— Спать.

Волков забирает из рук Птицы письмо, которое он выхватил сразу, как только его дочитал Олег и судорожно перечитывает вот уже как минут пять.

— Куда спать, Олег, за нами придут, блять, со дня на день, а ты собираешься просто лечь спать?

— Да. И тебе советую.

Птица злобно сверкает в ответ глазами, точно даже на Олега навести страху хочет, но молчит. Волков не сводит с него глаз. Так, на всякий случай. Когда злой Птица под присмотром — это всегда в разы безопаснее.

— Погоди, надо с Серёжей переговорить, — нехотя цедит он. Олег кивает. — Отойдешь, или?..

— Не, понаблюдаю.

Птица удивлённо бровь вздёргивает и на него смотрит будто слегка разочарованно, но тут же успокаивается, выдыхает и тянет:

— Серёжа-а-а?

Всё происходящее дальше Олегу кажется дурацким ситкомом. С Серёжей Птица разговаривает совсем не так, как с ним — время от времени даже виноватые мордочки строит, оправдывается, "да ты не хочешь знать, что с волосами, Серёж, у нас тут поглобальнее проблемы"... Театр одного актёра, ей-богу. Если бы Олегу сказали, что когда-нибудь он будет свидетелем того, что Птица будет просить Серёжу не злиться, а не наоборот, он бы не поверил. А сейчас вот, стоит, смотрит. Точнее, слушает, конечно.

— Считай, что нас простили, — выдыхает, наконец, Птица, обращаясь к Олегу. Олег даже в ступор впадает на секунду. — Не сразу и не окончательно, конечно, но остальное мы получим уже после того, как эта эпопея закончится. План действий определённый у нас тоже есть.

— У нас — это у нас с тобой или у вас с Серёжей?

— Никаких "нас с тобой" нет, ты что себе нафантазировал, Олеж? — смеётся Птица. — У нас — это, по большей части, у меня. Хотел спать — иди спать.

— А ты?

— Сначала нужно кое-что проверить.

Олег кивает и собирается уже бросить привычное "долго не сиди", но в последний момент одёргивает себя. Птица — не Серёжа. Он отчётливо дал понять, что ему Олегова забота никуда не упёрлась. Значит, и навязываться не нужно.

Волков молча уходит убираться и спать, прихватив с собой с тумбочки письмо. Анализировать всё это они будут позже, а пока нужно отдохнуть.

Когда Олег просыпается, за окном едва-едва брезжит рассвет. Он проспал от силы часа три-четыре, и Птица, наверняка, уже спит, поэтому решать что-то сейчас бессмысленно. Уснуть обратно у него не получается, поэтому он просто идёт ставить чайник на кухню.

Где, к своему удивлению, натыкается на Птицу с ноутбуком и с шоколадкой в зубах.

— Доброе утро, — хрипит Олег.

— Ага.

— Не ложился?

— Нет, — коротко бросает Птица. Олег кивает — на диалог не настроен, всё понятно.

Волков на всякий случай отходит на безопасное расстояние и заваривает чай, но Птица вдруг внезапно продолжает:

— В гробу отосплюсь. Или когда всё это закончится. В нашем случае, это может быть одним и тем же временным отрезком. Послушаешь, что удалось сделать?

Олег кивает, подходит к Птице ближе, пока чайник кипятится, и встаёт рядом.

— Если я за спиной встану... Это ничего? Ну... Ты понял. В прошлый раз плохо кончилось.

— Норм. Я ж вижу, что ты там, — отмахивается Птица и тыкает пальцем в экран, — смотри. Защита на камерах у них такая, что её и школьник из Калуги хакнет. Поэтому пусть теперь и смотрят на школьников из Калуги.

Олег медлит на секунду. То ли его мозг после непродолжительного сна не способен быстро обрабатывать информацию, то ли Птица и правда...

— Ты вывел на камеры из дома питерского чиновника запись какого-то экзамена?

— Не какого-то, а ЕГЭ по информатике 2014 года, — зевает Птица, — пусть смотрят и учатся кибербезопасности.

— Я не знаю, я хочу треснуть тебе чем-то тяжёлым по затылку или восхищаюсь тобой.

— Взаимно, Волков, взаимно. Чай мне тоже принеси, когда пойдёшь.

Олег вздыхает. Вот теперь он Птицу, определённо, узнает. Взгляд у него холодный, уверенный и чуть отстранённый, точно он перешёл в хард-режим. Он уже видел этот взгляд — и в эти моменты Птица относится к нему исключительно как к коллеге или наёмнику, поэтому и общаться нужно соответствующе.

— Ещё что-то известно? — Олег ставит кружку перед Птицей на стол, и тот, откусывая кусок шоколадки, продолжает.

— Да. Защита у него слабенькая не только виртуальная. В ночное время суток дома только нанятый по объявлению дед, который вроде как следит за входом, и телохранитель — бугай мощный, но туповатый, для тебя должно быть ерундой даже сейчас. Насколько я понял, подельников у него особо нет и все эти писульки он пишет сам, шантажист херов.

— Напомни, для чего нам эта информация? — Олег морщится. Кажется, он упустил момент, когда Птица объяснял свой очередной гениальный злодейский план.

— Для того, что ждать требований этого, — Птица запинается, затем кивает куда-то самому себе и поднимает руки, — молчу, Серёж. Так вот, ждать требований Емельянова мы не будем. Лучшая защита — это нападение. Хотел увидеться с Сергеем Разумовским? Я ему это устрою.

Олег видит, как совсем недобро посверкивают в полутьме золотом его глаза и непроизвольно отодвигается чуть в сторону. Соврал всё-таки, даже самому себе, когда думал, что не боится больше Птицу.

Олег, если честно, вообще больше во всё это ввязываться не хочет. Он бы с удовольствием просто спокойно жил, причём, желательно, где-нибудь в тёплых странах, а недостаток адреналина компенсировал прыжками с парашютами и экскурсиями в горы. Раньше он всегда оправдывался тем, что лезет во всё это ради Серёжи. И сейчас, глядя в глаза Птицы в отражении монитора ноутбука, он тоже думает:

это ради Серёжи.

— Когда выдвигаемся? — спрашивает Олег, откашливаясь, точно не он только что мысленно сомневался в адекватности этой затеи.

— Вечером. До этого времени я всё улажу с оружием и разработаю нормальный план.

— Может, поспишь уже всё-таки, а?

Птица зыркает на него почти с презрением. Олег сжимает зубы — снова лезет, куда не просят. "Ты ещё Чумного Доктора пледом укрой и колыбельную спой на ночь," — осуждающе бормочет подсознание, но взгляд Птицы внезапно становится мягче, будто что-то в нём оттаивает.

— Может, ты и прав. Следующей ночью поспать явно не светит. Разбудишь меня через два часа, если сам не пойдёшь тоже? Я по будильникам плохо встаю, — жалуется он.

— Это безопасно? — усмехается Волков.

— Безопаснее, чем то, чем мы займёмся ночью.

— Звучит отвратительно.

— Придётся смириться. Если будут звонить — зайдёшь?

Олег кивает и уходит курить на лоджию. Он и сам себе не признается, но это место стало для него чем-то вроде отдушины, места силы — приходить сюда каждый раз, когда в жизни происходит полнейший хаос, становится уже почти традицией. У Разумовского в офисах всегда были застеклённые окна в пол, поэтому то, что он даже в таких условиях отыщет себе жильё с полностью застеклённой лоджией было даже не вопросом; Олегу же просто всегда нравилось это лёгкое ощущение экстрима, потому что на приличной высоте застеклённая лоджия выглядит уж слишком хрупкой, прозрачной, стены будто отсутствуют вообще. Серёже, несмотря на все его порывы единения с городом, иногда даже от такого не по себе становится, а Олег искренне всем этим наслаждается. Ну, и ещё им обоим нравится за людьми наблюдать, потому что они смешно по улицам бегают, как будто в Симс автоматический режим включили.

Олег закуривает, закашливается и думает, где снова свернул не туда. Видимо, шанс прожить самую ебанутую жизнь на свете — один на миллион, и именно поэтому он и достался ему. Иногда Олег свою маленькую особенность обожает. Иногда — ненавидит.

Он берёт в руки телефон и сам на всякий случай будильник ставит — может заснуть, замотаться, забыть, а от Птицы огребать не хочется — и возвращается в комнату. Как бы ему ни хотелось сбежать от реальности на лоджию, проблемы решать нужно здесь и сейчас.

Пароль от ноутбука Серёжи он всё ещё помнит, поэтому обойти блокировку не составляет труда. Он мельком просматривает все архивы, которые успел поднять Птица — всё-таки взгляд у него ещё не замыленный, глядишь, что сопоставит. Будь Олег чуть более пафосным злодеем, распечатал бы картинки и на стене инсталляцию устроил, но он не пафосный, да и не злодей вовсе — так, заложник обстоятельств — поэтому просто хватает ручку и рисует простенький схематичный рисунок.

Оставшиеся полтора часа он проводит в сети. В какой-то момент он даже начинает понимать, почему Серёже (да и Птице) это всё так нравится. У него, конечно, нет и половины навыков, что есть у Разумовского в обеих его ипостасях, зато есть неподдельный интерес и желание выжить в нынешних обстоятельствах, поэтому навыки уходят на второй план. С волками жить — по-вольчи выть, думает Олег и усмехается собственной иронии. Это он здесь волк. Волк, который живёт с Птицей и начинает посвистывать уж как-то совсем по-Птичьи.

Как проходит время он не замечает совсем, поэтому зазвонивший будильник на несколько секунд выбивает его из реальности. Олег быстро чертит на бумажке "что может купить миллионер?" под большим вопросительным знаком и идёт будить Птицу.

К спящему Птице он за эти дни уже, вообще-то, привык; раньше подтрунивал только — зло дремлет, будить его не стоит — сейчас лишь осторожно склоняется над лицом и негромко бормочет:

— Пора вставать.

В свете последних событий спящий Птица выглядит уж совсем как-то уязвимо, что даже для Олега является перебором. На голос Волкова он не реагирует, только одеяло на голову натягивает — Олегу всё ещё кажется, что в душе Птице не больше пяти, если у него вообще есть какая-то душа — и приходится переходить к тяжёлой артиллерии:

— Если не встанешь сейчас, придётся на тебя ведро воды вылить.

— Не донесёшь, — ворчит Птица из-под одеяла.

— Ты буквально сам попросил тебя разбудить.

— Теперь прошу отъебаться.

Олег закатывает глаза. Рычагов давления у него остаётся всего ничего — он знает, как будить Серёжу, но Птицу брать теми же методами откровенно боится. Во-первых, его не то чтобы давно инстинктивно не били, во-вторых — методы у них всё-таки весьма специфичные, Птице не понравится. Это факт.

— В таком случае, двигайся. Я тоже ложусь.

— Чего? — Птица даже одеяло с головы откидывает, пока Олег спокойно перелезает через спинку дивана и укладывается рядом с ним.

Он тянет на себя одеяло — благо, оно достаточно большое, Серёже нравятся такие, чтобы и укрыться можно было, и закутаться, и обнять — и спокойно закрывает глаза, прекрасно зная: Птица за ним наблюдает, и свою роль в этом театре нужно сыграть хорошо.

Олег открывает глаза спустя минуты три и тут же обнаруживает, что смотрят на него в упор, лёжа чуть ли не нос к носу, едва заметно поблёскивая глазами.

— Ну что, доброе утро?

— Ага, — фыркает Птица, порывисто отворачивается и встаёт с дивана.

— Спасибо? — хмыкает Олег. Птица не реагирует. — Ладно, зайдём с другой стороны. У меня появилась одна мысль. Черновик найдёшь у ноутбука, от тебя требуется написать небольшую программу.

— Можно я Серёжу позову? Если я буду с кодом возиться, я сдохну быстрее, чем это всё закончится, — морщится Птица. — Там нужно неотрывно часами сидеть. Я так не умею.

— Никто не позволит тебе сдохнуть. У тебя всё время мира — до вечера, естественно — а Серёжу не трогай, у него и так шок. Сам заварил эту кашу — bon appétit, или как ты там по-французски трындишь, а?

Птица, пока собирается, отпускает в сторону Олега ещё парочку каких-то комментариев — назло на французском, наверняка, матом кроет, думает Олег — но, вникнув в содержание схемы, которую нарисовал Волков, загорается довольной улыбкой, точно лампочка:

— Волче, целую твою светлую голову. Никогда не думал, что буду испытывать к тебе такие тёплые чувства, но желание жить вне тюрьмы перевешивает мою неприязнь.

Олег усмехается — ага, неприязнь — и тыкает в какую-то вкладку:

— Вот его аккаунт во Vmeste. У меня только один вопрос остался, я его на листке написал. Можно создать в обход настроек безопасности новый аккаунт, это тебе не впервой, и отправить ему ссылку, которая всё сделает сама. Отвечает он сам?

— А, так я готовую программу подогнать могу, — успокаивается Птица. — А кто за него отвечать будет? Он не такая важная персона, чтобы нанимать для этого человека. Он вообще особо ничего из себя не представляет, кроме того, что вор и коррупционер.

Олег пожимает плечами. Птица явно знает про это всё больше, поскольку в системе варится намного дольше — они с Серёжей-то, пока Олег был от гражданской жизни оторван, времени даром не теряли. Мешать (точнее, пытаться помочь) ему Волков просто не видит смысла, поэтому лишь вкратце объясняет свою задумку, чтобы Птица сам что-нибудь сообразил.

— Просто скинешь ему ссылку якобы на какой-нибудь магазин. Он не особо умный, так что поведется. Только так, чтобы он прям точно решился купить — я не знаю, что покупают миллионеры, тебе видней, — фыркает Олег, Птица едва заметно усмехается. — Дальше он вводит номер карты, все дела — и вуаля, программа собирает нужные данные.

— В деле нам это, конечно, не поможет, но как приятный бонус...

— Считай эту мою идею подарком тебе на день рождения.

Птица закатывает глаза, но кивает и улыбается:

— Спасибо.

Это Волков решает игнорировать. Подкалывать Птицу за то, что у него плохо со словами, в особенности с теми, которые связаны с чувствами благодарности и любви, он научился хорошо, а вот что делать, когда от него всё-таки что-то подобное слышит, Олег так и не понял. И, наверняка, поймёт ещё не скоро.

На оставшийся день Олег отчётливо вновь ощущает себя наёмником. Птица лишь время от времени бросает на него суровые взгляды, гоняет по всему городу, торопит и почти срывается на крик по телефону, когда Олег путается в названиях улиц на неродном языке. Напряжение, висящее в воздухе, Волков ощущает почти физически, а поджилки предательски трясутся из-за неприятных ассоциаций. В последний раз он так вёл себя перед той злополучной шахматной партией. Он загонял Олега тогда, будто на подсознательном уровне надеялся, что с одного из его поручений Волков всё-таки не вернётся. Тогда он был одержим местью Грому, сейчас, кажется, сходит с ума от того, что кто-то посмел думать, что сумеет его переиграть. Олегу даже чуть ближе, чем на полтора метра, подходить страшно, а внутренний голос заботливо подсказывает: надумает выстрелить снова — никакое расстояние не спасёт. Пули — не вирус, тут дистанцию соблюдать, чтобы не зацепило, недостаточно.

Олег останавливается на улице у какого-то дерева, выдыхает, поднимает глаза к небу. Оно сегодня красивое, почти безоблачное; появляется даже ощущение мнимой защищённости, ведь десятилетний Серёжа всегда говорил, что в хорошую погоду могут происходить только хорошие вещи. И десятилетний Олег с этим охотно соглашался.

Но мир, к сожалению, устроен не так, как думали десятилетние Серёжа и Олег.

Не думать о злополучной Венеции выходит хуёво. Олег стискивает зубы, когда в очередной раз видит на экране телефона нежно-любимое раньше "Серёжа". С этого номера сейчас звонит совсем не Серёжа. И сейчас отождествлять их друг с другом становится особенно тяжело.

— Где тебя черти носят, Олег?!

Вдох-выдох.

— Ну извини, что мне приходится стоять и ждать. Я, конечно, могу приставить этому твоему консультанту по холодному оружию дуло уже имеющегося у меня оружия к виску, но это самую малость подозрительно, не находишь?

Олег и сам не знает, как его хватает на такие длинные предложения. На то, чтобы язвить Птице — тем более. Если честно, Емельянова он не боится совсем — таких высокомерных чиновников на его памяти было много, а вот того, что у Птицы фляга свистанёт, он действительно боится. Он морально уже почти готовится выслушать очередную тираду, но на другом конце провода выдыхают:

— Ладно, ты прав. Я просто нервничаю. И, видимо, ты тоже.

— Как тут не нервничать-то, — ухмыляется Олег, снова натягивая маску сурового наёмника.

Так и получается — маски скидывают по очереди, так и не оставаясь полностью искренними друг с другом одновременно.

Следующим заданием Олега оказывается купить удобную одежду, не стесняющую движения. Шоппинг Олег всё ещё ненавидит, но в таких вещах значительно лучше Птицы разбирается — даже пару фоток из примерочной ему сбрасывает, будто советуется, и, вроде, даже дышать ровнее начинает, когда Птица в ответ шлёт дурацкие смайлики.

Не терять равновесия.

Зато на пороге дома чиновника Емельянова уже совсем не страшно. Он мельком кидает взгляд на Птицу, перетянувшего пояс ремнём с кобурой, облачённого во всё чёрное и непривычно-серьёзного, и понимает, что совсем не может сейчас разглядеть в нём Серёжу. Может, это и к лучшему.

— Ты заходишь через основной вход. Деда не трогай, — сморщившись, тянет он. — Можешь припугнуть слегка, но в пределах допустимого. Без инфарктов. Главное — обезвредить телохранителя, чтобы он не помешал мне с Емельяновым разговаривать о жизни, цветах и даче за бугром. Камеры всё ещё показывают ЕГЭ, так что можешь не беспокоиться.

— Кто у него в системе безопасности работает? Они за неполные сутки твоё ЕГЭ либо не заметили, либо не смогли исправить.

— Никто не работает, — фыркает Птица, нервно одёргивая водолазку. — Деньги знаешь как отмывают? Вот, тот случай. Камеры нужны только для того, чтобы на них что-то задним числом смотреть. А там уже очевидно поехавшему Емельянову и его байкам про "у-у-у, Разумовский жив и сюда приходил!" никто не поверит.

— А ты как заходить собираешься?

Птица задумывается, окидывает взглядом здание. Волков даже предугадать не пытается, что у него в голове происходит: интуиция у него, конечно, хорошая, но Птица ни интуиции не поддается, ни логике.

— Его кабинет и спальня на втором этаже. Через окно навещу.

— А потянешь? Серый даже на турник влезть не может, болтается там, как сосиска. Физподготовка-то у вас общая.

— Обижаешь, — Птица самодовольно усмехается. — И не такое умею.

— Как чувствуешь себя? — осторожно интересуется Волков. Птица в ответ бросает на него удивлённый взгляд.

— Нормально. Да. Нормально. Ты это... Хочешь с Серёжей повидаться?

Волков разглядывает его, стоя вполоборота. Издевается, или...

Нет, нет. Не издевается. Слишком уж тяжело ему даются эти слова. Издевался бы — говорил бы легко, нараспев, иногда почти мурлыкая. А сейчас еле выдавливает из себя, точно мешает что-то.

— Он не против, — на всякий случай быстро уточняет Птица.

— Если можно, — осторожно кивает Олег. Не знает ведь, как отреагирует Птица на его согласие — вдруг очередная проверка — но всё равно соглашается.

Птица цепляется пальцами за его плечо, глаза чуть закатываются — и в следующую секунду его едва не сносит с ног рыжий вихрь.

— Олеж, я так соскучился, Олеж, — брови складываются домиком, ярко-голубые глаза смотрят совсем уж жалобно, и даже сомневаться не приходится — перед ним Серёжа. — Прости, прости, что мы снова втягиваем тебя в это всё. Я обещаю тебе, это последний раз.

— Ничего не обещай, не надо. Главное — выбраться из этого пиздеца, — Олег осторожно берёт его руки в свои, целует костяшки. — Вот выберемся — и обязательно обсудим, стоит ли в дальнейшем лезть в такие вещи.

— Если выберемся, — горько произносит Серёжа и порывисто обнимает Волкова. — Береги себя, хорошо?

— И себя, и твоего пернатого, — с улыбкой обещает Олег. — Больше позитива, Серый.

Серёжа немного отстраняется, вымученно улыбается в ответ, кивает и целует — осторожно, нежно, чувственно. Волков притягивает его к себе, отвечает на поцелуй так же искренне, напористо, но аккуратно, точно до сих пор сломать боится. Олег даже на секунду расслабляется в его руках, думать забывает про Емельянова — но тут его довольно ощутимо кусают за губу. Отстранившись и открыв глаза, он обнаруживает перед собой морду с довольной ухмылкой.

— Я же говорил: доминировать над собой позволяю только в танце.

— Справедливости ради: над тобой и не собирался, — усмехается в ответ Олег.

Птица резко отодвигается и делает два шага назад, всем видом показывая, что Серёжины обжимания с Олегом ему не просто неприятны, но и в какой-то степени даже унизительны, но Олег уже на это не реагирует. Он привык, что в их взаимоотношениях с Птицей на каждый шаг вперёд приходится десять шагов назад. И именно сейчас вся их эта идея наладить какой-никакой контакт кажется ему абсолютно бессмысленной.

— Ну что, пошли?

— Да.... И это, Олег. Я не знаю, на сколько мы расходимся и вернёмся ли... Так что, ну... Прости. И я не про укус.

Птица, не дожидаясь ответа — точнее, намеренно игнорируя возможный ответ Олега — разворачивается и уходит почти бегом, перемахивает через забор и исчезает в зарослях Емельяновского сада.

Ну, или не совсем бессмысленной идеей.

За годы в армии и на войне Волков голову во время заданий научился отключать хорошо; сейчас он всё делает скорее на автопилоте, как робот, по чётко заготовленному плану. Дурацкая маска на лице мешает дышать, но это всё ерунда — главное, что всё идёт, как по маслу. Шокированный дед даже не пытается сопротивляться. Докладывает, и где ключи, и где Емельянов, и где спальня его телохранителя, и про специальную кнопочку в кабинете Емельянова для его вызова, а в конце-концов и вовсе соглашается забыть Волкова и уволиться от Емельянова просто за то, что Олег позволит ему уйти. У Олега даже мысли не мелькает, что дед может пойти в полицию. Такие, как он, не пойдут. Испугаются. Олег умеет разговаривать убедительно.

С телохранителем он тоже разбирается почти автоматически — даже процессом не успевает насладиться. Честно, бросать Птицу одного и выходить из здания ему несколько боязно, но мешать ему, нарушать план он не хочет, поэтому минут двадцать он просто стережёт телохранителя, а потом, покрепче пристегнув его ремнём к изголовью кровати, всё же уходит. Птица знает, что делает. Наверное.

Он в любом случае ёбнутый, он справится.

Олегу кажется, что пятнадцать минут тянутся вечно. Он нервно обновляет с телефона изображение с камер — всё ещё ЕГЭ, видимо, Птица был прав, за ними никто не следит.

Олег открывает какой-то аккаунт с фотографиями щенков — это успокаивает даже в настолько полевых условиях — и просто начинает его листать, чтобы забыться.

Вылетевший из здания Птица налетает на него почти ураганом. Он впихивает ему в руки какую-то бумажку с победной улыбкой.

— Это что?

— Распечатка банковского чека. Мой подарок на день рождения от тебя, в смысле, — улыбка на его лице не просто победная, а почти безумная. Это страшно. Но красиво. Но страшно.

— Ты... Перевёл все средства с его банковской карты в фонд?

— Ага. Эта тварь миллиардер, на карте хоть средств и не так много было, но всё равно приятно. А теперь пошли отсюда быстрее. Крутые парни на взрывы не оборачиваются.

Олег останавливается, смотрит в его глаза.

— Взрывы? Ты обещал, что больше к этому не прикоснёшься. Обещал, что просто поговоришь.

— Даже если так, то что? — вальяжно улыбается Птица. — Он отброс. Мир станет чище.

— Теперь я понимаю, почему Серёжа называл тебя чудовищем, — выпаливает Олег. — Ты и правда монстр. Безжалостный и беспощадный. Хоть одному твоему слову верить можно? Или в меня тоже вопреки обещаниям выстрелишь? Или предпочитаешь жечь?

Глаза Птицы загораются такой яростью, какой Олег не видел даже в его конфликтах с чиновниками. Боже, спаси — и правда ведь сейчас пустит пулю.

— Если бы мне нужно было осуждение, я бы пообщался с Тряпкой, — Птица хватает его за ворот кофты, дышит почти прямо в лицо.

— Не смей его так называть.

— Сами разберёмся, — выплёвывает он и отталкивает от себя Олега. — Взрывов, кстати, никаких не будет. Образное выражение, если тебе знакомо такое понятие. Но за свои истинные мысли — спасибо, Волков, никогда в тебе не сомневался.

Птица проходит мимо Олега, нарочито сильно задев своим плечом его, и скрывается за углом. Олег морщится — неужто обиделся? Он, конечно, наговорил лишнего на нервах, но они и раньше друг друга по-всякому называли и Птице было плевать с большой колокольни. А сейчас?..

Олег сам не знает, почему волнуется за этого бешеного, но, вздохнув, устремляется за ним следом, сжимая в руках распечатку чека. Если Птица отдал её ему — значит, он её сохранит. Помирятся — отдаст. Потому что уж Олег-то своё слово держать умеет.

Догнать его удаётся только у входа в дом — он сидит на ступеньках, видимо, свои ключи не брал вообще. Чем только думал, балбес? А если бы с Олегом что-то случилось?

Олег, подходя, уже думает отпустить в адрес Птицы очередную колкость и извиниться потом разом за всё — уж ему-то извиняться не привыкать — но сидящий на ступеньках Разумовский поднимает на него испуганные ярко-голубые глаза.

— А где?.. — только и может выдавить из себя Олег.

— Я н-не знаю. Не чувствую его. Он даже не сказал ничего, молча выкинул меня.

Олег поднимает глаза к небу и глубоко вздыхает, а потом садится рядом с Серёжей и укладывает голову ему на плечо.

Может, это и к лучшему. И Серёжа под боком, тепло прижимающийся и бормочущий на ухо что-то ободряющее, тому подтверждение.

Но почему так жрёт совесть?