I remember thinking, «There's no handles on that bag. How are they gonna pick her up? How are they gonna carry her?»

And they just grabbed the bag and threw her in the ambulance. Just like that.

Помню, я думал: «На мешке же нет ручек. Как они её… поднимут, как будут переносить…»

А они просто схватили мешок и швырнули её в скорую. Вот и всё.

© Тони Падилья. «13 причин, почему (13 Reasons Why)»

Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда Питер стал более закрытым и молчаливым.

Наивно было полагать, что обитель Старка можно так спокойно покинуть. И всё же однажды призрачная удача сомкнула свои пальцы на горле Паркера: верёвки сами собой внезапно оказались слишком слабо затянуты, а дверь подозрительно открыта настежь, около ног лежал нож, и это только поспособствовало побегу.

Как только запястья были освобождены, Питер резко вскочил на ноги, и его голова закружилась. Алые и золотые круги кружились в безумной пляске перед глазами, и парень позволил себе на секунду забыться. Он закрыл лицо ладонями, прижимаясь лбом к стене, которая отчего-то была влажной. Ему захотелось закричать, но сейчас было совсем не до этого, поэтому он заставил свое тело подчиняться непосредственным приказам.

В голове буром забурлила острая боль. И мысль: «Только бы уйти отсюда!», тонкой иглой задела нечто, называющееся: «надеждой». Эта смоляная яма засела в мозгу и отчаянно не собиралась его покидать. И он вдруг решил понадеяться, заглянув туда, а после и вовсе приземлившись глубоко-глубоко на её дно.

Питер кивнул самому себе: «Бежать нужно сейчас!». У него дрожали ноги и полностью отсутствовало ощущение притяжения к Земле, но боль в груди и теле, разрастающаяся по всему периметру и доставая везде где только можно, не позволяла ему отключиться.

Он вошел в гостиную и спустился вниз по лестнице, попадая прямиком на… волю? Паркер снова почувствовал, как легкие сжались в попытке выдавить последний воздух из организма, но вместо этого пугающая пустота застряла в горле, и он начал откашливаться от воды. Она холодными струями скатываясь по лицу и торсу, по бедрам и прилипшим к коже боксерам. Облизывая влажными языками свежие синяки, холодная вода заставляла отвлечься от боли.

И Питер вдруг все вспомнил.

Тони окатил его новой порцией холодной воды из шланга и парень окончательно пришел в себя, заставив улыбнуться избитый в кровь свой рот.

Ах да. Это ведь был кошмар, кромешный ужас. Питер не подчинился, и малыш Питти получил наказание.

«Простите меня, мистер Старк, умоляю, простите».

— Ты такой хороший, когда послушный, Питер, — с ласковой улыбкой произносит Старк, но в его глазах запечатлена только боль и ярость — а теперь уходи, пока я ещё в состоянии держаться.

И Питер убегает, проклиная себя самого. Потому что все ещё любил это чудовище. Любовь не приносит боли, боль приносят люди, которые не умеют любить [1]. И, кажется, он влюбился в одного из таких.

◣◥◣◥◤◢◤◢◣◥◣◥◤◢◤◢

Малибу. Калифорния, если быть точнее, стала его местом теперешнего обитания. И Питер получал здесь всё что хотел (потому что знал, на что и как нужно надавить), кроме ключей и свободы.

Тони запер его в своем доме, спрятав на обрывке земли около моря, которое теперь заставляло смотреть на себя сквозь пуленепробиваемое окно. Да, Старку явно не хотелось, чтобы его пташка покидала эту клетку. Поэтому здесь были окна, но не было дверей.

Поэтому «Д.Ж.А.Р.В.И.С.» местная компьютерная система, которая управляла особняком Тони, следовал за ним везде. Фотографировал в душе и когда он спал. С ощущением полной незащищенности жить было просто отвратительно.

Но всё же, из широких окон был прекрасный вид. Удивительно, насколько же здесь, в особняке и Калифорнии, было красиво и ужасно одновременно.

Холодными ночами, когда было особенно паршиво, Питер позволял себе выходить к окну полностью обнаженным. Он брал в руки дневник (к счастью, Старк не забрал его у парня, а позволил оставить себе) и писал в нём то, что мог себе позволить написать. И то, чего не мог сказать человеку с шоколадными глазами, с каплей зелёной мяты, теперь было его личной тайной. Самым ужасным секретом.

Небо никогда не казалось ему таким прекрасным, кроме этих паршивых моментов жизни.

Именно в такие ночи, Питер понимал насколько он противен себе сейчас.

Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда рассказал о том, что родители умерли прямо на его глазах.

Питер оставил всякие попытки к бегству, спустя долгую неделю. Она была мучительна: Тони умолял не бросать его, Старк бил его и связывал в своей комнате, Тони Старк забывал о том, что парня нужно кормить и поить, а также всё остальное. К концу воскресенья, Питеру стало ясно одно — ему не сбежать. И он смирился.

Иногда у Тони были словно просветления в сознании, и он бросался к Паркеру в ноги с криками и слезами на глазах. Он обнимал его, целовал запястья на местах ссадин от веревок и мелких порезов и говорил убегать скорее: «Пока тот Я не вернётся, уноси ноги, спасайся, он убьет нас всех!» и хватался за голову: «Быстрее, пока я ещё держу Его в цепях!», выдирая волосы так, что из-под кожи сочилась кровь, обнимая влажностью пальцы. И он замирал на долгие часы, глядя в пустоту стены напротив, словно ребенок, обнимая колени.

Кажется, позже Старк сам удивлялся своим действиям и говорил, что всё нормально, вновь избивая парня, стонущего у него под ногами и умоляющего отпустить.

В один из дней, когда Питер того не ожидал, Тони ворвался в его жизнь под новым углом и теперь в списке того, что Питер знает о мужчине, добавился пункт: «Испуганный Тони Старк.». Он вбежал в его комнату с криком: «Беги!», его зрачки нервно бегали взглядом в разные стороны, ни на секунду не концентрируясь на одной точке, а тело дрожало. Он жалко что-то пролепетал, (боже, было похоже на хныканье ребенка в Комнате страха) и медленно осел на пол, забиваясь в тёмный угол комнаты.

Питер, впервые увидев Старка таким — беспомощным, можно даже сказать жалким — и теперь не знал, что делать. До этого он неспешно лепил на свежие порезы, чтоб те побыстрее зажили и не пугали его так сильно, пластыри разных размеров и цветов. В последнее время синяков и новых шрамов становится так много, что Паркер не может вспомнить, как же именно выглядела его кожа до этого. Теперь же, его рука замерла над порезом около вены, а мозг жадно впитывал этого Тони Старка. Тот свернулся по полу, мертвым взглядом смотря будто сквозь парня. И даже когда Питер подошёл к нему, Старк не шевелился. Он словно был вне времени и пространства — просто лежал, задержав дыхание.

Питер мог просто уйти. Оставить мужчину одного таким жалким и ничтожным, закрыть в комнате и сбежать на свободу. Но…

Что конкретно побудило Паркера остаться и накрыть Старка пледом? Что заставило его ухаживать за этим человеком, который с таким наслаждением делал ему больно? Что стало той точкой невозврата, когда Паркер помог Тони перебраться на кровать и лёг рядом, наблюдая как во сне тот метался словно в агонии, умоляя отпустить его?

И, что более важно, что побудило его говорить с этим Тони Старком?

— Почему вы стали таким? — Питеру казалось, что он шагал к застывшему на миг льву, так опасна была эта ситуация.

— Потому что они были убиты.

Тони закрыл глаза, сжимая ладони на висках, словно пытаясь сломать себе череп. Он хмыкнул и… улыбнулся?

— Потому что он был слабым! — Старк, по-другому сказать нельзя,вернулся неожиданно. Он вскочил на ноги, закричал, сжимая и разжимая кулаки. На его лице застыла ничего не выражающая маска. — Потому что я был слабым червём! Ничего не стоящим и не знающим, Питер. Ты никогда не-… слышишь?! Никогда! — Он метнулся к парню, хватая его за плечи и заваливая на пол.

Его безумный взгляд, его дрожащие от едва сдерживаемой ярости губы, — всё это напомнило парню о том, с какой силой он живет в этом доме. Пришлось сглотнуть комок подступающего страха, чтобы остаться как можно менее уязвимым от этих глаз, глядящих на него как фонари машины, которая вот-вот переедет ему голову в переулке ночью. Но даже едва дрогнувшие в искаженном подобии улыбки губы небыли способны заставить отпустить тело в руки судьбе. Поэтому тонкие пальцы до побледнения вцепились в широкие плечи, а рот приоткрылся в немой просьбе о помощи. Хотя, кого он обманывает? Никто, ни одна душа, не услышит маленького человечка — Питера Паркера и его жалкое: «помогите».

Затем последовал удар. Точно выстрел в голову, — четко и резко. Без предупреждений и даже маленького намёка на то, что всё это только сон. Всего лишь очередной кошмар. Следующий удар пришелся по щеке, по скулам, рьяно задевая нос, вдавливая в пол. Ещё и ещё. Словно он боксерская груша, которую терзают, чтобы утолить свои животные инстинкты. Обиду. Ярость. Ненависть. Грусть. Злость. Малую каплю просьбы о спасении.

— Ты бы тоже, наверно, ст-… Хотя о чем это я.? Ты бы обязательно стал таким же как я! — Кулак с силой врезается в препятствие из ребер и Старк разочарованно хмыкает, будто расстроился, что Питер не смог утолить его зверя и не дал выдрать своё сердце.

Давно потеряв связь с реальностью, парень пытается зацепиться за слова, что всё ещё продолжают вылетать изо рта Тони без его ведома. Это единственное, что позволяет его сознанию оставаться с ним. Потому что ему действительно интересно, что именно сделало из мальчика, который обожал имбирное мороженое и тащил домой птенцов выпавших из гнезда, в Энтони Эдварда Старка, человека, который бьет единственного, кто каждый день целует его и говорит: «люблю».

И он, Тони, говорит. Рассказывает Питеру о том, как маленьким пацаном плакал в подушку от ночных кошмаров, а пробуждаясь, слышал, как рядом рыдали его давно мёртвые родители. Как чувствовал их руки у себя в волосах по ночам и как стремительно все вокруг становились серыми и грязными. Как мир стал похож на сплошную помойную яму, куда бросали людей с обугленной кожей и отваливающимися конечностями. Как воздух в двенадцать лет вдруг резко наполнился запахом горящих тел, гноя и смерти.

А ещё Тони рассказал Питеру о том, как сбежал из-под присмотра Обадая Стейна и прочих его «нянек» на кладбище. Увы, его не пустили на похороны со сломанной ногой и вывернутой рукой. Он был искалечен и находился в состоянии каталептического ступора**, когда его привезли из того места. В любом случае, когда он поправился и окреп, его ноги сами унеслись к могилам. Он до сих пор понятия не имеет, как смог их найти, не зная точного местоположения. Но, в любом случае, его нашли в объятьях матери.

Мария Старк с одним глазом и сломанными пальцами. Мария Старк с разложившимся телом и серой кожей, пахнущей ничем иным как… розами. Да, Тони не слышал запаха разложения. Не слышал и криков ужаса людей, увидевших его в таком положении. Ему было плевать. Плевать на мир и чертову вселенную. Тони улыбался, засыпая и слыша как мама рассказывает сказки на ночь. И пусть другие не понимают, но для него она — самая живая из всех живых. То, что люди называют: «нормальным», не всегда им является. Для него в этот момент счастьем было то, что его мать рядом. Остальное неважно.

— Однажды они даже звали меня с собой, — Тони смаргивает минутную тоску во взгляде — но он остался. Вернее, он ушел, забился в угол и рыдает теперь там, — мужчина небрежно дернул рукой в воздухе, около висков, и странно уставился в пустоту. — Я иногда слышу, как что-то скребется, но всё же он предпочитает остаться там. Знаешь, ты ему нравишься. Но… мы это исправим.

И кулак, ненадолго расслабившийся, вновь бьет его по лицу, точно попадая по глазу. Удар за ударом продолжает сыпаться на парня словно нежданный град. До тех пор, пока Питер не почувствовал, как невозможно больно и так он устал, пока не увидел как разноцветные огни пляшут в безумной пляске перед глазами, пока не понял, что всё это — ничто. Что сам он — ничто.

Больше Питер никогда не видел Старка таким.

Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда оставлял очередные синяки на уже безжизненном теле.

«Только через боль можно прийти к величию [2]» — как-то раз сказал Тони Питеру. Он произнес это тихо и шершаво, поморщившись, будто где-то внутри него часть отплевывалась от этого предложения. Только спустя пару месяцев Питер узнал, что именно Тони имел в виду, познавая только часть о боли на практике.

Если верить этой цитате, то за прошедшее время Паркер должен был достигнуть значительных успехов. Но, конечно же, это было не так. Его положение в доме Тони не менялось: незаменимая игрушка, которая никуда не сбежит. Старк ломал его, хватая за запястья, бросал на кровать и грубо брал как безвольную куклу, плевал на чувства и прочие необходимые вещи для взаимодействия тел между людьми.

— Даже ты боишься меня! — произнес Тони, в очередной раз с силой толкаясь в стонущего под собой парня.

«Плевать. На всё. И всех. И себя тоже. Просто… Только бы поскорее закончилось».

— Нет, мистер Старк, — Питер неожиданно для своего положения улыбнулся, и было видно, что ему от этого ужасно больно, по его щекам стекали ручейками слезы, а по губе спускалась капля бурой крови, — я люблю Вас!

Тони замер, медленно выходя из парня и раздирая его спину от злости ногтями до крови. Когда Питер произносит: «люблю» в воздух, явно однажды ожидая ответное: «я тоже тебя, малыш», Тони становится паршиво. Нет, это не чувство вины. Это и не любовь, такая неустойчивая и непонятная для мужчины. Это злость и искреннее непонимание. Обида, можно сказать. Обида на то, что Питер не ненавидит также как Тони, что любит так, как он никогда не станет любить и не сможет.

Это, как же это называется? Ах да, это — зависть. Глупости, конечно. Но именно она и никто другой. Только подлинная, чистая и очень предсказуемая зависть. Такая, что скребётся где-то в животе, заставляет еду выплескиваться в унитаз, а пальцы сами собой напряженно сжиматься в кулаки. Старку никогда не дотянуться до света. Он всегда будет здесь, под слоем скверны и смоли. Ему никогда не стать частью блистающего счастьем мира. Никогда.

Питер сверкает в этой смоли, даже когда Тони опутывает его своими сетями, словно ядовитый паук. Паркер улыбается, расправляя жалкое подобие своих крыльев, которые Старк предварительно подпилил ночью стальной цепью. Оборвав парочку (ну, подумаешь, что почти все) перьев и выбросив их в мусорный бак. Голые, лысые и огромные, они волочатся по земле, весом оттягивая кожу на спине мальчишки. Его крылья теперь похожи на змей, что врезались доверчивому парнишке в самые лопатки. Проникли внутрь и теперь поедают его последнюю надежду на спасение.

Но Питер гордо расправляет остатки его чистоты и взлетает падает. Встаёт, гордо расправляя искалеченные синяками и ранами худые плечи, гордо вскидывает дрожащий от холода и влаги на щеках подбородок и прыгает. Прыгает заведомо зная, что обречён. Что уже никогда не сможет вновь парить где-то над землей. Что никогда не почувствует тепла и защиты. Любви и заботы.

А ещё он смеётся заливисто и чисто, когда его макушка скрывается в холодной морской воде, что позже выплюнет его тело о скалы. Старк его ненавидит за то, что Питер так разочаровал его, уходя.

Эта необъяснимая и немыслимая, необъятная и недосягаемая обида заполняет человеческую часть (крошечные её остатки) Старка до предела. Забиваясь как сорняк в мысли и желания. Побуждая к действию зверя без ошейника. Заставляя его звереть ещё больше, чем обычно. И набрасываться на единственную не обглоданную кость рядом. И Пит так беспросветно беззащитен после грубого секса, что это пьянит Старка без остатка.

И теперь, когда стертые и полные шрамов от ожогов пальцы сжимаются на тонкой шее, Тони почти не дышит. Он предпочитает не терять такую уникальную возможность понаблюдать. Он жадно смотрит на новую сторону своего… парнишки. То, как в его глазах мечется зверь отчаяние просто великолепно. Красиво. Завораживающе. Старк всегда был слаб к такого рода зрелищам. Он, словно заколдованный, смотрит, без единой возможности отвести взгляд — запоминает. Чтобы позже отмахнуться от назойливого: «Прекрати это, Тони, умоляю…» шепота под ухом.

Мужчина с жадностью облизывает свою губу, глядя на то как Питер цепляется за жизнь, пытаясь оттолкнуть навалившегося на него человека. Как тот жадно глотает воздух, если слегка сбавить давление на шею. И, вновь набрасывая этот узел безысходности на парнишку, снова хрипит. Как его глаза закатываться, демонстрируя алые струны капилляров на белоснежном фоне. Из открытого рта неконтролируемо стекает полоска слюны и Тони смаргивает заторможенность.

Тело парня шлёпается о пол, наверняка больно ударяясь о поверхность без ковра под собой. Тони готов последовать следом, но вместо этого он смотрит на Питера не моргая. Его карие глаза темнеют, заполняясь дымкой. Парень лежит бездвижно несколько минут, вдруг резко вздыхая воздух. Он словно та рыжеволосая из фильма*, выгибается в спине и хватается за горло. Кислород заполняет легкие и они будто бы болят, словно разрываясь и лопаясь где-то глубоко внутри. Словно сквозь его грудную клетку прорастают розы и их шипы разрывают кожу.

Парень тщетно пытается отдышаться, прийти в себя и кричать. Ему хочется вцепиться Тони в шею и разорвать его загорелую кожу зубами. Ярость заполняет его ненадолго, мгновенно отпускает. Ему больно. Он чертовски устал. Питер хочет, чтобы всё это закончилось.

Всё решается за него и без него. Как и всегда.

Он теряет бдительность. Всего доля секунды. Он мертв? Он жив? Хах, да без разницы. Питер не замечает, как вновь примеряет роль боксерской груши. Когда Тони вновь сжимает его шею, ему практически всё равно. И когда он вновь закатывает глаза… он слишком устал, чтоб сопротивляться.

Тони смотрит на то как за спиной у Питера вновь и вновь расправляются огненно-красные крылья. Как они дрожат в огненном танце, как загораются и становятся пеплом. Как разлетаются, распадаются на сотни пылинок из его объятий, только успевая собраться вновь.

Тони смотрел бы на это вечно. Питер не знает, но Старк знает точно — он уничтожит феникса в мальчишке. Ведь он всего лишь ребенок, чёртов карапуз. И он принадлежит, должен принадлежать только ему одному.

Ни взлетов. Ни падений. Абсолютная власть.

Крылья Тони у Питера отрывает в тот же день, пряча их в столе.

Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда Паркер пытался доказать, что у Старка слишком странные перемены поведения.

Странное желание похвастаться Питером просыпается в горле и застревает там надоедливой костью. Мысль и сама идея кажется полностью, определенной очередной бредовой насмешкой над самим собой. Но ему так хочется исполнить свою маленькую шалость, что это начинает переходить в очередное извращенное помешательство. Тони думает, что если игнорировать это, всё пройдёт.

Но вспышки фотокамер, когда его в очередной раз ловят журналисты около выхода из очередного серого здания, всё усугубляют. Они тыкают ему в лицо камеры, микрофоны, спрашивают в сети и напрямую. И даже, несмотря на усилия Хеппи, «С кем вы встречаетесь, мистер Старк?» долетает до его ушей. Это надоедливое: «Когда вы покажите общественности того, кого прячете в своем особняке?» практически выводит из себя. И да, он дает пощечину девушке официантке, когда та приветливо улыбается, надувая губы и прихорашиваясь перед ним.

Она хватается за щеку, поднимаясь с пола, куда грохнулась от неожиданности. От её приветливости нет и следа. Теперь она не милая брюнетка в элегантно выдержанном платье. Она обиженная/несчастная жертва садиста. Хоть и всего лишь очередная стерва-шлюшка. Она больше не жалкая тростинка на ветру, сверкающая выпирающими из-под хорошей кожи, костями ключиц. Теперь она змея, шипящая и в миг ненавидящая, уже готовая всадить ему нож в горло.

Но она улыбается вдруг смягчается. Становиться безвольной куклой. Секунда — и вот уже она натягивает на покрытые тушью щеки морщинки улыбки, её глаза, покрывшиеся влагой, уже живые. Что-то в груди у Тони громко лопается, словно натянутая струна.

Вот значит как. Это многое объясняет.

Он немигающе смотрит на девушку, которая напряженно и улыбчиво — слишком приторно-сладкая улыбка — сглатывает ужас. Почему-то ему кажется, что это он сейчас проститутка в тёмном переулке. Причём он здесь новичок и он не оправдал надежд, расстроил клиента. Теперь придется расплачиваться самим собой, потому что другую плату тут, увы, не принимают.

На миг Тони чувствует себя агрессивным неконтролируемым дебилом. Это чувство довольно быстро проходит, стоит ему опомниться. Секундную слабость мужчина засовывает глубже в глотку. Думаю, не стоит угадывать в чью. Стоит только трахнуть надоедливую шлюшку, девушка исчезает из виду. Кстати, секс с ней вышел преотвратным. Никакой отдачи, никакого взаимного удовольствия. Тони на миг даже, неожиданно для себя самого, сочувствует Питеру, позже засовывая это чувство в дальний ящик.

Туда же, где покоятся обрывки крыльев парнишки.

Иногда он бросает их в камин к поленьям, чтобы поддерживать затухающее пламя. Те ломаются, трещат, покрываются чёрной корочкой. Продолжают гореть, янтарными каплями отражаясь в стеклянном взгляде. Их тепло жаркими языками вылизывают Тони пальцы. Боль не чувствуется, даже когда в горло камина погружается вся рука. Это расстраивает и разочаровывает. Тони ожидал большего.

От части его души вновь что-то откалывается и звонко приземляется на дно мусорного бака. Мужчине хочется встать, даже вскочить со стула, словно безумец, нырнуть в урну. И в той липкой смоли отыскать что-то хрупкое и важное. Ненужное никому, кроме него самого. Забрать маленький кусочек, словно недостающую деталь механизма, вставить себе в грудь. Успокоиться. Забыться сладким сном.

Не выходит. Как, впрочем, всегда.

Тони не прикасается к парнишке несколько недель. Предоставляя его самому себе, позволяет устроить себе небольшой «отпуск» от постоянного контроля и слежки. Поэтому дворецкий временно отключен. Хотя, конечно, Питу не стоит знать, что датчики движения продолжают следить за его перемещениями, чтобы он не сбежал. Но Старк и так с явным удивлением отметил, что мальчишка прекратил пытаться покинуть его. Смирился. Сдался. Сломался даже.

Помешательство стальной цепью с шипами врезается в горло и не дает дышать. Старк — человек «сама внезапность», поэтому одним февральским вечером он заявляется к Питу в комнату и говорит собираться. Он говорит это, не переводя взгляда с часов, деловито поправляя рубашку. Поэтому не видит выражение замешательства и полного повиновения во взгляде парня.

Микс эмоций преумножается, когда они уже выходят из его машины, по направлению к какому-то ресторану. Питер по-детски держится за старшего, потому что боится потеряться в этой толпе журналистов, которые окружают их в круг и не дают пройти. Их камеры вспыхивают обоим в лица ослепляющими «пыш-пыш-пыш!» и глаза позже, Пит уже уверен, будут болеть от этого. Так же, временами, рука Старка мягко обнимает его и притягивает к себе, в защитном жесте напрягаясь и готовясь к атаке в любой момент.

И да, после стольких дней изоляции от общества/людей с их привычной манерой лезть не туда куда нужно/свежего воздуха/горящего огнями негодования и страсти города, Питер чувствует себя крайне неуютно. Но, переступая порог ресторана и прячась с головой в меню, чтобы не видеть странное выражение отцовской заботы и нежности во взгляде Старка, эта нервозность не исчезает. Только разрастается с новой силой. Поэтому сейчас, ковыряясь в шаурме (нет, серьёзно, с каких это пор её подают в ресторанах с полным набором, включая нож и вилку?!) его слегка тошнит от страха. Он пережил достаточно много за эти полгода, но боится внимания людей, прикованным только к ним.

Старк думает, что это полнейший, блять, провал. Что они пришли сюда зря, потому что парнишка слишком сосредоточен не-на-нём и это кажется Тони дикой несправедливостью. Он принимает самое странное решение в своей жизни. Потому что под столом он нащупывает руку парня и целует её, когда та оказывается на столе. Питер краснеет. Краснеет как японская школьница при виде обожаемого ей сэмпая, и от этого в груди больно жмет. Старк продолжает ничего не чувствовать, хотя у любого другого на такой оттенок алого на щеках уже бы встал член.

Питеру кажется, что всё это один невероятно странный обман. Голограмма, разработанная Старком, чтоб потешиться над ним. Или просто сон, в котором все закончится не так, как может ему казаться. Сердце барабанило где-то в грудной клетке и парень боялся, что оно выскочит изо рта прямо во время еды и упадёт ровно в его тарелку. Он наколет его на вилку и съест, чтоб вернуть его обратно под рёбра, а там оно будет звонко стучать, то и дело выскакивать обратно на тарелку, а Питер будет продолжать его накалывать и глотать его обратно. Да, звучит как бред, но это действительно больно.

Вероятно, именно по этой причине он встает и убегает в туалет. Он не знает где тот находится, поэтому останавливает официантку — со странным синим отпечатком на лице — и просит ему помочь. Та презрительно фыркает и, закатывая глаза к потолку, указывает на дверь. Видимо, она знает, кто он такой.

«Интересно, в качестве кого мистер Старк представил меня публике?» — на долгих две минуты задумывается Питер. Он смотрит за их столик и эта мысль не покидает его голову. Питер приходит в себя, только когда девушка щелкает у него перед носом.

Паркер смаргивает заторможенность, мотает головой и, сам себе кивая, идет в вышеуказанное место. «Айрис Уэст», судя по бэйджу, удаляется в зал к гостям.

Закрываясь в одной из кабинок, Питер разочарованно стонет, роняя голову себе в руки. Кишки в животе скручиваются в узел, а сердце предательски пульсирует в груди. Оно пытается, наверно, раскрошить ему кости в порошок. С едой приходится распрощаться, смывая её в унитаз.

Горло душит галстук, когда нежная рука Старка опускается на его правый висок и гладит кожу. По тонкому светлому шраму от горящей спички (излишки детства с братом, ничего особенного) скатывается капелька пота. Она попадает мужчине на палец, и он морщиться, по-кошачьи улыбается, перегибается через стол. И, совершенно неожиданно прошептав колючее «расслабься, малыш» и, задевая щетиной чувствительную кожу, слизывает капельку.

Воздух из легких словно выходит, и Питер чувствует странную тошноту. Ему не противно, нет. Просто он пуст, после того что с ним делали до этого. Все кажется страшным сном. Все кажется ненастоящим. Будто бы Тони Старк опять стал тем странным необычным, простым Тони.

Питер прикусывает губу, с нежностью отвечает на поцелуй. У него кружится голова. Они все еще в ресторане. Репортеры снимают их на камеру, а он сидит и ковыряется во внутренностях шаурмы, пока Тони, мать его, Старк, слизывает с него страх.

К столику подскакивает Айрис Уэст, которую ранее встретил Питер. Та самая странная, с синим узором на щеке. Сейчас парень видит, что это — синяк. И он точно знает, кто именно нанес его. Потому что спина Тони напрягается, а в глазах — чистое бешенство.

Старку кажется, что эта девушка противна ему. Что мыльный пузырь отчаяния вновь накрывает его тонким слоем. Он окутывает привычной гнилью и запахами, слышными только ему одному. И руки начинают дрожать, потому что он уже начинает чувствовать, что… Что он, ошейник, сейчас лопнет и зверь, усилием воли посаженный на поводок, опять начнет вырваться.

— Закажите ещё что-нибудь? — Её улыбка опять приторно-сладкая.

«Даже слегка чересчур», — отмечает про себя Питер, кривясь от вновь подступающей тошноты.

Он переводит взгляд на Тони и тот, встречаясь с ним гневным взглядом… черствеет. Он дышит через нос, раздувая ноздри, его кровь пульсирует вместе с подкатывающей ненавистью. Его бесит всё и все. Его раздражает взгляд Питера. И все вокруг. И он сам. Потому что жалок. Потому что разрешил этому слабому куску дерма взять все под контроль и понадеяться на жалкое: «нас полюбят, вот увидишь, Старк. Нас обязательно полюбят. Меня и тебя, Старк. Тони возьмет все на себя, просто доверяй мне».

Он напрягается и Питер тоже. Стреляет взглядом на мужчину и понимает, что теперь только десять причин двигаться с места. В головах обоих счет происходящего возникает спонтанно, но с приблизительно одинаковым звучанием.

Один. Цепь натягивается. Внутри в Отчаянии барахтается Тони, пытаясь призвать Старка к спокойствию. Питер напрягается. Мужчина тоже.

Два. Цепь рвется. Тони скулит и дергается, он шипит и кусается, Старк отключает звук. Питер бросает обеспокоенный взгляд на девушку, но та молчит.

Три. Ошейник трет шею, поэтому он, разорванный, падает на пол. Тони уже совсем не слышно, по щекам Старка катятся непрошеные слезы, и он дергается.

Дальше все синхронно.

Четыре. Старк вскакивает, (Тони кричит «одумайся», но его голос пропадает) Питер рывком поднимается с места, загораживая собой девушку.

Пять. Старк заносит кулак (Тони смотрит только на парня) и тот, вместо того что бы попасть по мерзкой/воняющей гноем/разложившейся Айрис, попадает в руку Питера.

Шесть. Старк бесится, (Тони ликует от решительных действий паренька, подскакивая на месте) заносит второй кулак, и тот так же попадает по руке Питера.

Семь. Старк, не двигаясь, смотрит в пустоту, (Тони перехватывает инициативу и шепчет тихое «прости, я ему устрою перезагрузку, лови это чудовище, «Красавица», подмигивая) Питер кивает и резко отпускает обе руки.

Восемь. Старк вдруг закатывает глаза и падает, (Тони бьет его по лицу и ненадолго вдыхает спокойно) Питер подхватывает мужчину на руки, чтоб тот не упал на пол.

Девять. Старк втягивает кислород, открывая глаза через минуту после обморока, (Тони засыпает от усталости, скручиваясь в позу эмбриона) Питер помогает ему встать на ноги.

Десять. Старк опять делает глубокий вдох и выдох, (Тони, перед тем как опять позволяет напялить себе ошейник, говорит, что он придурок), а Питер… поступает как Питер Паркер.

Пощечина резко вводит Старка в состояние транса/отрезвляет. По инерции он хочет протянуть руку и схватиться за алеющий отпечаток, но останавливает себя. (Тони, на секунду очнувшись, хохочет во весь голос).

— Умерьте пыл, мистер Старк, — секундное желание харкнуть плюнуть Старку в лицо давится здравым смыслом, и он одёргивает себя.

Питер разворачивается на пятках/подошвах ярко-зеленых кед и выходит из помещения, где его тут же окружают пытливые работники журналов и газет. Он закатывает глаза, скрещивая руки на груди. Позволяет Хеппи схватить себя за локоть и спрятать его от вспышек в автомобиль. Колеса скрипят, раскручиваясь. И Старк остается в ресторане с репортерами, черт бы их побрал, и с Тони (который в истерике катается по его речевому и слуховому аппаратам) из-за чего вместо разборчивой речи он слышит только свой собственный смех. При этом сам он не смеется.

И это кажется ему более, чем странным.

Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда кричал о том, что не болен и к врачу не пойдет.

Тони влетает в собственный особняк на бешеной скорости автомобиля. Питер в это время увлеченно плевать на всё рвало в туалете. Он не знает чем, потому что ничего не ел приблизительно сутки. Ему плохо, у него продолжает кружиться голова так, что ему невольно кажется, что у планеты сменились полюса. Глаза стекленеют и словно трескаются. Из трещин вытекает вода, грозясь еще чуть-чуть и полностью вырваться наружу. Его тело дрожит как листья мимозы, когда к ней прикасается человек с целью вызвать данный эффект. Только он трясется от страха сам. И от холода.

Тони замечает тонкую, осунувшуюся/истощавшую/бледную фигуру парня, когда тот перемещается в свою комнату. Его опустевший на миг взгляд даже пробегается по Старку. Но, не задерживаясь ни на чем, беззаботно опускается с темно-синего пиджака на пол, затем ползет по стенам и таким образом вообще уходит от него.

Чужая отрешенность выбивает воздух из легких. Эти пустые глаза. Перед глазами вспыхивают картины сломанного/изуродованного/мертвого/безучастного к происходящему парня словно подавляют ярость. Заставляют пробудить в себе интерес. Интерес к тому, чтобы сделать этот самый «пустой» взгляд еще более заполненным безразличием.

В голове щелкает выключатель, это Тони выключает свет, отдавая Старку полный контроль. Бедняжка слишком устал сегодня. Слишком многое отдал, чтобы завладеть сознанием, пусть и ненадолго, но насладившись обществом парня в ресторане.

Старк сочувствующе с презрением тихо хмыкает и преодолевает расстояние коридора в считанные секунды. Поднимается на второй этаж. Привычным жестом заворачивает за угол и видит фигуру, скрывающуюся медленным шагом в тонкой полоске света уже включенной лампы. Пульс ускоряется, а шаги становятся быстрей и уверенней.

Дверь захлопнуться не успевает. Ровно так же, как и не успевает щелкнуть замок. Мужские пальцы обвиваются стальным наручником вокруг тонкого запястья, дергая на себя. Сопротивление бесполезно, поэтому парень отдает себя во временное пользование, мысленно готовясь стать мешком мяса из синяков, ушибов и ссадин. Питера придавливают к стене сильные руки. И они же зажимают его запястья над головой.

(Тони не знает, что творит Старк и зачем ему это нужно, но помочь ничем уже не сможет, тихо засыпая в своем закрытом «багажнике». Наслаждаясь тишиной, он в тайне молится всем известным богам, чтоб за его отсутствие с Питером ничего не случилось).

Паркер жмурится и нервно сглатывает, когда влажный горячий язык проходит по шее. Когда его руки отпускают из стальной хватки, те безвольно падают на широкие плечи мужчины. Питер чувствует себя неуютно, но покорнее домашней собаки позволяет себя трогать. Дает молчаливое добро Старку на «трогаю где вздумается, беру как и где захочу».

И он берёт. Трогает напряженного парня. Забирается одной рукой под рубашку, попутно расстегивая пуговицы другой. Словно не специально задевает чувствительные соски парня, а позже, не удержавшись, накрывает ртом поочередно каждый, слегка прикусывая. Это возбуждает.

Руки Старка нежные и чуть напористые, дрожат от предвкушения и нетерпения. Ему хочется поскорее слепить из этого напряженного под ним мальчишки нечто мягкое и вязкое, как теплый пластилин. Сделать из него что-то совершенно новое, но при этом не потерять красоту и желание.

Кожа Паркера горячая как раскаленный метал; тронешь — рука покроется волдырями. По лопаткам стекает капля пота, позвоночник трещит, так мальчишка выгибается, выставляя шею напоказ.

— Берите, мистер Старк. Берите и делайте, что хотите. — Глаза он закрывает, зарываясь в волосы мужчины, слегка дергая их, чтобы привлечь внимание. — Вы ведь хотите? — Питер сжимается, готовясь к атаке, когда мутный взгляд партнера пробегается по его телу, словно вылизывая.

— Я всегда хочу тебя, — он рычит, кусая чужую ключицу — карапуз.

Питер не улыбается, покрываясь румянцем, как сделал бы раньше. Максимум, на что его хватает, — это выдавить из себя паршиво похожую на улыбку эмоцию. Когда Старк отворачивается, Паркер кривит в отвращении нос. Ему неприятно и противно. А ещё ему плохо.

Когда шершавые от шрамов пальцы добираются до его шеи и сдавливают её, парень уже знает чего ожидать от его несильно уравновешенного партнера. Он выучил Старка от корки до корки, познавая всё на практике со своим участием. И лучше бы он этого не делал, но рот открывается сам собой.

— Только давайте побыстрее, — Питер прикусывает язык, потому что этого говорить он не собирался — я ещё хочу почитать перед сном.

И это правда. Но говорить всё же не стоило. Нужно было заткнуться в тряпочку и молчать, не подавая никаких признаков жизнедеятельности. Горло слегка жжёт от противного привкуса крови, и это не отрезвляет. Совсем никак. В это же время, тело мужчины напрягается, и пальцы сжимают шею ещё сильнее, больнее надавливая на кадык.

— Сегодня с тобой определенно что-то не так, мальчик мой, — и Тони не нравится то, каким наглым становится Питер вот прямо сейчас. — папочка тобой не доволен.

Да, кстати, в последнее время Тони взял привычку называть его своим сыночком. Поощряя, видимо, этим собственную одержимость инцестом или же желанием трахнуть сына. Или просто кого-то трахнуть. В принципе, Питеру как-то плевать на это дерьмо.

Ярость опять берёт Старка под контроль. Мышцы сами собой наливаются сталью. Старк даже не пытается управлять этим ураганом эмоций (Тони уже ничего не способен делать, слабо сопротивляясь, от усталости), а Питер… Ему уже давно плевать, что с ним будет.

— Опять будете бить? — Паркер не чувствовал себя таким расслабленным с того момента, как напился на той вечеринке. — Предсказуемо от такого неуравновешенного как вы. — Слова почему-то так и рвутся наружу, словарный запас резко пополняется ненормативной лексикой, а тело — силой. — Вам. Нужно. Лечиться.

Он произносит это на одном дыхании и мгновенно теряет всю силу и храбрость. Опять становится Питером Паркером, парнем, которому насрать на то, что происходит вокруг. Потому что он сломался. Ровно в эту минуту. Вот прямо сейчас. Его громко бьющееся сердце ускоряется еще сильнее, взбиваясь в миксере. Ошметки разлетаются и ударяются о ребра. Питер почти стонет от боли, но заставляет свой рот не издавать ни звука.

— Со мной всё в порядке! Я здоров, слышишь?! Я полностью… Нет, — Тони подскакивает к Питеру, хватая его за помятую футболку, — я стопроцентно здоров! Мне не нужна помощь! Я сам, понимаешь, сам…

Зрачки уменьшаются. Кулак врезается в стену, в нескольких сантиметрах от лица парнишки. А затем он просто уходит. Да, разворачивается и уходит, громко закрывая за собой дверь. У него в кармане вибрирует телефон и… Замок щелкает, а дворецкий вдруг включается, мигая лампочкой-датчиком из угла комнаты. Где-то вдалеке слышится громкий вой, и в этом звуке Питер узнает Старка. Тот наверняка сейчас разбрасывает посуду или избивает в слепой ненависти стены.

Мысль в голову врезается стрелой, и парень сопротивляться ей не будет. Он падает на пол, не замечая боли в коленях. Вся его пущенная пылью в глаза Старку сила и уверенность исчезает как дешевый товар с прилавков. Сам он теперь чувствует разрастающуюся пустоту и полное подчинение этому безумному правильному поступку. Потому что…

Собственно, кто он такой чтобы отказываться от потакания собственной мечте двухмесячной давности?

Он. Готов. Умирать. Но прежде нужно сделать несколько важных троеточий в жизни того, кто разорвался на две половинки себя. В жизни Старка и Тони. В жизни Питера Паркера, неважного явно лишнего человека в этом промежутке их, разделенной личностью, жизни.

И обозначить для себя самого нечто важное в собственной дорожке жизни. Обозначить личную, свою собственную, запятую перед «убить себя» или после «остановить себя». А еще (и это более важно, чем все вышеперечисленное) поставить решающую точку в том, что осталось.