Когда по коммуникатору послышался адский треск, Дэмиен понял, что что-то глобально пошло не так. Он только потянул руку к уху, как Найтвинг опередил его:

      — Би! Красный Робин!

      На той стороне, сквозь прорывающийся с трудом шум и помехи, обрывками послышались голоса; юноша почувствовал, как секундное смятение переросло в панику, словно по щелчку пальцев.

      Бэтмен кричал что-то о колоннах и о том, чтобы Красный выбирался из здания — но через мгновение послышался еще больший треск; голоса, хоть и стали громче, слышались еще более рваными и теперь почти невозможно было определить, кто и что говорил.

      — Они в заброшенном здании на окраине Готэма, северо-запад, — молниеносно отреагировала Оракул, и координаты тут же прилетели на их персональные компьютеры, — стараюсь восстановить связь.

      — Пятнадцать минут, — откликнулся Колпак; его хриплый металлический голос даже сквозь фильтры отчетливо отдавал напряжением.

      — Двадцать семь, — выдохнул Найтвинг.

      Дэмиен порывался что-то сказать — но не смог. Он почувствовал, как схлопнулась его челюсть, словно капкан, душа собой любой его звук, как замерло его тело; перед глазами поплыло и — даже если он знал Готэм как свои пять пальцев — он не мог понять, где сейчас находился.

      Его ноги вросли в землю — крышу? Бетон? Асфальт? — и он не смог ни шевельнуться, ни вздохнуть. Паника охватила его голову, как пожар, и от собственного оцепенения, и от голосов семьи, их шорохов.

      Из коммуникатора продолжали доноситься крякающие звуки, тяжелое дыхание забывшего отключиться Колпака; он никогда не терял голову в момент опасности так — он выходил сам и вытаскивал других из худших ситуаций, и, хоть его тело в такие моменты могло опередить его разум и работать на адреналине, не было ни малейшей причины, почему сейчас это было не так.

      Он стоял, словно стены сковали его со всех сторон, он хотел двигаться, сказать что-то — но не мог, словно его и не существовало; словно он был не больше, чем выточенная из камня горгулья.

      Время замерло, и он чувствовал каждый миг, каждую остолбеневшую секунду, каждый тремор его собственных мышц, силящих освободиться.

      — Семь минут, — донеслось от Джейсона — и его сбитое дыхание показывало, как сильно он старался успеть быстрее; хриплый вдох Ричарда включился на мгновение — чтобы выдохнуть «девятнадцать» — и вновь выключился.

      Послышались помехи, грохот, такой, что даже по сломанному коммуникатору было понятно, насколько оглушающе это было, и это вызвало новую волну леденящего страха, холодного пота.

      Дэмиен только сейчас понял, как сильно грохотало его сердце — возможно, так же громко, как рушащееся здание в самом его эпицентре.

      — Би под 'авалом, без со’нания, — затрещало в его ухе, — не 'у до него 'браться.

      — Пятнадцать! — рявкнул Найтвинг; тяжелое дыхание Джейсона все говорило за него.

      — Я не чув’ую своих 'ог, — добавил Красный Робин; сбоящие пощелкивания разрывали его слова и голос, искажая их почти до неузнаваемости. — 'ание нестабильно и, 'жется, про’лжает рушиться.

      Все, чего хотел Дэмиен — импульса, чтобы он мог шевельнуться, сказать хоть слово — он знал, что говорить.

      Криптонианцы слушали их сердца — но не голоса. По крайней мере, не тогда, когда их не звали. Они пришли бы быстро — и они смогли бы поднять любой вес, чтобы вытащить из-под завала двух мужчин — и для этого нужно было только разомкнуть зубы.

      — Робин, — заскрипела связь, — мне так 'аль.

      Не надо, подумал Дэмиен, все еще силясь разжать губы, пожалуйста, только не сейчас.

      — Я 'ак сожалею — я 'омню, я 'рил тебе про эту суб’ту, — Тим прервался и, в трескотне, с трудом можно было различить его тяжелое дыхание и кашель, — и что я обещал не 'держива’ся и не лезть в 'пасность хотя бы 'ва раза в 'сяц.

      Прекрати, хотел крикнуть Дэмиен; прекрати говорить и глотать известку, и делать все еще более неизбежным, чем оно было уже. Он чувствовал, как что-то щекотало его подбородок, и, даже если это были слезы, он ничего не мог предпринять.

      Лишь бы только ему удалось обрести голос. Пока еще не поздно. Пока еще…

      — Я 'бя так л’блю, — отчаянно защелкало в его ухе, — так сильно 'юблю. Мне так жаль, 'миен.

      Замолчи. Заткнись!

      — Это точно не та 'туация, в которой я хотел бы тебе приз’ваться в л’ви, — снова исказился его голос; кашель это был или шум рушащихся стен, Робин не хотел знать, — но я люблю 'бя и мне так 'зумно жаль.

      Это не должно было быть их точкой — она не должна была быть такой; юноша снова дернулся, силой пытаясь заставить свое тело его слушаться — и, кажется, на мгновение, — ему это удалось; крупная дрожь прошла по его спине, его челюсти, и он едва уловимо двинулся вперед.

      Он мог. Он должен был.

      Это не могло быть концом — не таким; не как в худших его кошмарах.

      Вновь послышался грохот, хруст — и теперь он слышал его, словно был там, словно он был куском здания, падающего на погребенных в осколках и пыли людей.

      Крик боли Тима заставил его дернуться — все телом, теперь ощутимо, почти мучительно, разрывая его собственные мышцы, будто это он был под завалом — и открыть рот.

      — Дэми, — услышал он; голос был не хриплым, не тусклым. В нем не было треска, как от сломанного динамика и шума разваливающихся стен. Он так отличался от всего, что он слышал последние — сколько? — минуты, что юноше показалось, что он был вырезан и неумело приставлен его собственным, сведенным с ума разумом.

      Что-то влажное и холодное коснулось его лица, позволяя, наконец, его почувствовать.

      — Дэми, — снова послышалось над ним, — мой принц, все в порядке. Это кошмар. Это просто кошмар. Пожалуйста, не дергайся.

      Да, это и правда был кошмар — даже хуже; это была катастрофа, крах…

      — Умоляю, лежи, — прошептал — Тим! — так тихо и нежно, как смог, — ты сорвешь шов. Все в порядке. Я жив. Ты жив. Вся наша семья жива и в полном порядке. То, — сбивчиво бормотал он, — что ты видел, просто чертов токсин, и я клянусь, я вытрясу из Крейна душу, когда ты поправишься.

      Тим, это был Тим — и кошмар, Крейн…

      — Крейн? — ахнул он, с трудом раскрывая губы. Чувствительность от его щек постепенно возвращалась всему его телу — деревянному и напряженному, будто все его нервные окончания враз скрутили в узлы.

      — Да, — хрипло согласился голос — Тим, это был Тим, живой — значит, завал… — открой, пожалуйста, глаза, Дэми.

      Ему потребовалось несколько секунд, чтобы почувствовать собственные веки — и, когда он ощутил их зажмуренными до боли, он заставил их медленно расслабиться и, с трудом, открыться.

      Тим занимал весь его обзор — его усталое лицо, чистое от крови и новых ран (хотя это он понял чуть позже), со знакомой, сочувствующе-нежной полуулыбкой и сведенными к переносице бровями.

      — Вот так, — шепнул он, отстраняя ладонь — оказывается, это было его ладонь на его лице — и убирая налипшие на лоб, мокрые от пота волосы, — все хорошо, Дэми. Ты дома. Посмотри, — продолжил он, на мгновение отстраняясь — почти заставляя младшего протестующе крикнуть, — вот Альфред.

      Парень вернулся, держа на руках их кота, укладывая его Дэмиену на грудь — и его теплый, тяжелый вес вернул чуть больше концентрации в его все еще сопротивляющийся мозг.

      Он не понимал как Крейн — как он мог разрушить здание, и как Тим был здесь — такой…

      — Кошмар, Дэми, — напомнил ему парень, вновь нависая над ним, почти полностью занимая его поле зрения собой, — Крейн не рушил зданий. Мы были на старом складе, и там была его ловушка, а твой ребризер был неисправен. Что бы ты ни видел, было кошмаром, малыш, — шептал он, вновь обхватывая холодными руками его щеки, — и я здесь. Я всегда буду здесь.

      — Ты, — прошептал Дэмиен, пытаясь вспомнить, как пользоваться собственным голосом, — я думал… здание… отец…

      — Пей, — попросил Тим, чуть приподнимая его и поднося к губам стакан воды, — все живы, и Би, и я — все. Склад на месте, такой же, какой и был, — пообещал он, пока юноша жадно опустошал кружку; он только теперь понял, насколько пересохла его глотка. — Когда мы поняли, что твой ребризер не работает, я вызвал Би и мы перенесли тебя в Бэтмобиль и дали тебе те антидоты, что у нас были. Они не сработали, — тихо, с очевидной болью признался Тим, вновь укладывая его на подушки, и наливая еще воды, — прошло уже несколько часов после нашего возвращения. Это была чертовски длинная ночь, Дэми.

      Он хотел было что-то сказать, снова спросить, но устроившийся на его животе Альфред, до этого старательно маневрирующий, чтобы не уходить и не упасть, когда Дэмиен двигался, принялся мять его своими лапами, чуть задевая когтями кожу. Тим обратил взгляд на кота.

      — Убрать его?

      — Нет, — выдохнул юноша, пытаясь поднять левую руку и осторожно опустить — не уронить! — ее на мурлычащего Альфреда. — Пусть.

      — Хорошо, — согласился старший, осторожно присаживаясь рядом, находя правую его ладонь и ласково ее сжимая между своих и баюкая.

      Робин прикрыл глаза — и картинки вновь встали перед его глазами: падающий дом, трескучий коммуникатор, надрывающийся Тим.

      — Джон! — вскрикнул он, снова дергаясь, пытаясь сесть. — Джон!

      — Дэми, Дэми ляг, — захрипел Тим, с отчаянием давя на его плечи, пытаясь удержать его в горизонтальном положении, — твой шов. Все в порядке, малыш, я клянусь — все живы, это просто токсин.

      Отчетливо загудел телефон — совсем рядом, и его резкий рингтон вернул его из видения обратно в их квартиру, в кровать, где был он, Тим — живой — и его кот, в ужасе подобравшийся, но не уходивший.

      — Он под токсином, — сказал парень, едва только принял вызов, — клянусь, в безопасности. Дома.

      С той стороны трубки кто-то быстро затараторил — он не мог с такого расстояния разобрать слова — и парень вновь ласково стиснул его ладонь.

      — Спасибо, Джон, — выдохнул он, — я знаю. Не сработал ни один антидот и это, вероятно, займет какое-то время, но он будет в порядке. Да, я знаю. Не бойся, я не спущу с него глаз. Хорошо. Я передам, — он отстранился, завершая звонок и возвращая мобильник на прикроватную тумбочку.

      — Токсин? — прохрипел Дэмиен, когда Тим опустился рядом; теперь он мог разглядеть синяки под чужими глазами.

      — Да, — пробормотал старший, — твой ребризер был сломан. Все живы. Склад стоит крепко, и мы с Джоном переломим Крейну шею.

      — Отец, — шепнул юноша.

      — Как будто он в состоянии остановить разъяренного мета, — пошутил Тим, впрочем, без улыбки; на его челюсти заметно дернулся мускул. Парень вновь обхватил чужую ладонь своими и привлек к своему лицу. — Все в порядке.

      — Ты и отец, — хрипло начал Дэмиен, борясь с возникающими образами в своей голове, — под завалом. Мы не успевали, а я не мог… пошевелиться. Говорить.

      — Ты хотел позвать Джона, чтобы он нас вытащил? — на полузаметный кивок Тим нежно поцеловал его пальцы. — Это очень хорошая идея, Дэми.

      — Не получилось… сказать, как будто… мог просто смотреть…

      Старший издал сочувствующий звук, снова целуя его, пододвигаясь ближе, так, чтобы тепло его тела было еще более ощутимо.

      — Я понимаю, — тихо ответил он, — я часто вижу сны, в которых не могу ничего сделать, даже вздохнуть. Это сон, малыш. Брюс у себя в пещере, делает анализы токсина. Я с тобой, здесь, у нас дома, — он на секунду оторвал от постели голову, оглядываясь. — Хочешь, я открою шторы? Чтобы ты видел. Там уже светает.

      Дэмиен чуть замешкался — но кивнул, пожалев об этом, как только парень поднялся; он снова почувствовал себя замершим и пустым, одиноким наблюдателем — Альфред спрыгнул с кровати, когда он дернулся, чтобы позвать Джона, и теперь поглядывал издалека.

      — Все в порядке, — повторил Тим, возвращаясь обратно; теперь, когда слабый свет из окна упал на него, его мешки под глазами стало видно еще лучше. — Все хорошо, Дэми. Я бы предложил тебе встать и походить по дому, если тебя держат ноги.

      — Я хотел бы этого, — пробормотал юноша, протягивая руку, чтобы старший снова заключил ее в теплую хватку своих ладоней. — Чуть позже.

      — Когда пожелаешь, — пообещал Тим, — но я должен попросить тебя быть осторожнее с твоим правым бедром, тебе пришлось наложить шов, после того как ты задел арматуру.

      Дэмиен послушно кивнул, боясь сомкнуть глаза, несмотря на то, как сильно он этого хотел; все еще взбудораженный кошмаром и ядом мозг мог вновь его подвести. Словно почувствовав его неуверенность, парень перелег к нему поближе и заглянул в глаза.

      — Я так напугался, — признался он тихо, — когда ты упал, там, и закричал. Я даже сначала не понял, в чем дело.

      Робин не знал, что сказать; он тяжело выдохнул, и попытался прижаться лбом к чужому плечу. Вышло не очень складно, но, по крайней мере, так физического контакта стало больше.

      Он чувствовал, что токсин еще не отыграл; он подбрасывал тревожные мысли и судорогу, продолжая его изводить, хоть и слабее, и, чтобы справиться с этим, ему, Дэмиену, потребуется еще какое-то время.

      Тим был рядом. Он был жив — в порядке. Семья была цела. Со всем остальным он мог работать.

      Старший поднялся за еще одним стаканом воды; его лицо было усталым, печальным, но выражение его глаз оставалось нежным, когда Дэмиен оперся об него, поднимаясь.

      — Никогда не пугай меня так больше, — попросил он; юноша опустил пустую кружку на свои колени и привалился к его плечу, прикрыв глаза. Вибрация чужого голоса передавалась ему даже в этом положении, резонируя с изнеможением в его костях, — пожалуйста, — Тим забрал стакан, возвращая его на место, и ласково обнял младшего за пояс. — Я любл…

      — Не надо, — прошептал Дэмиен, вздрогнув, — не сейчас. Когда уйдет токсин.

      Парень не стал спрашивать; он только сжал юношу крепче, и прильнул поцелуем к его волосам.