Открыв глаза, Птица понимает, что он лежит у себя на диване. То, что он засыпал на лоджии, он помнит отчётливо, то, что ему снилось что-то тёплое, приятное, воздушное почти — тоже, и это... Странно. Совсем не в его характере. Обычно либо он наводит на кого-то страх, либо на него. Чаще первое.

Он пытается пошевелиться, но что-то не позволяет ему разжать руки. Первая ассоциация — это что, смирительная рубашка? — на секунду кидает его в ужас, но в следующую секунду рядом с ним мелькает вторая заспанная мордочка, обрамлённая рыжими прядками. Птица вздыхает — в детдоме так же спали до появления Олега, сплетясь руками и ногами в единое целое. Серёжу всегда успокаивало. Его теперь, видимо, тоже.

— Ты.

— Чего орёшь-то с утра? — Серёжа одергивает белую футболку, трёт глаза, пытаясь проснуться. Птица наклоняется к его лицу.

— Ты нас сюда приволок?

— Прости-и-и, — тянет Разумовский, — ты сам меня выкинул в вынужденный информационный детокс, у меня ломка. Просто зашёл в соцсети, немного почитал новости. Ты бы всё равно дрых и ничего не заметил.

Птица вздыхает и падает обратно на подушку. Серёжа садится рядом, склоняет голову, и непослушные рыжие пряди спадают на глаза.

— Это единственная причина, почему я фактически просыпаюсь с тобой в одной постели? — Птица быстрым ловким движением заправляет прядь Серёжиных волос ему за ухо, и он, кажется, даже смущается. — Это чтобы глаза твои бесстыжие видеть лучше.

— Клянусь, да, единственная. Ну, и то, что я чувствую тебя. Твоё... волнение? Ты куришь в моё тело, вообще-то.

— Когда я в последний раз проверял, оно наше было, так что цыц. Вот не знаю, что сказать даже, — усмехается Птица, — "не лезь ко мне в голову" или "полезай обратно в голову". Всё равно ведь интерпретируешь так, как захочешь.

— Забавно то, что мы поменялись местами. Я бы сказал в своё время о тебе то же самое.

Птица поднимает глаза к потолку. И правда, забавно. Серёжа и не так его прогнать пытался, и не такими словами называл. Хотя светлой личностью принято считать вообще-то его.

А ещё забавно, что прикосновения к Серёже ощущаются естественными, правильными при всей абсурдности ситуации. Их ведь и реальными назвать сложно, и, возможно, в этом вся и суть... Но иначе они друг к другу прикоснуться и не могут.

— Опять мысли какие-то думаешь, — хмурится Серёжа, — а завези нам хоть на денёк чего-нибудь адекватного, а то я там скоро с ума сойду.

— Не волнуйся, mon ange, дальше с ума сходить уже некуда, — автоматически отшучивается Птица. — Видит Бог, я пытаюсь. Обстоятельства против.

— Обстоятельства — это "не мешай мне красоваться перед Волковым"? — зевает Серёжа.

— Нужен мне твой Олежа, — фыркает Птица.

— Тебя если послушать, тебе никто не нужен. Однако, когда я не спешу к тебе по первому твоему зову, ты обижаешься и пытаешься спиться.

Птица отмахивается от него — мол, всё равно не поймёшь. Но Серёжа внезапно серьёзнеет, вновь наклоняется к нему:

— Аккуратнее с ним, ладно? Прошу тебя.

Птица истерически смеётся. Вот, так хорошо разговаривали, но Серёжа снова волнуется только за Олега, а его выставляет монстром, который способен только вредить. Если задуматься, то просьба его в какой-то степени логична — в прошлый раз Птица в Олега пять пуль выпустил, но это было давно и неправда. Разве за эти несчастных три дня он хоть раз позволил в себе усомниться?..

— Снова ты за своё, — он лишь морщится. Серёже не обязательно знать, что его это задевает.

— Я виноват перед ним. Я волнуюсь за него, и имею право это делать. Вы... друг друга недолюбливаете.

— А ты, значит, приходишь и нас обоих долюбливаешь?

Серёжа закатывает глаза и улыбается:

— Невыносимый ты.

— Чтоб ты знал, твой Волков гораздо ближе к тому, чтобы двинуть мне, чем я к тому, чтобы двинуть ему.

— Двинул бы в начале недели, будь у вас с Серым разные тела, — дверь распахивается, на пороге маячит Олег. Птица уже даже не реагирует — привык.

— Скажи ему, что я ценю, что он не хочет бить моё лицо.

— Сами потом это обсудите. Я ворон, а не почтовый голубь, — Птица хмыкает. Олег делает шаг от двери. — Да почему ты постоянно сбегаешь, когда мы с ним разговариваем?

— Потому что со стороны это выглядит бредово, — поясняет Серёжа, удобнее устраиваясь на диване.

— Ты-то откуда знаешь, как это со стороны выглядит? — Птица садится рядом с ним, будто намеренно игнорируя существование Олега в комнате.

— Уже когда здесь был, ломанул старые записи с камер Vmeste, — сознаётся Серёжа, — даже страшно становится, когда смотришь, как человек сам с собой спорит. Даже несмотря на то, что этот человек — ты сам.

— Ну, мы с тобой повязаны, так что тебе суждено было с этим смириться. А теперь брысь, мы с Волком наедине пообщаемся.

Серёжа послушно исчезает. Олег наконец-то отмирает, но говорить ничего не решается. Да и что в такой ситуации говорить-то, блять? Волков сомневается, что где-то в сети гуляет руководство "как общаться с двумя личностями одного человека одновременно", хотя ему бы оно не помешало.

— Он ушёл? — наконец аккуратно спрашивает он.

— Ушёл, растворился, испарился — выбирай глагол, который больше нравится, — кивает Птица. — Так или иначе, решил за нами не подслушивать.

— Это хорошо.

Птица изящно выгибает бровь. С каких пор Волков радуется тому, что они остаются наедине? Тому, что Серёжа не рядом? Олега вообще разгадать трудно, но в каждом своём слове он явно уверен. Поймав удивлённый взгляд Птицы, он лишь хрипло смеётся.

— Не волнуйся ты так. Узнавать друг друга ближе будем, — Олег ставит на столик бутылку. Птица, хоть и сразу догадываясь о её содержимом, хватает её в руки и начинает с любопытством рассматривать этикетку.

— Ближе? Так сразу? Ещё и недели не прошло.

Волков с улыбкой смотрит на Птицу. Знает, что тот просто так хорохорится — он даже касаться себя не особо позволяет, о чём речь-то? Но шутки с подтекстом — это святое почти.

Олег, кажется, молчит слишком долго, и взгляд у него уж чересчур говорящий, потому что Птица молчание первым нарушает:

— Слушай, Волче. Если ты вчера видел... ну, чуть больше, чем должен был, это не значит, что мы теперь лучшие друзья. Я найду, чем сегодня заняться. Вот это всё — совсем не обязательно.

— Боишься.

— Нет.

Они сталкиваются взглядами. Олег, кажется, уже даже подход к Птице нашёл, научился с ним на одном языке разговаривать; Серёже, правда, не понравилось бы. Птицу на слабо брать — опасно и страшно, но Олег его теперь совсем почему-то не боится. Раньше — боялся. Особенно после Венеции. Так, на подсознательном уровне опасался, даже учитывая то, что Серёжа слёзно клялся, что ни он, ни Птица его больше и пальцем не тронут. Олег ещё тогда усмехался — Птица и в прошлый раз его пальцами не трогал. Только пулями.

А сейчас он чувствует себя так, будто хищника в клетку загнал. И ему, чёрт возьми, нравится.

— Ну?

— Хорошо. Только с тебя шоу-программа, а поесть и выпить нам я организую. Этого, — он кивает на бутылку на столе, — мало.

— Ты ужраться собрался, что ли?

— Расслабиться.

Олег думает, что с Птицей проще согласиться, чем объяснить, почему нет. Бросает только:

— Если ты собрался поесть организовывать, за кухню стоит бояться? С твоей склонностью к пиромании и Серёжиным неумением готовить...

Птица закатывает глаза. Олег и до него за словом в карман не лез, конечно, но за эти дни, кажется, так прокачался, что даже его уделать в соревновании по иронии может.

— Не трону, не боись. За собой смотри главное. Вдруг тебя сожгу.

Окончательно встретиться они решают ближе к вечеру. Олег сам не знает, почему он так запаривается — то ли в глубине души надеется, что Серёжа тоже увидит и оценит, то ли всё-таки в споре дурацком хочет выиграть. А может, на то есть вообще-то какая-то третья причина, в которой он не признается даже себе.

Он находит по объявлению — храни Господь русских, переехавших сюда ещё, наверное, в СССР, — старый-старый плёночный проектор, который, кажется, может по возрасту их обоих вместе взятых переплюнуть. Плёнку для него найти оказывается даже чуть сложнее, чем сам проектор, но от своих идей Олег отступается крайне редко. Уже дома, водрузив проектор на стол и закрыв все шторы, Олег ловит отголоски ностальгии: он даже плёнку умудрился найти такую же. Интересно, помнит ли Птица?.. Серёжа точно должен помнить, а это пернатое недоразумение его никогда особо не жаловало, так что не факт, что за ними неотрывно следило. В любом случае, опыт будет интересный.

Олег устраивает проектор на тумбе, подложив под него пару Серёжиных книжек, чтобы изображение на стене сформировалось максимально чётко, и даже сам прокручивает несколько первых слайдов, включая тот самый со "студия Диафильм" на всю стену — чисто чтобы проверить — но тут же отходит в сторону.

Похожий проектор впервые попал им в руки в детдоме. Точнее, они сами выторговали его где-то на барахолке за копейки — потому что Серёжиным выразительным ярко-голубым глазам невозможно отказать — вместе с единственной плёнкой про Птицу-счастье.

Вот ведь ирония, думает сейчас Волков. Птица у него теперь тоже есть. Но счастье ли?

Остальными плёнками они обзавелись позже, часть их них даже притащила одна из их воспитательниц, когда Олег не успел запихнуть проектор на ночь под кровать и пришлось объяснять, где они его взяли. Олег до сих пор помнит, как её взгляд мгновенно стал мягче, а на следующий день она высыпала на тумбочку у кровати Волкова кучу пластмассовых круглых баночек и подмигнула — "вам нужнее, мальчики". Серёжа её потом ещё месяц робко благодарил каждый раз, когда видел.

Воспоминания Волкова прерывает грохот в прихожей. Значит, вернулся из магазина Птица. Серёжа обычно тоже заходит не особо тихо, но, скорее, потому, что даже об собственные ноги спотыкается, а вот у Птицы это уже знак — встречайте барина, дальше порога он весь этот хлам сам не понесёт.

Олег не знает, зачем он продолжает их сравнивать. Это происходит уже как-то бессознательно. Поначалу просто поражался тому, какие они разные, а сейчас... Что-то вроде привычки.

— Долго я ещё буду тут стоять? — раздаётся раздражённый голос.

— А что, ног нет самому дойти? — бурчит Олег, но, скорее, для вида; всё равно поднимается, проектор быстро отключает и идёт в прихожую.

Птица, бросив пакеты прямо в прихожей, оставляет Олега разбирать их, а сам тут же исчезает за дверью гостиной. Волков вздыхает, чуть отодвигая в сторону огромный бумажный пакет и заглядывая внутрь. Креветок он притащил, аристократ херов. Готовить сам будет? Олег даже пальцем не притронется ко всему этому кулинарному безобразию.

— Оле-е-ег, это что?

Решив оставить свою миссию на потом, Волков идёт вслед за Птицей, явно улавливая в его голосе радостные нотки.

Кажется, Олег никогда не видел Птицу счастливее; он стоит возле проектора, осторожно касаясь пальцами серого холодного металлического корпуса, и нащупывает кнопку включения.

— Тихо, это потом, — Олег осторожно оттесняет его в сторону и отключает проектор обратно, а Птица лишь смеётся, кивая на стенку.

— Птица-счастье, ты серьёзно?

— Наша первая с Серым плёнка. Ты, судя по восторгу, тоже должен помнить.

— Не особо, — сознаётся Птица, — в ваши дела старался не лезть. Только вот Серёженька проектор сохранил, и, когда ты в Сирии был, мы часто вдвоём втыкали. Ну, точнее, он был уверен, что с тобой смотрит, поэтому я почти всё знаю. Он не мог избавиться от этого всего даже тогда, когда в огромную башню переехал и экранов везде понавешал. Вроде и смотреть можно что угодно, а вроде крутить проектор сильнее успокаивает. Да и в целом штука прикольная, даже для меня, хотя у вас с Серёжей там воспоминания какие-то. Ему понравится.

Олег кивает. Птица никогда не признается ведь, что с этой штукой у него тоже воспоминания связаны, возможно, не менее дорогие сердцу, чем те, что Олег сам прогонял в голове ещё десять минут назад. Но Олегу это и не нужно. Не хочет — пусть и дальше строит из себя неприступную крепость.

— Тебе тоже нравится. Глаза горят.

— Не отрицаю, — Птица усмехается. — Насчёт еды не бурчи, кстати, там почти всё готовое. Пакеты принеси и брысь отсюда, сейчас всё сделаю.

Олег терпеливо подавляет в себе желание в очередной раз поддеть Птицу — не стоит нарываться, пока он сам нормально общается — и послушно идёт в коридор.

— Я позвоню, как закончу, можешь пока идти, — удовлетворённо кивает Птица. Олег уходит. Чем меньше времени они проведут вместе до вечера, тем меньше шансов, что они успеют в очередной раз поругаться, поэтому сопротивляться он не собирается.

Вообще-то, всё затеянное — большой риск, думает Олег. Возможно, риск неоправданный, но рисковать Волков любит. Глупо было бы думать, что нетрезвый Серёжа и нетрезвый Птица ведут себя одинаково; Серёжу он знает, как облупленного, знает все его меры и когда его нужно вовремя остановить, знает, каким он ласковым и чутким становится после трёх бокалов и как льнёт к Олегу, бормоча извинения вперемешку со словами любви. Птицу он не знает совсем. Птицу в абсолютно трезвом состоянии людей сжигать тянет — и Олег даже боится представить, что вообще может прийти к нему в пьяную голову.

Отступать, впрочем, уже некуда.

— До сих пор не понимаю, на кой чёрт мы это делаем, — вздыхает Птица в трубку телефона, зажав его между ухом и плечом, — но можешь подходить, всё готово.

Олег им даже почти восхищается — какой умница, всё сделал и ничего не сжёг, а Птицу, как пятилетку, за это хвалить нужно. На вопрос "зачем мы это делаем" он и сам до конца ответить не может. Чувствует, что так будет правильно, и всё. Правильно и безопасно.

Когда Олег входит в комнату, Птица уже лежит, раскинувшись на кресле, с бокалом в руке.

— Ну наконец-то, — морщится он, — ты будто из России шёл.

Олег включает проектор. Первое время они оба сидят как-то слишком напряжённо; словно попали в незнакомую компанию, с которой непонятно, как можно себя вести, а как не стоит, поэтому на всякий случай сидят молча и пялятся на стену. Потом становится проще. То ли алкоголь развязывает язык, то ли это лишь повод для того, чтобы наконец заговорить.

Птица комментирует, кажется, каждый кадр. Смеётся, тыкает пальцем в проекцию, читает субтитры вслух. Олегу даже самому попроще становится — никаких маниакальных идей у Птицы на данном этапе не наблюдается, а значит, его идея может вполне оправдать себя, если всё и дальше так пойдёт.

Диафильм как-то быстро заканчивается, бутылка заканчивается ещё быстрее, Птица, кажется, тоже скоро закончится.

— Не было такого! — обычно негромкий, но вкрадчивый голос Птицы звучит громогласно-звонко, совершенно непривычно.

— Было! — Олег тоже позиций не сдаёт, но берёт отнюдь не голосом, с каждым разом подсаживаясь к Птице всё ближе и давя морально.

— Да я тебе зуб даю! — Птица почти падает с кресла, перекидывая ноги через подлокотники. — Хочешь, Серёжу позовём?

— Нет, — резко останавливает его Волков, — не надо Серёжу.

Птица часто-часто моргает глазами, смотрит на него слишком выразительно.

— Давно ты так не хочешь его видеть?

— Хочу, но он не выдержит всего, что мы уже выпили, — фыркает Волков. — Ты, по-моему, даже подшипники переваришь.

— У нас организм общий, дубина. Он теперь тоже подшипники переварит, если захочет. Только не представляй это, — Птица хихикает, откидывает голову назад и смотрит куда-то вверх.

— Полы башкой не мой хотя бы. Или волосы собери.

— Я их терпеть не могу, — признаётся Птица.

— Волосы?

— Ага.

— Так состриги.

— Серёженьке они нравятся очень. Он всю жизнь вот это вот, — Птица запускает пальцы в волосы, оттягивает, проводит по всей длине, — на себе таскает. Он убьёт меня, если я с ними что-то сделаю.

— Ну, если бы он тебя мог убить, уже давно убил бы, — Олег смеётся. — Но мне тоже нравится. Красиво.

— Тебе всё нравится, что к нему отношение имеет.

— Тебе нет?

Птица подбрасывает в воздух виноградину и ловит ртом, после чего тянется за очередным бокалом, оставляя вопрос Волкова без ответа.

Они молчат ещё пару минут. Птица, видимо, проводит собрание тараканов в голове — лучше бы с Серёжей поболтал, ей богу, хотя Олегу от этих сцен всё ещё не по себе — затем зовёт:

— Волче?

— М-м-м?

— Волосы — не зубы. Отрастут, — выдаёт он. — Пойдём.

Олег даже не спрашивает, куда. Позвали - тащится следом.

Огромные кухонные ножницы для разделки курицы находятся почти сразу; ещё минут пять Птица пытается сложить волосы на голове так, чтобы их можно было безболезненно и ровно отрезать.

— Давай я, — хрипло бормочет Олег.

— Куда ты? Ты вон, бреешься с трудом, не лезь, — отмахивается Птица.

— Отдай эти чёртовы ножницы сюда.

Птица почему-то слушается и протягивает Олегу ножницы. Пока он пытается прикинуть, насколько тяжело поднимать на нужный уровень руки, Птица выскальзывает куда-то из ванной и возвращается со стулом.

— Так легче.

— Теперь ты обо мне заботишься, да?

— Завались.

— Сильно коротко брать не буду, Серёжа убьёт нас обоих.

Птица кивает, устремляя взгляд в зеркало. В конце концов, это просто волосы. Просто волосы, которые у Птицы на шее невидимой петлёй сплетаются, но Серёже нравятся. Просто волосы, которые потом отрастут так, как Серёже нравится, а Птица получит возможность хотя бы ненадолго вдохнуть спокойно.

Рыжие локоны прядями падают на пол, и Птица едва ощутимо вздрагивает от облегчения. Наконец-то.

— Всё, дальше не стану, — Волков отходит на пару шагов назад, позволяя Птице подняться со стула и нормально посмотреть на себя в зеркало.

Он довольно таращится, глядя на свой новый образ. Наконец-то свой, не Серёжин; трогает руками передние пряди, которые всё же остаются чуть длиннее, чем всё остальное, и удовлетворённо кивает.

— Вот так — хорошо.

— Пиздец нам.

— Мне.

— Благородно.

Они возвращаются в гостиную, но вся неловкость уходит куда-то на задний план; они лежат друг напротив друга на разных концах разложенного дивана с пиццей и двумя бокалами по центру и играют в вопросы.

— М-м, тридцать шесть вопросов, чтобы влюбиться? — Птица пьяно хихикает, разглядывая вопросы на экране ноутбука.

— Просто вопросы, чтобы узнать друг друга лучше, — отмахивается Олег. — Отвечай лучше.

— Надо вместе. На счёт три?

— Заебёшь. Хорошо. Давай начнём отсюда, — Олег тыкает куда-то в экран, Птица щурится, пытаясь сфокусировать зрение. — Любимое место.

— Раз, два, три.

"Питер".

Они переглядываются и смеются. Возможно, Птица был прав. Не такие уж они с Олегом и разные.

— Нелюбимое место. Раз, два, три.

"Венеция".

Оба замолкают, не зная, что сказать. Кажется, в душе каждый из них надеялись, что собеседник назовёт что-то другое — Олег, к примеру, скажет "Сирия", а Птица... Да взять хотя бы Петербургскую психиатрическую лечебницу. Вряд ли курорт.

— Серьёзно? Мне казалось, тебе нравится Венеция.

— Серьёзно. Нравилась.

— Ладно, проехали. Вот, смотри, интересный вопрос...

— "В чём мы похожи?" А ну-ка, Волче?

Олег подвисает. Нужно наскрести хотя бы три общие черты.

— Мы оба любим Серёжу и Питер и не любим Венецию.

— Мы оба избегаем нормально отвечать на серьёзные вопросы, — фыркает Птица. — Давай дальше.

— Первое впечатление обо мне.

— О-о-о, это нужно по очереди, — Птица усаживается в позу лотоса, смахивает со лба локоны — точнее, уже то, что от них осталось. — Ты первый.

— Я человек простой, моё мнение — "что за пиздец, блять, происходит?", — Олег смеётся. Птица улыбается ему в ответ. — Эти вопросы явно не для нас. А твоё?

— "Я его ненавижу", — честно отвечает Птица, залпом опрокидывая в себя остатки содержимого бокала. — Ничего не изменилось.

— Ненавидишь меня? — Олег изгибает вопросительно бровь. — Думал, мы прошли этот этап. И за что же?

Птица придвигается близко-близко, замирает в нескольких сантиметрах от него и выдыхает:

— Я ненавижу тебя, Олег Волков. За то, что ты отнял его у меня. За то, что отнял себя у нас обоих. Ушёл в свою дурацкую армию. За то, что мне пришлось прикидываться тобой, потому что Серёжа иначе меня не воспринимал. За то, что сдох в своей тупой Сирии...

— Я буквально напротив сижу.

— Не перебивай меня! — Птица сцепляет зубы, но почти сразу снова расслабляется. — За то, что тебе он доверяет безоговорочно... Любит...

Олег не знает, как реагировать. Ему даже не обидно; почти каждую из высказанных ситуаций он понимает и принимает каждую его эмоцию, но что на это можно сказать — не представляет. Он бы и сам рад сказать, что ненавидит Птицу. Но не может. Он любит — правда любит — Сергея Разумовского. А Сергей Разумовский — это, как ни крути, они оба.

— Я ненавижу тебя, — Птица обхватывает его подбородок пальцами и сам себе вторит, — да и себя тоже. Знаешь, мне сейчас так наплевать, что ты видишь во мне его.

Он придвигается так близко, что не оставляет им обоим шансов. Они даже и сами сказать не смогут, кто первым потянулся к чужим губам; Птица может сказать, что он такой слабости бы не допустил, Олег — что это всё какое-то безумие.

Отстраняется Птица первым. Порывисто, смущённо, отведя взгляд куда-то далеко-далеко — не будь окно заботливо прикрыто занавесками, пялился бы в окно.

— То есть, вся эта тирада о ненависти ко мне была только ради этого? — Олег усмехается. Птица не отвечает, прикусывает поднесённый к губам кулак. Олег даже волноваться начинает на секунду — снова накрыло, что ли? — но спустя пару минут Птица резко отодвигается на другой конец дивана, высокомерным жестом снова откидывает назад передние пряди волос.

— Je déteste mais j'aime.

— Ну, раз снова своим французским понтуешься, значит, жить будешь, — выдыхает Олег.

— Я не понтуюсь. Я...

— Да знаю я. Тебе с людьми проще разговаривать, когда они не понимают, ты их нахуй шлёшь или в любви признаёшься. Или всё сразу.

— Не анализируй меня. И никаких признаний ты из меня не выбьешь. Любить я не умею.

— А Серёжа?

А что Серёжа? Они только недавно с мёртвой точки сдвинулись. Птица словами говорить совсем не умеет, да и хоть какие-то эмоции, кроме злости, выражает совсем неумело. Убить за него, умереть? Без проблем. Выдавить из себя хоть что-то, что не будет звучать пассивно-агрессивно? Только если это будет звучать открыто агрессивно. Они и когда к своей хрупкой договорённости приходили, целую вечность потратили на то, чтобы друг друга понять и объясниться. Птица словами умеет только ссориться, но это он умеет хорошо.

— С Серёжей мы учимся понимать друг друга. Это всё.

— Понять не могу, — задумчиво тянет Волков, — кому ты врёшь. Мне или себе.

— Не твоё собачье дело.

— Я волк, вообще-то.

— Оно и видно, — Птица прыскает, — влюблённый волк уже не хищник. Настолько держишься за единственного, кто смог полюбить тебя, что готов простить ему и пять пуль, и истерики на постоянной основе, и меня. Ну разве не любовь?

Олег правда очень хочет не реагировать. Знает, что Птица мстит, специально по больному бьёт, но и сам молчать не может.

— Ты не лучше. Так цепляешься за любое проявление заботы в свой адрес, что готов лезть к любому, кто тебя хоть как-то понимает.

Птица криво улыбается.

— Мы оба жалкие, Волче. Оба. Поэтому мы оба сейчас здесь. Поцелуй меня?

— Нет.

Он снова ложится на диван, подползает к Олегу поближе, утыкается носом куда-то в грудь, потом отстраняется, поднимает глаза и с заговорщицкой улыбкой тянет его на себя.

— Я сказал, нет. Ты не понимаешь, что ты творишь.

— По-ни-ма-ю-ю...

— Нет. Поэтому ты сейчас идёшь в душ трезветь, а потом ложишься спать. Я в это время убираю всё здесь, потом тоже иду спать. Дойдёшь, надеюсь, сам.

Птица немного обиженно отворачивается от Олега в сторону, в душе понимая, что он прав. Правда, больше ничего подумать он не успевает — раздаётся звонок в дверь. Олег бросает беглый взгляд на часы.

— Серьёзно? Три часа ночи?

— Давай сделаем вид, что дома никого нет, — предлагает Птица.

— Тебе что, пять? Сиди тут, я открою.

Птица кивает, но всё равно за Олегом по пятам тащится в сторону прихожей, будто боится что-то интересное пропустить. Олег лишь вздыхает и предпочитает делать вид, что кроме него здесь никого нет.

Он распахивает дверь и с удивлением обнаруживает за ней вчерашнего мальчишку, пытавшегося подрезать кошелёк.

— Ты зачем нас выследил? — хмурится Олег. — Ещё и среди ночи пришёл. Где родители?

— Неважно, — мальчик широко-широко улыбается. — Вам просили передать.

Олег забирает у него из рук письмо и мальчишка тут же исчезает в темноте, точно его и не было. Олег и сам бы подумал, что ему почудилось, но письмо в руках говорит об обратном.

— Как думаешь, что за почта? — любопытно тянет из-за его спины Птица.

— Не знаю, ты что-то ждёшь?

— Я? Точно нет.

Олег нервно разрывает конверт по краю и извлекает ярко-красную бумажку.

"Рыть под уважаемого человека было большой ошибкой. Как думаете, господин Разумовский, что общественности понравится больше — то, что вы живы, и я знаю ваш точный адрес и в любой момент могу прислать за вами наряд, или то, что вы, посещая светские мероприятия, позволяете себе обжиматься с собственным телохранителем? Я думаю, причину, почему просто сменить место жительства вы не сможете, вы и без меня понимаете. Подключать свои связи не советую. Выйдите со мной на связь через сутки, и я озвучу свои требования. В противном случае, письма с фотографиями будут разосланы в СМИ, а на ваш адрес направлен наряд полиции. Надеюсь, скоро увидимся, господин Разумовский."

Закончив читать, Олег поднимает глаза на мгновенно протрезвевшего Птицу, чьё лицо, кажется, сливается с белыми стенами прихожей.

Вот теперь они точно влипли.

Причём серьёзно.