Олег Волков родился в Санкт-Петербурге в главной городской больнице. Родился и был отправлен в местное спиногрызохранилище. Проще говоря — в детский дом.

Там же, будучи одним из сорока процентов выживших пупсов, он познакомился с ещё одним счастливчиком. Счастливчика звали Сережа Разумовский, и тот был ужасно любопытным, тихим, пугливым и хрупким ребенком. Но это, конечно, только поначалу. Потом, лет этак в четыре-пять они с тогда ещё стеснительным Сережей познакомились с неким Вадиком.

У Вадика шило в жопе крутилось, как чертова юла, рот не закрывался и нога постоянно дергалась.

Хороший был мальчик, главное дружелюбный. Серёжу не обижал, чем заслужил доверие Волкова, с Олегом быстро разболтался — обсуждали покемонов, как заведенные, — таскал их обоих к себе домой на праздники, оценки получал хорошие, если интересовался предметом, и то и дело ломал стекла на несчастных школьных окнах.

С ним было весело, дни текли незаметно. У Олега, можно сказать, появились два лучших друга. Один тихий и спокойный, второй с припиздью. Но он не жаловался, ему даже нравилось.

Постепенно они росли, и Сережа становился более открытым. Вступал с Вадиком в какие-то интеллектуальные споры, в которых они грызлись, как заправские крысы, но, как Олег понимал, в конце-концов начинали обсирать кого-то совершенно левого и забывали из-за чего вообще грызлись. У Серёжи появлялось всё больше друзей. Больше внимания, больше популярности. Девушки его, конечно, держали во френдзоне, но сути это не меняло. Круг общения Серёжи возрастал.

Круг общения Вадика в принципе тоже, но Олег оставался ее неизменной частью. С Сережей же общение немного угасало, и это пугало до истерики. А как, а что, а где, а о чем говорить? — всегда уверенный в себе Олег терялся, словно влюбленная школьница. Не хотел терять друга, мучил себя, тетю Аллу — маму Вадика, самого Вадика, мелкая Лера Макарова все чаще задавала смущающие вопросы. «А где братец Сережа?». Попробуй ответить где Сережа. В перде Сережа, где же ещё…

В итоге, конечно, не смог.

На пару с Вадимом после одиннадцатого класса свалил в армию, скомкано попрощавшись. Так и так, не могу с тобой в этот СПбГУ поступить, или куда ты там хочешь. Не получается.

— Ладно, — как-то грустно улыбнулся ему Сережа в этот момент, аж сердце заболело. — Как хочешь. Но, если решишься, всегда можно на второй курс, или академ взять, или по контракту. Я слышал ввели закон обновленный об учебе по контракту, ты вдруг скажи, если…

Олег слушал его размышления, как много вариантов есть после армии бесплатно поступить. Слушал и ни слова оттуда не запомнил, в мыслях своих завис. Может это ему казалось, что у Серёжи больше нет на него времени? Может Вадик, называющий его идиотом, был прав? Вадик редко бывает прав, только ему не говорите, но иногда все же да.

Служба в армии, к слову, неожиданно оказалась довольно интересной. Правда, за год, который они там провели, Олег извел себя вдоль и поперек, у Вадика глаз начал дёргаться при упоминании Серёжи.

— Слушай, — сказал он однажды, откинувшись на вторую часть кровати, — ты заебал. Может, тогда расторгнешь контракт и поступишь в университет, а, Поварешкин? Ну честное слово, блять, — Волков привстал на локтях, недоуменно смотря на друга. — Серый же говорил, что можно на второй курс.

— Как я тебе сейчас на второй курс поступлю?

— Каком кверху, — хмыкнул на закатывание глаз Олега и соскочил с кровати, наклонившись за трусами. — Сдашь экзамены и поступишь. Если повезёт, на бюджет. В чем проблема?

— А поступать на что? — Волков последовал его примеру, но с большим скепсисом, зациклившись на словах.

— Да хоть на экономический. Какая разница, — действительно. — Все это, друг мой, мирская недостойная внимания хуебень, поэтому вдохни, — и тут же сделал шумный вдох, — выдохни, — Олег сосредоточенно повторил за ним протяжный выдох, — и скажи: пошло оно всё в пизду.

— Пошло оно все в пизду.

— Экселент!

Наверное именно поэтому спустя два года Олег Волков считается правой рукой гения СПбГУ Сергея Разумовского, к которому прямо сейчас поднимается в профсоюзный комитет с двумя стаканчиками кофе. Один в правой для Серёжи, второй в левой для Юли Пчелкиной. И один глазированный пончик в зубах для Вадика, которого там вообще быть не должно. Мог бы, конечно, уместить в одной руке, но так не интересно.

Иногда у него создавалось впечатление, будто он домохозяйка с мужем, к которому всегда приходят гости.

Двери профкома открылись нараспашку, стоило Волкову их чутка пнуть. Секретарша Юли вздрогнула от шума, наспех поправила документацию на столе, а, когда увидела, кто ворвался, выдохнула с таким облегчением, что на долю секунды Олег почувствовал вину.

— Вы к Юле? — Уточнила она и, получив сухой кивок, услужливо вскочила с места, чтобы открыть ему дверь.

Пчелкина помахала ему рукой почти сразу, от монитора не оторвалась даже на секунду, но Олег оценил её внимание и успел поставить стаканчик с кофе на стол подальше от документов. Вадик же, валяясь на диванчике, был поглощён очередной книгой и своей неизменной зубочисткой, вытаскивая её только чтобы забрать пончик из рук Олега.

Зато почти сразу на него накинулся Сережа.

— Олег-Олег-Олег-Олег! — Зачастил тот пулеметной дробью, хватая Волкова под руку и утаскивая к своему месту — Смотри, что мы сделали! Короче, видишь этот код?

— Вижу, Серёж, вижу, — Разумовский продолжил шпарить на своем языке, который всё равно никто в комнате не понимал, но делал это так увлеченно и ярко, что Олег послушно притащил соседнее кресло и сел рядом с ним, принимаясь слушать.

Ничего не понятно, какие-то схемы, какие-то цифры, какие-то буквы… Нет, он не был тупым, это точно, он был очень даже умным, ведь поступил же на второй курс экономического как-то, но Сережа иногда забывал, что Волков нихрена не понимает в его компьютерной магии.

— Олежа, — вырвал Разумовский его из мыслей, тряся за рукав свитера. — Оле-е-е-ег! Что я только что сказал?

Голубые глаза пытливо смотрели на него, губы были плотно сжаты и, как и раньше, как и всегда, черт возьми, Волков ужасно терялся под этим взглядом.

— Что-то… — Несчастно протянул он, сглатывая. — На умном?

— Ты меня вообще слушаешь?

— Да.

— Пизда.

Три пары разочарованных глаз уставились на Вадика, разглядывающего свой надкушенный пончик, отложив талмуд на грудь. Он невозмутимо глянул сначала на цокнувшую Юлечку, потом на Олега с его лечу-запор-взглядом, и закончил полным скепсиса Сережей.

— Не мог не сказать, — улыбнулся он невинно, пожав плечами, — всё, молчу-молчу… — И откусил свой несчастный пончик.

Зато Волков за это время заприметил в Вадике нечто интересное.

***

Эта несчастная пробитая — прокушенная? лопнувшая? — губа Вадима не давала Олегу спокойствия, ведь в последний раз на тренировках с этим придурком спарринговался сам Волков, и он точно помнил, что таких увечий Вадику не наносил. В общей душевой, по крайней мере, губы его были в здоровом состоянии, а после тренировок он ни в какие передряги не попадал.

Потому что в передряги они испокон веков попадали вдвоем, а в последнее время ещё и с Игорем Громом из Полицейской Академии, как три мушкетёра, если, конечно, у Пчелкиной не чесалось жалко и она не внедрялась в их дружный мужской коллектив гребанным Д’Артаньяном.

— Олег? — Сережа наконец отлип от бутылки с водой, закрутил крышку и наклонился, заглядывая тревожно Волкову в глаза. — Милый, всё хорошо?

Олег моргнул, сфокусировался на волнующемся Серёже, облизнул невольно свои губы и кивнул.

— Да, — ответил он, приобнимая Разумовского за плечи, мягко поцеловав в макушку.

Они стояли посреди кампуса по дороге в библиотеку, откуда необходимо было забрать некоторые учебники. Сережа учебники не терпел, а Олег наоборот любил, и каждый раз они спорили что лучше: электронные книги или бумажные. Споры никогда ни к чему не приводили, может к поцелуям только. В принципе каждое их действие в последнее время приводило к поцелуям, когда их не прерывали…

— Э-эй! — Вот, как сейчас. — Не лизаться при мне!

Они обернулись мгновенно, едва друг от друга не отскочили, как опозоренные, но, только увидев, кто к ним бежит, спотыкаясь от усталости, синхронно выдохнули.

Лера, едва добежав, скинула рюкзак на пол — Олег вовремя подхватил, закинув на плечо, — и шумно задышала в попытках восстановить дыхание. Сережа только хихикнул на неё. Ещё бы, вчерашнее посвящение продлилось допоздна, многие напились как в последний раз, благо, никто не отравились и всё благополучно добрались до дома. Игорь, что удивительно, лично десять человек на своей машине подкинул, добрая душа.

— Вы это… — Макарова выпрямила с хрустом спину, завыла в небо — Сережа кинул ехидное «вся в тебя, волчонок», на что Олег очень профессионально покраснел — и наконец спросила: — Вы человека одного не видели? Азиат, метр восемьдесят, две бойцовские косы и черные глаза.

Смотрит так пытливо, как будто от этого жизнь зависит и, пока Сережа старательно вытесняет из забитой формулами и программами башки воспоминание о ком-то подобном, Олег не может сдержаться:

— Звучит, как голубая мечта Вадика.

— Ты звонила ему? — Задаёт резонный вопрос Сережа, доставая мобильный телефон.

— Да! Трубку не берет! А Вадик где? — Подрывается Лера, нахмурившись.

Он пожимает плечами, Олег пытается как-то успокоить Макарову, но та будто на иголках. Не поддается ни в какую, едва не дрожит. Только она хочет заныть снова, как Разумовский затыкает её громкими гудками телефонного звонка.

На экране, перед которым склонились сам Сережа, Олег и Лера, белым высвечивалось «ваDick» — никнейм Вадима в Телеграме. Ровно через пять секунд удивленный голос откликнулся:

«Слушаю.»

Открывшие рот Лера с Сережей заткнулись, сделав лишь вдох, когда Олег громко спросил:

— Ты где, Вад?

«На пару иду, а что? Слишком строгий голос, Поварешкин, телефон у Серого спиздил?»

Макарова всё-таки заныла, забрала гаджет у Серёжи и скороговоркой выпалила:

— Вадик, ты моего соседа, Алтана, не видел? Бойцовские косы, высокий ро-…

«А он чё, ещё не проснулся?»

***

Проснулся.

Помятый, будто использованный пластик, с такими же шумными суставами. Проснулся, будто его всемером отымели всю прошедшую ночь — и понять не смог, где находится. Алтан только глаза разлепил, но вместо привычного целого потолка увидел нефиговую трещину в двадцать сантиметров, идущую аккурат от стенки по направлению к центру. Всё нутро в этот момент задрожало, Дагбаев не сразу осознал, что спит не на своих черных простынях, которые притащил из дома, а на неизвестных белых. Скинул одеяло с себя и едва не завизжал — даже трусы, блять, и то не его! На пару размеров больше, красные, ровно как и футболка, в которой он был. И все спадало с него, как хитон с девственницы.

Паника завладела им, сердце заполошно забилось. Толком даже не разглядеть что и где, линзы тоже сняли.

Алтан подорвался с места, словно ошпаренный, мутным зрением нашел тумбочку прямо рядом с одноместной кроватью, которую сам же разворошил — а может и не сам, он вообще ничего не помнил из вчерашнего, — очень удачно наткнулся на свое же хранилище для линз и тычковый нож.

Недолго думая, уверенным движением схватил его. Всё тело помнило, как пользоваться оружием. Даже после нервного пробуждения, в чужом доме, с одним ножом в девять сантиметров включая рукоять, он знал, что представлял опасность и на пробу скрипнул незапертой единственной дверью. Смутные очертания позволяли увидеть только крупные предметы, в виде того же глобуса в гостиной-тире-кухне, но больше ничего. Людей никаких не присутствовало.

Выдох облегчения сорвался с его губ, глаза устало прикрылись, они ужасно болели от напряжения. Алтан зачесал распущенные волосы назад, по стенке добрался до первой из трёх двери. Той, что напротив. Приоткрыл её осторожно и заглянул в ещё одну спальню, подобную той, откуда он сам вышел, только не настолько захламленную. Как будто её использовали как личную библиотеку, учитывая количество книжных шкафов, похожих на одну из гостиной-тире-кухни.

Со второй дверью повезло больше. Душевая кабина, унитаз, главное — раковина с горячей водой и жидким мылом. Алтан закрыл дверь, ощупью найдя щеколду, чтобы лишний раз не напрягать глаза. Ополоснул первоначально лицо, помыл руки и уже после хорошенько умылся. Когда линзы были надеты и зрение наконец сфокусировалось, он едва не отпрыгнул от своего отражения.

Он в крайней степени шока, по-человечески — в трихуе, смотрел на себя, широко распахнув глаза.

Спутанные волосы струились по открытой шее, широкий ворот красной футболки оголял ключицы и фрагмент одного из острых плеч; вчерашний лёгкий макияж в виде подведенных черным карандашом глаз расплылся, и Алтан откровенно напоминал панду. Напуганную, ошарашенную панду. А главное вспомнить, что вызвало такое состояние, не получалось.

Зато, решившись вернуться в гостиную, смутно вспомнил где находится. Светло-кофейные стены, плакаты с полуголыми девушками вкупе с историческими личностями, статуэтки с пририсованными усами, всё так же разбросанные карты непонятно чего — Алтан пригляделся и сделал вывод, что таких государств больше не существует, — талмуды на каждой доступной поверхности, две пары очков — один на кухонном столе, второй на вешалке.

Алтан был без понятия кому это принадлежит, и единственное, о чем он думал сейчас, это как можно быстрее переодеться в свою одежду, если его… Кем бы он ни был сохранил её, а заодно найти трусы. Не идти же в этих, в конце-концов…

Одежда нашлась рядом с кроватью, на стуле, аккуратно сложенная и ужасно выделяющаяся в этом бардаке, словно след чистоты и порядка в царстве огромной неряшливой свиньи.

Осторожно, Алтан поднял верх, смотрел и откинув на кровать, принялся за поиски трусов. Ни на стуле, ни под стулом, ни рядом с кроватью белья не было. Нет, ладно, белье было в нижнем отделе шкафа, но это было не его белье. Даже в стиральной машине, куда Алтан, едва переборов себя, заглянул, тоже было пусто. Нигде. Может без белья пойти?

Абсурдная мысль вылетела так же, как влетела. Дагбаев остановился посреди гостиной всё так же полуголым, тряхнул головой ещё раз и, проклиная хозяина комнаты на всех языках, которые знал, вернулся в его спальню, чтобы натянуть свою вчерашнюю восхитительно черную одежду на кричаще ярко-красного цвета трусы с, как он сумел разглядеть, золотыми обводками блядских чешуек! А, кинув взгляд на часы и увидев короткую стрелку на двенадцати, выть хотелось ещё сильнее, чем у себя дома в компании одновременно трёх сестер Цзин. Зато спешить больше никуда не надо, весь день проебан, прекрасно! Но Алтан умный мальчик, Алтан понимает, что его тут хотя бы не заперли. Выбегая в гостиную, он во всем этом бардаке пытался найти хотя бы намек на связку ключей, если, конечно, хозяин комнаты не оставил дверь открытой. И Дагбаев искренне не знал чему он испугался бы сильнее: открытой входной двери или запертой двери, но без второй пары ключей.

На пробу он потянул ту на себя, она не поддалась. Запаниковав, но отчаянно стараясь снаружи сохранять спокойствие даже будучи в одиночестве, Алтан оглянулся и на подставке смарт-телевизора — что? — заприметил выстроенные в ряд подвеску-зажигалку; полный портсигар, Алтан посчитал несколько добавленных сигарет Парламент; и ключик без связки на расписанном стикере.

«Утро доброе, ваше золотейшество :) Если ты читаешь этот текст, значит уже переоделся (не забудь расчесаться, косы тебе очень идут, я бы остался сам их заплести (наверное заплетать их так же круто, как расплетать…), но к сожалению Мёрдок не только у вас инглиш ведёт, а он жуууткий тип) и нашел ключик. Сорян, пришлось забрать твой мобильный, а то он разрядился, а мой зарядник тебе не подошёл. Так что я оставил его у теть Нади в Ликорисе, загляни туда после занятий. Удачи, золотко.»

Дагбаев так и замер.

Что же вчера произошло, черт вас всех дери, если Алтан не пил ничего алкогольного, но на утро все равно проснулся в отвратительном состоянии с ужасной головной болью в чужой, мать её, комнате, и в чужих, мать их, трусах с футболкой. Это было тем, что перед выходом на «посвящение» Лера называла неприятностями?

Солнце активно лезло в окно, было достаточно тепло и безоблачно. Дагбаев с тихим «Блять…» надавил пальцами на веки.

Отлично. Прекрасно.

Лучше некуда.

Разочарованный и обозленный в первую очередь на себя, потом на того неизвестного, и дальше по списку на весь остальной мир, Алтан схватил свои вещи и, вставив ключ в замочную скважину, остановился.

Пониже дверной петли был фломастером — наверное тем же, чем и усы на статуэтках — нарисован поезд в два ряда.

«Если ты не голубой, нарисуй вагон другой :)».

Алтан хмыкнул на это. Он уже вырос из подобного ребячества и, оправдывая себя, с колотящимся сердцем, но зато лицом-кирпичом повернул ключ в скважине и уверенно вышел из комнаты, спрятав его в карман брюк.

Он бы нарисовал.

Просто он уже не ребенок.

***

Надежда Адольфовна Цзин вместе с сестрами Верой и Любовью родилась весной тысяча девятьсот сорок первого года в семье коммунистов китайца-полукровки Адольфа Цзин и Софии Семёновой. В течение всей своей жизни она была по праву названа командиршей — нет, не в честь мужа, хотя муж-то ого-го… Стальная воля, хлесткие пощёчины — заработать благосклонность этой королевы нужно было долго и скрупулёзно, по слогам подбирая всё, что ей говоришь.

С суженным-ряженным своим познакомилась, когда тот приехал в Ленинград на гастроли, там и поженились. Пока дорогой Леня мотался туда-сюда, как с моторчиком на спине, молодая и прекрасная, Надя Цзин строго следила за любовным фронтом одной своей сестры — Верочки — и абсолютной безалаберностью второй — Любочки. Так и росли, едва пережив Великую Отечественную, зато на всю жизнь сохранили зоркий взгляд и меткость заправского снайпера. И даже сейчас, в свои полные восемьдесят лет Надежда Адольфовна была наиболее строгой, наиболее требовательной и наиболее, прости Господи, глазастой из сестер.

Отличный слух позволил сразу узнать шаги Алтана, профессиональное умение молча поджидать жертву сыграло на руку и Дагбаев, тайком пробравшийся в «Ликорис» — надо же, какой молодец, даже колокольчик не звякнул, — от испуга выронил свой телефон из рук при звуке ее голоса:

— Золотце!

Благо дорогущий мобильный упал обратно на пуфик рядом с розеткой, куда его Вадик впопыхах положил несколько часов назад, но Алтан так глаза выпучил, что Надежда Адольфовна не сдержала тихого смеха.

— Доброе утро, соня! — Нежно протянула она, приближаясь. — Ты меня так пугаешься?

— Я это… — Ещё не привыкший к подобной тактильности, Алтан молча выждал, пока она расцелует его в обе щеки, и продолжил: — Не думал, что вы будете тут.

Она пригладила его волосы, оперлась локтем о прилавок и ответила:

— Да вот, тебя жду, никак не дождусь. Хотела предупредить, что сегодня с Лёней и Любой к вам зайдём, чай попить, — а затем, кивнув на него, добавила: — А ты где был-то, солнце?

— У друга оставался, — Надежда Адольфовна коротко на это хмыкнула.

Малец умело держит лицо, где ж его так натренировали-то?

— У друга?

Опухшие глаза, наспех завязанные косы, мятая накидка и непонятный след за ухом. Друг значит. Хорошо.

— Ага, забыл предупредить, телефон сел… — Как будто в оправдание, Дагбаев только включил мобильный, и Надежда Адольфовна краем глаза заметила три пропущенных от Леры, один от Вадика. — Он сегодня заходил, да?

Она только хитро-хитро улыбнулась — все так хорошо шло, но слишком явно прокололся.

— На глупые вопросы не отвечаю, — и, подхватив свою сумку с прилавка, добавила, отходя к выходу: — Раз уж ты весь день свободен, будь добр посидеть тут до вечера! Полную смену у меня отработаешь, соня!

Кинула заходящим посетительницам добродушное «Здравствуйте, девочки» и оставила ошарашенного Алтана одного.

Любочке что ли рассказать? Вот обрадуется.

***

Один на один с собой Алтан оставаться не желал, наверное, впервые в своей жизни. Ситуация, с которой он столкнулся, была для него за гранью фантастики. Во-первых, он совершенно не знал у кого ночевал, где-то на подкорке сознания всплывало, что он видел уже эту комнату, но вспомнить кто был её хозяином воспалённый мозг отказывался. Во-вторых, он не мог даже представить что с ним происходило в отключке наедине с каким-то мужиком, черт возьми! И в-третьих… Чужие трусы, хоть и были просторными, но очень неудобно собирались в складки в зауженных брюках Алтана и давили на бедра. И это, в свою очередь, не давало Алтану не то, что забыть обо всем, а хотя бы ходить нормально.

Девушки, пришедшие за цветами, улыбались ему, хихикали, но все как одна переставали это делать, как только он поворачивался к ним спиной, как будто невидимые силы затыкали их.

— Что-то не так? — Не выдержал он, когда ближе к вечеру очередная женщина смущённо замолчала, ожидая свои васильки.

— О, нет-нет, — выдохнула она, когда он отдал ей букет, и потянулась за бумажником. — Всё в порядке. Я просто не знала, что вы… — На его слегка приподнятую бровь она ещё пуще покраснела. — Ничего. Нет, ничего. Я пойду.

Выскочила из здания, словно пуля, даже не обернулась и не взяла подарочную открытку. Ну и хрен с ней. Но состояние всё равно было тяжёлое.

Возвращаясь домой, единственное, о чем Алтан мог думать — как и весь чертов день — это побыстрее поменять трусы на свои родные боксеры. Со своими мыслями он так и не поладил, даже открывая двери своими ключами и забегая в комнату, не заметив присутствия Веры Адольфовны и Леры с гостями. Зато его как хорошо заметили. И его самого, и его состояние.

Подорвались места, но Макарова быстро всех усадила и едва не ногой выбила дверь в его комнату — её внутренний медик орал благим матом, что Алтан сейчас откинется.

Как итог, картина маслом: Алтан, ранее прыгающий на одной ноге в попытках поскорее снять узкие штаны, замер, как цапля, согнувшись пополам. В дверях, закрывая собой обзор, застыла Лера с лицом лица и откровенно не знала куда смотреть.

А посреди этой какофонии, в желтоватом свете настольной лампы, просто отлично себя чувствовали злосчастные красные трусы на два размера больше с обводками золотых чешуек.

Дверь захлопнулась моментально.

***

Открылась она уже когда Алтан переоделся в домашнее, натягивая капюшон толстовки на неспеша заплетенные волосы. Гораздо более спокойный внешне, внутри он кипел и даже дрожал, открывая дверь с глубоким выдохом. И спрашивается, чего так волновался? Сам не до конца понимал.

За фактически месяц жизни в этом доме, Алтан уяснил одно. Здесь не любят основные лампы, предпочитая уютный желтоватый полумрак подсветок под вытяжкой. Кухня сама по себе была не очень большой. В конце стандартный прямоугольный столик, шесть стульев вокруг него, два из которых прямо перед окном — два по ширине, четыре по длине.

Там, с одного конца сидела Лера, с другого, вероятнее всего муж Надежды Адольфовны. Со стороны окна тёть Люба сложила руки на груди, рядом тёть Вера, а со стороны мужа сидела тёть Надя.

Алтан неловко переминался с ноги на ногу, приближаясь. Молча протянул руку мужу Надежды Адольфовны, и тот, привстав, уверенно её пожал.

— Алтан.

— Леонид Семеныч.

Дагбаев отметил его шевелюру, которую заметно тронула седина, шикарные ухоженные усы и крепкое рукопожатие. Военный? Бывший военный? Хороший актёр?

— Вы мне кое-кого напоминаете, — выдохнул он, присаживаясь напротив теть Любы.

Леонид Семеныч подозрительно загадочно — и чертовски знакомо — улыбнулся, поправив усы.

— Да что ты, — ответил он со смешком. — Вот уж неожиданность.

Алтан отчего-то почувствовал как расслабляется, но, стоило ему окончательно успокоиться, как тёть Вера настораживающе спокойно спросила:

— Рассказать ничего не хочешь?

— Нет, — ответил, не задумываясь, и тут же прикусил губу, когда Лера хлопнула по столу, а теть Надя вместо неё отчеканила:

— Почему ты в трусах Вадика?

А затем наступило ничего.

В чьих, простите, трусах?

Ничего было громким. Громче, чем когда-то было Что-то.

Ничего было оглушающим и отрезвляющим, Ничего было поражающим воображение и проясняющие мысли. Внезапно вспомнились девушка в черном топе с яркими глазами, коктейль с золотым глиттером. Вспомнились Кирк и тот, кого Вадик назвал Мёрдоком, и «ваше золотейшество»… И сигарета с поцелуем. Господи, поцелуй. А что было после поцелуя? Ошарашенный, Алтан облокотился о стол и не заметил всеобщего напряжения, наступившего после его неожиданного молчания.

— Алтан… — Тетя Люба, та, которую Дагбаев отличал по озорному взгляду, склонила голову, заглядывая ему в глаза и накрывая его ладонь своей суховатой. — Солнышко моё, ты в порядке? Тебя Вадик не обижал? — Волнение в её голосе пробудило Алтана лучше всякой пощёчины.

Он выпрямил спину, оглядел невольно людей вокруг себя и даже притихшую Леру, вздохнул и твердо произнес:

— Нет, ничего не было. Я не помню. То есть. Я в порядке. Я оставался у него сам, так что да. Всё в порядке, — многословность, несвойственная для него, пробила с новой силой.

Как ранее он чувствовал себя виноватым за разговорчивость, так и сейчас внезапно почувствовал свою вину за желание отмолчаться, и каждое слово давалось тяжёлым трудом, но он очень старался. Синхронный выдох родственничков послужил ему неплохой наградой. Очевидно, они жутко боялись, что их Вадик может обидеть кого-нибудь или не дай бог изнасиловать.

Алтан, кроме головной боли, больше ничего сегодня утром не чувствовал, общая помятость возможно была реакцией на выпивку или смешение алкоголя с коноплёй, или что-нибудь ещё.

Или всё было максимально аккуратно и Алтану не делали вчера больно. Он не знал. Он не разбирался в этом.

— Алтан, солнце, тебе нравится Вадик? — Дагбаев посмотрел на Любовь Адольфовну слишком быстро, тёть Надя рядом покачала головой и встала с места сделать чай.

На порыв Леры сделать всё самой она только молча указала на стул.

— Мальчик мой, ты можешь быть честным, — он посмотрел на Леонида Семёновича, продолжающего мягко ему улыбаться, перевел взгляд на отчего-то покрасневшую Леру и тёть Любу с Верой, которые будто подбивали его на выход из шкафа, о чьем существовании даже сам Алтан не подозревал.

— Я не понимаю, что вы хотите от меня, — признался он, складывая руки на груди.

Замолчали.

Минуту, две минуты молчали. Только звуки развивающегося по чашкам чая разбавляли тишину. Надежда Адольфовна положила поднос с ними на стол, поставила сахарницу, разрезанные по советским стандартам синнабоны и вафли. Убрала поднос, сама села рядом с мужем.

Словно единый организм, они синхронно отпили по глотку ароматного напитка. Тепло разлилось по всему телу, Алтан сделал вдох, задержал дыхание, и протяжно выдохнул.

И словно по команде, как в том идиотском меме, который в последнее время слишком часто попадается в ленте Дагбаева, Лера, тети Люба и Вера, и Леонид Семеныч поочерёдно будничным тоном произнесли:

— Я лесбиянка.

— Я тоже.

— Я мужа убила.

— Мы с Наденькой каннабис выращиваем, — Наденька поддакнула.

Уставились всей компанией на молчащего Алтана, без осуждения, вообще без какой-либо эмоции на лице, а тот не своим голосом перенял эстафету:

— Мне нравится Вадим.

Любовь Адольфовна, как истая ведьма, с уверенным кивком вытащила из рукава колоду карт таро.

— Погадаем, — констатировала она, ловко перемешивая карты.

Лера активно закивала.

***

Вадим, в одной тонкой куртке поверх домашней футболки, широко зевнул и вздрогнул от холода. Пальцы обжёг упавший на них пепел от сигареты в руке, но он даже не заметил, заинтересованно играя с отскочившим от экрана его телефона солнечным зайчиком. Фонарный столб, на который он опирался, то и дело потухал, оставляя его в полной темноте, но Вадик все равно стоял.

Только когда шаги Олега наконец послышались поблизости, он оторвался от фонаря и хорошенько потянулся, замычав.

— Не делай вид, как будто пиздец долго ждал, — раздражённо цокнул Волков.

Вадик посмотрел на него, как на идиота, внезапно ухмыльнулся и выдал:

— Из-за поездки волнуешься? Серый только на три дня уедет, чё ты.

Олег махнул на него. Он всегда очень тяжело переносил расставания с Разумовским, Вадик это откровенно не одобрял. И каждый раз осуждающим взглядом проводил подобные расставания этих двоих, ещё до того, как они встречаться начали. А потом что будет? Приклеятся друг к другу скотчем, чтобы наверняка?

— Так что у тебя с тем Дагбаевым?

Не сказать, что вопрос застал врасплох, но Вадик не совсем его ожидал. Не совсем в такой формулировке. Но поравнялся с Олегом, идущим вдоль дороги, и заунывно протянул:

— Да ничего у меня с ним нет! Придурка напоили вчера, я сегодня весь день гонялся, искал списки первашей на посвящении, — Олег удивлённо вскинул брови на это, но ложь Дракона он распознавал сразу и сейчас понимал, что тот говорит правду. — Он походу выпил что-то, а вчера ещё травкой закурил это дело. Вот его и вырубило. Зырь, губу мне продырявил! — Волков уставился, как Вадик, ноя и картинно сокрушаясь, вытягивает нижнюю губу, где ещё не прошел заметный укус. — Я его и забрал. Пришлось Юлю с собой потащить, чтобы ключ ещё один дала, мне МакКуин чуть руку не отхуярил от ревности. Во бешеный. Сдалась мне его Пчелкина. Жалко только, — прыгнул он, — пришлось свои счастливые трусы на него напялить… Матушка говорила без пижамы спать — простудишься, я ж не изверг, чтоб полудохлого человека ещё и заболеть заставить, ну его нахуй. Переодел. Правда уронил разок… Но зато вещи сложил. Записку оставил. Ну разве я не солнышко?

— Ты долбаеб.

— Солнышко.

— Долбаеб, Вадик.

Вадик, как внезапно глазки выпучил, так их в прежнее состояние и вернул, цокнув. Олег пригляделся. Вроде тот же Вадим, да что-то не так. Что-то не то. Знакомое, но одновременно настораживающее.

Они подходили к очередному фонарю. Лицо Дракона, скрытое в темноте — луну отчаянно закрывали облака — осветил искусственный свет и Олег практически выкрикнул:

— Ты, блять! Ты что-то задумал! — Ухмылка на лице Вадика не добавляла спокойствия, только бесила сильнее; Волков побежал вперёд и остановил того, преградив путь. — Придурок, ты чего удумал? Ты чё, первый день живёшь?

С наивнейшим выражением лица Вадим склонил голову вбок:

— Искренне не понимаю о чем ты, волчик.

— Все ты понимаешь, экспериментатор хуев, — они продолжили идти прямо так — Олег спиной вперёд, Вадик следом за ним.

Он ухмылялся погано и Олег эту ухмылку знал вдоль и поперек, настрадался от неё вдоволь. Ничего хорошего от заинтересованного Вадима не жди. Ничего. Жаль, что они буквально за пару минут дошли до подъезда Дракона и Волков не имел возможности больше допрашивать его.

— Эй! Я твой зад вытаскивать не буду! Нормальные люди не лезут в логово змей, дебил, — повысил он голос вслед набирающему код от домофона Вадику.

Тот пожал плечами. Дождался, пока дверь откроется, приговаривая:

— А ещё нормальные люди не привязываются болезненно к своим партнёрам так, что не могут без них даже полчаса обходиться, но тебя же это не остановило, — затем усмехнулся, растянул акулью улыбку на лицо и, перед тем как скрыться в подъезде, бросил: — передам матушке от тебя привет!