Олег распахивает дверь комнаты и тут же ощущает жгучее желание её закрыть. На него мгновенно устремляются любопытные глаза, звучит чуть раздраженное:

— Олег, ну где манеры? Стучаться же нужно.

— Ты ж не голый, — бросает Волков с ухмылкой.

Птица лежит на диване, закинув ноги на спинку, его волосы спадают практически на пол. Он смотрит на Олега снизу вверх, лениво щурясь, и даже почти беззлобно отвечает:

— Что-то хотел?

— Ага, Серёжу позови.

Птица закатывает глаза, разворачивается к Волкову и устраивается на диване в позе лотоса. Олег лишь молча усмехается — что всегда объединяло Серёжу и Птицу, так это то, что сидеть нормально не умеет ни один из них.

— Говори, я передам.

Где-то внутри вскидывается Тряпка — после всего пережитого вместе Птице пришлось чуть поступиться своими правилами, и теперь его "сосед по коммуналке" тоже прекрасно слышит и осознает, что происходит вокруг, когда Птица управляет телом. А значит, время от времени бунтует, когда поведение Птицы ему не нравится. Оно ему не нравится, кстати, практически всегда.

— Хотелось бы все-таки с ним лично обсудить. Ты зачастил что-то.

— Фу, Олег, ты где этого нахватался? Одно презрение от тебя, слишком не по-джентельменски. Как же ты будешь принцессу из башни спасать, если настолько её личного дракона недолюбливаешь?

— Я же молчу про то, что не думал, что ты читаешь что-то кроме пособий по захвату мира, — Олег кивает на книжку на диване. Птица тут же сгребает её под плед.

— Не твоё дело, что я читаю, Волче. Ты-то, кстати, умеешь вообще?

— Поумней тебя буду.

Тряпка внутри уже не сопротивляется, просто закатывает глаза. Птица знает, что Серёжа терпеть не может, когда они с Волковым лаются, но поделать с собой ничего не может — натура у них такая. У обоих.

— Не бубни там, — Птица встряхивает волосами, — башка болеть у обоих будет.

Волков отводит глаза — моменты, когда Птица и Серёжа общаются друг с другом, он всё ещё до конца не принимает. Даже смену личностей он воспринимает как-то попроще. К каждому из них нужен отдельный подход, с каждым у него своя роль, но Волков просто решил для себя, что он относится к ним как к двум разным людям. Просто очень похожим. Например, близнецам. Но их общение между собой — для него всё ещё грань неизведанная. Серёжу об этом он расспрашивать не решается — Разумовский о Птице по-прежнему не очень любит разговаривать, а лишний раз тревожить его Олег не хочет, тем более лишь исходя из собственного любопытства. С Птицей в этом плане даже попроще, но серьёзного ответа от него не дождёшься. Будет язвить, хамить, гиперболизировать и откровенно издеваться, но правды не расскажет. Да Олег, честно, и не уверен, что хочет знать, как у них там всё устроено — главное, чтобы Птичка в ненужный момент не вылетала, но, к счастью, в "ненужные моменты" Птица и сам предпочитает не показываться.

Олег ловит себя на мысли, что Птица молчит уже довольно долго, и переводит на него взгляд с картины, которую всё время разговора Разумовского с самим собой он тщательно разглядывал, как в первый раз. Глаза Птицы горят задорным огоньком, и Волков мысленно вздыхает.

О боже, нет.

Это никогда не заканчивалось ничем хорошим.

— Во-о-олков, — нараспев тянет Птица, — у меня мыслишка одна.

— Нет, — резко отвечает Олег. Что бы Птица ни придумал, это заканчивается либо трупами, либо тюрьмой, либо и тем, и другим.

— Зануда, — фыркает Птица. — Ну ладненько, значит, Серёженьку назад не получишь. Себе оставлю...

— Ты о чём? — Олег хмурится.

— Ты ж не хочешь меня слушать, — Птица театрально-страдальчески жмурится, — обидно до жути.

— Я тебя внимательно слушаю.

— Умница, хороший Волк, — довольно кивает Птица, улыбаясь как-то слишком искренне.

Всё-таки разные они с Серёжей, думает Олег. Неизвестно, как уживаются в одном теле. Но оба — как дети малые, ей-богу.

— Поскольку как только дело касается Тряп... Серёжи, — под тяжёлым взглядом Волкова исправляется Птица, — ты сразу герой, рядом и такой хороший, а когда его место занимаю я, то открещиваешься и у себя отсиживаешься, я придумал одну штучку. Твоё поведение, знаешь ли, ранит меня до глубины души, поэтому тебе придётся принять все грани личности своего возлюбленного. А заодно и выяснить, так ли сильно ты его любишь. То, что ошейник ты на себя чуть ли не сам напяливаешь, это похвально, конечно, люблю такое, но...

Олег глаза закатывает. Он давно уже на Птицу за такое не злится — манера общения у него, конечно, специфичная, но куда ж от него денешься.

— Так вот. Проведешь со мной неделю без перерывов на Серёженьку. Выдержишь и впечатлишь меня своим поведением — и я больше не буду мешать вашему союзу. Приму тебя, не как соперника, а как равного. А если нет — что ж, пеняй на себя, Волче. Как тебе идейка?

Олег не знает, что сказать, но вполне заметно расслабляется.

— Я уж думал, ты снова кого-то жечь собрался.

— Эта дрянь в прошлом, — грустно моргает глазками Птица. — Серёженька запрещает мне трогать даже спички.

— Сам тот факт, что он тебе что-то запрещает, и ты подчиняешься, мне греет душу, — Олег открыто смеётся. Птица шумно сдувает упавшую на лицо прядку волос, буравит Волкова взглядом.

— Олег, когда ты молчишь, ты нравишься мне больше.

— Я тебе нравлюсь? — Волков входит во вкус. Птица отворачивается от него, упираясь взглядом в окно. то ли злится, то ли смущается, — а он вообще умеет? — Олег не знает, но терпеливо ждёт, пока он остынет.

— Не заигрывайся, спички мне трогать нельзя, но я всё ещё помню, где пистолет, — почти холодно произносит Птица, после снова поворачивается к Олегу лицом.

— Не выстрелишь.

— Уже пять раз выстрелил.

— Снова не осмелишься.

— Проверить хочешь? — Птица вскидывает бровь.

Волков смотрит в упор, даже не пытается избежать конфронтации. Но Птица и сам не пытается продолжать эту тему.

— Так что, ты согласен?

— Согласен, — кивает Олег, протягивая Птице руку, чтобы закрепить уговор.

— Руки убери пока, — фыркает Птица.

Это будут интересные семь дней.

***

ночь перед первым днём. непонимание.

— Ты что устроил?

Птица вальяжно откидывается на спинку дивана, открывая бутылку шампанского.

— За тебя, золотко, — фыркает он, провожая взглядом пробку, которая едва не пробивает потолок. — За нас.

Серёжа смотрит на него неотрывно, мнет в руках кусок детского пластилина, который Волков притащил пару недель назад, чтобы Разумовский перестал хватать со стола нужные предметы, чисто потому что ему постоянно нужно что-то держать в руках, уносить их в другой конец дома и забывать их там, а потом три дня искать. Правда, с тех пор в каждой комнате Олег стабильно находит прилепленные на всех поверхностях куски пластилина, но это куда лучше.

— Ну, устроил небольшое шоу. Так волнуешься за Олеженьку?

— А ты так с ума от ревности сошёл, что его отсеять решил? Я — не твоя собственность.

Птица усмехается, отпивает из бокала, чуть кривится — кислое — и едва ощутимо касается лица Серёжи когтем.

— Ты так его любишь, почему ж ты в нём настолько не уверен?

— Потому что я знаю тебя. Ты сделаешь всё. Изведёшь, лишь бы он сбежал. Он... Он терпеливый, очень. Но тебя даже такой не вытерпит.

Птица морщится.

Он, в общем-то, привык. Он ни разу за жизнь в свой адрес доброго слова не слышал: он — монстр, исчадье ада, главная проблема в жизни Разумовского, "тёмная субличность", "я убью себя, чтобы убить тебя" и другие милые прозвища, которые Птица накопил за не особо продолжительную жизнь в одном теле с самым хорошим на свете и светлым Серёженькой. Правда, сейчас, когда они с Серёжей вроде пришли к какому-то согласию, это особенно режет по самолюбию. Птица залпом выпивает остатки шампанского с бокала и запускает им в стену.

— Значит, когда нужно решать твои тряпкинские проблемы, то Птица нужен, — шипит он. — Ты сваливаешь на меня всё. Всех своих недоброжелателей, врагов, все свои проёбы. Но как только что-то нужно мне — так ты сразу встаешь в позицию, что я плохой. Ты либо крестик сними, либо трусы надень, до-ро-гой. Я не Волчок твой, пользоваться собой не позволю.

— Я им не пользуюсь.

— Это единственное, за что ты зацепился в моём монологе? Не думал, что могу разочароваться в тебе ещё больше, — Птица сжимает зубы. Будь его воля, он бы прямо сейчас этот разговор закончил, но Тряпка этому упорно сопротивляется.

— Что тебе нужно?

— Чтобы ты отъебался, — почти честно отвечает Птица. — Меня заебало быть в твоей жизни мальчиком на побегушках. Тем, к кому ты приходишь только в убитом состоянии, а все положительные моменты проживаешь с другими. Если ты не хочешь со мной этим делиться — просто отвали. Не приходи вообще. И помни, что я — такой же законный обладатель этого тела, как и ты. И раз ты не позволяешь мне проживать твои моменты, я создам собственные.

— Ты не посмеешь, — дрожащим голосом выдавливает Серёжа.

— Ты не сможешь больше меня сдерживать, — Птица вскидывается, приближается к Разумовскому вплотную. Между ними едва остаётся пара сантиметров — Птица продолжает кричать прямо в лицо. — Я устал от тебя, пиздец как устал. Я больше не отреагирую ни на одну твою мольбу, вытаскивай своё дерьмо сам, ну или Волчку предложи. Хотя, и он уже устал.

— Умолкни, — неожиданно спокойно произносит Разумовский, хватает за руку, ведёт большим пальцем по перьям и едва ощутимо прикасается к чужим губам своими.

Птица и сам этой методикой пользовался, когда пытался успокоить неуместные Тряпкины истерики, но для него сейчас это слишком. Для одного дня — слишком.

В следующую секунду Серёже прилетает звонкая пощёчина.

— Ну ты и скотина, — жёлтые глаза Птицы полыхают то ли испугом, то ли ненавистью и яростью. — Не такая уж ты и светлая душонка, какой хочешь казаться.

Серёжа потирает ушибленную щёку и молча радуется, что Птица, когда его бил, не выпустил когти. Иначе было бы в разы хуже.

— Ещё одна такая выходка, ещё одна попытка внушить мне, что ты понимаешь меня лучше, чем я, и я тебя выселю, — шипит Птица. — Пока не знаю, как, но выселю.

— Ну, разберись в себе тогда. Мне немного некомфортно, когда даже у моей кукухи летит кукуха.

Птица зубы сжимает, но не реагирует.

— Сгинь. Разговор окончен. А с твоим Волком я ещё повеселюсь.

Тряпка послушно исчезает, — и так наворотил нехило за сегодня — а Птица, измотанный разборками, запутанный окончательно полнейшим хаосом в голове, засыпает на диване, не раздеваясь. Такой спектр чувств для него в новинку — он привык запихивать их куда поглубже, ставя во главе жизни интересы дорогого Тряпочки, а сейчас они нахлынули на него, как цунами, и захлестнули с головой. И он впервые в жизни не знает, что с этой проблемой делать.

"Ты слишком человечным становишься, это мерзко," — прокручивает он в голове, прежде чем провалиться в сон.

Для кого эти семь дней будут пыткой — ещё очень большой вопрос.