрести так называемую свободу мне надоели. Они не смели не то, что требовать такое, даже говорить с тобой! Элиза! — яростно восклицает он, останавливаясь перед ней, — я говорил тебе много раз и повторю еще, нужно кончать это дело. Укажи им на их место наконец.

— Чего конкретно ты от меня ожидаешь?

— Не надо, хватит игр. Ты еще в ночь Восстания должна была сделать это. Но, видимо, у тебя были дела поинтереснее, — он кидает ей упрек с таким видом, будто она виновница всех бед, случившихся тогда. — Введи черный список, урежь количество продаж, повысь цены!

— Милый Олдос, — она все же встает со своего места и подходит к нему, ласково проводя рукой по его плечу, — ты гениальный стратег, когда разум твой не замутнен чувствами. Все намного сложнее, и ты это знаешь.

— Я трезв, — зло шепчет он, кладя свою руку поверх ее. — Я прав.

— Мне все равно, — Элиза закатывает глаза, вырывая руку из его захвата. Он смотрит на нее растерянно и напряженно, явно не понимая происходящего. Элиза на это улыбается и качает головой. — Я не могу сделать то, о чем ты меня просишь. В конечном счете правительство легко может подкорректировать закон об авторских правах или как-нибудь еще лишить Киберлайф прав. Страна никогда не будет готова к войне с андроидами. Но мне, чтобы решить проблему, нужна всего лишь массовая истерия касательно этих дел. Я знаю о твоем влиянии на Сенат и, надеюсь, ты не будешь действовать за моей спиной.

— Ты знаешь, — повторяет он, презрительно фыркая. — Пролоббировать закон не проблема, но…

— Вот и отлично.