Самоубийство — не последний аккорд, взятый свободной личностью с силой воли, смогшей превозмочь инстинкт самосохранения и все законы животного мира. Самоубийство — это выстрел мелкой дробью по всем близким.

Кто ближе — тот и страдает больше. Выбрав собственную смерть, самоубийца выбирает чужие страдания.

© Автор неизвестен

Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда случайно нашёл дневник парня, с которым тот постоянно таскался, и прочитал его.

Старк громко хлопает дверью, закрывает Питера на замок и падает на колени. Сейчас ему нужно успокоиться и прийти в себя. Контроль словно лопается. Он всегда был неустойчивым в форме, как чёртов мыльный пузырь. Вся эта напущенная сила улетучивается спустя час его пребывания в плененном яростью мозге. Хочется стать нормальным человеком. Мало того, Старк подрывается на ноги и, по какой-то абсурдной причине, вдруг рычит.

Воет, скалится, орет не своим голосом. Он цепляется пальцами за столешницу, чтобы не упасть снова. Перед глазами — доставучая пустота. В лёгких — атомные взрывы и гнойные цветы. Они прорастают сквозь пальцы, они вылетают из горла, они воняют сладостью и свежестью. Такой непривычной свежестью, что Старк сначала даже не понимает, что происходит.

Воздух вокруг словно очищается. Наполняется жизнью и желанием достичь чего-то большего. Потому что… Он ведь так может.

С этим странным чувством ему приходиться покинуть особняк, бросить своё тело в руки пытливых людишек. И всё возвращается обратно. Вновь и вновь прокручиваясь по оси, словно вся его жизнь — блистающее в ночи колесо обозрения. Оно крутится и крутится, пугает единственного посетителя скрипом и пошатывающимися из стороны в сторону кабинками с прозрачным полом.

Тони интригующе молчит ровно пять дней. Ровно столько же, сколько они с Питером не имеют возможности увидеться. Не то чтобы сильно хотелось, но всё же.

Дом есть дом.

Его туда манит магнитом, словно наркомана к дозе. Он чует этот зов чего-то потустороннего «эй, ты устал, пора бы и проветриться, крепыш» и закрывает глаза. Его кровь пульсирует, а ему кажется — что тело напряжено до предела из-за того, что он давно мертв. Только его воскресили и теперь он тот самый персонаж из ужастика. Теперь он носится за детьми и пытается их сожрать, испытывая вечное, неутолимое желание обладать чужими телами у себя в животе, постепенно переваривая их.

Рано или поздно, а именно — прямо сейчас, эта тонкая грань с «остаться» и «домой» трещит по только нанесённым, свежим швам. Это не больно и не трепетно. Это просто есть.

Как и то, что Старк-таки сдался. Сел в машину и просто уехал, оставив всё важное на мисс Поттс. Она справится. Она умная.

Старк заходит в свой кабинет, открывает крышку ноутбука и молча листает ленту новостей. Социальные сети всё еще пестрят заголовками о том что «Тони Старк и парень повздорили», о том как «Тони Старк хотел ударить официантку, Айрис Уэст» и что, вот это да, оказывается «Тони Старк гей, об этом свидетельствует весьма красноречивые поцелуи».

Мужчина кривится и, разминая тело после длительного сидения в скрюченной позе за столом, направляется к Питеру. Ему нужно дать что-то поесть, кроме того, конечно же, что он ест сам и с помощью дворецкого. Да, парень иногда выбирался из своей комнаты и, крадучись, направлялся на кухню. Шлёпал босыми ногами по полу в тишине ночи. Перебирал пальцами упаковки чая или кофе. Старк не хочет признавать, что в этих пустых глазах, однажды взглянувших ровно в камеру, есть что-то такое… завораживающее? Интригующее? Обещающее нечто большее, чем он может себе представить?

Сейчас Тони перед дверью пацана, смотрит на книгу в руках. Та лежала в коридоре, открытой где-то посередине. Не то чтобы из любопытства, скорее из зависти к чужим секретам — сам-то он соткан из лжи и презрения к миру, в котором ему так неудачно довелось родиться — он пялится на внезапную находку. Прожигает в ней дыры. Захлопывает. Снова открывает.

Из-за деревянной двери льется, точно ручей, песня. Она не тихая и негромкая, но мужчине почему-то так и хочется ударить стену, размолоть в порошок и построить из этого что-то новое и лучшее. Старк не разбирает слов, но это не мешает ему желать заткнуть исполнителя. Питер всегда любил песни и музыку больше всего на свете.

Меня достало одиночество,

I got so sick of being on my own

Нынче дьявол не оставит меня одного.

Now the devil won’t leave me alone

Словно я обрел друга, что будет

It's almost like I found a friend

Рядом до конца.

Who's in it for the bitter end

Наши совести всегда через край,

Our consciences are always so much heavier than our egos

Тяжелее, чем наши эго.

I set my expectations high

Мои ожидания всегда высоки,

So nothing ever comes out right

Но ничего не выходит как надо. [1]

Где-то глубоко в сердце что-то щемит, когда он пробегает кончиками пальцев по золотой надписи: «Не читать, собственность Питера Паркера». Это кажется неправильным и совершенно неестественным. Да. Питер ведь его. Полностью, от кончиков пальцев на ногах, заканчивая белоснежными крыльями, что сейчас доживают последние мгновения в камине. Поэтому он, Старк, долго смотрит на это мерзкое «собственность» и тёплое «Питера Паркера». Соединяя эти три слова воедино, он кривится и вырывает лист, оставляя уродливый шрам на дневнике.

Он готовит себя к тому, что встретит в строчках детскую наивность. Но то, что видит в корне отличается от его личного мнения о мальчишке.

Переворачивая страницу за страницей, он кричит и раздирает свою гниющую плоть. «Здравствуй, дорогой дневник. Пишу уже без надежды, потому что она давно утрачена. Мои чувства сбежали, я не знаю, как теперь относиться к ним. Надеюсь, они где-то далеко и им хорошо» [2]. Тони кажется, что даже сердце под давлением реактора замерло в мучительном ожидании: он цеплялся за каждую строчку, с жадностью поглощая боль и отчаяние со страниц.

»…он любил, наверное, да разлюбил, и это точно так, потому что…»

«Это не то, что мне хотелось бы видеть на этой странице. Но всё же. Хэй, это мой дневник или чей?! Что хочу то и ворочу. Я тут босс, окей?»

Под этими словами нарисован кот. У него надорвано ухо, а к лапе привязан воздушный шар. Тот сдут противной массой, и кот смотрит на это. Не то что бы это что-то значило, но Старк отмечает три вещи (каждая кажется ему странной): мягкий стиль картинки, яркая ало-золотая звезда на кошачьем-ошейнике с подписью «Тони Старк» и сморщенный без воздуха шар, странным образом воткнутый в землю неизвестно кем. Он тоже красный и с кровавыми потёками. А ещё он в форме сердца.

Не то чтобы это что-то значило, но… Но Тони, внезапно севшим голосом, говорит что это значит слишком многое. А ещё просит, буквально впервые с момента их общего существования, оставить дневник и идти к парню. Крепко-крепко обнять и отпустить.

Но Старк упрямо читает, насмешливо фыркая в ответ на мольбы Тони. И да. Щелчки в груди, в их общей душе, становятся всё громче, умолкать не собираясь ни на секунду.

«У меня нет завтра, поэтому наплевать на сегодня»

«…Тони избил меня… не уверен, помнит ли он о том, что он при этом говорил». И осознание того, что он действительно не помнит и не может даже вцепиться в эту мысль мертвой хваткой, пугает мужчину. Зато он вспоминает тот день, когда, вероятнее всего, это было написано. Так же отмечает, что следы бурой, уже давно засохшей крови, иногда закрывают собой целые отрывки текста.

Но это ничего. Самое главное глазами не увидишь. То, «это я виноват, нужно было держать язык за зубами» что написано между строк. То, «ну, может быть, я перегнул палку» что исцарапано отчаянием. То, что окровавлено «…я определённо жалкий и слабый в его глазах. Я — бесполезный червь у него под ногами». Всё это Старку видно. Он сам был таким.

Но всё же что-то здесь не так.

Сердце колотится в безумном ритме, и Старку кажется, что он что-то упускает. Что «если бы я мог стать дождём, я бы мог соединиться с сердцем одного человека. Ведь дождь соединяет, разлучённые на век, небо и землю [3]» эта малая деталь, словно соринка в глазу у него прямо на зрачке, но он не может понять, как найти, как разглядеть.

А когда переворачивает последнюю страницу, Тони находит прикрепленный радужным скотчем к обложке лист бумаги: изрезанный и помятый, испачканный маленькой бурой каплей и будто бы брошенный в мусорный бак, он заставил Великого Тони (и Старка вместе с ним) замереть.

Его пальцы дрожат, когда это из причудливой оригами-розы в миг, одним движением, превращается в пожеванный лист. Это не линия и не клетка, это девственная чернота купленного им когда-то скетчбука. Тони не помнит, зачем точно приобрел его, но знает, что так не использовал. Также он уверен, что давно забыл о нём, бросив на темную полку где-то высоко-высоко над головой. В пыль и грязь.

Возможно, (и Старку кажется это полнейшим бредом) Питер так хотел показать, что тоже был забыт. Что его вспомнили только сейчас. Хотя, нет… Нет, о нём не вспомнили словно бросили на глаза воспоминание. И теперь это, как несвежий, давно гниющий фрукт/овощ растекался по лицу, неприятно остужая кожу.

Уголки бумаги чуть надкусаны, словно Питер жевал лист, прежде чем на нём что-то написать. Тонкая полоса с дырочками от пружины аккуратно отрезана, но перепачкана чем-то блестящим. Чуть позже до Тони доходит, что это голубого оттенка глиттер. Он маленькими звездами сверкает в лучах заходящего солнца.

По чёрному листу были выведены неряшливым почерком предложения, которые складывались в цитату. Чтобы понять весь смысл сказанного, потребовалась покинуть смоль комнаты и подойти к светлому окну, где за толстым слоем стекла Калифорния стремясь жить и дышать.

И, пробежавшись по строчкам видоизмененных слов, он узнает в них цитату Алена Леруа из драмы тысяча девятьсот шестьдесят третьего года «Блуждающий огонёк».

«Я ухожу из жизни, потому что Вы меня любили, потому что я Вас «не» любил.

Я ухожу, потому что наши связи были неустойчивые.

Я умираю, чтобы разорвать наши связи.

Я оставляю на Вас несмываемое пятно».

Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда сердце больно щёлкнуло от осознания своего убожества.

По позвоночнику вдруг пробегает неясная дрожь, и он всё понимает. Страх вскарабкивается по кругообразным дорожкам-позвонкам, отчаяние ядом попадает в кровь и гонит ее по венам в сильном ритме, застревает в горле, сливаясь со всем телом. У Старка трясутся руки, а за окном развивается буря, дождевыми каплями она бьет по стеклу, стремясь попасть внутрь и уничтожить все на своём пути.

Он вспоминает о том, что говорил, что делал.

Старк думает слышит грязную Совесть:

«Грязное животное, ты использовал мальчика в своих играх. Ты хотел сломать ему шею, но тебя останавливал лишь ты сам. А ведь ты считал его жалким, трусливым неудачником. И кто теперь ты сам?! Что от тебя осталось?! Жалость к себе? Боль? Жажда мести? Желание не осуществимо, ты ведь знаешь».

Тони говорит пытается пробиться:

«— Старк, послушай меня. Всё. Будет. Нормально. Не хорошо уж точно, но не хуже, чем тогда… Ты знаешь, о чём я».

Он вспоминает о том, что не говорил и чего не сделал.

Старк думает слышит грязную Совесть:

«И тебе ведь всё ещё нравится представлять его гнилым. Ты всё ещё любишь его убивать, любишь его насиловать. Слышишь? Это ведь запах, твой самый любимый… Тот самый, узнаёшь, мразь?! Так ведь пахла только одна-единственная, только твоя…»

Тони говорит пытается пробиться:

«— Нам нужно собраться, слышишь? Собраться силами и поднять ноги, понимаешь? Нам нужно в его комнату. Нужно достать его из гнили, пока он не стал таким как мы».

Он вспоминает о том, что хотел сказать и что в итоге выходило.

Старк думает слышит грязную Совесть:

«От него всегда пахло розами. Он ими буквально вонял. Да так, что ты сжимал его горло, лишь бы он заткнулся и не смел больше произносить твое ненавистное слово, а? Он всегда говорил, что любит».

Тони говорит пытается пробиться:

«— Ты жестокая тварь, Старк, но нам нужно сконцентрироваться на Питере. И если с ним произойдёт что-то… что-то… Я уничтожу тебя. Я выпотрошу всё это тело, но завладею и буду главным».

Тони говорит пытается пробиться:

«— И мы выскочим в окно. Вместе. Потому что это единственное, о чём я могу думать и мечтать с момента твоего появления».

Он вспоминает о том, что хотел сделать и делал, чуть позже наслаждаясь зрелищем.

Старк думает слышит грязную Совесть:

«Ты бросал его мордой — нет, не лицом — в воду и хохотал, когда по его губам стекала кровь. А ведь только из-за него одного вокруг пахло чёртовыми блядскими розами. Только он вселял в тебя тот гнев. Только этот Питер… как его там? Ах да, Питер Паркер, заставил тебя заткнуться. Помнишь, в том ресторане, м? Ты всё также жалкий, ничтожный малыш Тони».

Тони говорит пытается пробиться:

«— Даже думать об этом не смей, Старк».

Он вспоминает о том, как из раза в раз убивал мальчишку, мучая и сдавливая шею руками/веревкой всё сильнее и сильнее.

Старк думает слышит грязную Совесть:

«Пора бы бросить это. Знаешь, все эти попытки связываться с Тони. Всё же сильнее тебя, ты ведь знаешь это, правда? Ты в курсе, что ты — жалкий. Кусок. Дерьма»

Тони говорит пытается пробиться:

«— Нет, не зак-ры-вай дверь, Ста-…»

Он вспоминает о том, как притягивал его тело, дергающееся в попытках сбежать от боли, и снова целовал от кончиков ушей до пальцев на ногах.

Старк думает слышит грязную Совесть:

«Он пах розами. Так же, как и мать когда-то давным-давно. Помнишь?»

Думает слышит грязную Совесть:

«Так же, как и ты когда-то».

Думает слышит грязную Совесть:

«Знаешь, да вообще-то, как и весь мир когда-то».

Думает слышит грязную Совесть:

«Раньше было веселее проще».

Думает слышит грязную Совесть:

«До того как появился Питер Паркер было спокойнее».

Думает слышит грязную Совесть:

«Да и сам ты был не таким как сейчас».

Думает слышит грязную Совесть:

«Почему так тихо?.. Где баланс?! Где… Тони? Тони?!»

Тони говорит пытается пробиться:

«…»

Ну, вообще-то, он ничего не говорит.

Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда побежал искать Паркера по квартире, в надежде искренне извиниться.

Мужчина сидит около двери Паркера и молча смотрит на звёзды, прикреплённые к потолку. Да, это была его самая креативная идея, хотелось внести в дом не только максимальную удобность и простоту в интерьере, но и… Сам дом сделать местом, где хотелось бы жить. Чувство, с которым ты возвращаешься в него, и где-то в душе что-то мягкое и теплое ворошиться, задевая шерстью все органы чувств, по какой-то причине не переполняло их обоих, когда они возвращались в особняк.

Когда Тони Старк возвращался в свой дом изо дня в день, тот казался пустым и тревожным. Да. Беспокойным и слишком шумным в своей тишине. Поэтому, Старк сам предложил Тони украсить небом потолок. И он согласился. Тони всегда легко соглашался с любым проявлением креативности в Старке. И вся эта… Проделанная ими двумя работа, теперь чувствовалась пустой тратой времени.

Тогда это был трепет и желание поскорее завалиться спать, стереть мозоли ластиком с пальцев как лишнюю линию на листе, забыть о головной боли и укрыться в недрах теплого одеяла. Потому что каждая блистающая в темноте и меркнущая в свете солнечных лучей звезда — вырезанная лично им. Да, это глупо, но на каждой с обратной стороны стоит имя.

Или «Тони», или «Старк».

Либо чёрным, либо красным.

Или «Старк», или «Тони».

Либо с улыбкой, либо с равнодушием.

И сейчас, вспоминая те несколько месяцев проделанной работы, потраченной на сами эскизы звёзд, вырезание их же, оклеивание потолков, можно заметить лёгкую улыбку на губах. Это не проявление теплой эмоции на лице Старка, это просто чувство. Семейное и теплое. Чистое и…

Ох, нет-нет. Как жаль.

Оно уже меркнет, словно вон та звезда в дальнем углу, том, что ближе к окну. Солнце уже пробирается в коридор своими горячими пальцами. Старк смотрит долго, непрерывно даже. Его лицо не выдаёт ни одной эмоции, ничего, что могло бы сказать миру, что он сейчас чувствует.

И всё же, что-то там, внутри, где-то близко-близко и глубоко-глубоко одновременно, потухает. Взгляд стекленеет, а согнутые, подтянутые к себе колени дрожат. Дрожит и сам Старк. Ему невероятно холодно от того, что рядом нет этого самого якоря, маяка внутри.

И он просто смотрит. Смотрит на то, как солнце жадно забирает себе души звёзд, затем смотрит, как луна возвращает их обратно. И так раз за разом. Вечность. Даже чуть больше.

Старк не перестаёт прислушиваться. Выискивать сгусток света в темноте.

Не то чтобы Старк был напуган встревожен, просто…

Моменты, когда Тони умолкал без его влияния на это, выбивали из колеи. Старк отказывается признаваться, что этот жалкий недоносок и трусливая часть его самого — баланс в сознании. Это странно, но они как человек и тень. Если нет одного, то и второго может не быть. Но при этом они всё равно остаются частью одного и того же.

Старк моргает.

Ему бы сейчас разрыдаться, как любому нормальному человеку, который осознал, что он — мразь. Что он — ничтожество. Что он — бессердечная тварь. Что он — насильник. Что он — убийца. Что он — пустышка, но…

Не выходит.

От него откололась половина. Просто исчезла на пару мгновений и всё. Даже за такой короткий срок, Старк потеряется, он уверен. Он уже начинает это делать. Уже бездумно плывет по течению. Уже катится не туда куда нужно. И уже заглядывает не в те двери.

Это ведь Тони отвечает за безмятежность. Старк управлял только гневом.

В особенно трудные дни, только он способен протянуть руку помощи. Он может мягко направить гнев в другую сторону. Словно из огня создать воду. Спокойную и податливую, а не в миг вспыхивающую и убивающую не тех, кого нужно.

Кстати да — сейчас на месте «безмятежности» липкая тревожность.

Точно паразит, оседающий на кожу и подчиняющий не только разум, но и тело.

Это ведь Тони отвечает за внутренний стержень. Старк управлял только болью (чужой).

В моменты, когда всё ломается, когда рушится, и по стеклу идут тонкие полоски трещин, он обращается за помощью. Да, он считает это трусостью, но нет людей, кому бы не нужен был бы друг. Тони один из таких. Он может внезапно появиться и своим «тише, Старки, успокойся» действительно вернуть устойчивость. Он заклеивает трещины скотчем и с усмешкой пляшет по этой хрупкости, доказывая свою правоту.

Кстати да — сейчас на месте «внутреннего стержня» — пустота.

Звенящая и опустошающая, словно пролитая из полного, но в миг опустевшего стакана вода.

Это ведь Тони отвечает за страх. Старк управлял только силой.

О, это самое отвратительное. Не считая души, вот именно за это его свойство включать внезапную панику и выключать при этом его самого, Старк ненавидит собственный маяк. Не то чтобы терпеть не может, но это одна их тех немногочисленных вещей, которые Старк не ценит в Тони. Которых не понимает и стыдится. Страх пеленой окутывает его и от него нельзя сбежать. Не скрыться, можно попытаться бороться, но… Это всегда приводит к пистолету у виска. Уж лучше с простреленным черепом, чем со страхом перед людьми, пахнущими жизнью.

Кстати да — сейчас на месте «страха» — ничего.

В буквальном смысле, и это «ничего» окутывает его пищевой плёнкой, перекрывая путь кислорода к лёгким.

Это ведь Тони отвечает за эмоции и боль (свою). Старк управлял только телом.

Сам он — отстранённый кусок льда. У него есть только поставленная (им же) цель, и возможность злиться/доводить дело до финала, не только перепрыгивая через головы, но и давя на них ногами, ломая в жалкие щепки. И не то чтобы ему не нравилось, но Тони… Тони может внезапно пробежаться по эмоциям, как по клавишам его обожаемого музыкального инструмента, и вдруг нажать первую попавшуюся. Ткнуть, не раздумывая, потому что в их дуэте, он — сердце, а Старк — мозг. И всё равно внезапное сочувствие, бешенство, отрешенность, желание большего может и появиться, и исчезнуть. В пример можно взять Питера. С ним всё было иначе, потому что Тони решил взять перерыв и закрыться в своём бетонном ящике без окон и дверей, где до него достучаться — шанс один из тысячи. Только вот он начисто забыл, что нужно убирать пальцы разом со всех клавиш. Он не успел уйти в свой «отпуск». Он просто уснул от усталости на музыкальном инструменте их чувств и эмоций. Да и проснулся он, увы, — поздно.

Кстати да — сейчас на месте «эмоций и боли (своей)» — понимание.

Оно липкой, пустой и никакой лентой спускается по щекам дорожками слёз.

А ещё, отличительной чертой является между ними один немаловажный факт — Тони отвечает за любовь, за душу, за сердце. Старк отвечает только за то, что им нужно было после смерти родителей — приглушением, холодностью и полной силой. Чтобы имелась возможность противостоять, и чтобы именно противостоять, а не сидеть, сложа руки.

«У меня были большие, большие надежды на эту жизнь

Had to have high, high hopes for a living

Не знал, что будет, но всегда предчувствовал,

Didn't know how but I always had a feeling

Что я буду одним из миллиона

I was gonna be that one in a million

И всегда имел большие, большие надежды

Always had high, high hopes» [4]

Старк вцепился только в одну строчку. Словно рыба за крючок, словно утопающий за круг, словно человек, потерявший мгновенно всё за воздух. И он мог бы не думать об этом. Мог бы даже не проронить мысли, но что-то там внутри сверкает. И что-то, какая-то мелкая крыса грызет углы, стачивает грани.

О, Тони нет слишком долго.

И Старк подрывается с места. За то время, что он думал и вспоминал, пока перешагивал через черепа собственной боли и пока медленно погружался в полную свободу действий, он оказался в мастерской, за закрытой дверью. Более того, за столом.

В руках вертелась его бывшая «жизнь». Тоже в стеклянном ящике, как и он сам сейчас. И тоже оно медленно угасало, погибая и, вероятно, уходя навсегда. И только одна единственная строчка. Всё, чтобы потребовалось сделать его цельным слегка заштопанным (пусть где-то и не хватало целых промежутков). Всего несколько слов. Одно предложение:

«Это доказывает, что у Тони Старка есть сердце»

И, вероятно, именно оно, этот уродливый и бесполезный орган, сейчас так душит.

В горле першит, и Старк кашляет, прикрыв рот рукой. На миг ему кажется, что на внутреннюю сторону ладони уже покрывает корочка бурой крови. Старк фыркает насмешливо и с каплей сарказма. Конечно же это очередное видение. И это правда. Только вот…

Оу, Тони нет слишком долго.

Совесть, это надоедливая сука, сгрызает его кости, смакуя, кусок за кусочком, его душу. Это не больно. Не сладко и не горько. Образуется некий вакуум, из которого им обоим, Старк почему-то уверен, уже не выбраться. Даже вдвоём.

И это просто неприятно, потому что на более — его, пожёванного и выплюнутого, не хватает.

Ну и правильно. Он всё же заслужил. Именно он, но не Тони. Но Питер, этот мальчик, этот несносный малыш…

И совесть толкает его ноги, заставляет его бросить потрепанный годами и переживаниями дневник, умоляет двигаться быстрее. Хочется обнять. Улыбнуться и обнять. Чисто и без колебаний. Рассказать всё как есть, без лживых масок и чужих имён. Просто извиниться. Это не то, что нужно изнасилованному/покалеченному/пару раз почти убитому парню, но это единственное, что Старк бы позволил взять из своих рук. Из своего сердца. Из своей души.

Но всё равно это несвобода.

Это лишь новые цепи ответственности, груз и заботы, Старк это понимает. Но свободу дать не сможет. Только не сейчас, когда Тони нет рядом. Однажды точно, только не сейчас.

Он просто хочет попросить прощения и будь что будет. Возможно, он пускает всё в свободное плаванье впервые в жизни. Поэтому так волнуется, переступая порог комнаты без стука и бесполезного «можно войти?»

И…

Он. Просто. Хотел. Извиниться.

Когда он бежит на этаж к Питеру, когда мужчина без стука врывается в комнату Паркера, когда Тони возвращается…

Уже слишком поздно.

Уже что-то с треском лопается, а в стекло бьётся дождь.

Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда нашел холодное тело, висящее на плотной веревке.

Когда он находит Питера, первая молния попадает в башню. Она с грохотом врезается куда-то вдаль. Звенящая тишина воцаряется разом и в опустошенной душе, и в самом сердце. То болезненно замирает и отказывается крутить кровь по телу бесконечным кругом.

По тонкой грани вышагивает Тони. За его спиной крылья бледнеют и падают, рассыпаясь на многочисленные осколки будущего/прошлого/настоящего. Его губы дрожат в преддверии истерики. И здесь действительно есть над чем рыдать.

И Старк отпускает стержень, который воском вытекает из глаз. Ему больно. Ему действительно больно, как никогда до этого. Наверное, лишь самую малость, но всё же, впервые в жизни начинает жалеть о том, что именно он занимает должность «главного».

По щекам стекают слезы, а сам он, против своей же воли, любуется тем, что осталось у него на руках кроме крови. Маленький комочек отчаяния распутывается где-то на границе между счастьем и умиротворением. Это дико, но Старк по-своему рад, что успел потерять Тони на некоторое время. Потому что впервые, впервые с того момента как они «разделились», как «раскололась» эта шаткая личность, Старк почувствовал холод.

Теперь уже до ужаса худое тело больше не будет дрожать и не будет говорить противное «люблю».

Питер перестанет кричать во сне и засовывать пальцы в рот, лишь бы избавиться от еды, которую ел за одним столом со Старком.

Этот мальчик не сможет почувствовать боли и отчаяния.

Паркер не будет в клетке.

Его крылья отрастут обратно.

И он, возможно, станет ангелом.

И это успокаивало. Пусть момент извинений уже был упущен, пусть больше теплые пальцы не коснуться нежной кожи рядом с реактором… Это — его желанная свобода.

В ушах звенят слова песни, которую позже они, вместе с Тони, буду прокручивать и прокручивать в мозгу до того, что они синхронно начнут блевать только от этой мелодии.

Пусть сегодня ночью

All the people tonight

Все люди поднимут руки в небо

Put your hands in the sky

Давай же, парень, входи в ритм,

Come on boy come and get in the rhythm

Музыка тебя поднимет до небес

Music will take you high

Что я чувствую к тебе?

What I’m feeling about you

Я люблю тебя, не знаю, почему

I love you, don’t know why

Все, входите в ритм,

Everybody come on and get in the rhythm,

Музыка даст вам почувствовать себя на высоте

Music will take you high

У-у

Ooh [5]

Тони толкает его сделать первый шаг.

Мягко, но навязчиво. Он проводит ладонью у него по лопаткам, помогает расправить плечи и пересилить страх. Целует в висок и подставляет руку, когда Старк, сделав шаг, падает от бессилия. Его пальцы запутываются в коротких ворсинках.

И это так тяжело, как никогда.

В голове — полнейшая пустота. Когда худое тело снимается с верёвки (интересно, где он вообще её достал?!) и падает в его руки неподвижной массой, Старк каменеет. Да, по правому виску скатывается в виде капли пота тревожность, но…

Мужчина проводит по подбородку парнишки пальцем линию, очерчивая тонкие грани. Касается губами впалых щек и целует закрытые зелёные глаза, которые больше не запылают гневом, как тогда, в ресторане. Тонкая ниточка слюны протягивается от кадыка до губ Старка, и он цепенеет.

Всё ещё не дыша, касается тех мест, где виднеется след.

Отпечаток отчаяния.

Отпечаток боли.

Отпечаток безысходности.

Отпечаток решимости

Отпечаток силы.

Отпечаток того, что принёс в Паркера Старк.

Уродливые синяки становятся чётче, выразительней. Только сейчас Старк замечает насколько же его мальчик исхудал. Нет, он же не слепой. Он видел, как кожа от недоедания/отказа пищи и вовсе, меркла и тускнела. Как под глазами появлялись тени, как парень стал всё больше и больше времени проводить в себе, замкнутым и неприступным.

И почему-то только сейчас Старк понимает, что произошло.

Теперь в его ладонях покоится бездыханное тело Питера Паркера, которого он так отчаянно и жестоко не «любил».

Тони Старк не любил Питера Паркера тогда, когда сидел на полу с бездыханным телом мальчика на руках, и со слезами на глазах просил прощения.

«Я должен выстоять, но у меня нет больше сил. И все же я понимаю, что нельзя сломать то, что тебе не принадлежит. Это варварство. И Старк не оценит, думаю. И, о, я должен выстоять. Я себе не хозяин, это не мой выбор, потому что я люблю его, каким бы жестоким Вы ни были, мистер Старк [6]».

You were the better part

Ты занимала большую часть

Of every bit of beating heart that I had

Каждой частички бьющегося сердца, которое было у меня.

Whatever I had

Несмотря на то, что у меня было,

I finally sat alone

Наконец-то я остался один.

Pitch black flesh and bone

Кромешная тьма, человек из плоти и костей,

Couldn't believe that you were gone

Я не мог поверить, что тебя больше нет [7]

Это не то, что должно волновать его на данный момент, но музыка льется. Песни сменяют одна другую. Они словно яд проникают под кожу и дорывают то, что осталось от Тони.

Вернее, ошмётки его плоти и костей.

Тони сдался. Выронил из рук всю ту сталь и силу, которыми не обладал. Он упал на нити паутины точно так же, как и Питер в руки Старку несколько часов назад. Его глаза закатились, а дыхание сбилось. Он схватился за горло и, не выронив ни слова… исчез. Вот так просто бросился в огонь и погиб, растворяясь в собственном пепле.

Он шепчет:

— Прости, прости, прости-прости, про-

У Старка в сердце что-то привычно взрывается. Уже не первые десяток раз он слышит этот противный скрежет ногтями по стеклу. Он усиливается вместе с сердцебиением. Становится тише, когда слёзы, кажется, уже кончаются.

Но водопад продолжается. Слёзы сыплются точно камни со скалы — больно и не давая времени на раздумья, ломают череп. Остриями-иголками в душу попадают собственные слова, произнесённые в тишине этой до боли отвратительной ночи.

Он шепчет:

— Это я виноват, только я один.

Тони думает о том, что, возможно, стоит привести собственное обещание в действие. Ну, знаете, когда он обещал выпрыгнуть из окна. Ведь он ничтожен. Это ведь он виновен в том, что случилось, в том, что выпустил Старка.

Это факт, отпечатавшийся на шее невинного парня.

Он, вопреки всему, позволяет Старку сейчас целовать шрамы на запястьях парнишки. Это не успокоит его. Это — разрушит. И тогда, скорее всего (потому что Тони точно не уверен) они смогут вдохнуть полной грудью чистый воздух.

Он шепчет:

— Я не хотел (всё исправлю), не хотел (всё исправлю), не хотел (всё исправлю).

Он выходит из комнаты парня, тихо закрывая дверь ногой. Его шея болит, а тело в руках мирно спит. Да, Питер ведь всего лишь спит. Старку почти удается убедить себя в этом, но вся эта иллюзия в секунду рушиться. Рассеивается, точно мираж, созданный жаждущим в пустыне одиноким странником.

Слёзы опять текут по коже, ручейками капая на бледную кожу с подбородка. Они, точно сговорившись, с треском, практически стоном, опускаются на лицо мальчика, обнимая его холодную кожу своим жаром.

Он шепчет:

— Я буду лучше, малыш, вот увидишь. Когда ты проснешься, всё будет, так же как когда-то.

Шепчет:

— Мне не спасти тебя. Ты не вернёшься, правда же?

Шепчет, прикусывая мочку холодного уха:

— Ты всегда будешь рядом, уж я-то позабочусь об этом.

Тони молчит, когда Старк зарывается в чужие волосы и слегка тянет безвольную голову на себя.

Тони молчит, когда Старк проникает в чужой рот, жадно вылизывая его весь, словно стараясь стереть отпечатки собственного крика.

Тони молчит, когда Старк безмолвно переодевает парня в его любимую одежду.

Тони молчит, когда Старк во сне притягивает мальчишку к себе и целует в шею.

Тони шепчет лишь одно слово, стирая руками слёзы, всё никак не перестающие течь день за днём:

— Прости, прости, прости, прости…