Джей сказал как-то — если ты проснулся утром, а у тебя ничего не болит, значит, ты умер. В этой фразе — для ночного мстителя уж точно — была логика, непробиваемая и верная.
И, следуя ей, Тим был живее всех живых — хотя его левая нога так определенно не считала.
Не только она, судя по всему; стоило ему понять, что он проснулся, как все его тело откликнулось смазанной болью, и его правое бедро, рука — тоже правая, нижние левые ребра и нос присоединились к недовольной своим состоянием ноге. Ощущение было полуслабым, словно они болели, но где-то на отшибе, вполсилы, хотя им определенно было хуже, чем Тим мог сейчас осязать.
Видимо, действие обезболивающего постепенно подходило к концу — и спасибо небесам, что он проснулся до того, как его тело взвыло от боли в полную силу. Это всегда вызывало у него чувство побежденного бессилия, хоть страха и не внушало.
Тим открыл глаза — они до этого были закрыты, оказывается — и взглядом уперся в привычный потолок медотсека. Нос от движений зрачков заболел, почему-то, сильнее.
Молясь о том, чтобы хотя бы его шея была цела, парень повернул голову, мгновенно замечая непривычно гигантское кресло прямо около койки. Ютящийся в нем со скрещенными ногами дремлющий Дэмиен был явлением привычным и невероятно греющим душу — и несколько забавным, потому что кресло он явно умыкнул прямо из-за компьютера, и на чем теперь Бэтмен сидел было загадкой.
«Разбуди меня» — значилось на бумажке, прилепленной к боку тумбочки, стоящий от его кровати в полуметре — и Тим нежно фыркнул родному почерку. Под первой запиской значилась вторая, подчеркнутая и написанная, словно кто-то изо всех сил давил на ручку: «только попробуй встать с кровати», и она заставила парня закатить глаза. Как будто он настолько дураком был, честное слово.
— Я близок к тому, чтобы отсюда скатиться и поползти к лифту, как гусеница, — заметил он вслух, и Дэмиен распахнул глаза. Судя по тому, насколько ясными они были, спал он некрепко.
— С твоим переломом тебе только это ближайшие дни и предстоит, — тут же посулил он, расплетая ноги и потягиваясь — и Тим проследил за его жестом, за тем, как напрягались его мышцы и как задравшаясь футболка чуть оголила его живот — и то, каким великолепным его парень был, заставило его ненадолго забыть о все еще дающей о себе знать боли.
— Не смей так на меня смотреть, — фыркнул младший, ловя его взгляд и поднимаясь, — я ужасно раздражен и напуган.
Если быть точнее — ужасно напуган и раздражен, но Тим не стал его поправлять; семантика бы только заставила юношу хмуриться сильнее, пусть тоже для вида. К тому же, в Дэмиене так или иначе злость всегда шла бок о бок со страхом, как вторичная реакция.
— Хочу и смотрю, — усмехнулся парень, вскидывая бровь. Судя по немедленному ощущению стянутости, она тоже была разбита. — Ты мой парень.
— Прямо сейчас я твой медбрат, у которого ужасно чешутся руки не давать тебе еще одну дозу обезболивающего.
Тим вскинул вторую бровь и с ухмылкой уточнил:
— Медбрат? — за что тут же получил шлепок по лбу. Спасибо хоть не по разбитому месту. Впрочем, Дэмиен туда и не целился.
— У тебя ожог на бедре, перелом ноги — скажи спасибо, что обошлось без спиц на этот раз — огромный ушиб на ребрах, сломанный нос и рука и еще просто уйма мелких повреждений, так что подумай перед тем, как начинать тут, — юноша повел рукой, — вот это вот все.
— А то оставишь без болеутоляющего?
— Именно.
Он не оставил бы — но Тим покорно сделал вид обреченной обиженной невинности, и Дэмиен фыркнул на это только громче, впрочем, ничего больше не сказав; он окинул его внимательным взглядом, явно заостряя внимание на брови, скользя по плечам и рукам вниз — заставляя старшего гадать, что у него еще кроме царапины на лице было.
Маленькие раны, ссадины и ушибы они перестали чувствовать уже давно — до тех пор, пока их не заливали мылом или еще чем-нибудь щиплющим. Это определенно сделали пока он спал, но сейчас парень их уже не ощущал. Спасибо высокому болевому порогу, наверное.
— Скула разбита, — ответил на его молчаливый вопрос Дэмиен, — из особо заметного. Остальное по стандарту, синяки и несколько незначительных царапин.
— Которые один замечательный медбрат, конечно же, обработал.
Несмотря на брошенный на него уставший взгляд, юноша буркнул «Конечно» и опустился рядом. Его теплая нога, прижатая к здоровому боку Тима, ощущалось почти что неестественно хорошо. В контрасте с ранами, видимо.
Вообще, подумал старший, осознавая что правая его рука была в гипсе и безвольно лежала на его собственной груди, позже он наверняка ужаснется количеству своих повреждений — и тому, насколько неудобно ему будет с двумя сломанными конечностями, — но сейчас он все еще был под действием обезболивающих, и его мозг работал не до конца ясно. Пока он вполне мог орудовать левой, так что ее он и опустил на прижатое к нему бедро. Было немного неудобно — и ушибленные ребра ощутимо заныли при движении мышц, — но Тим это проигнорировал.
— Насколько хорошо ты помнишь, что произошло? — тихо спросил Дэмиен, опуская ладонь ему на макушку и нежно приглаживая там волосы.
— Довольно хорошо, — кивнул парень, — Крок же? Сбежал из Аркхема, а Би не успевал.
— Да, — медленно согласился младший, не убирая руки. Его взгляд скользнул по его лицу — и Тим видел, сколько беспокойства в нем было. — И ты сунулся к нему один, когда у тебя уже была обожжена нога и тебе нужно было возвращаться в пещеру.
— Обычно всегда справлялся, — возразил парень; чуть сжавшиеся в его волосах пальцы показали, что Робин его словами доволен не был.
— С огромным ожогом? — и, прервав открывшего рот Тима, младший устало выдохнул через нос и вновь продолжил его гладить. — Безумство храбрых наказуемо, — почти мягко пробормотал он, скользя ладонью вбок по уху, целой щеке. Старший прильнул к руке кротко и с теплой усмешкой.
— Можно ли сумасшедшего храбрым назвать?
Судя по взгляду Дэмиена, Тим в его глазах был просто бестолковым сорвиголовой, хоть он этого и не сказал; зная его, он поступил бы так же — и старший чувствовал бы то же: беспокойство и тревогу, раздражение и облегчение одновременно.
— Тебе надо попить, — вместо этого ответил юноша и наклонился, отпуская его лицо и перехватывая за плечи. — Давай. Медленно.
Старший послушно сел — и тут же ощутил, что слова об огромном ушибе ребер шуткой не были. Скрутившая его бок боль мгновенно дала о себе знать, и Тим скривился.
— Пей, — шепнул Дэмиен снова, подавая чашку ему под нос, и стискивая плечи крепче, — и обезболивающее. И ложись.
Парень послушно опустошил стакан, заглатывая таблетку, но не лег; держащий его Робин ощущался комфортнее, чем постель, и расставаться с этим чувством…
— Тим, — серьезнее повторил младший над его ухом, — ложись.
— М’нет.
— Раздражаешь ты меня, — сухо ответил Дэмиен, и Тим фыркнул, кривовато улыбнувшись, наверняка зная, что там должно было быть слово «пугаешь».
— Стараюсь изо всех сил.
Они остались так на минуту, две; пока перед глазами старшего не заплясали темные точки и разноцветные узоры, и он не понял, что болеутоляющее начало действовать. Он опустил голову на чужое плечо, лбом прижимаясь к шее, почти касаясь кончиком носа стыка ключицы и плеча. Запах — знакомый, родной, теплый, успокаивал его не хуже обезболивающих.
— У тебя нос сломан, — тихо напомнил Дэмиен, нежно опуская руку ему на макушку снова.
— Чувствую.
Он побыл так еще немного, упиваясь ароматом чужой кожи, чистой постиранной одежды; младший гладил его волосы, аккуратно — определенно не в первый раз — ощупывая голову на предмет ушибов.
— Дэми, — шепнул Тим, почувствовав, что его повело; юноша безмолвно помог опуститься на постель — парень только теперь понял, что она была чуть приподнята в районе головы, видимо для облегчения дыхания — укладывая и оставляя одну руку в волосах, закрывая ею глаза от света. Другой он скользнул ниже, по плечу, груди, к сердцу — устойчивому биению, замедляющемуся дыханию.
Тим дышал, ощущая, как тяжесть накатывалась на тело и сознание, как боль отходила на задний план, почти неслышная теперь; ощущения притуплялись сильнее, словно тело теряло чувствительность, и он медленно засыпал.
Чужая рука с его сердца не ушла только, оставшись там привычным весом, как будто старый символ Робина немного давил, вшитый в его тунику.
Тим не Робин уже — давно — да и ладонь теплее и тяжелее; но было что-то меланхоличное в чужой руке на его сердце. В полудреме он не понимал только, что.
Рука на его голове снова двинулась, нежно и осторожно, и Дэмиен наклонился, почти ложась рядом с ним, и его жар действовал на Тима еще более успокаивающе.
— Я люблю тебя, — почти беззвучно, отчаянно шепнул юноша; старший надеялся, что желание донести до него «Ты не просто важен, ты жизненно необходим» в чужом голосе не было игрой его накаченного таблетками разума.
Опустившийся на его нос холодный компресс вырвал его из сна — ненадолго; нескольких мгновений хватило лишь на то, чтобы увидеть усталость и печаль на лице склонившегося над ним Дэмиена, а затем он снова заснул.