Дилюку было не привыкать получать по голове чем-то тяжёлым, как и собирать себя заново после удара. И всегда это ощущалось почти одинаково.

Первым по приятности было пробуждение после горячки, вызванной ядом или нехваткой тепла; такое, когда каждой клеточкой тела ощущалось, что все наладится. Собирать себя с похмелья было приятно тогда, когда было чем опохмелиться. Потом шло пробуждение от кошмаров, плохой кровати (или ее отсутствия), внезапного нападения. И где-то в конце, в самом низу списка, который никто никогда не вёл, сидело пробуждение после схваченного башкой кулака.

На самом деле, он пришел в себя ещё на пути к стоянке - никто не собирался везти его на лошади. Дилюку быстро набросили на голову мешок и заставили тащиться следом, отобрав все, что при нём было. И он бы взбунтовался, точно, однако после выходки Кэйи стал сомневаться, что сможет. Без оружия, с позорным мешком на голове и забитым тряпкой ртом, с верёвками на руках. Его выходка сошла бы за наглость, за дерзновение.

Он снова начал брыкаться, когда бандиты дотащили их вместе с клячей к своей стоянке. Это был небольшой заброшенный храм, врезанный в подножье одной из гор Ли Юэ. Сырой и прогорклый воздух, паутина, древние узоры на стенах, усыпальницах и колоннах – свет это место, когда-то служившее то ли храмом, то ли усыпальницей, не пропускало, как и свежий, холодный воздух. Костер, разбитый у одной из колонн, лучше не делал. Его привязали к ближней колонне, после чего трое мужчин исчезли в одном из проходов, так легко скрывшихся от его внимания при первом осмотре помещения (мешок с его головы сняли еще раньше, а тряпку со рта он сам стянул). Кэйи нигде не было.

Оставшиеся в зале разбойники уселись напротив костра, один послал другого за ужином. Быстренько общипали птицу и откупорили бутылки с брагой. Вскоре сладко запахло жареным мясом.

– И на что вы нам теперь, - гулко пробежалось по залу. Дилюк не сразу понял, что обращались к нему. Он повернул голову. Разбойник с повязкой, стянутой на шею, повторил и отщипнул от птицы кусочек. – Нету при вас ничего ценного, и грамот никаких, на которых были бы печати, нету. Знаешь, что это значит, а? Это значит, что за выкупом не к кому присылать. Была бы какая-нибудь де...делегация от торговой компании, так бы к ней прислали.

– Декларация, – поправил Дилюк. Разбойник зло сощурился. – Раз так, то отпускайте, что верёвки зря тратить. А где...

– Господин твой? - они сделали паузу и уставились на него со зловещими ухмылками. Пытались заставить чувствовать страх от крайне неприглядной, но очевидной мысли. Дилюк и глазом не повел, чем изрядно разочаровал своих похитителей. Те поморщились. – Болтал много, вот мы его и посадили в дальнюю комнату. Его быстрее хватятся, так что убивать не стали.

– А я уж было понадеялся, - вздохнул Дилюк. Разбойникам показалось на мгновение, будто он расстроился. – Так значит, вы планируете нас – хорошо, хорошо, "моего господина" – держать в плену до тех пор, пока за ним кто-то не приедет? – Ответа он ожидаемо не получил, что расценил как любезное предложение продолжить. – Тогда у меня несколько вопросов: а сколько времени пройдет прежде, чем его пропажу будут считать пропажей, а не затянувшейся поездкой? А кормить вы нас собираетесь всё это время? Караулить будете постоянно? Всем скопом, или раздельно? Вас всего человек пять было - удобно будет грабить караван, если двое останутся здесь?

Дилюк был очень доволен, разозлив двух разбойников. Как если бы разворошил прутиком старый муравейник. Скорее всего, правда, за такое ему набьют морду, но Дилюк бывал в ситуациях и похуже, и морду ему набивали ядовитыми когтями, коими эти господа, к счастью, не располагали. Он даже начал было раздумывать, а не уйти ли ему самому в разбой - организовать свою шайку и руководить ей, жёстко, но слаженно, создать разбойничий кодекс и точно не позволять двум болванам болтать с пленниками.

– Заткни ему рот, а, - раздражённо кивнул на него самый костлявый, и его послушались. Однако обоих от честного мордобоя отвлекло что-то, что находилось за полем видимости Дилюка, что-то в другом конце каменного зала. Бандиты почти синхронно повернули головы к приближающейся к ним тени.

– Это ты животину притащил? - один повернулся к товарищу, тот помотал головой. В следующий миг к ним вышел, легко семеня лапками, черный кот с белой грудкой, который, замедлившись перед высокими стенами, осмотрелся и с ленивым любопытством зашагал в их сторону.

И тут-то Дилюк начал что-то понимать. Он резко повернул голову к небольшой горнице, вырезанной в стене – затянувшееся тучами небо скрыло от него наступление ночи.

– Эй, киса-киса, - разбойники вытянули руки и наперебой стали тереть большим пальцем об остальные, будто пересчитывали монеты. Кот остановился, повернул к ним голову, но дальше не подошёл. Тогда мужчины, увлекшись, принялись приманивать его всем, что могли найти под рукой. Дилюк хмыкнул. То, что про него забыли, играло ему только на руку.

Потеряв терпение, тот из их двоицы, кто был крупнее, в сердцах бросил в кота обглоданную кость. Кот зашипел, подняв хвост, и шерсть его встала на дыбы.

– Поганая зверюга! – с досадой рявкнули ему в ответ. Дилюк наблюдал, как два матёрых, крупных мужчины с щетиной и шрамами ругались и плевались в сторону кота, мешая всё это с хрипловатыми "киса-киса" и брошенными в его сторону костями. – И морда у тебя уродливая...

– Дикие коты мышей ловят, и птиц. На кой черт ему твои кости сдались? - фыркнул Дилюк. Бандиты хмуро посмотрели на него. – И вообще, с животными по-доброму надо. Особенно с кошками. Даже если морды у них страшно уродливые, – ехидно закончил он.

– Ну так сам попробуй, раз такой умный!

Дилюк перевел взгляд на кота - тот с любопытством склонил морду в бок и тоже наблюдал за ним. Горечавого цвета глаза явно чего-то ждали. Он поджал губы и вздохнул.

– Ну, – неловко начал он свой разговор с котом. – Что, не уважают тебя, да? Не обижайся на них. Меня они тоже не уважают. И Кэйю тоже.

Услышав последние слова, кот снова склонил мордочку влево и выжидающе дёрнул ухом. В свете свечей казалось, будто он улыбается. Скрипя зубами, Дилюк выдавил из себя:

– Хорошо, "моего господина" не уважают. Доволен?

Легко поднявшись, животное изящно подошло к Дилюку, что-то доброжелательно мрякнуло, запрыгнуло на колено и, встав на задние лапы, а передними опершись о его грудь, нагло ткнуло левой лапой в нос. Дилюк поморщился. Кот продолжил играться с ним, дергая за кончик носа, однако довольно быстро вместо мягких подушечек охотник почувствовал когти. Они едва задевали и не оставляли следов, однако ощущались крайне неприятно. Дернуть головой было плохой идеей – тогда коготь прошелся бы по щеке.

– Хорошо, хорошо, – фыркнул он. – И морда у тебя не уродливая.

Кот перестал его мучить и легко спустился на каменный пол, а затем их каменная зала наполнилась приятным, теплым мурчанием. Сделав вид, что обнюхивает его, кот пару раз ткнулся мордой в бедро, а затем зашёл за спину. Дилюк вздрогнул, а вместе с ним вздрогнули и бандиты, явно зачарованные представлением.

– Ч-что он там делает? – спросил один из них. Дилюк пожал плечами.

– Ластится в руки. Вы же мне их сами вокруг столба повязали. Слышите, как мурлычет?

– А ты ему нравишься, – мужчины вернулись к костру и вспомнили об ужине. В сторону Дилюка тощий направил куриную кость. – Хотя по роже не скажешь, что добрый.

– Доброта внутри, а не на роже.

Тем временем, кот вынырнул из-за спины охотника и сел рядом, явно требуя ласки. Дилюк хмыкнул.

– Какой-то ты слишком избалованный для дикого кота. Сбежал? – начал он, свободно вытянул руки, размялся и принялся чесать его за ухом. – Может, тебя нехорошие люди поймали, связали и заперли, прямо как меня? Хотя погодите-ка...

Разбойники вскочили и в панике принялись искать свои ножи, когда наконец-то поняли, что не так, но мечи и сабли при прикосновении к ним обращались в крыс и с писком разбегались. Дилюк поднялся, похрустел костяшками пальцев и медленно двинулся в их сторону. Кот свернул вокруг своих лап хвост и молчаливо наблюдал, не моргая, яркими горечавыми глазами.

***

Изрядно поколотив двоих бандитов, он связал их вместе с еще двумя, которых нашел без сознания в дальней комнате. Куда подевался их главарь, сидевший с Кэйей, он не знал и узнавать не хотел. Когда же Дилюк вернулся в зал с костром, курицей и спиртным, намереваясь наконец-то отдохнуть и отобедать чем-то более плотным, чем вяленое мясо и чёрствый хлеб, то обнаружил, что огонь едва тлел, а по стенам зала медленно ползла тонкая корочка льда. Кэйю не было видно в окутавшей залу тьме, и оставшиеся в живых угольки не смели соревноваться с яркостью, с которой сейчас горели его глаза. Дилюк быстро понял, к чему идёт дело.

– Неужто гордому охотнику, утверждавшему, что никаких разбойников на севере нет, пришлось немного помочь с верёвками? - произнесла темнота вокруг горечавых глаз.

Дилюк вздохнул, сделал пару шагов в сторону – якобы скучающих, за которыми на самом деле старался скрыть страх, который не мог контролировать.

– Оспариваю. Я бы и сам...

Он не успел договорить, отойти или предугадать передвижение существа, хотя его шаги Дилюк отчётливо слышал. В следующий же миг охотника пригвоздило к стене, а лицо обдало ледяным выдохом. Он поджал губы и вздрогнул, почувствовав, как его щеки касается ледяная ладонь и как едва проводит когтями по коже, а вторая больно вжимает в стену плечо.

– Что ты хочешь? – сдался он.

– Долг хочу. Ты теперь – мой должник. И гордость твою в должники хочу.

В три голоса мурлыкало чудище, смотря на него немигающим взглядом. Дилюк шумно вдохнул и закашлялся, когда воздух в его глотке тут же осел инеем.

– Что конкретно тебе нужно?

Кэйа не спешил с ответом. Он гладил его по щекам, едва сжимая их, выдыхал в губы, ласкал, отчего Дилюку было странно, чудно. Его изучали, рассматривали, в голове наверняка уже раскроили на самые вкусные части, чтобы одним махом проглотить, если он не выполнит обещанное. Напоминал, спустя столько дней, прожитых в скучном человеческом теле, о том, что любит Дилюк вовсе не человека.

– Пока не знаю, - промурлыкал он в губы. – Подумаю.

Дилюк резко осел, когда неведомая сила перестала держать его у стены. Казавшийся потухшим, костер задорно затрещал, словно ничего не произошло, словно их убежище не умерло на несколько минут. Кэйа как ни в чем не бывало прохаживался по нему с привычной гримасой. Дилюк закашлялся от неожиданно свежего воздуха, потёр шею, посмотрел на существо, только что говорившее сразу тремя голосами, - сейчас оно воротило востроносый профиль от паутины, запутавшейся вокруг его черных сапог.

Не видя смысла обсуждать лишний раз сделку, Дилюк грубо проворчал:

– Ты мог бы рассказать, что задумал. Хотя бы намекнуть тогда, на тракте.

– А, ну да. Встать перед ними и такой: Дилюк, давай притворимся, что мы сдаёмся, чтобы потянуть время до вечера, а потом застанем врасплох и устроим им темную! Они же такие тупые, точно не поймут!

Уходить далеко не стали; в одной из крохотных комнат Дилюк обнаружил скудное спальное место, с которого стащил старое, давно украденное откуда-то одеяло, и чем больше он блуждал по разбойничьей базе, тем больше задумывался о том соблазне, который пришел ему в голову ранее: не уйти ли в разбой, обменяв монстров на наивных купцов? Как оказалось, у шайки было и вино, и ветчина, и другое вяленое мясо, в бочках квасилась капуста и настаивалось пиво. Было даже жалко оставлять всё это добро.

Они натаскали еды к костру и уселись вокруг, и тогда Дилюк в шутку поделился этими мыслями с Кэйей. Тот холодно хмыкнул, поставив на колено локоть и положив на ладонь подбородок.

– Я им говорил, что нельзя по голове бить, – произнес он, не смотря ни на костер, ни на Дилюка. – Дурак совсем?

– Да шучу я, – фыркнул охотник. Кэйа это знал. Как и Дилюк, он ворчал для приличия. – Но голова до сих пор болит, если интересно.

– Хочешь, я тебе ее откушу?

Кэйа улыбнулся ему. В свете костра сверкнули тонкие и острые, как иглы, зубы, однако морок продержался лишь мгновение. Увидев, как нахмурился Дилюк, чудище в теле человека пожало плечами. Тому многого стоило сдержаться и не поежиться, боязливо скривив рот.

– Зло здесь я, Дилюк, – вздохнул он. – А ты наоборот. Какой из тебя разбойник?

– Такое зло, о котором и в бестиариях толком ничего не написано. Удивительное дело, не правда ли? – Кэйа фыркнул. Кажется, такая "несправедливость" его действительно задевала, и Дилюк никак не мог понять, почему. Это же... это же хорошо, когда о тебе никто не знает?

Неожиданно на лице у Кэйи промелькнуло озарение. Он выпрямился и посмотрел на охотника.

– Вот, что ты сделаешь. – тихо произнес он. – Ты расскажешь обо мне. О том, что я исполняю желания. За небольшую плату, разумеется. Напишешь, как обо всех ваших созданиях мерзопакостных в бестиариях написано. Так же хочу.

Дилюк тяжело сжал желваки. С одной стороны все, что указал Кэйа, шло вразрез с его работой. С другой… с плеч будто бы сняли тяжелый камень, ведь фантазия у сидящего напротив создания была такой же гадкой, как и холод, который оно источало полчаса назад.

Он догадывался, что Кэйа заставил его заключить с собой сделку исключительно из-за ужасного характера (и потому что ему было приятно, когда Дилюк признавал свою вину) и что ничего дикого бы ему не предложил, но до последнего отказывался в это верить.

– Бестиарий подойдет? – он не стал препираться. Знал, что бесполезно. Сколь сильной ни была его связь с Кэйей, тот крайне трепетно относился к своим долгам.

– Можно начать и с него, – Кэйа мягко кивнул и театрально сделал вздох. – До сих пор не понимаю, как так получилось, что никто обо мне ни пометки не сделал. Клыки? Есть, – он загнул палец. – Когти? Есть. Ужасная внешность и ощущение неминуемой погибели? Есть... может, недостаточно стараюсь? Вот тебе, милый друг, что кажется страшным? Ты же много кого убивал, наверняка есть что-то, что тебя ужаснуло?

– Ну... – охотник задумался. – Не знаю. Пугает, когда тварь на человека похожа. Когда ходит на двух ногах, когда смотрит вроде как человеческими глазами. Однако стоит моргнуть, как что-то меняется. И ты сначала не можешь уловить, что именно изменилось, но с каждой следующей секундой начинаешь осознавать, что... что шея длиннее становится, или пальцы вытягиваются, или во рту не простые зубы, а как у тебя пару минут назад. Но мне кажется, дело не в этом, – Кэйа повернулся к нему, и Дилюк, смотря в его голубые глаза, вспомнил кота с белой грудкой и улыбнулся. – Ты за собой ничего не оставляешь. Никаких следов. Тебя считают не монстром, а кем-то... кем-то вроде дьявола, пожалуй. А о таких другие книжки говорят, – он вздохнул. – Иногда даже мне так кажется, даром, что ты в добавок людей ешь. И вот тут-то и заключается подвох: как определить, что человека ты забрал, а не лес или болото? Может, кости подбрасывать, к примеру, с вырезанным на них рисунком? – он взял оставшуюся от птицы косточку и бросил ее к огню. Кэйа поморщился.

– Ну уж нет. Ради костей стараться?

– Извини, за "просто так" ничего не бывает, – Дилюк выразительно посмотрел на него, но продолжил. – Или придумай себе слабость и покажи ее. Если в деревне, из которой люди пропадают, появится кто-то, кто не может, к примеру, без приглашения в дом зайти, или перейти через порог, в который иголки понатыкали, то это вызовет подозрение.

Хмуро буравя стену за Дилюком, чудовище медленно перебирало пальцами.

– О чем думаешь? – спросил Дилюк, которого от тишины стало клонить в сон.

– Да вот не могу понять, почему ты мне помогаешь, - протянул он, притворившись, что действительно задумался, а потом улыбнулся. - Ах да, если ты не сделаешь так, как я скажу, я и тебя съем. Ай-яй, как же приятно! Почаще давай своей гордости руководить языком, охотник, – мурлыкал он. Его веселье немного стихло, когда Дилюк, вопреки ожиданиям, не стал морщиться на его слова.

– В первую очередь, я себе помогаю. У каждой твари есть отличительный знак. Если я, проезжая мимо, услышу от местных о твоём, то буду знать.

– Ах ты!..

Дилюк рассмеялся, а когда Кэйа понял, что потерял хладнокровие и "лицо", то выпрямился, дёрнул плечами и демонстративно развернулся к нему спиной.

– Тогда я не буду ничего делать.

– Будешь, – зевнул Дилюк. – Ты же хочешь, чтобы о тебе говорили. К тому же, сам со мной договор заключил. Что, уже не нравится? Передумал? – улыбнулся он.

– Какой-то ты слишком наглый для смертного.

– А ты слишком недальновидный для не-смертного.

Наступила тишина. Кэйа продолжал держать ровно спину и надменно смотреть в стену, чтобы Дилюк понял, что ему все равно, однако, услышав за спиной тихий храп, обречённо (и с долей облегчения) опустил плечи и выдохнул. Он осторожно развернулся - охотник клевал носом, так и оставшись сидеть у стены. Кэйа обнял колени и положил на них голову, смотря без злобы, холода или презрения. Он сидел так какое-то время и ждал, что Дилюк сейчас вскочит, проснется, опять начнет ворчать, но ничего не происходило.

Обогнув костер, Кэйа приблизился к нему. Совсем неслышно шелестели его одежды по каменному полу, а серебряные цепочки не звенели, когда он мягко, осторожно сел рядом и положил голову ему на грудь. Дилюк не дернулся. Кэйа не знал, спит он, или притворяется, но пока он давал прикасаться к себе, Кэйа не видел смысла прекращать. Со вздохом он прикрыл глаза и мягко приобнял его за талию.

Живой. Теплый. Человек. Теплилось у человека под тоненькой тканью сердце, билось, постукивало под Кэйиным ухом, и он старался не перебивать его своим дыханием. Кэйа поднял руку и подушечкой пальца постукивал в такт, совсем незаметно, неслышно. Ему было непривычно спать ночью, непривычно оставаться подле Дилюка, а не сбегать через окно сразу же, как тот закрывал глаза, надменно дёрнув плечом вместо прощания. Кэйа поднял взгляд на его лицо, мирно спящее, уязвимое в такой час, поднял руку, перестав стучать ею по груди, провел по скулам пальцем, коснулся губ. Он потянулся к нему и легко, нежно поцеловал спящего, тут же отпуская. Не жадничал.

Дилюк предложил придумать слабость, не зная, что сам уже стал самой большой его слабостью. Такой, какую непозволительно было иметь любой нежити.

Слабость его была живой. Теплой. Была человеком.

А от людей, столь мало живущих, как-то не принято было ждать клятв верности, и никто не мог уверить его, что завтра, послезавтра, на следующей неделе или через год Дилюк не поменяет свое о нём мнение. Быть может даже сейчас его подстерегает что-то, что навредит, искалечит, но Кэйа все равно шел. Хотя бы ради того, чтобы вот так лежать под грубой рукой, истерзанной шрамами, и притворяться, что так дальше и останется.

В конце концов, никто не мог уверить, что завтра, послезавтра или на следующей неделе сам Кэйа не поменяет свое мнение о рыжеволосом охотнике, любившем хмуриться, закатывать глаза и ворчать. Вот она, та самая торговая декларация, которую так искали бандиты.

Проснулся Дилюк рано утром. Будить Кэйю, который нагло распластался рядом и умостил свои пятки ему на колени, не стал, а занялся своими делами - умылся, позавтракал и перевязал волосы. Прошёлся вокруг в поисках кобылы, которую ожидаемо обнаружил снаружи - та стояла под неумело сколоченным навесом. Причем стояла не одна: у разбойников были лошади, что его изрядно обрадовало. Когда Кэйа проснулся и вышел из храма, то встретил Дилюка, державшего две узды и стоявшего между двумя лошадьми. Новую он гладил по голове, та послушно кивала, как фарфоровый болванчик, и время от времени цокала копытом, однако заволновалась, стоило Кэйе подойти ближе.

– Ты тоже меня боишься? - равнодушно спросил он, смотря в ничего не понимающие большие глаза. Лошадка фыркнула.

– Поедешь на моей. Она к тебе, кажется, уже привыкла.

– Благодарю.

– Не знаю, что с остальными делать. Там ещё четыре осталось.

– Отпусти, что тут думать, – Кэйа пожал плечами и попытался повторить движения охотника, подойдя ко второй кобыле, однако как только его рука приблизилась к ее морде, лошадь громко фыркнула, дернулась и отвернулась. Кэйа презрительно скривился. – Если хорошие, кто-то да поймает, если нет, то что уж поделать. Оставишь тут, и их точно не обнаружат. А так хоть выживут.

Поняв, что Кэйа прав, Дилюк ушел обратно, а он остался с лошадьми. Компания эта явно Кэйе не нравилась, особенно когда мимо с громким ржанием пронеслись оставшиеся жеребцы – выбранная охотником кобыла резко закивала головой, затопала, зафырчала. Кэйа зашипел на нее.

– Прекрасно общаетесь, – подошедший мужчина улыбался. Улыбка мягкая, спокойная, она снова кольнула Кэйю куда-то в бок, и тот поспешил забраться на лошадь.

– Пошли давай, охотник. Следующую ночь я хочу провести в теплой постели.