Он подумывал прыгнуть с моста или перерезать вены, но ни то, ни другое не казалось достаточно надёжным,

оба способа были чреваты болезненной неудачей, а с этим у него и так полный порядок, спасибо, не надо.

Даже имей он пистолет, он бы себя ему не доверил.

© Джонатан Троппер. «На прощанье я скажу»

      Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда настаивал на переезде Питера к нему.

      Всё это казалось чередой нескончаемых событий, повторяющихся из раза в раз без единых изменений. Тони дарил ему всяческие подарки и таскал на различные вечеринки, отличающиеся от друг друга, вероятно, лишь одним — позами секса после. Горячие ночи, полные похоти в глазах и желании в сердце, разуме, душе сменялись одна на другую. Под покровом ночи они переплетались телами точно змеи во время спаривания. Тони был зверем, который поедал добычу, разрывал плоть и превращал Питера в тряпичную куклу, которой было плевать. Он был готов (и он это делал) отдавать всего себя без остатка.

      Днём всё превращалось в обыденность и становилось таким незначительным, что хотелось взвыть на ярко палящее в спину солнце и выдрать себе сердце прямо из заточения острых рёбер, выступающих из-под кожи. И Питер кричал, молил и выл в ванной комнате около раковины.

      Время очень медленно растягивалось из пружины в тонкую проволоку, переводя их странные отношения на уровень не только секса. Да, здесь не было места цветам и милым поцелуям в щеку. Им было хорошо вот так — в тишине просто обниматься, запуская руки в волосы и молчать.

      Сейчас, сидя на коленях у расслабленного Старка, Питер молчал, затуманенным взглядом смотря прямо на грудь любовника. В темноте комнаты реактор блистал холодным светом, вызывая этим некое притяжение. Это волшебное зрелище, если хотите знать. И Питер водил по нему рукой, а Тони дрожал, если парень задевал чувствительную кожу по краям реактора. По его лбу скатывалась капелька пота всякий раз, ведь Паркер не знал, что боль пронизывала его, наизнанку выворачивая сознание. Но Старк получал от этого плавящего мозги ада боли такое удовольствие, что нельзя описать словами. И он терпел, улыбаясь.

      Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда не замечал взгляд полный отчаяния, когда он говорил, что ему «пора».

      Питер завёл привычку просыпаться неожиданно, но поздно. Это происходит в одно и то же время, резко и без возможности погрузиться в пучину сна обратно. В начале он долго смотрит в потолок, а затем переводит взгляд на другую сторону кровати. И, можете мне поверить, ужас вьёт из него верёвки каждое утро. Там, рядом, — ничего. Только тепло от некогда лежащего рядом тела Старка. Если провести ладонью по белоснежной простыне его можно даже почувствовать.

— Пожалуйста, мистер Старк, не нужно уходить, — Питер это произносит тихо, в темноте комнаты, хватаясь совсем по-детски за ткань и без того помятого пиджака. — Останьтесь со мной.

      Сердце вырывается из груди, пульсируя уже где-то в горле. Питер поздно вспоминает, что забыл, как это — жить без Тони Старка. Как просыпаться по утрам и не ощущать слабость во всём теле от того, что его заполняло нечто новое и чужое. Он существовал чтобы быть для Тони Старка. Днём — существовать, ночью — дышать и жить, быть человеком.

      Всё это смешалось для обоих в непонятную дурь, которую хотелось не то, что по венам гонять, нет, хотелось всадить остриё иглы прямо в черепушку, чтобы всё тело, каждая косточка, каждый из многочисленных органов знал. Что им нужно знать, конкретно неважно, главное — желание было обоюдным.

— Я не могу, малыш, мне пора.

      И Тони, ровно, как и Питер, послушно глотали эту дурь день за днём. Только Паркер любил, а Старк хотел себе, всего-то.

      Собственное безумие по отношению к мальчишке всё росло, достигая катастрофических масштабов. Либидо повышалось до предела, до дрожи в коленях и всё, что хотелось делать с ним, Старк делал, потому что Питер позволял. Хотя, если честно, Тони было плевать на разрешения хрупкого, как ваза, мальчишки. Он мог, хотел и делал. А то, что для него открыты все дороги — кружило голову.

      Затягивал узел на шее и водил по алым следам после, с жадностью всасывая кожу, оставляя рубиновые засосы. Заставлял часами изнывать от боли и унижений, впоследствии получая такой крышесный оргазм лишь от одного слова, что шрамы от плети и синяки на запястьях от цепей казались сущим пустяком.

      Питер не портился, к удивлению Старка, наоборот, словно стал блистать ещё ярче, сильнее самого начищенного блюдца в его доме, куда так хотелось утащить податливого мальчишку. Хватать за запястье, выдирать из кожи, только чтобы он был рядом. Иногда ему кажется, что он готов сломать парню каждую косточку. Потому что тогда он не сможет сбежать. И будет рядом. Всегда. Вечность.

      Однажды он, не выдержав того что паренёк слишком далеко — приходит к нему в квартиру, с порога заявляя, что теперь тот будет жить с ним. И, будучи абсолютно пьяным, он с лёгкостью забрасывает своего мальчика в машину, не принимая никаких возмутительных: «нет». Хэппи давит на газ и старается не задумываться о том, что происходит на задних сидениях, слыша от босса хриплое и властное: «домой».

      Вдавливая Питера в пассажирское место весом своего тела и засыпая прямо на его коленях, Тони слышит только: «Я люблю вас, мистер Старк!». Напряжённость мышц спадает и теперь парень слегка поглаживает его волосы, забираясь ладонями под самые корни нервной системы, усыпляя. Старк урчит во сне и расслабляется, не раскрывая кажущихся в темноте янтарных глаз. Его тело наливается приятной усталостью, и он забывается сном. Беспокойным и мрачным, куда не хочется пускать никого и никогда, — закрыть в ящик и спрятать за бетонной стеной.

      Когда первая слеза (такая привычная для его кошмаров) обжигает кожу на щеке, когда она скатывается по штанинам Паркера, когда тело под ним вновь напрягается, Тони слышит около уха обжигающее: «тшшш, мистер Старк, это лишь сон…».

      И от этого хочется взвыть диким зверем, врезав парнишке по его идеальным скулам и милому личику, а затем зацеловать каждый ушиб. Потому что он, Старк, видящий во всём лишь отпечатки крови на человеческих телах, его, светлого парнишку Паркера, присвоил, но так и не полюбил.

      Старк всегда просыпается раньше Питера. Ему не нравится смотреть на спящего человека напротив, потому что он не любит странное зарождающееся тепло внутри. Он не привык бояться, но опасаться может, поэтому это скорее беспокойство. Всё же безумие, как ни крути, никуда не девается.

      Питер кажется таким хрупким, а когда ластится словно котенок под тихое: «малыш» и сам же смущается собственной страсти, он становится похож на фарфоровою куклу. Поэтому Тони искренне беспокоится слегка сломать парнишку, коснувшись его своей кровавой рукой. Старку кажется, что стоит только пальцу прикоснуться к коже Паркера, и та вмиг растает и превратиться в кашу из крови и костей. Она противно липнет на белоснежные простыни бесформенной лужей, попадет на лицо или даже в рот и, он прямо-таки уверен, будет хохотать, словно безумец.

      И Старку до дрожи в коленях хочется посмотреть на кровавые пятна, которые будут украшать лицо в таком случае.

      Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда изменял каждую неделю, а приходя домой, не обращал внимание на грустного, из-за запаха перегара и женщин, исходящего от Старка, парня.

      Тони всегда хмуро смотрит на друзей Питера. Они обнимают его, девушки на прощанье даже шутливо целуют в щеку и гладят по мягким волосам. И лицо Питера, всегда устремленное только на него одного, на Тони Старка, теперь смотрит куда-то вдаль. После таких вот случайных дружеских встреч, которые Тони видит через широкое окно своего кабинета, ночи кажутся еще длиннее. Потому что Тони проводит их не с ним.

      Когда он вновь заявляется к Питеру в объятья, взгляд его тускнеет. Тони не замечает этого, потому что он видит во всём совершенно другой смысл. Ему кажется, что он становится голодным чудовищем во время спаривания. Его рот наполняется слюной, и он не смотрит в глаза напротив, потому что он… не хочет смотреть в холодные хрусталики мёртвого тела. Кожа холодная, как у вампира, а по щекам скатывается тонкая струйка, обжигающая пальцы — алая кровь слеза.

      Звонкая пощечина отрезвляет его, потому что, смаргивая ступор, он чувствует где-то в закутках воспоминаний нечто колючее. Тони переводит затуманенный алкоголем взгляд на Паркера, свернувшегося калачиком в углу комнаты. И ему невероятно хочется прямо сейчас взять его силой, но здравый смысл заставляет принять решение другого вида.

      И он делает то, что умеет лучше всего. Врёт и манипулирует.

      Питер прощает. Он и сам удивлён этому. Но ложь, затягивающая тугим кожаным ошейником на шее, так удивительно сладка. Да, ему хочется думать, что это было неправдой: «Наваждение, Питер, я люблю тебя, только тебя!». Да, наверное потому, что он всего лишь несмышлёный мальчишка, но он любит. Как никого и никогда. Да, он верит, сглатывая ком в горле, заставляет сам себя подчиниться этому и теперь ошейник не кажется ему таким омерзительным.

      Тони не является домой ровно раз в неделю, оставаясь на ночь неизвестно где: «Работа просто выматывает, малыш, меня вырубает прямо в кабинете!». Питер старается не думать о том, что это то, о чём кричат газеты. Нет, это не очередная девица, которой важен статус и хорошая жизнь, это просто слишком наглая секретарша, которая лезет к Старку с поцелуями.

            Тони продолжает врать. Сам забывая отличать ложь от правды. Это ведь чертова жизнь. Все лгут. Почему он не может себе этого позволить? Пусть даже это будет значить, что мертвый взгляд (самый лучший и преданный, что он видел когда-либо в жизни) тускнеет с каждым днем всё сильнее и сильнее.

      Он — безумец, поэтому ему так плохо. Поэтому зрачки нервно бегают по кабинету в поисках опоры, поэтому он сжимает кулаки и яростно разбрасывает бумаги по столу. Он — одержим. И он скрипит зубами, и он кусает собственную ладонь, слизывая с треснувших губ кровь, чтобы хоть как-то вернуть себе самообладание. Мисс Поттс нервно сглатывает, прикасаясь лишь кончиками пальцев к плечу босса и в ответ на «всё хорошо?» получает лишь хмурое: «нет, Пепс. И близко нет».

      Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда запрещал ему общаться с кем-то еще, кроме Старка.

      Они жили вдвоём уже больше трёх месяцев, когда Тони, ввалившись в дом пьяной походкой, прижал Питера к стене. И, если честно, ему было абсолютно плевать на посторонних в квартире. Да, под тихое и испуганное, но больше смущенное: «Я, н-н-наверное, пойду…», он продолжал зацеловывать тело под ним, казалось, полностью сделанное из глины. Питер — это сплошное мягкое тесто, когда рядом тот, кому он готов отдаться.

      Он покорно громко стонет, зная, что молчание пробудит ярость, а тишина — злость. Выгибает спину, давая больше пространства для действий со стороны любовника, и призывно раздвигает ноги, словно он какая-то распутная девка. Иногда, в самых потёмках своей души, Питеру кажется, что таковым он и является.

      — Кто это был?! — он не говорил, он словно рычал, кусая шею и чувствуя, как под языком, ласкающим кожу, пульсирует вена. — Кто он?!

      Он действует грубо и жестко, без единой возможности отказаться. И, поэтому, когда довольные стоны меняются на крик, он кусает шею и с силой тянет парня за волосы, заставляя ещё сильнее выгнуться в спине. И когда Питер хрипит: «Пожалуйста, мистер Старк, не нужно.», он плюет на это, вдалбливаясь в тело только сильней.

      — Отпусти меня, Тони! Тони?! Нет, мистер Старк, мне больно! Мне очень больно!

      Пусть даже кровь будет стекать отовсюду, пусть даже в теле Питера не останется ни намека на возбуждение, и он будет яростно отбиваться… Тони не любит его, но он не собирается так просто отдавать эти холодные глаза, полные ненависти и презрения, смешавшееся со страхом и болью, кому-то другому.

      Поэтому он меняет замки.

      И мир, совсем малая его капля, забывает о существовании Питера Паркера.