«Победили. Мы победили»

В ушах звенит собственный голос, не затыкается, но Джинн только рада — она победно улыбается, едва замечая ворота родного города.

Кэйя, что едва не тащит её к городу, звучит не так счастливо. Голос его отдаётся слабым эхом, будто за толщей воды, но Джинн различает в едва уловимых словах самую настоящую тревогу. Если не ужас. Но почему? Она более чем уверена, что они справились и прогнали этих проклятых магов Бездны туда, откуда они пришли. Так почему…

— ЛОУРЕНС! ЗА БАРБАРОЙ, ЖИВО!

Силуэт — ох, перед глазами плывёт, — срывается с места, пока Кэйя рявкает команду другому рыцарю… чёрт, не может разобрать, что именно, её окружают звон и собственное сердцебиение, такое быстрое и сбивчивое, оно оглушает, и Джинн шипит сквозь сжатые зубы. Голова раскалывается. Раны начинают нещадно обжигать своим присутствием по всему телу. Хочется просто закрыть глаза. Ноги не слушаются. Хочется спать.

Когда они минуют площадь, Джинн еле передвигает ватными ногами и не различает вокруг ничего — люди молчат, люди поднимают шум, оглядываются и затаивают дыхание. А иногда кричат.

У Кэйи голос уже отдаёт хрипотцой, но он бормочет что-то, то ли для неё, то ли себе же под нос — «давай-давай, ещё немного, совсем немного, Джинн, не смей, блять, отключаться!» — и крепче сжимает её левую руку, обвитую вокруг его шеи.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Фокусируйся. Дыши глубже.

Толпы перед ними расступаются, их собственные патрульные, обступившие их двоих, заверяют запаниковавших жителей, что всё хорошо, вражеская атака отражена и городу ничего не угрожает. Всё под контролем.

Всё, блять, под контролем, Гуннхильдр.

Возьми себя в руки, Гуннхильдр.

Правую руку обжигает острая боль. Джинн прикрывает глаза. Ещё пару раз переставляет ноги.

Сквозь фоновый шум, сквозь собственное биение сердца она различает голос. Резкий вдох на границе с криком.

— ДЖИНН!

Джинн находит в себе силы открыть глаза и даже криво улыбнуться. Она делает ещё один шаг к Лизе, прежде чем перед глазами окончательно темнеет, и сознание её окунается в чёрную пучину беспамятства, сна, которые можно сравнить с одной лишь трижды проклятой Бездной.

***

Это случилось через неделю после того, как папа с Барбарой ушли.

Джинн взволнованно поправила простое, но миловидное платьице, то и дело поглядывая на себя в зеркало. Ей редко выпадали поводы надеть что-то помимо тренировочных брюк в последнее время, так что всё должно выглядеть складочка к складочке идеально. Даже узорные волны кажутся идеально волнистыми, такими, какими они и должны быть.

Барбаре точно понравится. Она всегда любила именно эту юбку и всегда говорила, что Джинн в ней самая красивая.

Фух. Теперь точно готова.

Быстро, чуть ли не слетевши вниз по гладкой периле (она даже нечаянно напугала одну из горничных, Лаванду!), Джинн остановилась в полной готовности у больших напольных часов, что своими громкими ударами знаменовали девять часов утра. Взгляд её невольно метнулся к их домашнему святилищу. Служба, должно быть, уже началась, но она уверена, папа не будет сильно расстроен, если они немного припоздают, может, поворчит немного, но не более того. Она стерпит любой выговор сейчас, лишь бы побыстрее навестить его и Барбару.

Она сдержанно улыбнулась Анастасии, что шла мимо неё с корзиной чистого постельного белья, но едва ли сдерживала своё доброе волнение. И, кажется, Анастасия заметила.

— Ждёте чего-то захватывающего, Леди Джинн?

— Можно и так сказать! Матушка скоро закончит свои дела и мы пойдём в собор на воскресную службу, — нетерпеливую улыбку она всё-таки не сдержала, да и чего тогда стараться, теперь она даже едва-едва покачивалась с пятки на носок, не имея сил удерживать эмоции внутри, как велела мама. — Здорово, правда? Мы не пришли в прошлый раз, просто…

Просто с самого утра они ругались, пока Джинн наблюдала, как Барбара собирает свои вещи в рюкзачок.

— …неважно. В общем, в этот раз точно не пропустим!

— Это и вправду приятно слышать, Леди Джинн, — кивнула Анастасия. И как-то странно улыбнулась… — Надеюсь… надеюсь, Барбатос услышит Ваши молитвы. Да направит Вас ветер.

— Спасибо! И да направит ветер и тебя тоже!

И тогда она ушла. Джинн заметила, как они странно шушукались с Лавандой в одном из коридоров, то и дело поглядывая на неё саму, но тут же отвлеклась, услышав голос матушки.

— Джинн, ты готова?

Джинн развернулась и презентовала свой наряд во всей своей красе, повертевшись на месте и даже приподняв подол, дабы были видны сапожки. Та сдержанно кивнула, и тогда они покинули стены поместья.

Но прежде, чем Джинн успела даже взглянуть в сторону площади, её матушка, почему-то, уверенным шагом направилась к массивным воротам.

— Мама? — Джинн преодолела желание оттянуть её за рукав, так как это смотрелось бы крайне неприлично со стороны, так что вместо этого лишь неловко засеменила рядом, пока её мать и не думала сбавлять шаг. — Мы же идём на службу, помнишь?

Она едва ли взглянула на собор, возвышающийся над городом, прежде чем взяла Джинн за руку.

— Я говорила, что мы пойдём на молитву, разве не так? Статуя Семерых находится не так далеко от города, тебе будет полезно пройтись и размяться перед сегодняшними тренировками.

Джинн… Джинн остановилась и оглянулась на высокие крыши, выглядывающие из-за спины Анемо Архонта. Она сглотнула ком в горле. Грудь начало неприятно сдавливать разочарованием.

— Но… но в соборе проходит служба… Мы можем успеть, если пойдём сейчас-

— Никаких «но», Джинн. — Холодно и резко. Она потянула её за запястье, ещё более решительно направившись к выходу из города. — Нам не нужны посредники в разговоре с Лордом Барбатосом.

Джинн спотыкалась и вытирала слёзы рукавом рубашки до самых городских ворот, ровно до тех пор, пока оглядываться на крыши собора не осталось ни возможности, ни смысла.

***

Первое, что чувствует Джинн — жгучую боль в правой руке. Она стискивает зубы и делает глубокий вдох через нос, а затем медленный выдох. Не страшно. Не впервой.

Голова болит так, словно митачурл пробил ей черепушку своим топором, что, впрочем, не исключено — события (вчерашней, кажется?..) битвы мелькают в голове и складываются в единую картину с переменным успехом. Патруль, зачистка лагеря… маги бездны и слишком, мать твою, много митачурлов. Слишком мало их самих.

Первое, что она видит, с трудом открыв глаза — это высокие, расписные и пёстрые потолки собора. Знакомые, жутко знакомые до мельчайших деталей. Сколько раз она приходила проведать рыцарей, сколько раз валялась на койках сама.

Раненые рыцари, Кэйя… тц, дальше всё словно в тумане. Крики. Много криков. Победа..? И Мондштадт.

С трудом Джинн поворачивает голову направо — на соседней койке без задних ног дрыхнет Кэйя. Грязный, измотанный. Зато, вроде как, живой.

Руку снова обжигает невыносимая боль, и Джинн тихо ругается.

Кто-то в комнате охает и подлетает к её кровати так быстро, что сначала она и не улавливает движения.

Её окружает приятный холодок.

— Проснулась, — тихо выдыхает Розария, и в её голосе Джинн различает что-то похоже на… облегчение? Что, Бездна побери, происходит?.. — Заставила же ты всех понервничать, Гуннхильдр… надо позвать Барбару.

— Стой, — собственный хриплый и слабый голос кажется ей чужим. Она прокашливается. — Постой.

Розария, уже направившаяся к выходу, оборачивается. Пару секунд она просто смотрит на Джинн и хмурит брови, словно решает, будет ли хорошей идеей не предупредить их лекарку сразу. Однако же, спустя пару секунд размышлений, она полноценно разворачивается и садится у самой койки, стараясь скрыть сомнения за маской холодного спокойствия.

Джинн хотела бы знать, что могло так взволновать Розарию (из всех людей), но голова её болит слишком сильно даже для излишних волнений.

Она глубоко вдыхает.

— Как держится Кэйя?

— Этот чудила в порядке, — Розария фыркает, оглядываясь на капитана кавалерии на соседней койке, и закатывает глаза, когда тот едва всхрапывает. — Он больше переволновался о тебе, чем о собственных ранах, но с ним всё хорошо. Сейчас ему нужен только отдых.

— Хорошо, хорошо… — она облегчённо выдыхает. — Я рада, что он в порядке.

— Не волнуйся. Он засранец живучий.

— Это точно.

Молчание будто бы душит, но Джинн нужно время собраться с мыслями, дабы получить ответы на мучающие вопросы.

— Сколько я проспала?

— Два дня.

— Что с рыцарями?

— По большей части в порядке, но одному стрела угодила в плечо, а ещё один сломал ногу. Остальные отделались синяками и лёгкими ранами.

Могло быть и хуже. Но, Хвала Барбатосу, в этот раз им повезло. Вина пытается поднять свою голову где-то глубоко внутри, но Джинн только слабо отнекивается. Нет сил. Главное, что никто не погиб.

Как только оправится, первым делом она займётся набором рекрутов. Трудностей не возникнет, в городе множество юношей и девушек, горящих идеей вступления в орден, однако отбор, экзамен… Джинн просто надеется, что в этот раз прошедших будет больше. Может, она даже возьмётся за обучение? Но разве что частично, если времени будет хватать…

Правая рука снова пульсирует обжигающей болью. Джинн шипит, но даже не пытается ею двинуть — она словно не чувствует её, так что, может, пока не стоит напрягаться и делать хуже.

— Меня принёс сюда Кэйя, так? Я смутно помню, как он тащил меня через город и… и на этом всё.

— Кэйя и Лиза, на самом деле, — Розария прокашливается и, наверное, она чертовски сильно хочет курить. Джинн знает об этой вредной привычке от Барбары, так что она просто благодарна, что сестра Розария сейчас сдерживается. Не переносит она дым. — Один грязный и ободранный, как псина, и выглядел так, словно сам сейчас помрёт прямо на ступеньках, а из-за второй… скажем так, стражи чуть сами в штаны не наложили, когда небо резко потемнело из-за туч. Но благо её успокоили. Они… сильно переволновались. Барбара тоже.

Джинн сглатывает и осторожно поглядывает на Кэйю, только вот тут же отводит глаза. Она чувствует… вину. В первую очередь сильную вину за то, насколько она заставила всех нервничать. Хочется извиниться.

Она отметает мысль в сторону и вместо этого бормочет себе же под нос:

— Нужно будет поблагодарить их всех.

— Только когда полностью встанешь на ноги, ладно? Барбара мне голову откусит, если я позволю тебе нестись к ней с благодарностями в таком состоянии.

В ответ Джинн слабо посмеивается.

Смешки стихают, как только в руку отдаёт очередная вспышка боли. Проклятье. Она закрывает глаза.

— А теперь рассказывай, что у меня с рукой, — она с трудом приподнимается на левом локте и фыркает, чувствуя, как же мало в ней сейчас сил. — Лишь бы не перелом, заживать будет вечность…

— …слушай, мне правда стоит позвать Бар…

— Или просто рана глубокая?

— …бару.

Розария сглатывает и молча встаёт со стула. Она... явно не хочет здесь быть.

Джинн с интересом поворачивается и опускает взгляд на свою руку.

На. На свою руку.

— Джинн..?

Бездна– Бездна всё побери.

Должно быть, она спит. Да, да, определённо! Даже Розария сама не своя потому, что они просто находятся в сознании Джинн. У неё жар, ха-ха, наверняка жар, такое только на дурную голову приснится.

Ну же. Просыпайся, Джинн, давай же.

— Джинн!

Она– она болит, значит всё хорошо! Боль волнами накатывает раз за разом, Джинн пытается игнорировать их, но только дышит через нос, сжимая челюсти.

Давай, Гуннхильдр, давай вставай, Бездна, блять, тебя побери!

Она пытается сжать руку. Ничего.

Она пытается. Ничего.

Она как будто задыхается, вдох за выдохом — сбивчиво, нервно… что-то обжигает щёки. Слёзы?

Не хватало тебе плакать в отключке.

Просыпайся.

Удар по щеке. Левой рукой она касается горящего следа от собственной пощёчины. Еле давит в груди всхлип. Розария встревоженно хватает её за плечо и, кажется, отзывает по имени, что-то говорит, начинает кричать, но её не слышно. Глухо. Шумно в голове.

Джинн снова опускает взгляд. Руки всё ещё нет.

Глотку раздирает крик.

***

— Моя хорошая, ты так и не поспала за последние два дня?

— Могу спросить Вас о том же, — Барбара слабо усмехается, понуро качая головой. — Кто-то должен был присматривать за ней, да и… ну, не думаю, что я смогла бы уснуть. Мы с сёстрами, хвала Барбатосу, утянули её прямо из рук Селестии в первую ночь, но… я просто хотела быть рядом. На всякий случай, понимаете?

— Боюсь, как никто другой.

Лиза сглатывает ком в горле. Она и сама провела бы у койки Джинн все эти ночи, если бы не множество документов, свалившихся на её плечи. Отчёт об этой несчастной вылазке, письмо для Нингуан с предупреждением об активности Ордена Бездны на границе у Каменных Ворот, бумажная работа Кэйи… множество забот. Работать очень трудно, когда от напряжения и постоянной тревоги воздух вокруг тебя так и искрится, и хочется то и дело сорваться в Собор. Ещё ночь она провела в лаборатории, в окружении трав и настоек для лечения раненых.

Лиза измотана, но единственное, чего она желает сейчас — это увидеть Джинн.

Барбара берёт сумку из её рук и неспешным шагом бредёт в сторону лазарета.

— Вы… Вы правда уверены?

— Насчёт?

— Насчёт всей этой… ситуации. Вы уверены, что сможете позаботиться о ней? Джинн, ей… ей через многое придётся пройти. И это будет трудно. Для всех. Я, — Барбара глубоко вдыхает, разворачивается на пятках и одаряет Лизу таким серьёзным (но всё ещё взволнованным) взглядом, какого она ещё не видела на лице их юной мондштадтской звёздочки. — Я пойму, если ты решишь отказаться. Просто сделай это сейчас, потому что потом… я не хочу, чтобы Джинн была задета ещё сильнее. Может, я всё-таки смогу совмещать службу с присмотром за ней…

Как же они иногда похожи.

Барбара прекращает бормотать, как только чувствует руку на плече, и поднимает взгляд. Лиза улыбается мягко и осторожно — так, будто все проблемы впереди не так страшны, какими кажутся. Заверительно и успокаивающе. И, видимо, это действует, потому что Барбара немного, но расслабляется.

— Послушай, я осознаю, насколько трудно это может быть и как много ответственности я на себя возлагаю, — обычно, она так не делает. Лишняя работа, лишние обязанности — всё это риск, на который она обычно и не подумала бы пойти. Но дело касается Джинн. А когда дело касается Джинн, Лиза ни на секунду не задумается о том, стоит ли игра свеч. — Но я хочу помочь. И Барбатос покарай меня, если я вру… ну, или же я могу съесть парочку противных тестовых слаймов на ужин, если действительно облажаюсь. С большой тыквой на десерт.

Барбара — хвала Семерым — наконец улыбается, едва хихикая в ладонь.

— Тестовые слаймы, мисс Лиза?

— Невероятный в теории и нерабочий на практике концепт, — объясняет она с лёгкой улыбкой на губах. — Профессор был не в восторге, когда половина лаборатории оказалась в муке и брызгах теста… но, должна сказать, могло быть и хуже.

— Это как же?

— Видишь ли, настоящие и живые тестовые слаймы оказались бы куда большей и опасной проблемой для академии, чем грязная лаборатория. Боюсь даже представить, на что были бы способны созданные мною монстры.

— Ох, они определённо понравились бы Джинн. Только подумайте, полуготовая пицца, сама запрыгивающая в печь!

— Не поверишь, но она и правда так и сказала, — воспоминание заставляет тепло улыбнуться. Они тогда наведались в Кошкин Хвост и заказали на ужин лучшую их пиццу и болтали обо всём, что только в голову придёт, до самой ночи, пока не пришлось расходиться по домам. Кажется, это было так давно. Они и правда давненько не ужинали вдвоём. — А потом уличила меня в преступлении против элементальной природы. Слово в слово, как мой профессор!

— Ну, уличили уж точно не без повода…

— Барбара! Жестоко, сестра Барбара, крайне жестоко с Вашей стороны осуждать мой исключительно учёный интерес подобным образом.

Немного глупой и детской драмы в голосе, и Барбара снова заливается заразительным смехом.

И тогда Лиза позволяет и себе немного расслабиться. Всё-таки, юным звёздочкам вроде неё ещё рано угасать под гнётом излишних тревог.

За непринуждённой беседой они проводят ещё пару минут, неспешно шагая по ныне пустому собору, ровно до тех пор, пока со стороны лазарета не разносится пронзительный крик.

Сердце Лизы, кажется, на мгновение останавливается. Искры проносятся по сжатым кулакам и побелевшим костяшкам.

Они срываются на бег.

Массивная дверь распахивается, Лиза слышит, как кто-то — Джинн, это голос Джинн — судорожно хватает ртом воздух, всхлипывает и воет так, как никто бы не ожидал от Грандмасте–

Нет. От Джинн. От Джинн Гуннхильдр.

Одна только мысль заставляет Лизу проглотить собственные слёзы.

Она бросается к кровати даже не обратив внимания на растерянных Розарию и Кейю, не успевает взять Джинн за уцелевшую руку, ведь Джинн цепляется– нет, хватается за её рукав так, будто от этого зависит её жизнь, и утыкается в плечо, не переставая дрожать и вздрагивать. В ушах воет ветер, крепко сковавший их в свои объятия.

Лиза притягивает её ближе.

Вдох за выдохом. Вдох. Выдох.

Её голос звучит так хрипло и тихо, что Лиза еле различает слова.

— Скажи… это- это в-всё сон… пожалуйста, скажи.

Лиза не хочет ей врать. Но просто не находит в себе сил озвучить правду.

Она дрожаще вдыхает. Гладит спину, прижимает крепче и молчит, потому что собственные слёзы мешают говорить. Дерут горло. Она невольно сжимает ткань больничной рубахи.

Вокруг тихо.

Паника — она словно зараза, пожирающая изнутри. Перебрасывается с человека на человека.

Лиза шепчет, не зная, слышит ли её Джинн вовсе.

— Нет.

Она старается унять собственную дрожь, ведь Джинн молча утыкается ей в плечо и судорожно хватает ртом воздух, вздрагивает, всё тише и тише, реже и реже, пока и те малые силы не покидают её окончательно, и тогда ветер стихает.

Собственная усталость тяжёлой завесью опускает её веки, пока разум мечется от вопроса к тревоге, от волнения к ответам… самый настоящий хаос.

Проходит, кажется, вечность, прежде чем голос Барбары окликает её снова. Сама она оставляет на тумбочке сумку с колбами зелий. Глаза у неё такие же красные, как, наверное, и у самой Лизы.

— Ты всё ещё уверена?

— Я сделаю всё, чтобы помочь ей справиться с этим, — даже собственный шёпот кажется Лизе слишком тихим, — Оставь свою сумку с бинтами и выведи Розарию покурить. Иначе она сейчас взорвётся.

Она кротко смеётся, слыша позади беззлобную ругань Розарии и удаляющееся постукивание двух пар каблуков.

Однако, на её плечо ложится рука.

Кэйя одаряет её уставшей, но заверительной улыбкой, хлопает по плечу и едва прихрамывает, тоже направляясь к выходу.

А Джинн выглядит так, будто бы даже там, где-то в стране снов, её терзают множество тревог и забот, будто бы и там изнуряя такую юную, ещё полную сил девушку. Она всё ещё крепче стали, Лиза уверена. Всё ещё настолько же сильна. И всё так же невероятна.

Лиза сжимает её руку и тоже прикрывает глаза. Посылает Семерым свою молитву с одной единственной просьбой.